Вчера, получив учебники и среди них уголовный кодекс, я, не отрываясь от книги, прочитал все двести с лишним статей, как интересную повесть или роман.
Перед отбоем в казарме между ребятами разгорелся спор.
- А я не согласен, - кричал долговязый курсант. - Подумаешь! Двинул какой-нибудь сволочи в морду - и получай два года. А за что, собственно говоря?! За то, что девушку защищал от хулигана?! И на вот тебе - превысил пределы необходимой обороны. Тут что-то не так!
- А ты, Степка, как станешь доктором юридических наук, так и внесешь поправку в закон, - подшучивали ребята.
- А чего там вносить поправку, - снова пустился в рассуждения Степан. - Мы, бывало, в Севастополе как выйдем в увольнение с братвой - так не одному оставляли поправку на физиономии.
Ребята смеялись.
- Ну, брат, поплачут от тебя ташкентские хулиганы. Коленки у всех задрожат, как выйдешь в город.
- Знаете, ребята, - заговорил, смущаясь и краснея тот самый парнишка в очках, с которым мы стояли на остановке трамвая, - я бы все статьи уголовного кодекса высек на мраморном столбе. А этот столб установил бы в центре города. Пусть все читают и знают наш советский закон.
- Мы же не язычники, - прервал его Степка, - устанавливать столбы. Ерунду какую-то выдумал. Начитаются преступники законов и будут тебе же, дурню, голову морочить. Тогда попробуй, засуди его.
- Эх, Степка, дурья твоя голова. Что, по-твоему, все люди преступниками родятся? Я вот точно не знаю, но Вадим прав, - вмешался в разговор Толик Федоров. - По-моему так: если бы люди знали закон, то меньше бы совершали преступлений.
Но спор наш остался незаконченным. Внезапно в казарму ворвался пронзительный вой сирены. Ребята с непривычки вскочили, одни побежали к выходу, другие остались растерянно стоять, не зная, что им делать.
Через несколько минут мы сидели в машине, обыкновенном крытом милицейском фургоне, Я сидел в нем впервые и с интересом рассматривал внутреннее устройство. Ребята попритихли, от их веселья и беспечного настроения не осталось и следа: никто не знал, что же будет дальше.
Но вот в темноте кто-то скомандовал:
- Поехали!
Машина рванула, и к нам в кузов на ходу вскочил подполковник Мирный - начальник нашего курса. Его внешность не соответствовала фамилии. По мнению курсантов, это был не человек, а ходячий устав. Он делал замечания за каждую мелочь. Весь день только и слышно: не садитесь, не стойте, не бегите, поправьтесь, застегнитесь, отвечайте по уставу. Взгляд у него холодный, требовательный, не допускающий возражений.
- Товарищи курсанты! - обратился он к нам. - В районе Куйлюка пьяные хулиганы развязали драку. Нам следует навести порядок.
Несколько минут мы ехали молча. Каждый по-своему готовился к первой операции. Меня била какая-то непонятная, непрошеная дрожь. Я пытался заглушить ее, напрягал мускулатуру, но это неприятное состояние не проходило. Отчего бы! Ведь я не боялся встречи с хулиганами, но поделать с собой ничего не мог, видимо, это закономерно для первого раза.
Машина резко затормозила. Мы выскочили на небольшую площадку, окруженную глинобитными домиками. Под фонарем группа прохожих что-то объясняла работникам милиции. Поодаль стояли несколько мотоциклов с колясками и милицейский фургон. К нам подошел майор милиции, что-то сказал Мирному. Тот приказал нам садиться в машину. Когда мы тронулись в обратный путь, подполковник объяснил:
- Здесь обошлось и без нас, подоспели рабочие завода Октябрьской революции.
После вчерашних споров и первого выезда по тревоге в город, мы с особым интересом слушали лекции по уголовному праву и с нетерпением ждали последних двух часов занятий.
Предстоял первый урок по борьбе самбо. В молодости каждый мечтает быть сильным и ловким. А для работников милиции самбо - еще и оружие, которое помогает им выходить победителями из самых трудных поединков. Изучая с каждым днем все новые и новые предметы, мы понимали, что вступили на трудный путь, требующий от нас не только физической силы, смелости и ловкости, но и обширных знаний.
Мне нравились ребята, связавшие свою судьбу так же, как и я, с нелегкой милицейской службой: Толик Федоров - чубатый пограничник, в прошлом кубанский казак; бывший суворовец Вадим Стриженов; балагур и весельчак, не желающий и по сегодняшний день снимать матросской тельняшки, Степан Заболотный; спокойный и добродушный Анвар Алимов - вчерашний колхозник из-под Ташкента. Разные дороги привели нас сюда, и здесь начинается для всех нас жизнь трудная, полная опасностей и очень ответственная.
Глава четвертая
В течение недели мы стреляли из пистолета, водили автомашины, изучали топографию, азбуку Морзе, работали на рации, слушали лекции по криминалистике, судебной медицине и психиатрии, уголовному праву и другим наукам - в общем, дни и часы были заполнены до отказа напряженной учебой.
В неделю раз, по субботам, нам, ташкентским, разрешалось уходить в увольнение с ночевкой. Дома уже привыкли видеть меня в милицейской форме, да и я сам чувствовал себя в ней так, как будто всю жизнь носил синий китель с курсантскими погонами.
И все же, когда бы я ни подходил к дому, каждый раз слышал чьи-нибудь возгласы:
- Гляньте, гляньте, бабоньки, Алексей наш идет!
Этого бывает достаточно, чтобы из домов, как бы ненароком, кто с ведром, кто с веником, выходили женщины. Они здороваются со мной, осведомляются о моем здоровье, заводят разговоры, большей частью, о всяких небылицах. С особым усердием делает это тетка Акулина. Как-то завидев меня, она, низко поклонившись, спросила:
- Небось, трудно тебе, Лексей, с бандитами-то оборачиваться? Они ведь вон какие, с пистолетами ходят. Недавно слышала я на базаре от одной женщины, которая капусту продавала. Пришел, эдак, к ней один мужчина да и говорит: "Можно я около вас капустой торговать буду?" А сам рядом поставил мешок и пошел будто бы за весами. Пошел и с концом. А женщина эта, не дождавшись его, директора позвала и объяснила ему, вот так, мол, и так, оставил человек мешок с капустой, а самого нет и нет. Тот возьми да и развяжи мешок, а в нем - человеческие головы.
И тетка Акулина, покачав головой, заохала:
- Ужас-то какой! Что это делается на белом свете?! Ты, милок, не знаешь, поймали этого бандита?
Я хотел объяснить тетке Акулине, что это все небылицы, но в это время проходивший мимо нас кладовщик Семен гаркнул:
- Что, мать, провинилась что ли, стоишь перед ним на вытяжку? - и, покосившись в мою сторону, пробурчал: - Ходят тут всякие бездельники, людям голову морочат.
Тетку Акулину как ветром сдунуло, а Семка, ехидно улыбаясь, прошел мимо меня своей косолапой походкой.
И такое повторяется каждый раз, когда я появляюсь в нашем огромном дворе. Семка, завидев меня, всегда пытается отпустить в мой адрес очередную колкость.
Однажды его назойливость вывела меня из терпения, и я было двинулся к нему. Почувствовав недоброе, Семка прибавил шагу, а затем перешел на бег, хотел скорее улизнуть в свою калитку, но споткнулся и угодил в канаву с помоями, куда только что тетка Акулина вылила грязную воду после стирки.
Вся злость моя к нему исчезла, и я, от души рассмеявшись, пошел к себе домой.
В одно из увольнений я ночью проснулся от непонятного шума, доносившегося со двора.
- Ой! Что-то там происходит? - услышал я испуганный возглас матери. Она вскочила с кровати и выбежала во двор.
В открытую дверь ворвался истошный крик:
- Помогите! Убивают! Помогите, люди!
Почувствовав что-то неладное, я натянул на босу ногу сапоги, накинул на плечи китель и на пороге столкнулся с теткой Акулиной. Ее седые волосы были растрепаны, правый рукав платья от самого плеча до локтя разорван, на лице испуг.
- Ой! Леша, помоги! Семку убивают, - закричала она навзрыд.
Не обращая внимания на вопли тетки Акулины, я выбежал на улицу. Моросил дождь. В дальнем углу двора у Семкиной калитки столпилось несколько кричащих женщин.
Подбежав, я увидел, как здоровый мужик, ухватив Семку за грудки, бил его головой об стенку. Семка не сопротивлялся.
- Что же ты делаешь? Ведь ты убьешь его! - кричала какая-то женщина.
Вокруг дерущихся мужчин не было, только одни женщины, словно в нашем дворе и мужчин-то нет.
Не раздумывая, схватил я мужчину за плечо и, сильно дернув на себя, заломил его руку за спину, да так ловко, что даже сам удивился. Ведь именно этот прием не удавался мне на последних тренировочных занятиях по самбо. Мужчина заревел от боли.
Женщины вокруг что-то шумели. Не обращая внимания на них и не отпуская руки, я повел полусогнувшегося мужика в сторону от домов. Вдруг он прохрипел:
- Отпусти, курсант, зря силу тратишь. Я же никуда не убегу.
Поразмыслив немного, я ослабил ему руку. Он выпрямился, и только тут я заметил, какая громадина стояла передо мной. В первую секунду мелькнула мысль, что сделал я это зря. Возиться с таким геркулесом дело не из приятных. Но мои опасения оказались напрасными. Лицо его приобрело спокойное выражение, и он, оправившись, сказал:
- Спасибо тебе, курсант. А то ведь я мог его и ухлопать. И тогда снова к "хозяину", и чего доброго за эту скотину получил бы "вышку".
Я сначала не понял, почему он меня благодарит, и продолжал с недоверием смотреть на него, держа на всякий случай за правую руку.
- Да ты не бойся, никуда я не уйду, - пробасил он, видя мою настороженность. - Семке я поддал крепко, это да, но он заслужил большего. Это по его милости я оттянул срок целых шесть лет.
Перехватив мой вопросительный взгляд, он продолжал:
- Да не удивляйся, курсант, я, действительно, только неделю назад освободился. А за что, собственно говоря, я таскал шесть лет парашу? Там ведь не сладко, да и года идут, - произнес он с грустью в голосе. - Было двадцать четыре, а теперь уже тридцать. А этот, - он кивнул со злостью через плечо в сторону Семкиного дома, - спал на мягкой кровати, посасывал пивко. Ну, ничего, мы еще посмотрим, Семка, теперь я не тот Вовка Криворук! Мне бы только с Васютиным встретиться. Неужели он и теперь меня не поймет? Времена другие, должен понять, - рассуждал он вслух. - Теперь я на подставку не пойду.
Посмотрев на меня, он улыбнулся своим широким ртом.
- А ты, молодец! Крепко меня хватанул, не то бы опять... народные заседатели...
- Да вы и так заработали, - сказал я, с интересом посматривая на этого человека. - Вон как избили Семку.
Так за разговорами мы подошли к телефонной будке. Я набрал ноль два и вызвал дежурного по городу.
- А знаешь, курсант, меня ведь не посадят, так что зря усердствуешь.
- Как это не посадят? - удивился я.
- А вот так, чтобы дать срок, необходимо заявление потерпевшего. А заявленьица не будет, - произнес он уверенно.
Но почему его не будет, узнать я не успел. К нам подъехал наряд работников милиции и прервал наш разговор с Криворуком. Садясь в машину, он крикнул:
- Бывай здоров, курсант! До встречи!
Глава пятая
Утром после ночи с Семкиной историей я, придя в казарму, заметил, что здесь произошли какие-то события. Все спорили, говорили о приметах неизвестного воришки, вспоминали Степку Заболотного.
- Слушай, что тут у вас произошло? - спросил я встретившегося мне Толика Федорова.
- А... а... а, не говори, - произнес он протяжно, с характерной медлительностью. - Степка, понимаешь, ввязался в одно неприятное дело.
- Какое? - удивился я.
- Вчера был на базаре и черт его дернул связаться с каким-то воришкой. Дела нет, а хлопот много, - продолжал он.
- Что ж произошло? - снова не выдержал я.
- Сам расскажет, - кивнул он в сторону приближающегося к нам Степана. Он шел вместе с Анваром, жестикулируя руками, о чем-то рассказывал ему.
Оказалось, пока я был вчера дома, Степка уговорил старшину отпустить его на рынок за фруктами для посылки домой. Сделав покупки, Степка сел в автобус, где в это время двое молодых парней схватили какого-то мужичонку. Естественно, Степка решил прекратить это безобразие.
- Утихомирив драчунов, стал я искать потерпевшего, - рассказывал дальше Степан, - но его и след простыл. А ко мне пристала какая-то полная дамочка в соломенной шляпке, кричит на весь автобус, что у нее кошелек украли.
- Причем тут кошелек? - пытался я остановить дамочку. - Но вслед за ней ко мне подступила уже не одна, а целый десяток кричащих женщин.
- Поверьте, ребята, я так растерялся, - сокрушался Степан. - Еле-еле понял, что мужичишка, которого я отбил у этих ребят, карманный вор. Он, оказывается, вытащил кошелек у этой самой дамочки, а один из парней, заметив это, схватил его за руку. Карманник хотел увернуться, а они ему тут и поддали... И нужно ведь... его-то я и защитил, - при этих словах Степан от злости заскрипел зубами. - И самое обидное, - продолжал он, - пока я расправлялся с ребятами, воришка исчез, прихватив с собой украденный кошелек. Тут началось такое... - и Степка, тяжело вздохнув, разочарованно махнул рукой.
- Что я им мог ответить, - низко опустив голову, говорил Степан. - Ведь я не нарочно это сделал, но в такой обстановке объяснить им что-то было трудно. Они меня, как преступника, привезли и сдали дежурному по городу. Что мне теперь делать? - и Степка посмотрел на нас вопросительным, безнадежным взглядом.
- Да, история неприятная, - заметил я.
- Что и говорить, - подтвердил Толик.
- Э-э-э, откуда взялся этот ишак-карманщик! - выругался Анвар.
- Ничего, Степка, не падай духом, чего-нибудь придумаем, - сказал я, хлопнув его по плечу.
- Нужно поймать этого воришку, - продолжал со злостью Анвар. Нервничая, он коверкал русские слова.
- Это мысль, - поддержал его подошедший к нам Вадим.
- А что, ребята, давайте не пойдем в следующее воскресенье в увольнение, будем искать этого карманника, - предложил я.
- Где ты его найдешь... город большой, конца и края не видать, - вмешался Толик.
- Как где? В автобусе, - вставил Вадим.
- В автобусе... - повторил Толик. - Поди, ищи ветра в поле. Ташкент - это тебе не наша станция, тут не меньше тысячи автобусов.
- Начальник курса, пожалуй, не разрешит, - вполголоса произнес Степан.
В течение недели Степан ходил невеселый, ни с кем не разговаривал, лишь время от времени произносил:
- Вот, гад, а! Вот, гад какой!
Ясно было, что Степан не мог простить себе случившегося и каждую минуту с ненавистью вспоминал карманника.
Радоваться, конечно, было нечему, да и, к тому же, начальник школы, узнав о случившемся, лишил курс на два воскресенья увольнительных в город. Видя удрученное настроение Степана, я, Толик и Вадим старались не оставлять его наедине.
- Ты, Степка, не очень переживай, - успокаивал его Толик. - Подумаешь, упустил. Я слышал, что Мирный весь курс хочет бросить на его розыски. Так что изловим.
- Вид-то больно был безобидный у этого мужика, - сокрушался Степка. - Его били, а он молчал, вот это меня и разжалобило. Ну, попадись он мне... я из него лепешку сделаю. Будет он помнить Степана!
- Зря ты, Степа, горячишься, - прервал его Вадим. - Избить - дело не хитрое. Ты ведь не имеешь права трогать человека.
- Да какой он человек, - вспылил Степка, - ворюга он. А таких давить надо. Притворился мышкой... Погоди, попадется мне... - И Степка сверкал своими большими, навыкате, глазами.
Всегда добродушное и веселое, в этот момент его лицо было на редкость злым, губы вытянуты вперед, нос с горбинкой скорее походил на клюв орла.
- Так ты, друг мой милый, долго в милиции не протянешь, - обратился я к нему.
- Отчего же?!
- Да от того, что работник милиции не должен быть холеричным.
- Э-э-э, - рассмеялся Степка, - тоже мне, нашелся теоретик милицейской психологии.
- Ты, Лешка, всегда уговариваешь других, а сам вон вчера как со старшиной ругался. Он тебе этого не простит, - поддержал Степку подошедший к нам Анвар.
Его за последнее время все чаще и чаще можно было видеть рядом со Степаном. Анвар оказался очень чувствительным человеком и искренне переживал случившееся.
- Ай, ай, - тянул он с характерным восточным акцентом. - И зачем ты, Степка, поехал на этот базар. Сказал бы, что тебе нужны фрукты, я бы тебе из дома целый мешок притащил.
- Причем тут базар? Ты говори лучше о преступнике, а не о базаре. Базар... базар, - не зло ворчал Степан. - Сам я виноват, Анварчик. На два румба взял правее, вот и наскочил на рифы, - усмехнулся он. - Но посудина моя течи не дала. Держусь я, брат, держусь.
И все же Степке держаться приходилось трудновато. На каждой перемене кто-нибудь из курсантов подходил и просил его рассказать, как все это случилось. Сначала Степка терпеливо и добросовестно рассказывал всем, а затем это его уже начало раздражать.
- Да идите вы от меня к чертовой бабушке, - ругался он в коридоре. - Никаких я карманников не упускал и ничего не знаю.
В довершение всех этих разговоров на семинарском занятии по криминалистике (мы как раз проходили словесный портрет) преподаватель вызвал к доске Степана и попросил его описать внешность мужика-карманника. Мы, не выдержав, засмеялись, а у Степки уши покраснели, видимо, в самые печенки въелся ему этот злосчастный воришка.
Но это было еще не все. В следующее воскресенье, сразу же после завтрака, нас выстроили на плацу, и Мирный попросил Степана выйти перед строем и рассказать всему курсу, как выглядит карманник, во что он был одет.
Степан нервничал, после каждого слова откашливался и кряхтел, но несмотря на это, он все же подробно описал внешность карманника, словно знал его несколько лет. Степан закончил свой рассказ, и Мирный обратился к нам:
- Товарищи курсанты, сегодня по приказу начальника школы, вместо увольнения, вы пойдете на розыск гражданина, только что описанного курсантом Заболотным. Сейчас старшина вас распределит по маршрутам городских автобусов.
Старшина, зачитывая фамилии, распределял нас по автобусным маршрутам и попарно отправлял в город до самого вечера.
Как ни старались наши ребята разыскать Степкиного карманника, но день оказался безрезультатным. К вечеру вернулись все в казарму усталые.
Каждый из нас за день повидал несколько тысяч лиц в поисках лишь одного: худощавого, с большим ртом и впалыми, быстро бегающими глазами, с расплющенным, как у боксера, носом.
Разыскивая карманника и думая о случившемся, я неоднократно возвращался к одной мысли: "Что руководит человеком, когда он совершает преступление. По какому праву он лишает другого того, что ему принадлежит?" Ответа на этот вопрос, пока что, я не находил.
В этот день я впервые посмотрел на людей со стороны: суетливых, куда-то спешащих, то озабоченных, то беспечных, опрятных и неряшливых, вежливых и грубых. Раньше я их такими не видел. Наверное, потому, что пристально не всматривался.
Глядя на людей, я в этот день открыл для себя новый, доселе неизвестный мне мир человеческой психологии и сделал первый робкий шаг на пути к его познанию.