- А, это ты, Джордан! Я хотел предупредить тебя, что решил перенести дату отъезда в Булавайо. Мои родезийцы нуждаются во мне - я должен поскорее отправиться к ним.
- Я немедленно займусь этим, - кивнул Джордан. - Когда вы хотели бы выехать, мистер Родс?
- В следующий понедельник.
- Мы, разумеется, поедем на экспрессе из Кимберли?
- Ты со мной не поедешь, - холодно заявил мистер Родс.
- Простите, мистер Родс, я не понял, - в недоумении ответил Джордан.
- От своих сотрудников я требую абсолютной преданности и честности.
- Да, мистер Родс. Мне это известно, - кивнул Джордан. На его лице вдруг отразилось смятение. - Вы ведь не хотите сказать, что я когда-либо обманул ваше доверие или повел себя бесчестно…
- Арнольд, возьми, пожалуйста, эту папку и передай ее Джордану, - велел мистер Родс.
Арнольд бесшумно прошел по толстому ковру и протянул папку. Джордан впервые заметил в глазах юноши не только прямодушие и дружеское беспокойство, но и проблеск злорадства - злобный, как удар хлыстом в лицо. Он проявился лишь на долю секунды, исчезнув так быстро, будто его и не было. Тем не менее у Джордана возникло ощущение полной уязвимости перед неведомой угрозой.
Он открыл папку - в ней лежало около пятидесяти листов бумаги, большей частью отпечатанных на машинке, и на каждом стояла пометка "копия с оригинала". Это были приказы биржевым маклерам на покупку и продажу акций компаний "Де Бирс" и "Консолидейтед голдфилдс", причем суммы сделок составляли миллионы фунтов стерлингов. Брокерская фирма называлась "Сильвер и компания" - Джордан никогда о такой не слышал, хотя, судя по документам, она работала в Йоханнесбурге, Кимберли и Лондоне. В папке также обнаружились копии балансов банковских счетов из полудюжины банков в городах, где "Сильвер и компания" имела представительства. Около десятка записей были подчеркнуты красными чернилами: "Перевод "Ролендсу" - 86 тысяч 321 фунт 7 шиллингов 9 пенсов. Перевод "Ролендсу" - 146 тысяч 821 фунт 9 шиллингов 11 пенсов".
Увидев название компании Ральфа, Джордан опешил, и почему-то охватившее его предчувствие опасности усилилось.
-Я не понимаю, какое отношение эти документы имеют ко мне… - Он недоуменно посмотрел на мистера Родса.
- Твой брат провел серию крупных сделок, играя на понижение стоимости акций именно тех компаний, которые больше всего пострадали в результате неудачного похода Джеймсона.
- Похоже… - нерешительно начал Джордан, но мистер Родс его оборвал:
- Похоже, что твой брат получил больше миллиона фунтов стерлингов прибыли, а также, вместе со своими агентами, предпринял все возможные меры, чтобы замаскировать свои махинации.
- Мистер Родс, я не понимаю, в чем вы меня упрекаете. Ральф - мой брат, но не могу же я нести ответственность…
Мистер Родс поднял руку, призывая к молчанию.
- Тебя пока никто ни в чем не упрекает, и твои попытки оправдаться чересчур поспешны.
Он открыл переплетенный в кожу экземпляр "Сравнительных жизнеописаний" Плутарха, лежавший на краю стола, и, достав из книги три листка бумаги, протянул один Джордану:
- Узнаешь?
Залившийся краской Джордан был готов сквозь землю провалиться и возненавидел себя за то, что вообще написал это письмо: он тогда находился в состоянии глубокого душевного смятения после встречи с Ральфом в спальном вагоне поезда и жестоких слов, брошенных братом.
- Это копия письма, которое я написал Ральфу… - Джордан не смел поднять глаза на мистера Родса. - Не знаю, зачем я ее сохранил.
Взгляд зацепился за фразу, и Джордан невольно перечитал собственные слова: "Я готов на все, чтобы убедить тебя в моей неизменной привязанности. Только теперь, уже потеряв твое расположение, я понял, как много оно для меня значит".
Джордан прижал листок бумаги к груди.
- Это частная переписка, очень личная, - тихо сказал он дрожащим от стыда и ярости голосом. - Никто не имеет права читать мое письмо, кроме моего брата, которому оно адресовано.
- Стало быть, ты не отрицаешь, что ты его написал?
- Отрицать это бессмысленно.
- Что верно, то верно, - согласился мистер Родс и передал ему второй листок.
Джордан принялся читать со все возрастающим удивлением: почерк был его, а слова чужие. Тем не менее текст так гладко вытекал из сказанного на предыдущей странице, что Джордан на мгновение усомнился в собственной памяти: он давал согласие передать Ральфу конфиденциальные сведения о деталях и времени вторжения Джеймсона в Трансвааль. "Я абсолютно согласен, что задуманное выходит за рамки законности, и поэтому решил предложить тебе свою помощь, а кроме того, я многим тебе обязан".
И тут Джордан заметил букву, написанную явно не его рукой, - вся страница была искусной подделкой! Он покачал головой, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как рушится знакомый мир вокруг.
- Судя по тому, что твой брат получил кругленькую сумму игрой на бирже, тебе удалось успешно воплотить в жизнь этот заговор, - устало заметил мистер Родс голосом человека, которого предавали так часто, что предательство больше не ранит. - Поздравляю, Джордан.
- Откуда вы взяли эту страницу? - Листок бумаги задрожал в руках Джордана. - Откуда… - Он осекся и посмотрел на Арнольда, стоявшего за спиной мистера Родса. В глазах второго секретаря не было ни следа злорадства: он выглядел серьезным, встревоженным - и неотразимо привлекательным. - Все понятно, - кивнул Джордан. - Это, конечно же, фальшивка.
Мистер Родс нетерпеливо отмахнулся:
- Джордан! Ну зачем кому-то подделывать банковские отчеты, которые легко можно проверить?
- Я имел в виду не отчеты, а письмо.
- Ты ведь признался, что сам его написал.
- Да, но не эту страницу!..
Мистер Родс холодно и равнодушно посмотрел на него:
- Я пришлю бухгалтера из городского офиса компании, чтобы он вместе с тобой проверил хозяйственные счета и провел инвентаризацию. Ключи ты, разумеется, передашь Арнольду. После этого я прикажу бухгалтеру выписать тебе чек на сумму трехмесячного жалованья, хотя, как ты понимаешь, о рекомендательном письме речи быть не может. И будь любезен съехать отсюда до моего возвращения из Родезии.
- Мистер Родс…
- Нам не о чем больше говорить.
* * *
Мистер Родс и сопровождающие его лица, включая Арнольда, отправились на северном экспрессе в Матабелеленд через Кимберли три недели назад, и все это время Джордан занимался приведением в порядок счетов и инвентаризацией.
Мистер Родс больше не разговаривал с Джорданом. Арнольд дважды передал краткие инструкции, и Джордан сумел сохранить достоинство и не стал бросать напрасные обвинения в лицо торжествующему сопернику. Мистера Родса он видел всего три раза: дважды из окна своего кабинета, возвращающимся с долгих бесцельных прогулок по сосновым лесам, и в последний раз - на железнодорожной станции во время отъезда.
Сегодня, как и каждый вечер за последние три недели, Джордан остался один. Слуг он отпустил пораньше и, прежде чем запереть двери огромного особняка, лично проверил кухню и хозяйственные помещения.
Одетый в китайский парчовый халат - подарок мистера Родса на двадцать пятый день рождения, - Джордан медленно шел по выстланным коврами коридорам, освещая себе путь масляной лампой.
В душе все сгорело, словно обугленный лесным пожаром ствол, продолжающий дымиться изнутри. Джордан прощался со старинным зданием и живущими в нем воспоминаниями.
Он с самого начала принимал участие в перепланировке и перестройке Гроте-Схюра и провел много часов, слушая беседы архитектора Герберта Бейкера и мистера Родса, делая заметки и порой, с разрешения мистера Родса, внося предложения.
Именно Джордан предложил использовать стилизованное изображение каменного сокола из древних руин Зимбабве в качестве символа дома. Стойки перил на главной лестнице были вырезаны в форме этой великолепной хищной птицы, сидящей на пьедестале, украшенном узором из треугольных зубцов. Соколы были изображены и на отшлифованном граните огромной ванны в хозяйских покоях, и на фреске, украшающей стену столовой, а четыре копии статуи служили ножками письменного стола мистера Родса.
Этого сокола Джордан помнил с тех пор, как помнил себя. Статую привез Зуга Баллантайн, обнаруживший семь одинаковых идолов в древнем храме: он выбрал лучше всего сохранившееся изваяние, оставив остальные там, где их нашел.
Почти тридцать лет спустя Ральф Баллантайн, пользуясь записями и картами, составленными отцом, вернулся в Великое Зимбабве: шесть статуй по-прежнему лежали в храмовом дворе, где их оставил Зуга. Ральф заранее подготовился к поездке: он погрузил изваяния на волов и, несмотря на попытки воинов-матабеле остановить его, ускользнул вместе с сокровищем на юг, за реку Шаши. В Кейптауне группа предпринимателей во главе с мультимиллионером Барни Барнато заплатила Ральфу немалую сумму и подарила каменные фигуры музею Южной Африки в Кейптауне, где шесть соколов выставили на всеобщее обозрение. В музее Джордан целый час простоял перед статуями, не в силах оторвать от них взгляд, хотя для него настоящая магия воплощалась в самом первом изваянии, привезенном отцом. Именно этот сокол всегда служил балластом, не позволяющим перевернуться фургону Баллантайнов во время путешествий по обширному африканскому вельду. Тысячи ночей провел Джордан в походной койке, расположенной прямо над статуей, и дух каменной птицы каким-то образом стал частью его самого.
Когда семейство наконец добралось до алмазных приисков в Кимберли, идола вытащили из фургона и поставили поддеревом верблюжьей колючки, которое росло в лагере. Алетта Баллантайн заразилась свирепствовавшей на приисках лихорадкой и умерла - после смерти матери каменная птица стала играть еще большую роль в жизни Джордана.
Он назвал сокола "Великий канюк" в честь богини североамериканских племен и с огромным интересом изучил предания о ней, собранные Фрэзером в книге "Золотая ветвь", описывающей магию и верования различных народов. Оказывается, Великий канюк был прекрасной женщиной, которую увели в горы. Для юного Джордана Великий канюк и статуя птицы сплелись воедино с образом матери. Втайне от всех он придумал слова обращения к богине и по ночам, когда остальные спали, потихоньку приносил Великому канюку припрятанную для жертвоприношения пищу, поклоняясь статуе согласно им самим созданным ритуалам.
Когда Зуга остался без средств к существованию и, неохотно уступив настояниям мистера Родса, продал ему каменного сокола, юноша был безутешен - пока не получил возможности поступить на службу к мистеру Родсу и остаться рядом со статуей. Теперь Джордан мог поклоняться сразу двум божествам: Великому канюку и мистеру Родсу. Даже повзрослев, Джордан продолжал относиться к статуе с трепетом, хотя и обращался к ней очень редко, вспоминая свои детские ритуалы поклонения лишь во времена глубоких душевных переживаний.
Теперь, когда он потерял смысл жизни, ею неудержимо влекло к каменному соколу - в последний раз.
Джордан медленно спустился по главной лестнице, поглаживая по пути столбики балюстрады, вырезанные в виде уменьшенных копий статуи.
В обширной прихожей пол был выложен плитками черного и белого мрамора, словно шахматная доска. На тяжелой двери из красного тика блестела ручка из отполированной меди. В свете лампы, которую нес Джордан, причудливые тени плыли по мраморному полу и метались, будто летучие мыши, под высоким резным потолком. Посреди прихожей стоял массивный стол с серебряными подносами для почты и визитных карточек посетителей. Между ними высилась созданная руками Джордана декоративная композиция из высушенных веточек протеи.
Джордан поставил лампу из севрского фарфора на стол, точно на языческий алтарь, и, отступив назад, медленно поднял голову. Каменная птица из Зимбабве занимала высокую нишу, охраняя вход в Гроте-Схюр. Невозможно было не почувствовать магическую силу статуи: казалось, молитвы и заклинания древних жрецов Зимбабве все еще витают в воздухе, а кровь жертв запятнала мраморный пол дрожащими тенями. Пророчества Умлимо, избранницы древних духов, наделяли изваяние жизненной силой.
Зуга Баллантайн своими ушами слышал предсказания Умлимо из ее уст и слово в слово записал их в дневнике. Джордан перечитывал записи сотни раз и, выучив их наизусть, сделал частью собственного ритуала обращения к богине."До их возвращения не будет мира в королевствах Мамбо и Мономотапа, ибо белый орел будет сражаться с черным быком, пока соколы из камня не вернутся в родное гнездо".
Джордан посмотрел на гордую голову птицы, изогнутый хищный клюв и глаза, слепо глядящие на север, где в землях Мамбо и Мономотапа, которые теперь назывались Родезией, белый орел и черный бык вновь сошлись в смертельной схватке. Джордана охватило беспомощное отчаяние: он словно запутался в хитросплетениях судьбы и никак не мог вырваться на волю.
- Сжалься надо мной, о Великий канюк! - Он упал на колени перед статуей. - Я не могу уехать. Не могу оставить ни тебя, ни его. Мне некуда идти…
Джордан взял фарфоровую лампу со стола и высоко поднял ее над головой - в тусклом свете лицо отливало зеленоватым цветом, будто вырезанное изо льда.
- Прости меня, Великий канюк… - прошептал Джордан и запустил лампой в стену, покрытую резными деревянными панелями.
На мгновение комната погрузилась во тьму. Затем по лужице растекающегося масла пробежал голубоватый огонек, и вдруг полыхнул столб пламени, достав до края длинных бархатных штор на окнах.
Первые клубы дыма окутали стоявшего на коленях Джордана, и он закашлялся. Как ни странно, после первой резкой боли в легких он почти ничего не почувствовал. Каменный сокол под потолком медленно отдалялся, расплываясь перед глазами, на которых выступили слезы.
Пламя низко загудело, вгрызаясь в деревянные панели, и вспыхнуло до потолка. Тяжелая штора прогорела насквозь и, падая, взметнулась, будто раскрывший крылья гигантский стервятник. Горящие крылья из плотного бархата накрыли стоявшего на коленях человека, прижав его к мраморному полу. Задыхаясь в густом дыму, Джордан даже не подумал сопротивляться, и через несколько секунд груда бархата превратилась в погребальный костер - пламя весело полыхнуло, лизнув пьедестал каменного сокола в высокой нише.
- Базо наконец вернулся из долины Умлимо, - тихо сказал Исази.
Ральф не скрывал возбуждения.
- Ты уверен? - нетерпеливо спросил он.
Исази кивнул.
- Я сидел у костров его импи и своими глазами видел шрамы от пулевых ранений, сияющие на его груди, точно серебряные медали, своими ушами слышал, как он выступал перед своими амадода, вдохновляя их на предстоящие битвы.
- Где он, Исази? Скажи мне, где его найти!
- Он не один. - Исази вовсе не собирался испортить драматизм рассказа, преждевременно выдав самое главное. - С ним ведьма, его жена. Если Базо настроен воинственно, то эта женщина просто кровожадна! Танасе, избранница темных духов, безжалостна настолько, что, глядя на ее красоту, амадода вздрагивают, словно перед ними нечто невероятно уродливое.
- Где они? - повторил Ральф.
- К Базо также присоединились Зама и Камуза, самые необузданные и отчаянные из молодых индун, и привели с собой свои отряды - три тысячи лучших воинов, не знающих жалости. Во главе с Базо и Танасе эти импи опасны, как раненный в брюхо лев, и смертоносны, как старый буйвол, кружащий в густых зарослях, подстерегая неосторожного охотника…
- Черт побери, Исази! Хватит уже! - зарычал Ральф. - Скажи мне, где он!
Зулус принял обиженный вид и намеренно нюхнул табаку. Глаза у него заслезились, он с удовольствием прочихался и вытер нос ладонью.
- Ганданга, Бабиаана и Сомабулы с Базо нет, - подхватил свой рассказ Исази на том же самом месте, где Ральф так грубо его оборвал. - Амадода говорят о совете, который состоялся много недель назад в долине Умлимо. Там старые вожди решили подождать божественного вмешательства духов и оставить дорогу на юг открытой, чтобы белые могли покинуть Матабелеленд, - а до тех пор старые вожди будут сидеть на своих щитах.
Ральф поморщился и махнул рукой.
- Не торопись, мудрый Исази, - издевательски попросил он. - Расскажи нам все, в мельчайших подробностях.
Исази с серьезным видом кивнул, но в глазах блеснули искорки, и он дернул себя за бородку, сдерживая смех.
- Пыл старых вождей угасает, они вспоминают сражения на Шангани и Бембези. Шпионы матабеле докладывают, что лагерь в Булавайо защищен трехногими ружьями. Хеншо, говорю тебе, Базо - это голова змеи. Отрежь ее, и тело умрет, - посоветовал маленький зулус.
- А теперь, мой верный старый друг, ты скажешь мне, где искать Базо?
Исази кивнул, заметив перемену в тоне Ральфа:
- Он совсем рядом. Отсюда до его лагеря можно добраться меньше чем за два часа. Он залег с тремя тысячами амадода в Козлином ущелье.
Ральф посмотрел на убывающий серп луны, висевший низко над горизонтом.
- До новолуния осталось четыре дня, - пробормотал он. - Если Базо собирается напасть на Булавайо, то наверняка воспользуется безлунной ночью.
- Три тысячи человек… - прошептал Гарри Меллоу. - А нас всего пятьдесят.
- Три тысячи: Кроты, Инсукамини и Пловцы… - покачал головой сержант Эзра. - Исази верно заметил, это отборные воины, не знающие жалости.
- Мы нападем на них, - спокойно заявил Ральф Баллантайн. - Мы нападем на них в Козлином ущелье через две ночи, и вот как мы это сделаем…
Базо, сын Ганданга, отказавшийся от отца и взбунтовавшийся против великих вождей Кумало, переходил от одного костра к другому, и рядом с ним шла стройная, изящная Танасе.
Возле костра Базо остановился. Пламя освещало его лицо снизу, и глазницы казались темными впадинами, в глубине которых, словно кольца свернувшейся ядовитой змеи, поблескивали глаза. В отблесках огня каждая морщина и складка, прорезанная страданиями, четко выделялись. Лоб охватывала лишь повязка из шкурки крота: Базо не нуждался в перьях цапли и ткачика, чтобы показать свой королевский статус. Блики костра играли на крепких мускулах рук и груди - шрамы были единственными знаками доблести, которые носил Базо.
По контрасту с обезображенными чертами мужа красота Танасе производила еще большее впечатление. Обнаженные груди выглядели очень странно на военных советах вождей, но под шелковистыми округлостями таилась твердость, не уступающая закаленным в битвах мускулам, а вызывающе торчащие соски казались выпуклостями в центре щита.
Танасе стояла за спиной мужа, и в ее взгляде горела такая же свирепость, как и в глазах остальных воинов.
- Я даю вам выбор, - заговорил Базо, и Танасе посмотрела на него с гордостью. - Вы можете остаться такими, как сейчас, - послушными шавками белых. Вы можете оставаться амахоли, презренными рабами, или снова стать амадода…
Он говорил ровно, не повышая и не напрягая голос, но слова отчетливо долетали до самой высокой точки естественного углубления в форме амфитеатра. Услышав их, собравшиеся внутри амфитеатра воины вздохнули.