- Мельк… Это шестьдесят километров отсюда.
В другое время за это офицер получил бы взыскание. Но Штофхен продолжает, словно он ничего не слышал:
- Обратите внимание на моральное состояние арестантов. Лагерь кипит! Известно, рабы жаждут свободы. Они еще надеются рассчитаться с нами.
Офицеры подавленно смотрят на карту…
- Но во имя расы, государства и фюрера, - продолжает металлическим голосом комендант, - мы обязаны держаться до последнего приказа Гиммлера. Наша газкамера пропускает восемьдесят человек в десять минут, но…
Длинный офицер, вынув изо рта сигарету, развязно сплевывает и, скептически передергивая плечами, строит гримасу:
- Хм… выполнить приказ… Когда он еще поступит… Да и поступит ли? Если пал Берлин, то где же сейчас герр Гиммлер?
Штофхен запнулся,.нахмурился:
- Я вас не понимаю!
Офицер нехотя тушит сигарету, встает, поправляет ремень. Комендант смотрит ему в глаза. Лицо Штофхена мрачно, на скулах играют желваки.
- Что вы хотели этим сказать, гауптшарфюрер фон Шмутциг?
Вяло ворочая языком, точно пьяный, Шмутциг отвечает:
- Я хотел сказать - мы не в безопасности. Коммандофюрер Мусс об этом побеспокоился раньше всех.
Штофхен растерянно озирается, багровеет и затем, едва сдерживаясь, произносит:
- Об опасности знают и наши дети! Исчезновение Мусса еще расследуется.
Шмутциг, совсем еще недавно верный помощник коменданта, теперь демонстративно покидает помещение, заложив руки за спину.
- Куда вы?!
- Собирать вещички.
Когда за ним закрывается дверь, Штофхен раздраженно восклицает:
- Оберштурмфюрер Штрайтвизер! Поручаю вам покончить со Шмутцигом. Он сошел с ума.
- Яволь!
Эсэсовцы выжидательно смотрят на Штрайтвизера. Ведь Шмутциг его лучший друг.
- О выполнении доложите!
- Яволь, герр штурмбанфюрер!..
Грузный Штрайтвизер выходит из кабинета.
Шмутциг долго и тяжело ходит по своей комнате. Время от времени останавливается у портрета молодой женщины, висящей над кроватью, пристально разглядывает фотографию.
Тихо открывается дверь. Высовывается рука Штрайтвизера с пистолетом. Шмутциг в исступлении кричит:
- Всех передавят, всех!..
Гремит выстрел.
Штрайтвизер перешагивает через труп, вытаскивает из-под кровати чемодан, открывает его и прячет в карман какой-то сверток.
Ночь. Мигают, покачиваясь на ветру, лампочки. Часы, висящие над лагерными воротами, отбивают двенадцать ударов.
Из барака торопливо выходит Новодаров. Оглядываясь, он пробирается вдоль серой стены, пересекает узкий освещенный промежуток между бараками и, добравшись до крайнего, исчезает в его дверях.
В прихожей вошедшего встречает немец Генрих - единственный в лагере блокэльтестер из политических
заключенных. Остальные блоковые, как правило, из уголовников. Генриху за пятьдесят лет. Я знал его хорошо. Знал, что он сражался в Испании на стороне республиканцев. Тюрьмы, пытки, концлагери не сломили этого человека, но отложили на его лице суровый отпечаток пережитого.
- Проходи, проходи. Уже все собрались.
Койка Генриха отделена от спального зала дощатой перегородкой.
- Давайте поговорим, но не более десяти минут. Начнем с вас… - обращается Генрих к Новодарову.
- У меня пятнадцать надежных товарищей. Все русские офицеры.
- Кленов?
- У меня четырнадцать. Тоже русские…
- Ларго?
- Всего десять.
- От французов, чехов и поляков прийти не смогли,- сообщает далее Генрих. - Но я. виделся с ними вечером. Их тридцать наберется… Немцев шестеро. А всего, значит, около восьмидесяти. Это - сила. Итак, товарищи!.. Лагерь накануне уничтожения. Приказ о ликвидации пришел полтора часа назад. Впрочем, каким методом они хотят сразу убить пять тысяч людей - неизвестно. Но надо быть готовыми. За час до начала приведения этого приказа в исполнение мы будем предупреждены. Сигнал к выступлению - крик совы. Остальной план действий вам известен. Баня. Стена, граничащая со складом эсэсовского оружия. Пролом в стене обеспечат товарищи, которые к этому давно приготовились. Восемьдесят наших людей должны первыми взять оружие в руки. Вопросы?.. Нет?.. Прошу расходиться. Осторожно…
Оставшись один, Генрих долго ходит в полутьме по бараку, останавливается возле окна, смотрит на пустынный двор. Луч прожектора то рассекает над лагерем небо, то вдруг стремительно падает на бараки, скользит поих крышам, щупает переулки.
Генрих отходит от окна и, не раздеваясь, ложится поверх одеяла. Слышен бой лагерных часов. Час ночи. И тотчас шаги за дверью. Входит эсэсовец. Генрих вскакивает. Эсэсовец молча подает лист бумаги. Генрих подбегает к окну, бегло в сумерках читает список, сильно вздрагивает. Оглянувшись на спальный зал, берет за руку эсэсовца, тревожно спрашивает:
- Сколько всего таких списков?
Эсэсовец молчит.
Эрих… - просит Генрих.
- Это первый список. Всего будет пятнадцать, - нехотя, сквозь зубы, цедит Эрих. - Начало завтра ночью. - Эсэсовец поспешно уходит.
Оставшись один, Генрих смотрит и смотрит на список. Десятки номеров и ни одного слова. "Пятнадцать списков… По одному в ночь. Неужели они надеются продержаться еще пятнадцать суток? А может быть, в ночь - пять списков? Газкамера сработает… Утром он зачитает список, скажет: вызванные по номерам "переводятся в другой лагерь".
Генрих внимательно просматривает список, замечает номер Сергея Кленова. "Как спасти его?!" Генрих надолго задумывается.
Темно в бараке. Все спят. Генрих бесшумно шагает по прихожей: пять шагов вперед, пять назад.
Утро. Перед бараком строй узников - четыреста человек в помятых чепчиках и рваных полосатых костюмах. Блокэльтестер Генрих, обойдя строй, подает команду: "Равняйсь… Смирно!". Он щурит глаза, и на мгновение стоящие шеренги заключенных преобразуются из арестантов в бойцов республиканской армии испанцев… Они в беретках, а за плечами у них оружие…
Подходит писарь, молча смотрит в лицо Генриху.
- Дайте, я буду читать сам, - говорит Генрих и берет список.
Люди тревожно смотрят на испуганное лицо писаря, на хмурое, непроницаемое лицо Генриха.
- Внимание! Сегодня на работу не идут…
В рядах взволнованный ропот:
- Лотерея смерти.
- Опять лотерея смерти.
Генрих читает. Четыреста человек замерли в страхе.
- 25880! - объявляет Генрих,
- Здесь!
- 17091!
- Здесь!..
Они выходят из строя и становятся в отдельную шеренгу.
Как от удара дергается Кленов, когда Генрих называет его арестантский номер.
- По распоряжению политишеабтайлюнга вызванные переводятся в другой лагерь, - заявляет Генрих и поспешно уходит в барак. Строй не расходится. Все словно оцепенели… Мой номер пока не назван. Но…
Кленов застывшим взглядом смотрит на покрытый булыжником дворик, на подернутую синей дымкой даль. Там, за колючей проволокой, старая береза, усыпанная гнездами; по-весеннему задорно кричат белоносые грачи.
Внезапно раздается тоскливый голос скрипки. Он все нарастает и нарастает. Это играет Адам. Скрипка в его руках плачет.
Из барака выбегает Генрих. Схватив Кленова за рукав, он испуганно шепчет:
- Что он, с ума сошел? Скажи, чтобы немедленно прекратил! Это же наш сигнал: "К бою готовсь".
- А может так надо? - неуверенно спрашивает Кленов.
- Нет! Старик перепутал. Или, может быть, его номер тоже попал.
Кленов колеблется. Уж пусть лучше будет бой, чем так умирать.
- Иди же! - приказывает Генрих.
Адам стоит у дверей барака и, сгорбившись, водит по струнам смычком.
- Прекрати, - тихо говорит Кленов. - Еще не время.
Адам мутными глазами смотрит на него, опускает скрипку. Но, как только Кленов отходит, он начинает играть. Кленов возвращается:
- Прекрати! Мой номер тоже вызван… Подожди же до вечера.
Адам недоверчиво смотрит на Кленова. Пальцы у него дрожат.
- Ну, успокойся же, друг. Играй что-нибудь другое.
Адам поднимает скрипку, зажмурясь играет вальс
"Над прекрасным голубым Дунаем".
Не забыть, нет, никогда не забыть мне этот грустный вальс!
Вечером к Генриху приходит Новодаров.
- Понимаете, Генрих, план ваш мне не нравится. Спасая одного, судьбой остальных мы вроде не интересуемся… Так получается?
- Мне он тоже не очень нравится. А что еще можно придумать? - спрашивает Генрих.
- Кто знает об этом?
- Все члены подпольного комитета.
- Они собираются уничтожить сто человек, меченных цифрой три. Мы же надеемся спасти одного Кленова… Но как же остальные?
Генрих опускает голову.
Новодаров мрачно смотрит в сторону.
- Я бы на их месте сопротивлялся. Забаррикадировались бы в мастерской бытового обслуживания. Стены крепкие, из пушки не пробьешь. Дверь обита железом. Единственное окно можно закрыть бутовыми плитами. Взломать пол и закрыть. Один из них будет иметь парабеллум и четырнадцать патронов. Что может Штофхен предпринять?
- Стоп! Ты говоришь дело. - Лицо Генриха оживляется. - Что эсэсовцы могут предпринять? Поджечь сарай невозможно. Гранатами его не пробьешь… Но они, конечно, что-нибудь придумают. И соберется их здесь, в самом лагере, много… Тогда может наступить благоприятный момент и для нас…
- Правильно, Генрих. Их силы будут раздроблены. Вахтманы с вышек не смогут обстреливать. Иначе станут бить по своим. Пойдет рукопашная.
- Теперь надо срочно посоветоваться с нашими. Сумеешь через два часа вернуться ко мне?
- Надо суметь. - Новодаров задумывается.
- Хорошо. Готовь остальных… Немцев, французов и испанцев я беру на себя, - решает Генрих.
Новодаров быстро идет по переулочку. Он думает о Кленове. "Точно ли известно, что вор-испанец не только вор, но и предатель? Если так утверждают испанцы и даже собираются его сами убить, почему бы нам не воспользоваться?.. Убить испанца и выдать его за Кленова…"
Новодаров входит в барак, отыскивает музыканта Адама, дает ему знак выйти. Старик тотчас появляется на улице. Новодаров, наклонясь к нему, излагает план действий.
Старик широко открытыми глазами смотрит на Новодарова, кивает в знак согласия и спешит обратно в барак. Там он подходит к одному, потом к другому, к третьему, ко мне…
Вскоре Новодаров возвращается к Генриху. Генрих встречает его сдержанной улыбкой.
- Дверь в мастерскую отперта… Теперь наши люди поднимут их тотчас по сигналу. Свою "игрушку" я успею передать одному парню. Оказывается, он в свое время брал призы по стрельбе.
- Хорошо, хорошо, - нетерпеливо перебивает Генрих Новодарова. - Есть последняя новость: с востока идет артдивизия под командованием Зеппа Дитриха. Штофхен заручился обещанием генерала. Лагерь будет сметен с лица земли артиллерийским огнем. Эта операция по уничтожению заключенных называется "Последний залп".
- Они не останутся с нами в лагере под огнем артиллерийской дивизии.
- Вероятно, - усмехается Генрих.
- Значит, надо смотреть в оба. Когда они начнут тайный отход… Но как же быть с Кленовым? Газовая камера не будет бездействовать в ожидании подхода дивизии. Первый-то список они наверняка пропустят через нее. - Новодаров, поджав губы, вопросительно смотрит на Генриха.
- Вот что, - решает Генрих, - Кленовым я займусь сам. Вы поддерживайте связь с остальными. Главное, вовремя их отправить в каменный сарай и передать эту… как вы сказали… игрушку.
- Есть!
Майор Новодаров поспешно возвращается в свой барак.
Сумерки сгущаются. Уже дан отбой. Узники заняли места на нарах. Генрих ходит взад - вперед, чутко прислушивается. За стеной начинается шумная возня, потом все стихает. Подождав немного, Генрих выходит в уборную, открывает дверь. На веревке, в одном нижнем белье, покачивается труп. Генрих закрывает дверь, возвращается в барак. К нему подходят трое рослых арестантов в нижнем белье.
- Все готово, Генрих, - говорит один из них, - предатель и вор уничтожен.
- Хорошо, Ларго. Сейчас я позову Кленова. Приготовьтесь. Как выйдет - бейте в лицо. Только в лицо!
Ларго и его товарищи прячутся за шкаф.
Генрих тихо .входит в спальный зал. В правой половине, на верхнем ярусе видна голова Кленова. Он лежит лицом вверх, смотрит в потолок. Вокруг него все-спят. А он думает о своем, вспоминает прошлое.
…Вот он получил новое назначение. Простясь с семьей, прямо из Ленинграда прибыл на побережье Рижского залива. "Товарищ политрук, знакомьтесь, вот ваше подразделение, - сказал ему батальонный комиссар. - Конечно, трудно морякам расставаться с подводной лодкой, но ничего не поделаешь. Ремонт механизмов займет не меньше недели, а гитлеровцы уже рядом…"
"Здравствуйте, товарищи!.. Не падайте духом, будем бить врага на суше!" - стараясь придать своему голосу бодрую интонацию, произнес Кленов. Однако моряки лишь мрачно посмотрели на него и снова отвернулись к морю. Возле пирса покачивалась на легкой зыби подводная лодка. На перископе сиротливо торчала командирская фуражка - с белым верхом и черным околышем. Сам командир стоял впереди матросов. На лоб ему свалилась прядка русых волос. На затылке волосы стояли хохолком. Офицер не мигая смотрел и смотрел на лодку, на то, как волны накатывались на ее пологие борта. Но вот он вынул карманные часы, посмотрел и, подняв руку, крикнул: "Ложись!" Матросы повалились на землю. Комиссар толкнул в плечо Кленова: "Ложись, товарищ политрук!" Через несколько минут огромный фонтан воды, перемешанный с огнем и дымом, взлетел высоко над морем. Взвилась в поднебесье офицерская фуражка, покружилась на одном месте и ласточкой понеслась вниз, нырнула в волны. У многих матросов на глаза навернулись слезы…
Не сразу подружился Кленов с моряками. А потом его ранило и матросы, переодев его в форму рядового, несли на руках по топким прибалтийским болотам, выходя из вражеского окружения.
Размышления Кленова прерывает Генрих:
- Не спишь?
- Который час? - тихо спрашивает Кленов.
- Одиннадцать. Пойдем ко мне.
Кленов начинает надевать брюки.
- Не надо, - Генрих вырывает из его рук брюки, швыряет на нары. - Идем.
Кленов выходит в прихожую. Генрих плотно закрывает за ним дверь. Из-за шкафа выскакивают трое. Испанец сильным ударом в лицо сбивает Кленова с ног. Двое других тоже бьют его, стараясь попадать по лицу. Кленову все же удается вскочить.
- Ах вот вы как!.. Боитесь, что перед смертью я стану предателем?.. Как вы смели забыть, что я русский, что я политрук?!. - Сжав кулаки, он бросается на испанца.
Но его вновь сбивают.
Собрав все силы, Кленов выворачивается из-под навалившихся на него тел и завинчивает такой подзатыльник испанцу, что тот кубарем летит к порогу и долго не может прийти в себя. Но в эту же минуту на Кленова наваливается Генрих и еще двое и долго бьют уже лежачего. Кленов больше не сопротивляется. Он лежит на полу окровавленный.
- Ларго, скорей бинты! - распоряжается Генрих.
Испанец подает бинты. Генрих поднимает голову
Кленова. Лицо его неузнаваемо.
- Эк как тебя разукрасили, друг…-вздыхает один из подпольщиков.
- Так надо, друг, так надо… - шепчет, гладя Кленова по плечам, испанец. - Теперь тебя никто не узнает.
На Кленова накидывают пиджачок повешенного испанца.
Скоро избитый приходит в сознание, открывает глаза. Но, увидев Генриха и Ларго, пытается вскочить, однако кулаки его бессильно разжимаются.
- Успокойся, иначе тебя не спасти.
Кленов долго смотрит на подпольщиков, пытаясь осмыслить случившееся.
- Теперь ты испанец, - сурово поясняет Генрих,- известный лагерный вор и предатель. Понял?
Кленов смотрит на свой костюм,
- За меня вы убили другого?..
- Да его давно уже пора было прикончить. Сколько он наших продал, - говорит Ларго.
Утренняя поверка. Среди заключенных - забинтованный Сергей Кленов. Блоковый писарь громко вычитывает по списку номер за номером. Каждый узник четко отвечает за себя из строя: "Здесь!"
Писарь называет номер Кленова.
Над строем тишина.
Писарь громко повторяет номер. Блоковый староста Генрих, чуть наклонившись к писарю, нарочито громко произносит:,
- Этот русский повесился.
- Ах да… - вспомнил писарь. Он делает пометку в журнале и продолжает вызывать другие номера. Среди прочих "испанец" тоже отвечает "Здесь!".
К строю приближается блокфюрер. Звучит команда "Ахтунг", блокэльтестер делает шаг навстречу эсэсовцу и докладывает. В докладе упоминается, что русский номер такой-то ночью повесился в уборной.
Блокфюрер проходит в помещение взглянуть на висельника. Вскоре он возвращается с усмешкой на лице. Взгляд его останавливается на забинтованном Кленове.
- Кто это? - спрашивает эсэсовец.
Все смотрят на забинтованного.
Огромным усилием воли Генрих подавляет в себе волнение, на лице его появляется улыбка.
- Этот испанец ночью пытался украсть хлеб, его крепко измордовали.
Рука эсэсовца ложится на кобуру пистолета,
- А ну, выйди из стоя! - приказывает он.
Кленов выходит из строя.
Рука эсэсовца расстегивает кобуру…
- Сколько тебе лет? - спрашивает эсэсовец.
Кленов молчит.
- Эй, спроси, у него, - кивает эсэсовец испанцу, - сколько ему лет и как долго он еще намерен жить?
Кленов молчит: он не знает испанского языка.
- Господин блокфюрер, - обращается Генрих к эсэсовцу. - Его так отделали, что языком не пошевелить. Мне кажется, - неделю не сможет рта открыть.
Эсэсовец подзывает писаря:
- Запиши в журнал моих приказаний… Этому типу прополоскать солью рот. Сегодня же!..
Генрих натянуто улыбается:
- Мудрейший вы человек, герр блокфюрер!.. Согласно вашего совета, мы его сегодня - "полечим"…
Довольный своей выдумкой, эсэсовец, посмеиваясь, уходит.
Солнечное майское утро. Генрих и Новодаров стоят во дворике перед блоком.
- Я думаю, - говорит Новодаров, - они решили отказаться от услуг газовой камеры. Слишком хлопотное дело.
- Крематорий не успеет сжечь отравленных, - соглашается с ним Генрих.- Огонь артдивизии сотрет лагерь с лица земли. Это, видимо, лучший вариант…
- Н-да… Пожалуй, верно. Пойду прогуляюсь. Скоро вернусь… - С этими словами Новодаров уходит.
Через несколько минут он появляется на площади. Здесь многолюдно. Возле крематория, из труб которого тянется ввысь ровный столб дыма, расположился оркестр из заключенных. Среди музыкантов - скрипач Адам. Поблескивают на солнце медные трубы. По приказанию эсэсовцев музыканты исполняют марши германской армии, вальсы, танго. Пришел послушать музыку безрукий адъютант с Аделью…
Завидев их, узники спешат уйти подальше. Слышны возгласы:
- Осторожно!..
- Форзихт!
- Увага!
- На площади безрукий!..
Новодаров возвращается в барак.
- Ты обратил внимание, - спрашивает он Генриха, - оркестр сегодня играет без перерыва. А гром артиллерии сильней и сильней… Наши подходят.
- А может, артдивизия Зеппа Дитриха дает знак Штофену?
Новодаров отрицательно качает головой:
- Залпы слышны уже давно.