* * *
На другой день, когда улеглись впечатления от комсомольского собрания, Степан потихонечку стал приходить в себя. На землистом с желтизной лице появился румянец, глаза уже не бросали исподлобья молнии, а блестели молодецким задором. Снова мы были все вместе.
Отстояв положенное в карауле у сейсмографов, мы после обеда договорились все вместе пойти в горы, на дальние холмы, где вчера ребята из второго взвода видели подснежники.
Но уйти нам не удалось. После обеда нас к себе в штабную палатку пригласил Мирный.
- А-а-а, неразлучные гвардейцы, - одобрительно-иронически произнес он в ответ на наше громкое:
- Здравия желаем, товарищ подполковник.
- Хочу вас обрадовать. Сегодня к вам приезжают с концертом наши шефы из консерватории. Как видно, не зря сюда прорываются. Тесную дружбу вы с ними завязали, - произнес, улыбаясь, подполковник и посмотрел в мою сторону.
А я стоял не в состоянии скрыть своего чувства. Видимо, выражение моего лица говорило больше, чем мог бы я сказать словами.
- Хорошо, хорошо, ничего не скажешь, - пробасил он утвердительно, - ясное дело... молодость! Только вот нам их встретить как следует надо. Я там насчет ужина распорядился, а вам, коли вы такие музыкальные и чувствительные, задание - подобрать место для концерта и соответственно оборудовать его. Ясно?
- Так точно, - ответили мы и вышли из палатки.
- Место. Где же найти? - обратился я к ребятам.
- Лешка, к тебе едут, вот ты и ищи, - подшучивая, ответил Анвар.
- А чего его искать. Пусть концерт дают там, где вчера было собрание, - вставил Толик.
- Не-е-т, только не здесь, - протянул, возражая, Степан.
Ему не хотелось вспоминать о вчерашнем.
- Ребята, знаете, что я придумал, - вдруг прервал наше молчание Вадим. - Давайте подберем место для концерта где-нибудь на холмах.
- Это идея, - поддержал его Степан.
- На холмах, так на холмах, - согласились все и пошли выбирать место для концерта.
Холм, который мы облюбовали, находился в километре от лагеря.
- Да ну вас, в такую даль тащиться. Мирный не разрешит, - стал отговаривать нас Толик, когда мы решили, что именно здесь состоится концерт.
- Мирный же сам сказал, чтобы мы выбирали, - возразил Вадим.
- Что, на тебе это расстояние верхом что ли будут ехать, - пошутил, обращаясь к Толику, Степан. - Вон какая красотища!
- Мне все равно. Давайте и здесь, - уступил тот.
Действительно, здесь было красиво. Наш холм был последним в целой гряде возвышенностей и за ним после небольшой пологой долины начинались горы - высокие, остроконечные, с белыми снежными шапками на вершинах. А холм был весь зеленый, заросший молодой, только что пробившейся травой. На пологом его склоне, в нескольких метрах от вершины, лежал огромный плоский камень.
- А вот и эстрада, - крикнул Вадим, подзывая нас к этому валуну.
- Точно, - поддержал Степан.
- Вместо стульев давайте натаскаем камней, - предложил я ребятам.
И мы дружно взялись таскать из лощины валуны. Дело продвигалось быстро. За какой-то час импровизированная эстрада была почти готова. Мы, немного передохнув, снова направились в лощину, но нас остановил возглас Анвара, стоявшего на самой вершине холма:
- Леша, едут твои музыканты!
- Где?! - вырвалось у меня, и я взбежал на вершину.
Оттуда, насколько хватало глаз, открывалась панорама долины, разрезанной извилистым руслом реки. Между речкой и предгорьем вилась, блестя на солнце, вымытая дождями асфальтовая дорога. Из-за поворота вынырнул автобус. "Да, это они", - радостно екнуло сердце. "Едет ли Лида?" - подумал я с беспокойством.
- Небось, и твоя там? - как бы угадывая мою мысль, пробасил за спиной Степан.
Автобус подошел совсем близко, и мы закричали. Увидев нас, приезжие выбрались из автобуса и бегом направились к холмам.
- Сюда! Сюда! - закричали мы и сами побежали им навстречу.
Первым из-за холма вынырнул Рустам.
- Ура-а-а! - закричали мы.
Вслед за Рустамом бежал Борис, одной рукой увлекая за собой Лиду.
- О, ребята, как у вас здесь хорошо! - широко раскинув руки и закружившись на месте, закричала Лида.
Мы остановились и, возбужденные, еле переводя дух от бега, здоровались с ребятами.
- Ой, как ты загорел, - улыбнулась Лида, а затем, опустив глаза, еле слышно добавила, - мой обветренный горный человек.
Я не знал, что ответить ей. Вокруг нас стояли ребята из консерватории и наши курсанты. Я лишь молча пожал ее смуглую, нежную ручку.
- Молодцы, ребята, что приехали, - басил рядом Степан.
- На то они и наши друзья! - радостно воскликнул Анвар.
- Вам нелегко здесь было, мы понимаем, вот и приехали, - смущаясь, ответил Борис.
- Собирались раньше, да не получилось, - как бы оправдывался Рустам.
- А где Вадим? Мы о его подвиге в газете читали, - заговорила Лида, ища глазами Вадима.
А Вадим, услышав ее слова, покраснел до самых ушей и, не зная, о чем дальше говорить, вдруг нашелся:
- Мы вам уже эстраду подготовили.
- Айда, ребята, посмотрите, - взмахнул рукой Степан, и все побежали на вершину. А мы с Лидой, не отпуская рук, медленно пошли за ними.
- Подснежники, - тихо сказала она, остановившись над маленьким одиноким цветочком, пробившимся сквозь редкую зелень травы.
- Подснежники, - повторил я и потянулся за цветком.
- Не надо, Леша, - и она плавно опустилась на землю рядом с цветком. - Он - первый цветок весны, он радуется солнцу, не будем лишать его этого счастья, - тихо произнесла девушка.
Я тоже опустился рядом с цветком и долго смотрел на его лепестки, а Лида, откинувшись, запела. Я подумал, что если есть у счастья вершина, то я достиг ее.
Так сидели мы долго, затем бродили по холмам до самого вечера, пока весь наш курс не собрался у подножья холма.
Это был самый замечательный концерт в моей жизни. Под сводами чистого, голубого неба, на фоне белых гор стояла стройная и величавая, словно сошедшая с картины Рериха, держательница мира - Лида. Она пела, а горы хрустальным эхом повторяли ее песню.
- Мендельсон, "Песня без слов", - объявил Борис и заиграл, повернувшись к заходящему солнцу. Вот диск его, коснувшись края земли, начал медленно опускаться за горизонтом, а музыка все звучала и звучала.
Глава девятнадцатая
Все дни, пока мы жили в горах, меня мучила мысль. "Как там прошла операция по задержанию Короля и пошел ли на нее Криворук". И как только мы вернулись в Ташкент, я в первый же день направился в отделение к Кирееву. В приемной у него, как всегда, много народу. Здесь были и потерпевшие, и явившиеся на допрос в качестве свидетелей.
Я зашел в маленький и тесный кабинет Киреева, ожидая увидеть его хмурым и, как всегда, озабоченным. На сей раз ошибся: Киреев чему-то улыбался, а в глазах поблескивали угольки. Взглянув на его собеседника, я все понял. Перед ним сидел в одних трусах мужчина средних лет с холеным лицом и в темных очках.
- Так, так, - говорил Киреев, подав знак, чтобы я сел, - значит, вы купались?
- Да, вот. Представьте себе, - замямлил сидящий. - Приехал в Ташкент в командировочку. Жарко тут у вас, ну я и решил искупаться. Тут у вас есть речка - Салар называется. Подошел я, этак, к ней и думаю: "Дай окунусь". Разделся и в речку, одной рукой держусь за бережок, а сам "раз" с головой и нырнул под воду - нырнул, а вещичек-то и нет. Вы не думайте, я честный, порядочный... командировочный.
- Ну, хватит. Ясно, товарищ командировочный, - остановил его Киреев. - Ваши вещички уже давно поджидают вас здесь. Знаем, куда вы ныряли... не в речку, а к одной неблаговидной дамочке, вот и оставила она вас в одних трусах и при очках.
- Да я, я... - начал было снова лепетать мужчина, но потом, всхлипывая, стал просить:
- Пожалуйста, только не сообщайте на работу, не пишите жене. Я вам честно все расскажу, где меня нечистая попутала.
- Вот так бы давно, - опять рассмеялся капитан и, вызвав дежурного, отправил "купальщика" вместе с ним. - Видишь, какие истории бывают у нас, - обращаясь ко мне и пожимая руку, говорил Киреев.
- Товарищ капитан. Я хотел... - начал было я.
- Знаю, знаю, - прервал он меня. - В горах были, слышал. Ну, как там? Здорово наворотило? А Короля твоего, друг мой, мы не задержали.
- Что, Криворук не пришел? - удивленно спросил я.
- Нет, Криворук - честнейший парень. Вместе с ним мы на операцию ходили, среднего Махмудова взяли, а вот Король ушел, прострелив ногу Криворуку.
- Как?
- Вот так... не подрассчитали малость, - сокрушенно вздохнул Киреев. - Лежит он сейчас в неотложке, мякоть на правой ноге задело, а кость цела. Скоро выписываться будет. Можешь съездить, дам машину, - и он позвонил дежурному, чтобы мне дали машину. - Поезжай, - привстав из-за стола и подавая на прощанье руку, произнес он, - только завтра после занятий зайди ко мне. Дело к тебе есть, Мирному я сам об этом позвоню. Бывай! - сказал Киреев, и я вышел из его кабинета.
Сев в милицейский газик, я подумал, что с пустыми руками в больницу ехать не гоже, и попросил шофера завернуть на базар.
В неотложке были уже неприемные часы и меня не хотели пускать в хирургическое отделение. Пришлось сказать, что пришел на допрос к потерпевшему; мой милицейский мундир был лучшим доказательством этому.
- А сверток? - недоверчиво спросил санитар.
- А это, - и я показал на сверток, - это потерпевшему, чтобы он лучше на допросе показывал.
- А-а-а... - многозначительно закивал головой тот и пропустил меня к Криворуку.
- Курсант! - еще в дверях обрадованно окрикнул меня Криворук и, поднявшись с постели, заметно прихрамывая, пошел ко мне навстречу.
- Как же тебя так угораздило? - посочувствовал я Криворуку.
- Брось ты про это. Чепуха. Тоже мне, нашел о чем говорить. Вот ты лучше скажи, что по моей вине ушел этот "святой". Вот это вопрос, - и Криворук зло сверкнул глазами. - Садись, курсант, - сказал он, подставив мне стул, а сам опустился на край кровати.
- Читаю вот, видишь... - и он показал на целую стопку книг. - Решил пойти в вечернюю. Киреев, понимаешь, уговорил. Оказывается, много хороших людей у вас в милиции, как я посмотрю. Ты знаешь, я имею соображение, что Король может появиться в старом городе у одного святоши, у старого дружка его отца. Об этом я что-то позабыл сказать Кирееву, да вот, лежа здесь, додумался. Фамилию этого человека я не помню, да и названия улицы не знаю, а начертить тебе расположение дома могу, - и Криворук, оторвав от принесенного мной пакета клочок бумаги, принялся чертить план.
- Вот здесь, - объяснял он, показывая на крестик, - здесь раньше стоял этот дом, а сейчас не знаю. Король сейчас может быть только там. В другие места ему ходы закрыты. Передай этот план Кирееву.
Мы попрощались. Я, пожелав ему скорого выздоровления, вышел на улицу. Стемнело.
"А может быть, прямо сейчас на этой милицейской машине поехать в тот дом и задержать Махмуда-старшего", - и к от удовольствия щелкнул пальцами, но тут же отказался от этой затеи. "В форме, на милицейской машине... да какой дурак тебя там будет ждать", - усовестил я себя и попросил шофера отвезти меня на Тезиковку.
Дома меня ожидала целая куча новостей.
Вскоре после моего отъезда, на завод пришли работники ОБХСС и опечатали Семкин склад для ревизии. Все эти дни Семка ходил невеселый, чаще подвыпивший.
Не зная причины прихода работников ОБХСС, он грешил на дядю Петю, думая, что это дело его рук.
Дядя Петя, действительно, уже не раз поднимал вопрос в завкоме о том, что он не доверяет Семену: "Слишком не по карману живет этот человек, - говорил он. - Часто выпивает сам и спаивает своего младшего брата Петьку, который в пятнадцать лет нигде не учится и не работает".
Но эти разговоры всегда почему-то оставались разговорами. Никто не хотел выносить, как говорится, сор из избы. И вдруг... нагрянула ревизия.
Семка в первый же вечер напоил своего брата Петьку и его дружков, таких же несовершеннолетних, как и его брат, подговорил их избить дядю Петю. Ребята, захмелев, сначала передрались между собой, а затем около проходной завода стали приставать к рабочим, пока их не забрали в отделение милиции.
Об этой истории знал весь завод. Рассказывая мне о случившемся, мать сетовала:
- Мальчонку мне жаль. Загубили они его. Я ведь сколько раз говорила Акулине: "Виданное ли дело в пятнадцать лет мальчонку по пивнушкам посылать". А она мне: "А что тут такого. Это обчественное заведение".
И действительно, у нас во дворе многие укоряли тетку Акулину за то, что она по вечерам часто посылала своего младшего сына Петюшку, как она его называла, на поиски Семена. Мальчишка уже с двенадцати лет бегал по пивнушкам в поисках своего подзагулявшего брата.
Обсуждался этот вопрос на родительском собрании в школе, где учился Петька, и в завкоме, но Акулина стояла на своем: "Мое дитя, что хочу, то и делаю".
- А ведь засудят его теперь, наверное, - продолжала мать. - А этот пьяница опять останется в стороне. Ох, как мне жалко мальчонку... - вздохнула она. - Ну, ладно, был бы дурак какой, а то ведь башковитый парень, одни пятерки приносил из школы. Когда он учиться бросил, я говорила Акулине: "Не дозволяй - пусть учится". - "Ученых-то вон сколько, кому-то надо быть и не ученым. Мой Семка не хуже ваших ученых живет", - отвечала мне она.
- Не хуже ученых - это я сама вижу, но вот хуже честных - это уж факт, - закончила мать, размышляя вслух. Немного помолчав и о чем-то подумав, она снова продолжала. - А ведь завтра их будут судить на заводе товарищеским судом. Семку и Петьку, а я бы Акульку первой судила по всей строгости, по всей человеческой совести. Она ведь всю жизнь стремилась прожить налегке, за счет других людей, гаданием да обманами, а когда это не стало ходовым товаром, она даже не поскупилась совестью своих детей. Петька... - тот еще малец, еще не в своем уме дела вершит. Попади он еще в хорошие руки, так добрым человеком станет. А вот Семка - этот уже законченный подлец, и для него жалко стакана чистой воды, что льется у нас во дворе. Не гоже ему пить с миром вместе, - закончила она как приговор.
Никогда не видел я такой свою мать, но я не удивился, а внимательно прислушивался и узнавал в ней самого себя.
Разговоры о Семке и его брате Петьке и Акулине шли по всему заводу, и никто не оставался равнодушным к их поведению.
В этом я убедился на другой день, когда, неожиданно для себя, снова оказался на нашем заводе. Пришли мы вместе с капитаном Киреевым. Оказывается, приглашая меня на другой день к себе в отделение, он решил пойти со мной на завод на товарищеский суд по делу Семена.
- Ты там людей лучше знаешь, - говорил он. - Я для них милиционер, каких много в городе, а ты... - и он немного подумав, глядя куда-то мимо меня в неопределенном направлении своими большими, слегка уставшими глазами, - ты для них, - продолжал он после небольшой паузы, - рабочая совесть, их представитель в рядах милиции. Так давай, рабочая совесть, пойдем вместе на завод, - и он, улыбнувшись, хлопнул меня по плечу. Видимо, ему самому понравилось это выражение.
На завод мы пришли минут за сорок до назначенного времени и зашли к директору.
- А ты знаешь, Леша, - обратился ко мне Киреев, - когда, мы подходили к директорскому кабинету, - мы ведь с Валькой знакомы. Ох, как давно знакомы. - И он, как бы о чем-то сожалея, слегка вздохнул.
- С какой Валькой? - не понял я.
- Да вот с этим самым Валентином Всеволодовичем, что директорствует здесь на заводе. Мы ведь с ним одногодки, с одной улицы, в одну школу ходили, дружками были
- А сейчас что? - спросил я.
- Сейчас, не говори, - махнул он рукой, - занятый мы народ. Дел у каждого по горло, хотя и живем по-прежнему на одной улице, а встречаемся редко. А когда случится встретиться, оба радуемся, словно из дальних странствий возвратились. Клянемся, что такой разлуки больше не будет. И вот опять, как видишь, - улыбнулся капитан, - после очередной клятвы не виделись где-то около года.
Капитан, говоря это, широко расставляя свои коротенькие ноги, подошел и с силой дернул на себя ручку директорской двери.
- Туда нельзя, - остановила нас сидевшая в приемной девушка, которою раньше я не видел. - Там идет партийное собрание.
Из приоткрытой двери доносился голос дяди Пети.
- То, что молодежь нынче такая, повинны в этом мы, - продолжая свою мысль, говорил он. - Мы, старшее поколение, на глазах у которого растет молодежь. Растет, глядя на нас, на наши поступки, учась у нас и хорошему, да и что там говорить, и плохому. - И он снова надрывисто крякнул. - Ведь мы сами порой не утруждаем себя сдерживаться от того, что досталось нам в наследство от прошлого. Тянемся мы к рюмочке, как когда-то тянулись с горя, а теперь подавай с радости. А радости от этой прихоти мало. Гнем в дугу, как и прежде гнули, засоряя свой язык словами, которых нет ни в одном русском словаре, а все грешим на молодежь: "Дескать, откуда только она этого всего понабралась?" Грешить-то грешим, позвольте сказать, а по-серьезному к этому делу так и не подходим. Как же не подходим - возразят некоторые, - продолжал дядя Петя. - Принимали уже ни одно постановление на собрании. А толку-то от этого, если у нас за проходной завода бродят развеселые гитаристы вроде Петьки и его дружков. Да и у нас на заводе есть свои "жоржики" - Егорка Кандаков, Марат Ахметшин да еще там двое новеньких из транспортного. Всего четыре пацана. А сколько нас, коммунистов? - И он, помолчав немного, тут же сам и ответил, - сорок шесть. Считай по десятку с лишним на каждого из них. Неужто трудно вдесятером из одного мальчишки сделать человека?
Говорившего кто-то перебил:
- А Семку чего не вспомнишь, дядя Петь?
- Про Семку - другой разговор. Им займутся другие люди. В наше время таких, как он, называли контрой и ставили от имени революции к стенке. Да и сейчас, я думаю, ему подходящее место найдут. А вот нашими дворовыми мальчишками да забулдыгами, что собираются возле пивной на Тезиковке, стоит заняться немедленно.
- А что ты нас агитируешь, милиции нету что ли? - опять выкрикнул кто-то.
- Правильно говорит дядя Петя. Давай говори, говори, - шумели за дверью. Но голос председательствующего призвал всех к порядку.
- Милиция, говорите, а что она выписана из другого государства что ли? Ей свое, а нам свое? А хулиганы-то чьи? Тоже ведь наши. Так что и дело-то - общее - наше, - повысив голос, произнес дядя Петя. - Нам бы надо с этим делом вместе, рука об руку бороться. Сделать два-три отряда, как мы раньше делали народные дружины, когда у нашей милиции силенок не хватало на борьбу с кулачеством и бандитами. И айда по нашим улицам. Ни один не осмелится пойти против рабочего класса.
- Пробовали, да что толку? Не приходят на дежурство наши дружинники, - вдруг опять не выдержал кто-то. Но дядя Петя не сдавался: "Как не приходят? Вот решим сегодня на партийном собрании, а затем это решение вынесем на общее заводское собрание. Вот весь мой сказ", - внезапно закончил он.