- Эти эфенди - эмир и бей. Ты же только курд. Ты пройдешь лишь после них.
- У меня такие же права, что и у них. Я посланец одного смелого человека, который тоже бей.
Прямодушный и бесстрашный нрав этого курда понравился, хотя его претензия косвенно была направлена против меня. Ага необычайно разгневался, снова начал вращать глазами и ответил:
- Твоя очередь позже или, может, совсем никогда. Тебе неизвестны самые элементарные вещи, необходимые для того, чтобы пройти впереди большого и влиятельного человека!
Видимо, курд забыл "необходимое", то есть бакшиш. Но он не испугался, а лишь сказал:
- А знаешь ли ты, что самое необходимое для курда-бервари? Вот эта сабля! - При этом он ударил по рукоятке оружия. - Не хочешь ли попробовать? Меня послал бей из Гумри. Это прямое оскорбление для него, раз меня снова и снова не пропускают и заставляют ждать. Он найдет, чем на это ответить. Я пошел!
- Стой! - крикнул я.
Он находился уже около двери. Не тот ли это бей из Гумри, про которого мне говорил староста Спандаре?
Вот превосходная возможность зарекомендовать себя в глазах бея, причем с хорошей стороны.
- Чего ты хочешь? - спросил он неприветливо.
Я подошел к нему и протянул руку.
- Я хочу поприветствовать тебя, это все равно что твой бей услышал бы мой привет.
- Ты его знаешь?
- Я его еще не видел, но мне уже о нем рассказывали. Он очень смелый воин и заслуживает моего уважения. Не передашь ли ты ему послание от меня?
- Да, если я смогу.
- Ты сможешь. Но прежде я тебе докажу, что я умею чтить бея. Ты можешь войти к мутеселлиму передо мною.
- Ты это всерьез?
- Какие могут быть шутки со смелым курдом?
- Слышите? - повернулся он к остальным. - Этот незнакомый господин знает, что такое вежливость и уважение. Но бервари также знает законы приличия. - И, повернувшись ко мне, прибавил: - Господин, спасибо тебе, ты порадовал мое сердце! Теперь я охотно подожду, пока ты не поговоришь с мутеселлимом.
Теперь он протягивал мне руку. Я ударил по ней.
- Я принимаю твои условия, тебе не придется долго ждать. Но скажи мне, не найдется ли у тебя после разговора с мутеселлимом время, чтобы навестить меня?
- Я приду, но тогда мне придется немного быстрее скакать. Где ты живешь?
- Я живу здесь. У Селима-аги, полковника арнаутов.
Он отошел, согласно кивнув головой, поскольку слуга уже открывал двери, чтобы пропустить меня и Линдсея.
Комната, куда мы попали, была обклеена старыми, выцветшими бумажными обоями, у задней стены было возвышение, устланное ковром. Там сидел комендант. Это был высокий, худощавый человек с острым, пожалуй, преждевременно постаревшим лицом, с затуманившимся и не вызывающим доверия взором. Он приподнялся и дал нам знак занять место по обе стороны от него. Мне это было нетрудно, мистер Линдсей же, напротив, немного попотел, прежде чем уселся в позу, которую турки называют "покоем тела". Кто не привык к ней, у того очень быстро немеют ноги.
Таким образом, жалея англичанина, мне нужно было постараться, чтобы беседа не длилась слишком долго.
- Добро пожаловать в наш дом, да продлится безмерно ваша жизнь! - этими словами встретил нас комендант.
- Так же как и твоя, - отвечал ему я. - Мы прибыли издалека, чтобы увидеть тебя. Да пребудет благословение в твоем доме и удастся любое твое начинание…
- И вам я желаю блага и успеха во всех ваших делах! Как называется страна, увидевшая твое рождение, эмир?
- Германистан.
- Там есть великий султан?
- Там очень много падишахов.
- И много воинов?
- Если падишахи Германистана соберут всех своих воинов, они увидят несколько миллионов глаз, направленных на них.
- Я еще не видел этой страны, но она должна быть большой и знаменитой, ведь ты состоишь под защитой падишаха.
Это был, конечно, намек на то, чтобы показать документы. Я тут же это сделал:
- Твое слово верно. Вот бу-джерульди, паспорт падишаха.
Он взял бумагу, прижал ее поочередно ко лбу, рту, груди и начал читать.
- Но здесь звучит твое имя по-другому, чем Кара бен Немси!
Черт, как неприятно! То обстоятельство, что я сохранил данное мне Халефом имя, могло нам навредить, но я быстро нашелся и сказал:
- Прочитай еще раз имя, стоящее на пергаменте!
Он попробовал, но у него ничего не получилось. А уж имя моего родного города прочел он вовсе запинаясь и краснея.
- Вот видишь! - заявил я. - Ни один турок не может правильно прочитать и произнести правильно имя из Германистана; с этим не справится ни муфтий, ни мулла, потому что наш язык очень труден и пишется другим шрифтом в отличие от вашего. Я хаджи Кара бен Немси, это докажет тебе это письмо, данное мне для тебя мутасаррыфом Мосула.
Я протянул ему письмо. Прочитав, он удовлетворился и вернул мне после обычной церемонии бу-джерульди.
- А этот эфенди - хаджи Линдсей-бей? - спросил он затем.
- Таково его имя.
- Из какой он страны?
- Из Лондонистана, - отвечал я, чтобы не называть ему более знакомое название Англии.
- Он дал обет молчания?
- Он не говорит.
- Он может колдовать?
- Послушай, мутеселлим, о магии нельзя говорить просто так, всуе.
- Мы познакомимся поближе, ведь я большой любитель магии. Ты веришь, что можно сотворить золото?
- Да, золото можно сделать.
- И что есть камень мудрости?
- Есть, но он не в земле, а запрятан в людских сердцах и его нельзя изготовить с помощью химии.
- Ты говоришь непонятно, но я вижу, что ты знаток магии. Она бывает черная и белая. Ты знаешь оба ее вида?
Я развеселился.
- О, мне известны и другие ее виды.
- Есть еще другие?
- Голубая, зеленая и желтая, также красная и серая. Этот хаджи Линдсей-бей был сначала поклонником магии в серую клетку, теперь же он перешел к магии в красно-черную.
- Это видно по его одеянию. Селим-ага мне рассказывал, у него есть с собою кирка, которой он разрывает землю, чтобы исследовать язык умерших.
- Так оно и есть. Но давайте сегодня об этом не будем говорить. Я воин, эфенди, а не учитель, преподающий уроки другим.
Бравый комендант промотал уже все денежные источники своей и без того нищей провинции и искал выхода в магии. Мне не хотелось укреплять его в этом суеверии, но и устраивать дискуссии тоже не стоило. Или эта пресловутая мотыга моего мистера Крылатого Быка навела его на мысль поговорить со мной о магии? Тоже возможно. Кстати, мои последние слова, по меньшей мере, возымели свое действие: он хлопнул в ладоши и велел принести кофе и трубки.
- Я слышал, что мутасаррыф воевал с езидами? - затронул он другую тему.
Было довольно опасно втягиваться в этот разговор, но я не знал, как мне от него отделаться. Он начал как бы со слухов: "Я слышал…" И все же он, как ближайший подчиненный губернатора и комендант Амадии, должен был знать все не просто по слухам. Поэтому я предпочел ступать по его собственным стопам в беседе.
- Я тоже об этом слышал.
И, чтобы опередить вопрос с его стороны, прибавил:
- Он, должно быть, их наказал, а теперь, пожалуй, на очереди и строптивые арабы.
Он встрепенулся и пытливо взглянул на меня.
- Почему ты так предполагаешь, эмир?
- Потому что он сам со мной об этом говорил.
- Он сам? Мутасаррыф?
- Да.
- Когда?
- Естественно, когда я был у него.
- Почему он это сделал? - осведомился он, не скрывая своей недоверчивости.
- Да потому, что он мне доверял и собирался дать задание, связанное с этим военным походом.
- Какое задание?
- Ты когда-нибудь слышал о политике и дипломатии, мутеселлим?
Он высокомерно улыбнулся.
- Был бы я комендантом Амадии, не будь дипломатом?
- Ты прав! Но почему ты не показываешь себя как дипломат?
- Что, я был недипломатичен?
- Да. И очень.
- Как это так?
- Ты спрашиваешь меня так прямо о моем задании! Я не должен о нем говорить. Ты мог бы узнать о задании лишь через умные вопросы. Ты должен был у меня спросить, чтобы узнать что-либо об этом деле: это ведь вернейшее доказательство, что мутасаррыф говорил со мною откровеннее и чистосердечнее, чем с тобою. А что, если я приехал по делу, касающемуся его вторжения в арабскую область Амадия?
- Этого не может быть.
- Почему? Вполне возможно.
- Я хочу тебе только доверительно сообщить о том, что губернатор пошлет меня после возвращения из Амадии на пастбища арабов. Я должен изучить там местность, чтобы потом высказать ему некоторые соображения.
- Это правда?
- Я говорю тебе это по секрету. Значит, это правда.
- Тогда ты близкое доверенное лицо мутасаррыфа.
- Может быть.
- И имеешь на него влияние!
- Даже если бы это было так, то я не обязан подавать вид. Иначе я мог бы это влияние очень легко потерять.
- Эмир, ты опечалил меня!
- Отчего?
- Я подозреваю, что милость мутасаррыфа не распространяется на меня. Скажи мне, ты действительно его друг и доверенное лицо?
- Он мне сообщал то, что, наверное, другим не говорил, даже о своем походе против езидов, но друг ли я ему - это вопрос, от ответа на который ты меня должен освободить.
- Я подвергну тебя испытанию, чтобы узнать, действительно ли ты больше знаешь его, чем остальные!
- Давай, - сказал я беззаботно, хотя внутренне почувствовал некоторую тревогу.
- Какое арабское племя его особенно интересует?
- Шамары.
- Какие из них?
- Хаддедины.
Теперь его подозрительный вид сменился на хитрое выражение.
- Как зовут их шейха?
- Мохаммед Эмин. Ты его знаешь?
- Не знаю, но я о нем слышал. Мутасаррыф взял его в плен. Он же наверняка поговорил с тобой об этом, благо он отнесся к тебе с доверием и собирается послать тебя к арабам.
Этот милый человек на самом деле прилагал все усилия, чтобы быть дипломатичным. Я же, напротив, рассмеялся ему в лицо:
- О мутеселлим, ты подвергаешь меня жестокому испытанию! Разве Амад эль-Гандур столь стар, что его можно спутать с Мохаммедом Эмином, его отцом?
- Как я могу их путать, раз я никогда не видел их?
Я поднялся:
- Давай закончим разговор, я не мальчишка, которого можно дурачить. Но если ты хочешь увидеть пленника, иди в тюрьму, сержант покажет тебе его. Я же скажу тебе лишь одно: держи в тайне, кто он такой, и не дай ему ускользнуть. Пока будущий шейх хаддединов находится под властью мутасаррыфа, последний может ставить арабам условия. Теперь позволь мне уйти.
- Эмир, я не хотел тебя оскорбить, останься!
- У меня сегодня есть еще другие дела.
- Ты должен остаться, потому что я велел приготовить тебе обед!
- Я могу пообедать в своем доме, благодарю. Кстати, в приемной стоит курд, он тоже хочет с тобой поговорить, он был здесь раньше меня, и поэтому я хотел ему уступить, он же, напротив, был настолько вежлив, что отклонил мое предложение.
- Он посланник бея из Гумри, пусть подождет!
- Мутеселлим, позволь мне предостеречь тебя от одной ошибки.
- От какой ошибки?
- Ты обращаешься с этим человеком словно с врагом или как с тем, кого не нужно уважать или бояться.
Я увидел, что он старается укротить свой гнев.
- Ты что, собираешься меня поучать? Ты, которого я даже не знаю?
- Нет. Как я смею тебя поучать, когда ты старше меня? Но иногда и младший может дать советы старшему.
- Я сам знаю, как надо обращаться с этим курдом. Его отец был Абдуссами-бей, который так много доставлял неудобств моим предшественникам, в особенности бедному Селиму Зиллахи.
- Значит ли это, что его сын должен доставлять вам такие же неудобства? Мутасаррыфу нужны войска для борьбы с арабами. Одну часть войска он постоянно держит в полной готовности против езидов, которым он не доверяет. Что же он ответит, если я поведаю ему, как ты обращаешься с курдами из Бервари? Да здесь может вспыхнуть восстание, если курды заметят, что у губернатора нет в этот момент сил для его подавления! Впрочем, делай что хочешь, мутеселлим. Я не буду тебя учить и давать советы!
По всему было видно, что этот аргумент ошеломил его.
- Ты считаешь, я должен принять курда?
- Делай что хочешь. Повторяю тебе!
- Если ты обещаешь отобедать у меня, я впущу его прямо при тебе.
- При таком условии я остаюсь, а то я хотел уже идти, чтобы ему не пришлось меня долго ждать.
Мутеселлим хлопнул в ладоши. Из боковой двери возник слуга и получил указание позвать курда. Тот гордо вошел в комнату и сказал короткое "салам!", не поклонившись.
- Ты посланник бея из Гумри? - спросил комендант.
- Да.
- Что передал мне твой господин?
- Мой господин? У свободного курда никогда нет господина. Он мой бей, мой вождь в бою, но не мой повелитель. Это слово есть только у турок и персов.
- Я тебя не для того вызвал, чтоб с тобой спорить. Что должен ты мне передать?
Курд явно догадался, что причиной его поспешного вызова из приемной был я. Он бросил на меня понимающий взгляд и ответил очень серьезно и с расстановкой:
- Мутеселлим, у меня было кое-что тебе передать, но поскольку я вынужден был ждать, то уже все позабыл. Бей, значит, пошлет тебе другого гонца, который, пожалуй, не забудет, что сообщить, если ему не придется опять долго ожидать в приемной.
Последнее слово он произнес уже у двери и затем исчез. У коменданта отвисла челюсть. Такого поворота дела он явно не ожидал. Я же про себя отметил, что ни один европейский посол не смог бы поступить корректнее этого юного простого курда. Первым порывом моим было бежать за ним и высказать ему свои почтение и признательность. Мутеселлим тоже хотел кинуться за ним, правда с другим намерением.
- Негодяй! - крикнул он, подпрыгнув. - Я…
Мутеселлим опомнился и остановился. Я с безразличным видом набил чубук и зажег его.
- Эмир, что ты скажешь на это? - спросил он.
- Я знал, что так будет. Курд - не лицемерный грек. Вот как только поступит бей из Гумри после случившегося? А что скажет мутасаррыф?
- Ты что, расскажешь мутасаррыфу?
- Я-то промолчу, но он сам поймет, увидев последствия.
- Я позову сейчас этого курда обратно, эмир!
- Он не вернется.
- Но я не хочу его гневить!
- Курд не поверит вашим добродетелям, только один человек может склонить его к тому, чтобы вернуться.
- Кто же это?
- Я.
- Ты?
- Да. Я его друг, наверное, он меня послушает.
- Ты его друг? Ты его знаешь?
- В первый раз я увидел его в твоей приемной. Но я заговорил с ним как с человеком, который является посланником бея, и это сделало его моим другом.
- Ты не знаешь, где он остановился?
- Знаю.
- Где? Он, видимо, уехал из Амадии. Его лошадь стояла внизу.
- Он в моей квартире, куда я его пригласил.
- Ты его пригласил? Он будет у тебя обедать?
- Я приму его как гостя, но главное - я должен доверить ему одно послание бею.
Мутеселлим удивился еще больше:
- Что за послание?
- Я думал, ты дипломат! Спроси мутасаррыфа!
- Эмир, ты говоришь загадками.
- Ты, с твоей мудростью, скоро их разгадаешь. Я хочу тебе сказать откровенно, что ты совершил ошибку, и, поскольку не хочешь ни принять мой совет, ни внять моему уроку, позволь мне, по меньшей мере, исправить твою ошибку. Я пошлю бею из Гумри мирное послание.
- Мне нельзя с ним познакомиться?
- Я хочу сообщить тебе по секрету, хотя это дипломатическая тайна, - мне нужно передать ему подарок.
- От кого?
- Этого я, право, не могу сказать, но ты, очевидно, сможешь легко угадать, если я тебе признаюсь, - этот чиновник и повелитель, от которого исходит послание, живет на западе от Амадии и стремится к тому, чтобы бей из Гумри не был его врагом.
- Господин, теперь я вижу, что ты действительно доверенный мосульского мутасаррыфа.
Мой визит к этому коменданту принял совершенно неожиданный, даже удивительный оборот. За кого он меня принимал - это можно только предполагать. У него вряд ли хватило бы способностей быть даже хорошим старостой, не то что мутеселлимом, и, тем не менее, мне было его жаль, когда я думал о том положении, в котором он окажется, если наш план удастся. Я бы с радостью пощадил его, но такой возможности у меня не было.
Мы отложили наш разговор, потому что принесли еду, состоявшую из нескольких кусков одолженного барана и постного плова. Комендант усердно набивал желудок и забыл при этом полностью о нашем разговоре. Насытившись, он спросил:
- Ты в самом деле примешь у себя курда?
- Да, потому что, я думаю, он сдержит свое слово.
- Ты его пошлешь ко мне обратно?
- Если ты этого хочешь, то да.
- А станет ли он тебя ждать?
Это был легкий намек на то, что и в моем случае посланник потеряет терпение. Поэтому я ответил:
- Он скоро придет, потому будет разумнее, если я не буду утомлять его ожиданием. Разрешишь ли ты нам покинуть тебя?
- При условии, что ты мне обещаешь сегодня вечером быть опять моим гостем.
- Я обещаю. Когда ты хочешь, чтобы я появился?
- Я дам тебе знать через Селима-агу. В общем, добро пожаловать ко мне в любое время, когда захочешь.
Таким образом, наш праздничный обед не занял много времени. Мы пошли, учтиво сопровождаемые мутеселлимом до самых ворот. Там нас ждали слуги с лошадьми.
- У тебя есть башибузук? - спросил комендант.
- Да, в качестве хаваса. Мутасаррыф предлагал мне большую охрану, но я привык сам себя защищать.
Теперь он увидел моего вороного.
- Что за лошадь! Ты сам ее вырастил или же купил?
- Это подарок.
- Подарок! Господин, подаривший тебе его, явно князь! Кто это?
- Это тоже секрет, но, быть может, ты скоро увидишь того, кто подарил мне этого коня.
Мы вскочили на лошадей, и сразу же Селим-ага проорал караулу, ждавшему нашего появления:
- В ружье! Целься!
Они прицелились, но стволы ружей смотрели кто куда.
- Музыка!
Раздались прежний скулеж и звук кофемолки.
- Пли!
Но - увы! Половина этих ужасающих ружей так и не выстрелила. Бешено завращал глазами ага; солдаты усердно возились с оружейными замками, но лишь после того, как я завернул за угол, раздалось тихое клацанье. Очевидно, из каких-то стволов выпали пыжи.
Когда мы добрались домой, курд уже сидел в моей комнате на ковре и курил из моей трубки мой табак. Это порадовало меня, значит, наши взгляды на гостеприимство сходятся.
- Добро пожаловать, друг! - приветствовал я его по-курдски.
- Как, ты говоришь на нашем языке? - спросил он обрадованно.
- Немного. Но давай попытаемся объясниться.
Я велел Халефу раздобыть что-нибудь съестное. Теперь я мог полностью посвятить себя гостю. Я тоже зажег себе трубку и опустился рядом с ним на ковер.
- Я заставил тебя ждать дольше, чем хотел, - начал я, - мне пришлось обедать с мутеселлимом.