- Кто здесь командует? - властно и громко спросил он. - Пусть он выйдет вперед - я принес приказ Ганданга.
Из рассказа Робин о бойне на холмах Ками Ральф знал, что старый индуна был одним из вождей мятежников. Расчет оказался верным: имя произвело впечатление.
- Я Мазуи, - почтительно выступил вперед один из амадода. - Я жду приказа Ганданга, сына Мзиликази.
- Здесь стало небезопасно: белые узнали, где мы держим лошадей. На рассвете их нужно увести глубже в холмы, - заявил Ральф. - Я покажу куда.
- Мы сделаем, как приказано.
- Где лошади?
- В краале. Мои амадода охраняют их от львов.
- Пусть здесь соберутся все дозорные, - велел Ральф.
Командир прокричал приказ и с любопытством повернулся к гостю:
- Какие новости? Что слышно о сражениях?
- Была великая битва!
Ральф принялся плести небылицы, согласно традиции изображая схватку: он подпрыгивал и с криками размахивал ассегаем.
- Так мы напали на всадников сзади, вот так мы кололи копьями…
Матабеле из его отряда хором выдохнули "Й-и-е!" и тоже запрыгали вместе с Ральфом.
Слушатели зачарованно наблюдали, начиная притопывать и раскачиваться в такт с танцующими. Все часовые и дозорные подтянулись с окраин лагеря в центр: из темноты больше никто не появлялся. Ральф прикинул, что в лагере было сто - сто двадцать воинов - против отряда из сорока человек. Не такие уж плохие шансы, если учесть, что Ян Черут и его парни - первоклассные снайперы, а Гарри Меллоу стоит пяти обычных стрелков.
Где-то поблизости на склоне горы закричал козодой - мелодичный переливчатый крик был тем самым сигналом, которого ждал Ральф. Похоже, Ян Черут точно выполнил приказ и занял такую позицию, чтобы силуэты амадода четко выделялись на фоне костра.
Притворяясь, что продолжает танец, Ральф, подпрыгивая и притопывая, сдвинулся вбок - теперь от ближайшего матабеле его отделяло расстояние в добрых двадцать шагов. Внезапно он застыл на месте, раскинув руки в стороны и глядя на зрителей исступленным взглядом. Воцарилась полная тишина. Ральф медленно поднял руки над головой и замер на мгновение, словно статуя воинственного героя: мышцы рук и торса напружинились, голова гордо поднята, намазанное жиром тело блестит, юбка из хвостов виверр свисает до колен, на шее ожерелье из белых коровьих хвостов - талисман, охраняющий от смерти, рыскающей в темноте. Гримаса ярости на смазанном черной пастой лице зачаровала зрителей, танцы и пение тоже сыграли свою роль: отвлекли амадода и заглушили случайные шорохи, которые могли выдать зулусов и готтентотов, занимающих позиции вокруг лагеря.
Ральф вдруг издал пронзительный вопль, заставивший амадода вздрогнуть, и опустил руки, подавая сигнал Гарри и Яну Черуту.
Темноту разорвал оружейный залп. Выстрелы пришлись почти в упор по обнаженным телам: единственная пуля пробивала живот одного воина, грудь другого и спину третьего, останавливаясь лишь тогда, когда свинец разбивался на кусочки о крепкие кости таза или бедра.
Не ожидавшие нападения матабеле бесцельно заметались, получив три залпа в упор из многозарядных "винчестеров". Больше половины воинов остались лежать на земле, а многие из убегающих были ранены. Беглецы нарвались на зулусов Исази, словно поток воды на плотину. Зулусы вонзили сталь в тела врагов - раздались громкие крики "Нги дхла" - Я насытился!" и вопли умирающих.
Амадода пришли в себя и плечом к плечу бросились на немногочисленных зулусов. Именно этого момента и выжидал Ральф: он повел своих матабеле в атаку на беззащитный тыл сражающихся воинов.
Давным-давно, еще подростком на алмазных приисках в Кимберли, Базо научил друга искусству обращения с копьем, и теперь Ральф пользовался ассегаем не хуже амадода. Но одно дело упражняться, размахивая копьем в воздухе, и совсем другое - воткнуть лезвие в живое тело.
Ральф не ожидал ничего подобного: вонзенный наконечник с усилием вошел в плоть и заскрипел по кости - умирающий забился в агонии, и древко едва не вырвалось из рук. Ощущение было чем-то похоже на то, как дергается удилище, когда ловят идущего на нерест лосося. Ральф автоматически повернул копье в теле, как учил Базо, чтобы нанести максимальные повреждения и высвободить лезвие. Выдернув ассегай из поверженного врага, Ральф впервые в жизни почувствовал, как хлынувшая из раны кровь противника забрызгала лицо и грудь. Переступив через забившегося в судорогах умирающего, Ральф разил копьем снова и снова. Запах крови и крики сводили с ума, но это было холодное яростное безумие, обостряющее зрение. Мгновения смертельной схватки растягивались, позволяя с легкостью отразить удар и вонзить лезвие в грудь врага, в ямку между ключицами.
Из пробитого горла со свистом вырвался воздух, противник уронил ассегай и голыми руками схватился за наконечник копья Ральфа. Тот рванул копье на себя, и острое как бритва лезвие до кости рассекло пальцы матабеле - руки безжизненно упали, и воин рухнул на колени.
Ральф перепрыгнул через него и приготовился нанести новый удар.
- Хеншо! - закричали ему в лицо. - Это же я!
Сквозь кровавую пелену безумия, застилавшую глаза, Ральф разглядел ожерелье из белых коровьих хвостов и сдержал удар - две линии нападающих встретились.
- Все кончено! - пропыхтел Исази.
Ральф изумленно огляделся. Схватка закончилась в мгновение ока. Он помотал головой, стряхивая холодную ярость и жажду крови.
Амадода были повержены, лишь некоторые слабо подергивались и стонали.
- Исази, прикончите их! - велел Ральф.
Зулусы принялись за дело, быстро ощупывая тела в поисках пульса на шее: если сердце еще билось, в него вонзалась сталь.
- Ральф! - Гарри мчался со склона холма впереди готтентотов Яна Черута. - Черт побери, вот это…
- Говорить только на исиндебеле! - предупредил Ральф и, повысив голос, приказал: - Лошадей заберем прямо сейчас. Принесите запасные уздечки!
В загоне, огороженном колючими ветками, обнаружились пятьдесят три крепкие лошади - большинство с клеймом БЮАК. Пешие зулусы и матабеле выбрали себе по коню, остальных повели в поводу.
Тем временем кейптаунские ребята споро и ловко, как прирожденные разбойники, прошлись по бивуаку матабеле, выбирая пригодные к использованию ружья и бросая в костер древние карабины "мартини-генри", мушкеты и дубинки; лезвия ассегаев переламывали в развилке ветвей дерева. Найденные в лагере столовые приборы, посуда и европейская одежда доказывали, что этот импи принимал участие в грабежах в начале восстания. Награбленное добро тоже побросали в костер.
Через час после того, как прозвучал первый выстрел, маленький отряд пустился в обратный путь. На этот раз все ехали верхом, запасных лошадей вели следом.
В предрассветном сумраке Ральф и Гарри первыми проскакали по главной улице Булавайо. Они кое-как отскребли с лица большую часть черной краски, но на всякий случай, чтобы перепуганные часовые не вздумали стрелять, несли флаг, сделанный из белой майки Гарри.
Ошеломленные обитатели лагеря вскочили с постелей, забросав прибывших вопросами. Едва осажденные поняли, что маленький отряд совершил первую успешную вылазку против убийц и поджигателей, поднялось радостное оживление, которое быстро перешло в истерический восторг.
Вики и Элизабет с гордостью кормили мужчин завтраком, приготовив каждому двойную порцию из выделенного рациона, а к Ральфу и Гарри не прекращалось паломничество. Приходили доброжелатели, заплаканные вдовы приносили яйца или свежеиспеченный пирог, мальчишки с завистью таращились на героев, а юноши нетерпеливо спрашивали: "Это здесь записывают в отряд Баллантайна?"
Джуди принялась обрабатывать бедного муженька дубинкой, и зрители завопили от восторга. Сидевшие в передних рядах дети хлопали в ладоши, глядя, как сыплются удары на уродливый горб Панча и его деревянную голову, украшенную шапкой с бубенцами.
Не поддаваясь всеобщему настрою, раскрасневшийся Джон-Джон подпрыгивал на коленях отца с искаженным от ярости лицом.
- Дай ей сдачи! Она всего лишь девчонка!
- Вот уж истинный Баллантайн! - Ральф с трудом удерживал сына, который рвался ввязаться в драку на стороне униженных представителей сильного пола.
Рядом сидела Элизабет, держа на коленях Роберта. Болезненный мальчик вдумчиво сосал палец, точно старый гном трубку. В противоположность ему лицо Элизабет светилось детской радостью. Разрумянившаяся, с сияющими глазами, она весело поощряла Джуди.
Блестящий завиток выбился из гребня и упал на нежную бархатистую кожу виска, обвивая розовое, изящной формы, ухо - настолько тонкое, что в лучах солнца оно просвечивало насквозь, будто сделанное из фарфора. В густых темных локонах вспыхивали красноватые искорки.
Ральф отвлекся от кукольного представления, сквозь кудри Джонатана незаметно наблюдая за девушкой, которая смеялась мурлыкающим горловым смехом, легким и непринужденным. Ральф засмеялся вместе с ней. Она повернула голову - на мгновение он заглянул в глаза Элизабет: в бездонной глубине блестели золотистые крапинки. Длинные ресницы опустились, словно темная шторка, и девушка торопливо перевела взгляд на дерущихся кукол - смеяться она перестала, щеки залил жаркий румянец, губы задрожали.
Потрясенный Ральф, испытывая непонятное чувство вины, тоже смотрел на сцену, хотя толком ничего не видел. Пьеса закончилась, и, к полному удовлетворению Джонатана, полицейский в синей каске увел Джуди, чтобы строго ее наказать. Из-за полосатого занавеса, раскланиваясь и держа кукол в руках, вышел низенький добродушный счетовод городского магазинчика.
- Он похож на мистера Киплинга, - прошептала Элизабет. - И воображение у него такое же буйное и кровожадное.
Ральфа охватила благодарность за то, что девушка так легко развеяла внезапно вспыхнувшую неловкость. Он подхватил мальчиков на руки и, пробираясь сквозь редеющую толпу зрителей, пошел домой.
Сидя на плече отца, Джонатан щебетал, как целая стая птиц, объясняя Бобби тонкости кукольной пьесы, которые были доступны лишь такому изощренному уму, как его собственный. Ральф и Элизабет молчали.
Возле фургона Ральф опустил мальчиков на землю, и они резво унеслись прочь. Элизабет неохотно пошла следом, но Ральф остановил ее. Девушка с готовностью обернулась.
- Не знаю, что бы я без тебя делал… Ты мне очень помогла… - Он замялся. - Без Кэти… - Увидев в глазах Элизабет боль, он торопливо сменил тему: - Я просто хотел поблагодарить тебя за все.
- Не за что, - тихо ответила она. - Если тебе что-то нужно, я всегда готова помочь.
Элизабет хотела сказать что-то еще, но самообладание ей изменило, губы задрожали, она резко отвернулась и пошла вслед за мальчиками в фургон.
Ральф купил виски по бешеной цене, нацарапав на этикетке от консервной банки чек на двадцать фунтов стерлингов. Пряча бутылку под курткой, он пронес ее к костру, где Исази, Ян Черут и Эзра сидели отдельно от своих людей.
Выплеснув остатки кофе, мужчины протянули эмалированные кружки за щедрой порцией виски и в молчании потягивали согревающую тело жидкость, глядя в пламя костра.
Наконец Ральф кивнул сержанту Эзре.
- Ганданг и его импи Иньяти - численностью в тысячу двести человек, все опытные воины - по-прежнему в холмах Ками. Ниже Табас-Индунас стоит лагерем Бабиаан с шестьюстами амадода. Сюда он может добраться за час… - Эзра быстро перечислил расположение импи, имена вождей, настроение воинов.
- А где Базо с Кротами? - задал Ральф мучивший его вопрос.
Эзра пожал плечами:
- О них ничего не слышно. Я отправил на их поиски лучших ребят. Никто не знает, куда подевались Кроты.
- Где нанести следующий удар? - размышляя вслух, спросил Ральф. - По Бабиаану в Табас-Индунас или по Заме, который с тысячей воинов засел на дороге в Мангиве?
Исази кашлянул, выражая вежливое несогласие. Ральф поднял на него недоумевающий взгляд.
- Прошлой ночью я сидел у костра воинов Бабиаана, ел с ними и слушал их разговоры, - сказал Исази. - Они говорили о нашей атаке на отряд, охранявший лошадей: индуны предупредили амадода, чтобы в будущем они не доверяли незнакомцам, даже если те одеты в форму боевых отрядов матабеле. Второй раз такой трюк не сработает.
Ян Черут и Эзра одобрительно заворчали. Готтентот перевернул кружку вверх дном, показывая, что она опустела, и многозначительно глянул на стоявшую у ног Ральфа бутылку. Ральф плеснул всем еще виски. Сжав кружку в ладонях, он вдыхал резкий аромат алкоголя, вспоминая смеющихся детей и прелестную девушку, чьи волосы вспыхивали искорками на солнце.
- Женщины и дети матабеле, - хрипло сказал Ральф чужим голосом, - прячутся в пещерах и тайных долинах холмов Матопо. Найдите их!
На берегу ручья пятеро голых мальчуганов, по колено измазанных желтой глиной, со смехом и шутками ковыряли глину заостренными палками и складывали комки в грубо сплетенные корзины из тростника.
Тунгата Зебиве, Искатель того, что было украдено, первым выкарабкался из ручья и потащил тяжелую корзину в тенистое место, где принялся за работу. Остальные с трудом выбрались на берег вслед за ним и уселись кружком.
Из комка глины Тунгата скатал толстую сосиску, потом умело вылепил горб на спине и крепкие ноги. Готовое туловище он аккуратно поставил на кусок сухой коры и занялся головой, сделав рога из красных изогнутых шипов, отломанных с веток эмекса, и глаза из кусочков обкатанного водой кварца. Высунув язык от напряжения, мальчик приладил голову к туловищу на гордо изогнутую шею и откинулся назад, оценивая свое произведение.
- Инкунзи Нкулу! - провозгласил он. - Великий Бык!
Улыбаясь во весь рот, довольный Тунгата отнес глиняного зверя на муравейник, чтобы высушить на солнце. Потом он принялся лепить коров и телят, одновременно высмеивая творения других мальчиков и ехидно улыбаясь в ответ на насмешки друзей.
Танасе незаметно наблюдала за сыном из зарослей. Услышав звонкий детский смех и болтовню, она бесшумно спустилась по тропе в густом кустарнике, и теперь ей не хотелось мешать детям.
Среди горя, страданий и дыма войны казалось, что смех и веселье ушли навсегда. Лишь жизнерадостность детей напомнила Танасе о том, что было раньше, о том, что может вернуться вновь. Ее захлестнула всепоглощающая волна любви, за которой сразу же последовала волна неясного ужаса: захотелось подбежать к сыну, обнять его покрепче и защитить - вот только от чего?
Заметив мать, Тунгата подошел к ней и с застенчивой гордостью показал быка:
- Смотри, что я слепил!
- Какой красавец!
- Это тебе, Умаме!
Танасе взяла подарок.
- Такой славный бык станет отцом многих телят, - сказала она, охваченная невыразимой любовью, от которой на глазах выступили слезы. Танасе зажмурилась, чтобы сын их не заметил. - Пойди вымойся, - велела она. - Пора идти в пещеру.
Тунгата вприпрыжку шел рядом с матерью, все еще мокрый после купания в ручье - черная кожа бархатисто поблескивала. Он заливисто засмеялся, когда Танасе поставила глиняного быка себе на голову и понесла его - спина прямая, бедра покачиваются, уравновешивая груз.
Тропинка спускалась к подножию скалы. Здесь была не настоящая пещера, а просто длинный низкий выступ в склоне горы, образующий естественное убежище, которое использовали с незапамятных времен. Каменная крыша почернела от копоти бесчисленных костров, стену в глубине украшали древние наскальные рисунки, оставленные желтокожими бушменами задолго до того, как Мзиликази привел в эти холмы племя матабеле. Рисунки изображали носорогов, жирафов, антилоп и вооруженных луками охотников с чрезмерно увеличенными гениталиями.
В этом убежище - одном из тайных укрытий матабеле, где прятались женщины и дети в тревожные для племени времена, - собрались почти пятьсот человек. Хотя оно располагалось в ущелье с крутыми склонами, из него вели пять тропинок, скрытых в скалах и узких проходах, поэтому враг не смог бы захватить скрывающихся здесь людей в ловушку.
Протекающий по ущелью ручей давал воду для питья, тридцать молочных коров, выживших во время эпидемии чумы, обеспечивали беглецов молоком. С собой каждая женщина принесла мешок зерна: саранча съела большую часть урожая, но при бережном расходовании припасов должно было хватить на много месяцев.
Внутри убежища женщины занимались своими делами. Одни дробили кукурузные зерна в ступах, выдолбленных из стволов деревьев: тяжелый деревянный пестик поднимали над головой, потом отпускали, позволяя упасть под собственным весом, и, хлопнув в ладоши, заносили для нового удара. Другие плели подстилки из коры, выделывали шкуры или нанизывали керамические бусы. В воздухе висел голубоватый дымок костра, стоял мелодичный гул женских голосов, в который вливался лепет голых малышей, ползающих по каменному полу или присосавшихся к материнской груди.
В дальнем конце убежища Джуба передавала двум дочерям и новой жене одного из сыновей секреты варки пива. Вымоченные в воде зерна проса проросли, и теперь надо было их высушить и смолоть. Поглощенная нелегкой задачей, Джуба заметила присутствие старшей невестки и старшего внука только тогда, когда они оказались совсем рядом. Подняв взгляд, Джуба расплылась в улыбке.
Танасе почтительно встала перед свекровью на колени:
- Матушка, мне нужно поговорить с тобой.
Джуба попыталась встать, но громадный вес придавливал ее к земле. Дочери подхватили мать с двух сторон под локти и помогли ей подняться. Оказавшись на ногах, Джуба двигалась с удивительной легкостью. Она подхватила Тунгату на руки и пошла по тропе. Танасе последовала за ней.
- Базо послал за мной, - сказала Танасе. - Индуны не могут прийти к согласию, и Базо хочет, чтобы я истолковала слова Умлимо. Без этого наша борьба сведется к спорам и нерешительности. Мы потеряем то, чего добились с таким трудом.
- Тогда ты должна идти, дитя мое.
- Мне нужно идти очень быстро, я не могу взять с собой Тунгату.
- Пусть малыш остается здесь, я за ним присмотрю. Когда ты уходишь?
- Прямо сейчас.
Джуба со вздохом кивнула:
- Ну что же, иди.
- Слушайся бабушку! - тихо велела Танасе, погладила сына по щеке и растворилась, словно тень, за поворотом узкой тропы.
Танасе прошла сквозь проход в скалах, охранявших долину Умлимо. Она путешествовала одна, наедине со своими воспоминаниями об этом месте - и они были не из приятных. Танасе двигалась легко и прямо, грациозная, как антилопа, высоко держа голову на длинной лебединой шее.
Обостренное восприятие бывшей пророчицы немедленно ощутило атмосферу недовольства и напряженности, висевшую над хижинами в долине, словно ядовитые испарения над малярийным болотом. Склонившись перед Базо в почтительном приветствии, Танасе почувствовала в муже злость и раздражение: она хорошо знала, что означают желваки на его скулах и краснота в глазах.
Индуны разделились на две группы: на одной стороне сидели старики, на другой - молодые и упрямые во главе с Базо. Подойдя к группе старших вождей, Танасе склонилась перед Гандангом и его седыми братьями, Сомабулой и Бабиааном.
- Я вижу тебя, дитя мое, - торжественно ответил Ганданг на ее приветствие и сразу же открыл причину приглашения: - Мы хотим, чтобы ты разъяснила нам значение последнего пророчества Умлимо.
Такая прямолинейность говорила о чрезвычайной важности события.
- Отец мой и господин, я больше не вхожу в круг посвященных…
Ганданг нетерпеливо отмахнулся от возражений.