- Густав получил прямое попадание…
- Ну как, ожегся, Густав?
Победа Оксаны была полной.
Когда она вернулась к столику с чашками горячего, дымящегося какао на подносе, лейтенант с гусиной шеей сидел, не поднимая глаз. Его товарищи смущенно улыбались.
- Господин лейтенант должен бы попросить извинения за свой грубый, необдуманный поступок, - тихо и миролюбиво сказала девушка, расставляя чашки на столе. - Но так как мы погорячились оба, то я первая приношу извинения господину лейтенанту.
Великодушно улыбнувшись, она осторожно и нежно прикоснулась пальцами к плечу нахмурившегося лейтенанта, словно лаская еще не совсем приученного зверька, и добавила тихо:
- Женщины должны щадить мужское самолюбие… Мир… Анна довольна. Она не хочет иметь врагов.
Ведь она - немка и любит всех их. Они ежедневно рискуют жизнью. Во имя фюрера. Во имя великой Германии. Во имя тех пятидесяти десятин, которые должна по праву наследницы получить Анна Шеккер. На груди у широколицего обер-лейтенанта, который первым заступился за нее, несколько ленточек, свидетельствующих о его боевой доблести, наградах. Все они - смельчаки, герои. "Крылатое племя зигфридов". Эту фразу Оксана встретила в немецкой газете. Так был озаглавлен очерк о гитлеровских летчиках прославленной эскадрильи, действующей на Восточном фронте. Зигфрид - герой старинной немецкой легенды "Песнь о Нибелунгах". Следует достать и прочесть эту книгу - Анне необходимо напитываться истинно немецким, истинно арийским духом…
Капитан Бугель поджидал Анну у раздаточного окна. Толстяк тяжело дышал и прижимал руку к сердцу. Он отвел девушку в сторонку и, выпучив глаза, тревожно зашептал:
- Ради бога, Анна… Я забыл вас предупредить… Ради бога, не связывайтесь с этими головорезами. Опасная публика… Они никого не боятся и не признают.
- Почему же? Они… - попыталась возразить Оксана, но Бугель не дал ей договорить.
- Вы не представляете! Они никого не признают и никого не боятся. Жаловаться бесполезно. Терпите. Я терплю… Один господь знает, сколько мне приходится терпеть от этих молокососов.
- Хорошо, я учту, - сказала Оксана, догадавшись, что летчики чем-то крепко насолили толстяку, и он их боится хуже огня.
Причина такого панического страха стала известна ей значительно позже. Оказывается, капитан Бугель уже долгое время служил для летчиков своеобразным развлечением. Они потешались над его трусостью, проявляя неутомимую изобретательность и соперничая друг перед другом в выдумке. Особенно доставалось "пузану" во время нелетной погоды, когда летчики целыми днями торчали в столовой и бильярдной комнате.
Последняя шутка побила рекорд по жестокости, но не была лишена остроумия.
Это случилось недели три назад. Погода испортилась - дожди и туман. На раскисшей земле тускло блестели широкие лужи. Капитана Бугеля вызвали в штаб, где ему должны были вручить медаль - первую награду, которой он так долго добивался. По сему торжественному случаю Бугель одел парадный мундир. Он шел в штаб, осторожно ступая по проложенным среди луж доскам, стараясь не забрызгать грязью начищенные до блеска сапоги. Вдруг почти перед его носом в воду упала граната с длинной деревянной ручкой и позади кто-то отчаянно крикнул: "Ложись!!" Начальник столовой, не раздумывая, с размаха плюхнулся в лужу. Он лежал плашмя, обхватив руками голову, и пускал пузыри. Метрах в трех от него торчала из воды ручка гранаты. Граната так и не разорвалась. Она была без запала, и ею можно было совершенно безбоязненно разбивать самые крепкие орехи или заколачивать в стенку гвозди. Капитану пришлось мокнуть в луже минуты две, пока он понял это.
"Аттракцион" имел бешеный успех. Летчики ржали несколько дней подряд. Бугель не стал жаловаться начальству: бесполезно жаловаться на людей, которых не сегодня-завтра ждет верная смерть. Скольких он уже вычеркнул из списка на получение продовольствия, сколько списков пришлось составлять заново!.. Капитан Бугель мужественно переносил все унижения. Терпел. Он был мудр.
Летчики, рыцари воздуха… Оксана поняла, что эти молодые, обреченные на гибель люди составляют особую касту в гитлеровской армии. Кроме армейских уставов, у летчиков были свои неписаные правила и законы. Опасность существовала для них только в воздухе, на земле они были беспечны и болтливы. Казалось, летчики не признают такого понятия, как военная тайна.
Оксана слышала их разговоры за столиками. Они называли города, аэродромы, номера авиационных частей, в которых служили их друзья и знакомые. "Помните Оскара из шестого полка?" - спрашивал вдруг какой-нибудь летчик, прочитав только что полученное письмо. "Как же, это мой коллега по школе. Мы одного выпуска", - отвечал другой. "Нет уже твоего коллеги, при посадке разбил свою машину под Запорожьем, весь экипаж погиб. - "Как же так, ведь его полк базировался в районе Киева". - "Их неделю назад перебросили в Запорожье. Всю дивизию".
Обсуждали такой безобидный вопрос: уступают ли крымские вина французским. Неожиданно какой-нибудь сторонник бургундского восклицал: "Эрнст Зигварт в Симферополе. Пишет: море вина! Двенадцатому полку везет на вино!"
Порой болтовня за столиками принимала характер прямого, злоумышленного разглашения военной тайны. Летчики рассказывали о своих последних вылетах, называли те объекты, которые они будут бомбить в следующий раз.
Первое время Оксана не верила своим ушам. Ей даже казалось, что летчики ее подозревают и специально ведут такие разговоры в ее присутствии. Стоит ей задержаться у столиков больше, чем требуется, и ее сразу же разоблачат. Но такое предположение было просто нелепым. Летчики не обращали внимания на Анну, они беседовали о своих делах. Они были непоколебимо уверены в несокрушимости своей армии, и это порождало их беспечность.
Вскоре Оксана из отрывков подслушанных за столиками разговоров собрала довольно богатую информацию. Она узнала, какие части базируются на Полянском и близлежащих к нему аэродромах и каким количеством боевых машин они располагают. Ей стали известны фамилии командиров полков и многих летчиков. Память девушки вбирала в себя все услышанное, как губка, и рассортировывала по нужным полочкам.
Кроме летчиков, в столовой появлялись и несколько штабных писарей. Обычно они приходили не все вместе, а по одному, и усаживались за служебный столик. Их обслуживали быстро, но как-то небрежно. Да и сами писари старались не задерживаться в столовой. Тут было какое-то нарушение правил со стороны капитана Бугеля, видимо, начальник столовой старался поддерживать с писарями хорошие отношения и кормил их наравне с летчиками, хотя летный состав получал особый паек.
Один из писарей, молчаливый ефрейтор с чистыми серыми глазами на худом, строгом лице, заинтриговал Оксану. Ему было лет тридцать - возраст подходит для старшего брата Курта Мюллера. Очень похожими были глаза, Оксана начала подавать на служебный столик. Ефрейтор только один раз взглянул на новенькую официантку, но не произнес ни слова. Его взгляд был спокойный, оценивающий.
Она не пыталась заговорить с ним первая, пока не узнала его фамилии. Ефрейтор Беккер. Через несколько дней, также никого не спрашивая, узнала имя. Ефрейтора окликнул другой писарь: "Иоганн, ключ у Морица". Итак - Иоганн Беккер служит в штабе. Он - писарь. Писарей в штабе много, есть обер-ефрейторы, фельдфебели. Беккер всего лишь ефрейтор, но он питается в офицерской столовой. Нужно полагать, он выполняет в штабе какую-то важную работу. Анна его не будет особенно тревожить. Только слегка, только один - два вопроса.
- Господин ефрейтор, вы очень похожи на одного моего знакомого. Ваша фамилия Мюллер?
Ефрейтор вздрогнул, но тут же преодолел свое замешательство. Он поднял голову и удивленно, точно не понимая, что от него хотят, посмотрел на официантку.
- Нет.
- Скажите пожалуйста! - простодушно изумилась Анна. - Ну, так похожи, так похожи на Курта. Как родной брат!.. Только вы будете постарше.
- Все может быть, - спокойно и сухо сказал ефрейтор, подвигая к себе тарелку с бульоном.
Анна не отходила от столика и с неуверенной, смущенной улыбкой смотрела на его лицо, как бы все еще удивляясь странному, поразительному сходству.
- Мюллер, Курт Мюллер… - лепетала она, едва слышно. - Он говорил… У него есть старший брат. Удивительно как похожи.
Беккер ел молча. Казалось, он не слышит, о чем говорит девушка, и даже не замечает ее присутствия. Но на виске вздулась и запульсировала тонкая жилка.
- Я видела его два месяца назад. Курт Мюллер… Вы не знали такого?
Писарь рассердился.
- Я знаю многих Мюллеров, - сказал он недовольно. - Что вы хотите? В Германии это такая же распространенная фамилия, как Иванов в России.
- Извините, господин ефрейтор, - уже на ходу кивнула Анна и не смогла сдержать виноватой улыбки. - Ну, так похожи… Особенно глаза.
Оксана убежала, оставив ефрейтора Иоганна Беккера в покое.
Она уже не сомневалась, что Беккер - родной брат Курта Мюллера, и догадывалась о том, что творится сейчас в душе этого человека.
Итак, она уже готова к встрече с мастером. У нее есть, что сообщить ему, ей нужно также с ним посоветоваться кое о чем.
Но тот, кого Оксана с таким нетерпением желала увидеть, словно забыл о ее существовании. Напрасно Оксана, придя на перерыв домой, подолгу задерживалась на кухне, вопросительно поглядывая на свою хозяйку тетку Настю - низенькую, пожилую женщину с увядшим печальным лицом. Тетка Настя жаловалась на свою судьбу, рассказывала о ценах на базаре, просила Анну устроить ее "на паек", но ни разу не упомянула, что ее квартиранткой интересовался какой-либо человек.
Наконец, мастер явился, но совсем не такой, какого ожидала встретить Оксана.
Это был настоящий мастер-жестянщик, худенький старик в очках со стальной, перевязанной ниточками оправой. Он сидел у крылечка на камешке и, закусив губу, напряженно морщась, напаивал довольно большую металлическую заплату на днище эмалированного таза. Подле него, подперев голову рукой, стояла тетка Настя в обычной своей скорбно-слезливой позе.
Оксана окинула старика внимательным взглядом и, не задерживаясь, прошла в свою комнату. У нее была чистенькая комнатка с двумя окнами, выходившими на улицу и во двор. Тут стояла хорошая железная кровать с упругой сеткой и никелированными спинками, стол, пустая этажерка для книг и два стула. Тетка Настя отдала квартирантке свою перину, подушку, байковое одеяло. Одинокая женщина очень боялась, что к ней поселят солдат, и поэтому охотно предоставила комнату девушке. Сама хозяйка спала в кухне на лежанке.
Оксана стояла у окна, выходившего на улицу, и смотрела на ветви сирени, росшей перед домиком в палисаднике. Она еще раз перебирала в памяти каждое слово Тараса. Неужели она что-то напутала? Нет, хлопец сказал ей ясно: улица Огородная, нужна посуда, мастер сам найдет. Она на второй же день купила на базаре дырявый таз. Теперь, благодаря услужливой хозяйке, таз паяет какой-то полунищий старик. Оксана вспомнила, что она уже несколько раз встречалась на Степной улице с этим стариком - он ходил под заборами с тяжелой сумкой за плечами и протяжно кричал надтреснутым хрипловатым голосом: "Жестя-я-ные рабо-о-ты-ы! Ве-едра! Кастрю-ю-ли, кому паять?"
Что случилось? Почему нет связи?
Оксана смотрела на ветви, тянувшиеся к окну: почки на них уже начинали распускаться.
В комнату, осторожно открыв дверь, вошла тетка Настя.
- Ты чего, Анечка? - спросила она обеспокоенно. - Может, недовольная, что я без спросу? Так ты ведь сама говорила, что нужно запаять. Он дорого не берет, а мастер хороший. Я ему за свою кастрюлю старые штаны, что от мужа остались, отдала. Совсем рваные. Взял… А за твой таз он соли просит или - марками. С тазом работы, говорит, много. Ты бы пошла, глянула, поторговалась, а то мне за картошкой сходить надо. Мы мерзлую картошку в поле копаем. Прошлогоднюю.
- Хорошо, я выйду, посмотрю, - не оборачиваясь, сказала Оксана.
- А будешь уходить на работу - ключик под вторую ступеньку на крылечке положи.
- Хорошо, хорошо, тетя. Идите.
Через несколько минут хлопнула калитка, и Оксана увидела в окно тетку Настю, торопливо шагавшую по улице с обвернутой грязным мешком лопатой под мышкой.
Девушка вышла на крылечко. На душе у нее было тоскливо.
Старик работал. Он сидел спиной к крыльцу, положив на колени таз днищем вверх. Паяльная лампа с шипением выбрасывала из трубки пучок голубоватого пламени. Оксана видела голую морщинистую, поросшую редкими седыми волосинками шею старика, выглядывавшую из-под ворота его старого, покрытого заплатами ватника. Жестянщик пристроил паяльник так, чтобы его головку охватывало пламя, и оглянулся.
- Табачку у вас не водится, барышня?
- Нет.
Он что-то буркнул себе под нос, схватил паяльник и начал растирать острым носочком олово вокруг заплаты. Это были привычные, заученные движения старого мастера. Его руки, изрезанные жестью и покрытые какими-то желтоватыми пятнами, очевидно, следами ожога кислотой, также свидетельствовали о его профессии. Но на кисти правой, между большим и указательным пальцами, синела татуировка - маленький, обвитый цепью якорь.
- Вы служили во флоте?
- Чего? - дернул головой жестянщик, видимо, хорошо не расслышав. - Флот? Как же, пришлось послужить царю-батюшке. Дела давно прошедшего времени. Вы, барышня, водички принесите, так, с полведерка. Проверим, вроде все готово.
Оксана принесла ведро с водой. Жестянщик осторожно вылил воду в таз, приподнял его над головой, осматривая швы припая. Затем опустил, выплеснул воду и показал девушке сухое днище.
- Так что можете собственноручно убедиться, - сказал он с оттенком профессиональной гордости. - Лучше нового.
Старик постучал толстым черным ногтем в днище и сунул таз на крылечко под ноги девушке.
- За работу не сомневайтесь, будете вспоминать и благодарить. А хозяйка-то убежала!.. Обождать?
- Я сама вам заплачу.
Жестянщик разочарованно покачал головой.
- Не в том дело, барышня. Хозяйка обещала чайком напоить и кипяточек будто приготовила.
- Если есть кипяток, я вам дам чаю.
- Сделайте милость. Может, кусочек сахару найдется? Уважьте старика… Целый день на холодном ветру, без горячей пищи.
Он засуетился, собирая инструмент в большую потертую кожаную сумку.
"Нет, это не тот мастер, о котором говорил Тарас", - подумала Оксана. Она приготовила чай и принесла из своей комнаты на кухню два кусочка сахару. Жестянщик постучал в дверь, попросил разрешения войти и, появившись на кухне, опустил на пол у порога свою сумку. Затем он снял очки, с силой зажмурил уставшие, слезящиеся глаза и, открыв их, весело посмотрел на девушку. Его худое, с запавшими щеками, поросшее колючей седой щетиной лицо вдруг преобразилось, стало значительным.
- Ну, давай будем с тобой знакомиться, Ромашка. Угадала. Бывший матрос Балтийского флота. Фамилию свою сам забыл… Не имеет значения. Для тебя буду - Тихий.
Тихий? Вот это тот Тихий, к которому ее прислали? Нет, тут что-то не так. Подстроено. Какая Ромашка? У нее другая кличка - Ласточка.
- Я вас не понимаю, - опасливо, но строго оглянула старика Оксана, как бы подозревая, что она имеет дело с каким-то психически ненормальным человеком. - Что за Ромашка? Вы что хотите? Я крикну, и вас арестуют! Я позову полицию. Я - немка. Идите вон отсюда!!
Чем больше возмущения звучало в голосе девушки, тем веселее становились глаза жестянщика.
- Не кричи. Ласточка, - торопливо сказал он. - Виноват… Я забыл, что ты еще не знаешь. Тебя перекрестили. Теперь ты - Ромашка. Ясно? И угощай, не стесняйся. Тебе понравилась моя работа, ты угощаешь чайком старого мастерового человека. Что тут особенного? Хозяйка ушла надолго, тебе на работу часа через два. Мы успеем поговорить.
Он подвинул ногой табурет к столу, снял шапку и, откусив кусочек сахару, начал аппетитно отхлебывать из алюминиевой кружки кипяток.
- Горяченький, хорошо! Желудок у меня… Колит, гастрит и еще какой-то черт!
- Я принесу вам печенье, - сорвалась с места Оксана.
- Не надо, - решительно поднял руку Тихий. - Лишнее… Может, кто зайдет… С какой такой причины ты, немка, рабочего человека печеньем угощаешь? Кто ты такая есть - тебе всегда надо помнить. Да, говорят, у тебя память какая-то особенная?
- Не жалуюсь.
- И по-немецки здорово шпаришь?
- Видимо, все еще есть акцент и не всегда удачны построения фраз. Вспомогательные глаголы путаю.
- Ну, тут я ничем тебе помочь не могу. Я и в русской-то грамматике слабоват. Учись, читай побольше.
- Читаю много.
- Все это хорошо. Как здоровье?
- Чувствую себя лучше.
- Вижу: порозовели щеки немного. Я ведь тебя видел еще тогда, когда ты на лихаче с вокзала покатила.
- И еще два раза. На Степной. Следили?
- Нет, наблюдал… - усмехнулся жестянщик. - Чего тебя проверять? Слава богу, проверена. Мне ведь про тебя легенды рассказывали. Ловко обвела вокруг пальца гестаповца.
- Товарищ Тихий…
Жестянщик угрожающе поднял руку.
- Давай без товарищей, - сказал он строго. - И Тихого забудь. Держи на самом донышке.
- Простите, сорвалось… Я хотела предупредить вас. Вы знаете, что случилось в поезде, и, может быть, думаете, что я… Ну, вроде заколдованная, что ли. Я сама не могу объяснить, почему все так счастливо обернулось для меня. Мне просто повезло. Такое счастье выпадает только один раз в жизни.
- Значит, ты ни при чем? - усмехнулся Тихий. - Счастливый случай?
- Нет, не только случай. Я держалась хорошо, прямо-таки прекрасно. Как говорится, была в ударе. Но все-таки это был редкий случай. Другого такого не будет.
- Ты что, скромничаешь?
- Нет, предупреждаю. Вы должны реально оценивать мои возможности.
- Вот оно что! А я думал - струсила.
Жестянщик допил кипяток и попросил налить еще. На высоком морщинистом лбу выступил пот. Он смахнул его ребром ладони.
- Я, дорогая, сам без толку рисковать не люблю. Не даром кличка такая - Тихий. И ты у меня будешь тихо работать. Тихо, аккуратно, так, чтобы комар носа не подточил. Как свое нынешнее положение оцениваешь? Крепко на ногах стоишь?
- Вполне.
- А сведения об аэродроме? Что-нибудь можешь сообщить?
Доклад Оксаны занял минуты две. Тихий отставил кружку и слушал, нахмурив брови, остро поглядывая на девушку. Казалось, он был чем-то недоволен. Он прервал Оксану, когда она начала подробно перечислять названия аэродромов, номера частей и количество самолетов.
- Откуда у тебя такие данные? Спрашивала кого-нибудь?
- Нет. Из разговоров летчиков.
- Быть не может! Так болтают? Что они, с ума посходили?
- Сама удивляюсь. Полное отсутствие бдительности. Меня они считают своей, а среди официанток только я одна хорошо знаю немецкий язык.
- Смотри, Ромашка… Никаких расспросов. Только мотай на ус, что они говорят. Контрразведчики в столовую заходят?
- Не знаю.
- Вот! Постарайся узнать их всех в лицо. Контрразведка у них за штабом находится. Как к воротам подходишь - метров четыреста вправо серый двухэтажный домик у стены. Остерегайся этого домика… Продолжай. Слушаю.