- Это знак тайного ордена "Простреленное яблоко". Я один из немногих оставшихся в живых рыцарей этого ордена, основанного капитаном бароном Шварцкопфом. Всех рыцарей было шестнадцать. Сейчас изображение пробитого пулей яблока на груди против сердца имеют право носить только четверо. Когда они погибнут, тайный орден прекратит свое существование, если не найдутся еще какие-нибудь дураки и не возродят его.
Хотя Людвиг говорил с иронией, в его голосе все же слышались горделивые нотки. Оксана с восхищением смотрела на летчика. Анна Шеккер обожала все романтическое. Людвиг понял, что она ждет от него рассказа о чем-то необычном и увлекательном. Видимо, его самого подмывало рассказать о тайном ордене, и он не стал томить любопытство Анны.
- В полку, куда я попал после окончания летной школы, был один летчик-ас - капитан барон Шварцкопф. Он воевал в Испании, отличился там в боях с красными, получил награды. Для нас, молодых, еще не участвовавших в боях летчиков барон Шварцкопф был неким божеством, идолом, на которого мы готовы были молиться. Когда он что-либо рассказывал, мы смотрели ему в рот, боясь пропустить хотя бы одно слово. Барон был, несомненно, человеком очень храбрым, отчаянным, но его храбрость, - это я понял значительно позже, - имела какой-то болезненный, истерический характер. Он был удивительно метким стрелком. Что-то поистине феноменальное. К тому же он считался у нас в полку чемпионом по выпивке. Но как бы барон не был пьян, он всегда крепко держался на ногах. Напившись, мог выиграть пари, стреляя в подброшенную высоко в воздух бутылку, или сесть за руль автомобиля, а однажды даже поднялся на самолете, сделал круг над аэродромом и затем прекрасно посадил машину.
- Вы мне напоминаете барона, - сказала Оксана. - Помните, как вы пьяный вели автомобиль?
Летчик сконфужено улыбнулся.
- Очевидно, я в чем-то подражаю барону Шварцкопфу. Не скрываю, он имел большое влияние на меня. Очень большое! Да, кое-что он оставил мне в наследство…
Вернер умолк. Покусывая губы, он задумчиво смотрел вдаль.
- Да, барон был сильной личностью. Он обладал какой-то огромной притягательной силой. Когда он напивался, то становился страшным, как демон. Внешне это было заметно только по его глазам. Я не могу передать тебе, что делалось с его глазами: их закрывала какая-то пелена, но через эту пелену барон Шварцкопф видел то, что мы не могли увидеть. Тогда на него находила блажь, и мы, те, кто уже был посвящен в рыцари ордена, знали, что сейчас начнется "игра в яблочко".
Глубоко вздохнув, летчик продолжал с Заметным возбуждением.
- Клянусь, Анна, я не встречал больше в своей жизни такого страшного человека, как барон. Он притягивал и в то же время отталкивал. Я его любил, ненавидел и боялся. Но все же он внушил мне что-то свое, передал какую-то частицу своей натуры.
- Я представляю себе вашего барона, - сказала Оксана. - Высокий, сильный, с черными огненными глазами.
- Нет, нет. Внешность Шварцкопфа ничего не говорила о его характере. Он был значительно ниже меня ростом, худощав, и глаза у него были тусклые, цвета мутной воды. Так вот, когда на пьяного барона находила блажь, он выбирал очередную жертву - какого-нибудь молоденького летчика, имевшего неосторожность сказать что-нибудь о своей храбрости. Шварцкопф останавливал на нем свой полный ненависти взгляд, от которого мы мгновенно становились трезвыми. "Молчать! - говорил барон, ударив ладонью по столу. - Вы - хвастунишка, трус!" Можешь представить себе, какое впечатление производили эти слова на летчика?! Он вскакивал красный, как рак, и готов был заплакать от обиды. Тогда Шварцкопф с неподражаемым высокомерием цедил сквозь зубы: "Я буду очень рад, если вы докажете, что я ошибся. Я попрошу вас пройти со мной". Обычно дело происходило вечером в нашем излюбленном загородном ресторане. После такого заявления барон подымался, брал летчика под руку и в сопровождении трех рыцарей нашего ордена выходил из ресторана в сад.
- Зачем?
- Совершать обряд посвящения.
- О! Что же там происходило?
- В темном саду, на площадке, у глухой стены, разыгрывалась довольно-таки рискованная сценка. Летчику клали на голову яблоко, и барон с расстояния двадцати пяти шагов сбивал его пулей.
- В темноте? - ужаснулась Оксана.
- Не совсем. По бокам новичка стояли два ассистента Шварцкопфа и освещали яблоко карманными фонариками.
Девушка недоверчиво посмотрела на Вернера и зябко поежилась.
- Брр! Вы подшучиваете надо мной? Все это неправда?
- Нет, Анна, не подшучиваю. Однажды в темном саду с яблоком на голове стоял я.
- Боже! - всплеснула руками Анна. - А если бы он промахнулся и пуля попала бы не в яблоко, а куда-нибудь пониже?..
- Барон Шварцкопф закладывал в обойму два патрона…
- Разве это уменьшает опасность?
- Нет. Но ведь у Вильгельма Телля была вторая стрела в запасе. В этом вся штука.
- Не помню… - наморщила лоб девушка. - Зачем Теллю нужна была вторая стрела?
- Ну, ты забыла главное, - криво усмехнулся Вернер. - Весь смысл легенды заключается именно в этой стреле. Когда Вильгельм Телль сбил яблоко с головы сына, наместник, по приказу которого было проведено это испытание, спросил у стрелка: "Зачем ты вынул из колчана две стрелы?" - "Если бы я не попал в яблоко и убил сына, то выпустил бы эту вторую стрелу вам в сердце", - ответил Вильгельм.
- Он был разбойником, этот ваш Телль, - фыркнула Оксана. - Стрелять в наместника… Форменный бандит, партизан!
- Легенду придумал не я и не барон Шварцкопф. Это народное предание.
- Хорошо, но я так и не поняла, какую роль играла для барона Шварцкопфа вторая пуля…
- Очень важную. От творил новую легенду о бесстрашии. Шварцкопф сам установил правила "игры в яблочко". Мы были рядовыми рыцарями ордена и подвергались риску только один раз, при посвящении. Основатель ордена рисковал каждый раз. Короче говоря, его риск следовало умножить на число рыцарей. Один из параграфов неписаного устава ордена гласил: если основатель и глава ордена промахнется, ранит или убьет посвящаемого, он должен немедленно пустить себе пулю в лоб. Барон свято выполнил этот параграф.
- Он застрелился?
- Да. Он промахнулся на шестнадцатом, ухлопал Альберта Мейора и тотчас же, не говоря ни слова, выстрелил себе в рот. Я был по счету девятым…
Судя по всему, Анна Шеккер находилась под сильным впечатлением. Девушка притихла. Она со страхом и восхищением смотрела на яблоко, вышитое на майке летчика. Оксана действительно была изумлена тем, что ей рассказал Людвиг. Вот, оказывается, какими методами эти люди воспитывали в себе отчаянную, бесшабашную храбрость, презрение к смерти. Ведь майор Вернер гордился тем, что имеет право носить под мундиром возле сердца значок ордена "Простреленное яблоко". А как завидуют ему другие!
- Я представляю себе, как это было, - широко раскрыв мечтательные глаза, тихо произнесла девушка. - Вы смелый, бесстрашный, стоите у стены, на голове - освещенное фонариками яблоко, а где-то в темноте целится из своего пистолета этот ужасный пьяный барон. У вас было бледное лицо?
- Не знаю. Впрочем, я всегда становлюсь бледным, когда выпью.
- Какой вы храбрец! - воскликнула Оксана восторженно.
- Храбрость имеет различные оттенки, - серьезно сказал Вернер. - Я задумывался над этим вопросом не раз. Если говорить о том случае, который ты имеешь ввиду, то, во-первых, я был пьян тогда, а храбрость пьяного чаще всего граничит с глупостью. Кроме того, в кругу летчиков у меня было особое положение. Это ужасно, Анна, поверь мне. Я люблю свою мать, я ее боготворю. Но она полька… Я страдал. Я был лучшим учеником в летной школе и все же чувствовал на себе косые взгляды… Я из кожи лез, чтобы доказать своим товарищам, чистокровным арийцам, что я не хуже их - сильнее, отважнее, мужественнее. Понимаешь, что я почувствовал, когда барон Шварцкопф в присутствии других летчиков назвал меня трусом? Я готов был задушить его.
- Вы и сейчас страдаете… - бросила пробный камешек в душу летчика Оксана.
- Сейчас? Пожалуй, нет. Я стал старше, умнее. Что бы ни говорили эти ученые специалисты - я настоящий немец. Я это доказал на войне. Кроме того, я понял истину: все мы - стопроцентные и пятидесятипроцентные - равны перед богом, и Кого он позовет к себе первым - его воля.
Последние слова Людвиг произнес с нескрываемой иронией, и они, очевидно, были полностью предназначены для набожной Анны. Девушка, казалось, приняла их всерьез и перекрестилась.
Они долго шли молча. Вернер, думая о чем-то, по-недоброму щурил глаза и катал желваки под кожей. Его длинные пушистые ресницы вздрагивали.
- А все-таки это очень-очень романтично, - сказала вдруг Оксана. - От вашего значка веет поэзией старинных рыцарских обычаев. - Она мечтательно улыбнулась и добавила певуче, точно прислушиваясь, как звучат ее слова:
- Рыцарь "Простреленного яблока"!..
- Да, девушкам это должно нравиться. - равнодушно кивнул головой Вернер.
- Скажите, Людвиг, - поинтересовалась Оксана, - подполковник Хенниг - тоже рыцарь вашего тайного ордена?
- Нет, Эрнст оказался умнее нас. Он, видимо, пронюхал что-то и держался подальше от барона.
- Но ведь его могли заподозрить в отсутствии мужества, храбрости?
Презрительная улыбка тронула губы Вернера.
- Видишь ли, Анна, - сказал он язвительно, - отвага нашего командира общеизвестна с давних пор. Его мужество не требует испытаний и проверки. Поэтому Эрнст остается на земле, а полк на задание водит его заместитель.
…Каждый день после завтрака они уходили подальше от аэродрома, бродили по полям, по берегу реки и болтали. Вернер отдыхал, набирался сил для будущих своих подвигов - генерал Ригель предоставил ему десятидневный отпуск для этой цели. Оксана не пыталась выведать у летчика какие-либо сведения военного характера и даже не заводила разговора на эти темы. Ее интересовало другое- чувства и мысли Людвига-Станислава. Чтобы успешно бороться с врагом, его нужно хорошо знать. А за эти дни девушка узнала многое.
9. ПИСЬМА
Оксана передала связному записку с важным сообщением: дивизия бомбардировщиков дальнего действия, базирующаяся на Полянских аэродромах, в ближайшее время будет переброшена в Ворошиловград.
Эту новость сообщил девушке Людвиг.
После длительного перерыва майор Вернер снова принял командование эскадрильей и уже успел сделать несколько чрезвычайно удачных вылетов, нанося бомбовые удары по тылам советских войск. Теперь у него было мало свободного времени, и он уже не приглашал Оксану совершить с ним прогулку за город. Они встречались только в столовой и успевали переброситься всего лишь несколькими словами. Летчик, по-видимому, полностью был поглощен своими служебными делами и интересами.
Оксана была рада этому. Она чувствовала, что тот Людвиг-Станислав, который бродил с ней по полям, рассказывал о своей семье, любовался сорванными цветочками, невольно возбуждал в ней какую-то симпатию к себе, притуплял ее ненависть. Сейчас все стало на свое место: майор Вернер был только врагом, причем врагом более опасным и страшным, нежели подполковник Хенниг, уже хотя бы по той причине, что был в несколько раз храбрее Хеннига. И вдруг Людвиг снова удивил Оксану своей добротой и сердечностью. Летчик явился на квартиру сестрички, принеся с собой небольшой чемодан.
- Анна, мы скоро покидаем Полянск, - сказал он, раскрывая чемодан. - На прощанье я хочу подарить тебе кое-что. Пожалуйста, не маши руками. Это совершенно не нужные мне вещи, а тебе они пригодятся. Никогда не отказывайся от подарков, если они сделаны от чистого сердца и без всяких задних мыслей.
Он выложил на стол небольшой коврик, белое покрывало для постели, узорчатую шелковую скатерть и две книги: "Страдание молодого Вертера" Гете и "Сказки Андерсена".
- Книги я возьму, Людвиг, - заявила Оксана. - Большое, большое спасибо за них. Я тронута… А остальное не могу принять. Я говорю совершенно серьезно. Людвиг.
- Сестричка, ничего не желаю слушать. Подарок - есть подарок. Я хочу сделать тебе приятное. Ты не знаешь, как я тебе благодарен.
- За что?
- За многое. Ты, пожалуй, не поймешь… За те дни, когда мы, как брат и сестра, прогуливались по полям и ты терпеливо слушала мои рассказы, за… Нет ты не поймешь.
Он грустно улыбнулся, точно ему самому показалось смешным и нелепым то, о чем он говорил.
- Я все понимаю, Людвиг, - рассудительно сказала Оксана. - Я вам также за все благодарна. Но такие подарки принять не могу. Если вам не нужны эти вещи - вы можете отослать их матери. Она будет рада.
Летчик изменился в лице.
- Что ты?! - сказал он торопливо и возмущенно. - Я бы обидел, оскорбил свою мать, если бы послал ей эти тряпки. Знаешь, что она написала мне, когда нам разрешили отправлять посылки на родину? Дорогой сынок, если ты не хочешь огорчать свою старую мать, то, ради бога, не присылай нам посылок. Я не могу прикоснуться ни к одной вещи. Меня не может обрадовать то, что отнято у других. Ради бога, не пачкай руки об эти несчастные тряпки. Вот что она мне писала. Разве после этого я могу посылать ей?
Оксану позабавило возмущение Вернера: он стеснялся посылать матери награбленное барахло, но без смущения предлагал его в подарок сестричке. Логика совестливого мародера. Она не удержалась, чтобы не уколоть его.
- Людвиг, разве эти вещи вы привезли из Германии? Вернер резко вскинул брови и обиженно, строго взглянул на девушку:
- Ты ведешь себя возмутительно. На что ты намекаешь? Может быть, ты думаешь, что я… Ошибаешься! Я выиграл это барахло в карты. Где его взяли другие? Какое мне дело! Я отвечаю только за себя.
- Не сердитесь, Станислав, - мягко сказала девушка, заранее зная, что сейчас произойдет.
- Опять?! - гневно сверкнул глазами и крикнул летчик. - Ты решила испортить мне настроение?!
- Нет, - выдержав его взгляд, спокойно ответила Оксана. - Мне почему-то нравится это имя. Может быть, потому, что так называла вас мать. Ведь вы много рассказывали о ней… Впрочем, зачем нам ссориться? Я принимаю ваш подарок, Людвиг. Мир?
Летчик, все еще хмурый и возмущенный, прошелся несколько раз по комнате из угла в угол и, остановившись, бросил на девушку сердитый, враждебный взгляд.
- Чем ты околдовала меня, Анна? Почему я должен позволять тебе так много? Смотри, ты нарвешься… глупая ты девчонка.
Но вспышка гнева прошла, последние слова Вернер произнес уже с нежностью, глаза его подобрели. Он в недоумении покачал головой.
- Странно… В тебе что-то есть, сестричка… Что-то неуловимое… Но я тебя серьезно предупреждаю - не проделывай таких экспериментов с другими. Тебе не простят.
Это была тревога старшего брата за судьбу молоденькой, еще не знающей жизни сестры. Он опасался, как бы она не наделала глупостей, предостерегал ее, хотел оберечь от беды.
- Хорошо, Людвиг, я учту ваш совет, - сказала Оксана, сделав вид, что она растрогана. - Мне очень грустно, что вы уезжаете. Вы не забудете свою сестричку? Напишете? Хотя бы одно письмо? Вы не представляете себе, как я буду рада!
Летчик нежно потрепал ее по плечу рукой.
- Я буду писать, Анна. Обязательно. Я буду держать тебя в курсе всех событий. По-моему, дела на фронте идут блестяще и победа близка. Кажется, я понял стратегический замысел нашего верховного командования.
Он вынул из чемодана карту Советского Союза и повесил на стене.
- Смотри! Вот Кавказ, Баку, тут у русских сосредоточены основные запасы нефти. Скоро мы нанесем главный удар где-то здесь.
Вернер провел пальцем по карте и вдавленный след от его длинного розоватого ногтя протянулся от Ворошиловграда до Волги. Летчик оглянулся на девушку, желая убедиться, поняла ли она его мысль. Но Анна оказалась разочарованной.
- А Москва? - спросила она капризно и обиженно. - Когда же будет взята Москва?
Людвиг снисходительно усмехнулся.
- Ты плохо разбираешься в военных делах, Анна. Но я постараюсь объяснить тебе в самой популярной форме. Для того, чтобы умертвить человека, вовсе не обязательно поразить его в самое сердце. Свое сердце он будет защищать, прикроет щитом, броней. Но достаточно чиркнуть бритвой по его шее, перерезать сонную артерию, и он тут же выпустит дух. Сердце России - Москва. Оно перестанет биться, когда мы перережем артерию, по которой к нему поступает с Кавказа нефть - кровь войны.
Летчик торопливо достал портсигар и закурил. Глаза его блестели от возбуждения.
- Людвиг, ведь вы не можете знать замыслы генерального штаба, - как можно спокойнее и безразличнее заметила Оксана. - Только будущее покажет…
Вернер не дал ей договорить.
- Разве я тебе сказал, что генеральный штаб посвятил меня в свои планы? Если бы я располагал точными сведениями, я не сказал бы тебе ни одного слова. Все это только мои предположения. Но я не ошибаюсь. Не даром нас перебрасывают туда, в Ворошиловград. Я оставлю тебе эту карту. Ты сможешь проверить по ней - ошибся я или нет.
Уже уходя, Людвиг вынул из кармана свою фотографию и, посмеиваясь, написал на обороте: "Дорогой Анне Шеккер - моей будущей жене. Майор Людвиг Вернер".
- Вот тебе талисман, - сказал он, передавая фотографию девушке. - Если кто-нибудь будет приставать или обидит тебя, скажи этому мерзавцу, что он будет иметь дело со мной. А теперь идем в кино. Я предупредил твоего начальника, что ты сегодня не придешь в столовую. Эти дни я хочу провести с тобой.
Но только дважды они смогли сходить в кино. На четвертый день самолеты дивизии поднялись в воздух и взяли курс на юго-восток.
Людвиг выполнил свое обещание: вскоре Оксана получила первое письмо. Оно было кратким, всего несколько фраз: "Дорогая Анна, я пишу тебе, сидя на ящике под крылом своего самолета. Здесь жарко, голая пустынная степь, но я несколько раз на день вижу с высоты чудесную реку - Дон. Читай газеты и следи за картой. Потерь у нас почти нет. Настроение прекрасное. Пиши. Твой Людвиг".
Через месяц он снова откликнулся бодрым, восторженным письмом.
"Как ты можешь убедиться, милая Анна, - я не ошибался. Сегодня я один из первых сбросил бомбы на Сталинград. Это особенный город. Он вытянулся узкой длинной полоской по правому берегу Волги. Много заводов, трубы их не дымят. Имеется гигантский элеватор - прекрасный ориентир. Когда Сталинград будет захвачен, первое, что я сделаю, - искупаюсь в Волге. Она здесь разливается очень широко. Величественное зрелище! Наша победа близка. Настроение великолепное. Твой рыцарь Людвиг".
После этого письма майор Вернер надолго замолчал. Ему было некогда, он воевал, мечтал о том дне, когда сможет искупаться в Волге. Но Оксану уже не интересовал рыцарь "Простреленного яблока". Девушка сняла со стены подаренную им карту, сохранившую след ногтя летчика, свернула ее, спрятала под кровать, - она не могла смотреть на карту без содрогания. Людвиг не ошибся: бои уже шли в Сталинграде, гитлеровцы спешили перерезать важнейшую артерию страны.