На тропе толпились люди: передние ряды бесцельно топтались на месте, словно колонна муравьев, наткнувшаяся на непреодолимое препятствие.
- Бабушка, скорее, мы еще можем их догнать!
Джуба с трудом выпрямилась и заковыляла навстречу яркому солнечному свету.
В этот момент воздух вокруг ее головы задрожал, будто пойманная под черепом птичка забила крыльями. На мгновение Джубе показалось, что это одно из проявлений усталости, потом она увидела, как сгрудившиеся на тропе люди закружились на месте, словно пылинки, подхваченные вихрем, и стали падать на землю.
Джуба никогда не слышала стрекота пулемета, но хорошо помнила рассказы воинов, сражавшихся на Шангани и Бембези, о трехногих ружьях, которые трещат, как болтливые старухи. Почувствовав внезапный прилив неизвестно откуда взявшихся сил, она подхватила Тунгату на руки и помчалась назад, в ущелье, точно спасающаяся бегством слониха.
Ральф Баллантайн сидел на краю походной койки, перед которой на перевернутом ящике, служившем столом, стояли бутылка виски и эмалированная кружка. Рядом с ними оплывала свеча. Прищурив глаза в неровном свете, он пытался сфокусировать взгляд на открытом дневнике.
Ральф был пьян: за полчаса бутылка опустела наполовину. Он осушил кружку, потом плеснул в нее еще виски. Несколько капель упали на чистый лист бумаги. Ральф смахнул их и в пьяной задумчивости уставился на оставленный ими мокрый след. Помотав головой в попытке стряхнуть хмель, он взял перо, окунул его в чернильницу и аккуратно снял с кончика лишние чернила.
Выведение букв требовало полною сосредоточения. Там, где чернила попадали на влажные пятна алкоголя, вокруг линии расплывалось голубоватое облачко, что невероятно раздражало Ральфа. Он бросил перо и, тщательно контролируя каждое движение, налил кружку до краев и выпил в три глотка. Пустую кружку он зажал между коленями и долго сидел, свесив голову.
Наконец Ральф с трудом поднял глаза и перечитал написанное, шевеля губами, будто первоклассник, читающий букварь.
- Война превращает нас всех в чудовищ.
Он снова потянулся к бутылке, уронил ее, и по крышке ящика растеклась золотисто-коричневая жидкость. Ральф повалился на койку, свесив ноги на пол, закрыл глаза и заслонил лицо рукой.
Элизабет уложила мальчиков спать в фургоне и прилегла на соседнюю койку, стараясь не потревожить спящую мать.
Ужинать Ральф отказался и накричал на Джонатана, посланного позвать отца к семейному столу.
Элизабет лежала под шерстяным одеялом, глядя сквозь щель в парусиновом навесе. У Ральфа все еще горела свеча, хотя в палатке Гарри и Вики свет давно погас. Элизабет закрыла глаза, пытаясь уснуть, но не находила себе места. В конце концов Робин Сент-Джон раздраженно вздохнула и перевернулась на другой бок. Элизабет открыла глаза и вгляделась в узкую щель: свеча по-прежнему горела.
Девушка осторожно выскользнула из-под одеяла: не дай Бог, мать проснется. Закутавшись в шаль, Элизабет бесшумно выбралась наружу и села на дышло фургона. Из-за тонкой парусиновой стенки отчетливо доносилось дыхание Робин: похоже, она крепко уснула, даже начала слегка похрапывать.
Погода стояла теплая, в лагере царила почти полная тишина: в дальнем конце жалобно затявкал щенок, где-то рядом заревел голодный младенец, которого быстро успокоили, приложив к материнской груди. Два часовых встретились на углу ограждения и долго о чем-то разговаривали вполголоса, потом разошлись в разные стороны, и на фоне звездного неба проплыл силуэт широкополой шляпы - один из часовых прошел совсем рядом с Элизабет.
Свеча по-прежнему горела в палатке Ральфа, хотя уже наверняка перевалило за полночь. Огонек непреодолимо притягивал девушку, словно мотылька. Бесшумно, почти украдкой, она подошла к палатке, приподняла откидное полотнище и скользнула внутрь.
Ральф лежал поперек койки на спине, обутые в сапоги ноги свешивались на пол, рука прикрывала лицо. Во сне он тихонько постанывал. Оплывшая свеча растеклась лужицей расплавленного воска. В нос ударил острый запах пролитого виски.
Элизабет подошла к служившему столом ящику и подняла упавшую бутылку. Взгляд задержался на раскрытом дневнике, где неровным почерком было написано: "Война превращает нас всех в чудовищ".
Пронзенная острой жалостью, Элизабет торопливо закрыла тетрадь в кожаном переплете и посмотрела на мужчину, записавшего этот крик души. Ей захотелось погладить небритую щеку. Вместо этого она деловито присела и, расстегнув застежки, стянула сапоги. Ральф забормотал и перекатился в сторону, подальше от света. Элизабет нежно забросила ноги спящего на койку. Ральф застонал и свернулся в клубочек.
- Маленький ты мой, - прошептала девушка и улыбнулась.
Не в силах сдержаться, она смахнула прядь, упавшую на его лоб. Ральф весь горел, кожа взмокла от пота, и Элизабет приложила ладонь к его щеке. От прикосновения жесткой щетины руку словно током ударило. Отпрянув, девушка снова приняла деловитый вид и, развернув одеяло, накрыла им спящего. Мускулистая рука вдруг обхватила ее за плечи. Потерявшая равновесие Элизабет упала и беспомощно замерла, прижатая к груди Ральфа.
С бешено колотящимся сердцем девушка лежала не шевелясь. Через минуту хватка ослабла, но при первой же попытке высвободиться Ральф с такой силой стиснул Элизабет, что та и вздохнуть не могла.
Ральф забормотал во сне и положил свободную руку на бедро девушки. Она вздрогнула от неожиданности, но не смела шелохнуться, зная, что не сможет освободиться от хватки мужчины. Она не ожидала в нем такой силы и в его объятиях чувствовала себя беспомощным младенцем. Рука заскользила вверх по ее бедру, и вдруг Элизабет поняла, что Ральф очнулся. Мягкое, но непреодолимое давление ладони на затылок заставило девушку нагнуть голову - и внезапно горячие влажные губы нашли ее рот. От Ральфа пахло виски и чем-то еще, каким-то мускусным запахом мужчины, и губы Элизабет помимо ее воли раскрылись ему навстречу.
Голова у нее закружилась от вихря незнакомых ощущений, и девушка долго не замечала, что ночная рубашка задрана до самых лопаток, а твердые, как камень, горячие пальцы медленно и ласково скользят вниз по углублению между обнаженными ягодицами. Элизабет вздрогнула. Дыхание со всхлипом вырвалось из горла, она забилась, сопротивляясь собственному непреодолимому вожделению и настойчивым, умелым пальцам Ральфа. Он легко удержал бьющуюся девушку в объятиях и прижался губами к ее горлу.
- Кэти! - хрипло прошептал он. - Кэти, девочка моя! Я так по тебе соскучился.
Элизабет перестала сопротивляться и, едва осмеливаясь дышать, лежала неподвижно, словно труп.
- Кэти!
Руки Ральфа отчаянно искали ее, но она была мертвая, совсем мертвая.
Он окончательно проснулся, обхватил лицо Элизабет руками и всмотрелся в него недоуменным взглядом. Наконец в зеленых глазах мелькнула тень понимания.
- Ты не Кэти! - прошептал он.
Элизабет мягко высвободилась и встала с постели.
- Я не Кэти. Кэти больше нет, - тихо сказала она.
Нагнувшись над оплывающей свечой, Элизабет задула ее и во внезапно наступившей темноте, стянув через голову ночную рубашку, легла рядом с Ральфом, положив его безвольную руку на прежнее место.
- Я не Кэти. Сегодня с тобой будет Элизабет - отныне и навсегда, - прошептала она и прильнула губами к его губам.
Когда он наконец утолил ее печаль и одиночество, сердце Элизабет переполнила всепоглощающая радость.
- Я люблю тебя, - прошептала она. - Я всегда тебя любила - и всегда буду любить.
Джордан Баллантайн стоял рядом с отцом на платформе железнодорожной станции в Кейптауне. В момент расставания оба чувствовали себя неловко.
- Пожалуйста, не забудь передать… - Джордан помялся, выбирая слова, - мои наилучшие пожелания Луизе.
- Я уверен, что она будет рада их получить. Мыс ней так давно не виделись… - Зуга осекся.
Разлука с женой затянулась на долгие месяцы. Процесс проходил в Суде королевской скамьи под председательством лорда - главного судьи барона Поллока, мистера Хокинса и особого жюри присяжных. Лорд - главный судья, несмотря на сопротивление присяжных, подтолкнул их к неизбежному приговору.
"В соответствии с представленными уликами и на основании ваших ответов на заданные мной вопросы я предписываю вам вынести решение о виновности всех подсудимых".
И он своего добился.
"По решению суда вы, Линдер Старр Джеймсон, и вы, Джон Уиллоби, приговариваетесь к пятнадцати месяцам тюремного заключения без каторжных работ. Майор Зуга Баллантайн приговаривается к трем месяцам тюремного заключения без каторжных работ".
Отсидев четыре недели, Зуга получил помилование и, выйдя на волю, услышал ужасные новости о восстании матабеле и осаде Булавайо.
Во время плавания на юг он места себе не находил, не зная, что случилось с Луизой и домом в Кингс-Линн. Воображение, подпитываемое рассказами об убийствах и увечьях, рисовало ужасные картины. Только после швартовки почтового корабля в порту Кейптауна Зуга вздохнул с облегчением.
- Она в Булавайо, с ней все в порядке, - ответил Джордан на первый вопрос отца.
Переполненный эмоциями, Зуга обнял сына, повторяя снова и снова: "Слава Богу!"
Они пообедали вместе в ресторане отеля "Маунт-Нельсон", и Джордан поведал отцу последние новости с севера:
- Похоже, Нэпьеру и осадному комитету удалось стабилизировать обстановку. Оставшиеся в живых собраны в Булавайо, нерегулярные отряды Грея, Селуса и Ральфа несколько раз изрядно потрепали повстанцев, заставив их держаться на расстоянии. Правда, за пределами лагерей в Булавайо, Гвело и Белингве матабеле делают что хотят. Территория полностью находится под их контролем, хотя по какой-то странной причине они не перекрыли дорогу к южным бродам. Если успеешь доехать до Кимберли вовремя, то сможешь присоединиться к отряду, который поведет Спрекли, - он рассчитывает добраться до Булавайо к концу месяца. А вскоре и мы с мистером Родсом к вам присоединимся. Спрекли доставит лишь самые необходимые припасы и приведет несколько сот человек для укрепления обороны города, пока туда не подойдут регулярные армейские части. Ты, наверное, слышал, что генерал-майор сэр Фредерик Кэррингтон был назначен командующим. Мы с мистером Родсом поедем вместе с ним. Я уверен, что мы быстро утихомирим мятежников.
За обедом Джордан не переставал говорить, прикрывая неловкость, вызванную пристальными взглядами и шепотками окружающих: присутствие в ресторане одного из участников грабительского налета Джеймсона вызвало среди посетителей оживленные толки. Зуга равнодушно отнесся к возникшему переполоху: уткнувшись в свою тарелку, он слушал Джордана.
Наконец один из молодых журналистов "Кейп таймс", сжимая в руке блокнот, подошел к их столику.
- Вы не могли бы высказать свое мнение по поводу мягкости приговоров, вынесенных лордом - главным судьей?
Зуга поднял голову.
- В будущем люди, которым удастся достичь того, что попытались сделать мы, получат медали и рыцарские звания, - тихо сказал он с мрачным видом. - А теперь будьте любезны, дайте нам спокойно пообедать.
На железнодорожной станции Джордан хлопотал вокруг отца: убедился, что ему досталось место в последнем вагоне, лицом по движению поезда, а чемодан уложен в хороший багажный вагон. Раздался предупреждающий свисток, и отец с сыном неловко посмотрели друг на друга.
- Мистер Родс спрашивал, согласишься ли ты по-прежнему представлять его интересы в Булавайо.
- Передай мистеру Родсу, что я польщен его доверием.
Они обменялись рукопожатием, и Зуга поднялся в вагон.
- Если увидишь Ральфа… - начал Джордан.
- Что-нибудь передать?
- Да нет, ничего! - Джордан покачал головой. - Надеюсь, ты доберешься туда целым и невредимым.
Поезд отошел от станции, и Зуга, высунувшись в окно, смотрел на сына, который остался на перроне.
- Вот еще глупости! - пробормотал Зуга и закрыл окно.
Паровоз набирал скорость на равнине, чтобы с разбегу атаковать горы, охранявшие глубину африканского континента.
Джордан Баллантайн галопом проскакал по дорожке, ведущей к огромному дому, стоявшему под сенью дубов и сосен на нижнем склоне плоской горы. Джордана грызло чувство вины. Впервые за много лет он пренебрег своими обязанностями на целый день. Даже год назад подобное было немыслимо: каждый день, включая воскресенье и праздники, мистер Родс нуждался в его постоянном присутствии.
Едва заметная перемена в их отношениях лишь усиливала чувство вины и вызывала какую-то еще более разрушительную эмоцию. В общем-то не было никакой необходимости проводить с отцом весь день, с той самой минуты, когда ранним утром почтовый корабль вошел в Столовую бухту, подгоняемый свежим юго-восточным ветром, и до того, как северный экспресс отошел от платформы кейптаунской станции. Вполне можно было бы вернуться назад пораньше, отделавшись парой часиков, но когда Джордан попытался получить признание своей незаменимости от мистера Родса, тот, не отрывая взгляда от лондонских газет, сказал: "Ты можешь взять выходной на несколько дней, если хочешь, - Арнольд обо всем позаботится".
"Я внес поправки в двадцать седьмой пункт вашего завещания…" - начал было Джордан и услышал в ответ то, чего больше всего боялся: "Отдай это Арнольду. Пора бы ему разобраться в стипендиях. Кстати, заодно он получит шанс воспользоваться своей новой машинкой".
Мистер Родс радовался, как ребенок, видя свои письма быстро и аккуратно отпечатанными на "Ремингтоне". Пишущая машинка стала еще одним источником беспокойства для Джордана: он пока не освоил эту шумную диковинку, в основном потому, что Арнольд ревниво не подпускал к ней никого другого. Джордан заказал себе такую же, но пройдут месяцы, прежде чем посылку доставят из Нью-Йорка.
Он осадил громадного гнедого коня у заднего крыльца Гроте-Схюра, бросил поводья слуге и поспешил в дом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, Джордан прошел прямо в свою комнату и пинком закрыл за собой дверь, на ходу расстегивая рубашку.
Из фаянсового кувшина он налил воду в тазик для умывания, ополоснул лицо и вытерся пушистым белым полотенцем, которое небрежно отбросил в сторону. Расчесав золотистые кудри щеткой с серебряной ручкой, Джордан уже хотел отвернуться от зеркала и пойти за чистой рубашкой, но вдруг остановился и задумчиво посмотрел на себя.
Он склонился поближе и провел пальцами по лицу. В уголках глаз залегли морщинки и не желали разглаживаться, даже когда он натянул кожу. Слегка повернув голову, в падающем из высокого окна свете Джордан разглядел мешки под глазами.
"Они становятся заметны, только если смотреть на них под этим углом", - подумал он и разгладил волосы на макушке. Сквозь редеющие кудри засветилась кожа, и Джордан поспешно распушил пряди.
Он хотел отвернуться, однако зеркало притягивало словно магнит. Джордан улыбнулся - верхняя губа приподнялась, открывая левый клык, который явно потемнел по сравнению с прошлым месяцем, когда дантист удалил нерв.
Джордана внезапно охватило пронзительное отчаяние.
"До дня рождения осталось меньше двух недель - мне исполнится тридцать лет. Господи, я старею! Становлюсь старым и уродливым. Разве кто-то может любить меня таким?"
Он стиснул зубы, заглушая грозившее вырваться наружу рыдание, и отвернулся от не знающего жалости стекла.
В его кабинете на покрытом сафьяном столе лежала записка, прижатая серебряной чернильницей: "Зайди ко мне как можно скорее. С. Дж. Р.".
Увидев знакомый почерк, Джордан воспрянул духом, схватил стенографический блокнот и постучал в дверь.
- Войдите! - отозвался высокий голос.
- Добрый вечер, мистер Родс, вы хотели меня видеть?
Мистер Родс промолчал, продолжая делать поправки в отпечатанном на машинке тексте: перечеркивал слово, заменяя его другим, ставил вместо запятой точку с запятой.
Джордан внимательно вгляделся в своего кумира.
Волосы мистера Родса совсем поседели, под глазами набрякли темные мешки, веки покраснели. На шею свисал второй подбородок. Во взгляде погас прежний огонь пророка. Всего за полгода, прошедшие с неудачного налета Джеймсона, мистер Родс сильно сдал.
Джордан вспомнил тот день, когда до них дошли новости о провале, - он сам сообщил их мистеру Родсу в этой самой библиотеке.
В тот день пришли три телеграммы. Джеймсон адресовал свою не в Гроте-Схюр, а в офис мистера Родса в Кейптауне, и она неделю пролежала в почтовом ящике безлюдного здания. Телеграмма начиналась словами: "Поскольку я не получил от вас возражений…"
Второе сообщение пришло от городского судьи в Мейфкинге мистера Бойса: "…полковник Грей выехал с отрядом полиции на помощь доктору Джеймсону…"
Последнюю телеграмму прислал начальник полиции в Кимберли: "Считаю своим долгом уведомить вас, что доктор Джеймсон во главе вооруженного отряда пересек границу Трансвааля…"
Мистер Родс читал телеграммы, аккуратно разложив их перед собой на столе.
- Я думал, что остановил Джеймсона, - бормотал он. - Думал, что он понимает необходимость подождать…
Дочитав последнее сообщение, он стал белее мела - лицо обвисло, точно неподнявшееся тесто.
- Бедняга Джеймсон, - наконец прошептал он. - Мы были друзьями двадцать лет, а потом он взял и уничтожил меня. - Мистер Родс поставил локти на стол и закрыл лицо руками. Просидев так довольно долго, он вдруг отчетливо произнес: - Ну что же, Джордан, теперь я увижу, кто мой настоящий друг.
Мистер Родс провел пять бессонных ночей. Джордан лежал без сна в своей спальне дальше по коридору, прислушиваясь к тяжелым шагам. Задолго до рассвета раздавался звон колокольчика - мистер Родс звал Джордана на верховую прогулку по Столовой горе. А возвратившись в огромный белый особняк, они узнавали о новых отречениях и отказах и беспомощно следили, как рушится и превращается в пыль все созданное Родсом.
Тогда-то и приехал Арнольд. Он был назначен вторым секретарем, и Джордан с радостью принял его помощь, передав ему управление утомительными мелочами в сложном хозяйстве большого дома. Новичок сопровождал их в поездке в Лондон после провала авантюры Джеймсона и не отходил от мистера Родса ни на шаг во время долгого путешествия через Суэцкий канал, Бейру и Солсбери.
А теперь Арнольд почтительно вытянулся возле стола мистера Родса, подавая отпечатанные листы, забирая отредактированный текст и протягивая новую страницу.
Джордан с завистью - и уже не в первый раз - отметил гладкую кожу и белокурые волосы: Арнольд обладал именно такой внешностью, которая нравилась мистеру Родсу. Юноша вел себя скромно и открыто, а когда смеялся, то весь словно светился изнутри. Арнольд окончил Ориэл-колледж, где в свое время учился и мистер Родс. С каждым днем становилось все очевиднее, что общество Арнольда доставляет мистеру Родсу такое же удовольствие, какое он раньше испытывал в обществе Джордана.
Джордан тихонько ждал у дверей, чувствуя себя не в своей тарелке в том самом месте, которое привык считать домом.
Наконец мистер Родс передал последний отредактированный листок Арнольду и поднял взгляд.