Антоний молча отъехал на другую сторону, стараясь не смотреть на Геля, чтобы он не прочел укора в его глазах. Гель в душе страшно негодовал на то, что обстоятельства вынудили его стать в данную минуту на сторону разбойника и как бы предать своего верного слугу. Он еще более рассердился, когда заметил, с какою торжествующею улыбкой Румней взглянул на Анну, смотревшую на него теперь прямо из окна, и он сразу понял, что Анна решила, по-видимому, воспользоваться услугами этого разбойника, чтобы в конце концов все же захватить его, Геля, врасплох и передать в руки правосудия.
Но, хотя в душе Гель сильно волновался, он не показал и виду, что волнуется, и ехал со спокойным, бесстрастным лицом, как будто ему и в голову не приходит, что его могут обмануть и провести. Он прекрасно понимал, что в данную минуту ничего не может поделать и должен терпеливо выжидать, какой оборот примет дело дальше.
В продолжении целых шести часов Гель ехал таким образом около экипажа и все время наблюдал за тем, как Анна то и дело обменивалась многозначительными взглядами с разбойником. Гель старался делать вид, что ничего не замечает, и даже не оборачивался назад к Румнею, чтобы не дать тому повода затеять ссору. Он ехал спокойно, не опасаясь нападения сзади с его стороны, так как знал, что Антоний едет тут же за ним и тоже не спускает глаз с Анны и Румнея.
Наконец, ровно в три часа, караван опять остановился на отдых в трех милях от Галифакса. Мерриот не отъезжал от окна экипажа, Румней все время держался около него, но до сих пор еще не решался обратиться прямо к Анне не из-за того, чтобы он боялся Геля, а потому, что не привык обращаться со знатными дамами и поэтому терялся в ее обществе. Гель подозвал Кита Боттля и, отдавая ему громко различные приказания, сказал затем шепотом:
- Твой друг Румней, кажется, порядочный мерзавец: он каждую минуту готов перегрызть мне горло!
- Мне кажется, мы поступили очень неосторожно, взяв с собой этого разбойника, - ответил так же тихо Боттль, - особенно ввиду того, что в дело замешана женщина. Ведь из-за женщины мы с ним и поссорились когда-то. Если бы не было этой дамы, мы бы смело могли довериться ему, так как он тоже недолюбливает представителей правосудия, и ему было бы крайне невыгодно предать нас.
- Если он рассчитывает спасти эту даму от нас и похитить ее… - начал было Гель.
- Хорошо будет спасение, нечего сказать, - заметил Боттль.
Гель невольно вздрогнул от ужаса.
- И все же я уверен, что она согласится попасть в его руки, только бы уйти от нас и предать меня, - сказал он грустно.
- Если она воображает, что очутится на свободе благодаря Румнею, то очень ошибается: плохо она его знает. Если вы лично желаете отделаться от нее, то, конечно, самое лучшее отдать ее сейчас же Румнею.
- Я бы убил тебя, Боттль, если бы не знал, что это - только глупая шутка с твоей стороны. Но во всяком случае теперь нам не до шуток. Она может действительно войти в соглашение с этим животным и причинить нам много вреда. Да, хорошо тебе смеяться, ты в таких годах, что тебе подобные вещи смешны, но я откровенно сознаюсь, что, конечно, прежде всего забочусь о ее безопасности. Подумай только о том, что она может действительно попасть в руки этого негодяя! И зачем только я связался с ним?
- Да, между прочим, - заметил Боттль, - знаете ли вы, что я убедился в том, что многие из разбойников не прочь перейти на службу к вам и бросить этого негодяя Румнея?
- Я уверен в том, что один из них, - вот тот, круглоголовый, быстроглазый разбойник, его зовут, кажется, Том Коббль, - наверное, скорее на моей стороне, чем на его. Мне кажется, что вообще в шайке произошли какие-то разногласия.
- Да, это верно. Вот еще другой такой же, зовут его Джон Гатч; мне кажется, он в сущности человек честный, и ему противно его теперешнее ремесло. Есть еще один, под названием Нэд Моретон, тот тоже не особенно долюбливает Румнея; затем я могу назвать еще двух-трех, которые, если дело дойдет до драки, перейдут, конечно, на нашу сторону, но зато другие - такие негодяи, что становится невольно жутко в их обществе.
- В таком случае, Боттль, постарайся переманить к нам как можно больше людей, но избегай всего, что могло бы повести к ссоре, которая вовсе нежелательна в данное время.
День, однако, прошел без всяких приключений, и вечером Гель и его спутники остановились опять на ночлег в уединенной гостинице; здесь были приняты все меры предосторожности, как и в предыдущую ночь. Гель, привыкший за последнее время обходиться почти совершенно без сна, уселся около экипажа, рядом с которым лежал Френсис, и приготовился опять прокараулить всю ночь. Антоний на этот раз должен был спать вместе с Румнеем на общей куче соломы, а Боттль отправился на большую дорогу сторожить, не покажется ли вдали Барнет со своими людьми.
Гель сидел молча, погруженный в глубокую думу: он положительно иногда недоумевал, почему так долго не показывается Барнет, но потом объяснил себе его запоздание тем, что лошади его очевидно устали, свежих он не мог достать, да наконец могло случиться, что у него оказался и недостаток в деньгах, так как он выехал ведь только из Лондона в Флитвуд и рассчитывал вернуться обратно на другой же день.
Вдруг рядом с Мерриотом послышался не то вздох, не то стон; он стал тревожно прислушиваться: этот стон выходил из-под навеса, где лежали Румней и Антоний, и напоминал стон человека, в которого только что вонзили кинжал.
Весьма возможно, что разбойник покончил с Антонием и рассчитывал теперь сделать то же самое с ним и Боттлем, который оставался совершенно один и беззащитный на большой дороге. Гель одну секунду колебался, идти ли ему узнавать, в чем дело, или нет. Он посмотрел на Френсиса: тот лежал неподвижно и дышал ровно и глубоко; в экипаже тоже раздавалось ровное и спокойное дыхание. Гель решился и быстро направился к навесу, где спал Антоний.
Антоний лежал, завернутый в свой плащ, спиною к разбойнику, который лежал тоже спокойно, с закрытыми глазами; спал ли он или притворялся спящим, Гель не мог рассмотреть. Но Антоний, во всяком случае, спал крепким, здоровым сном, в этом не могло быть никакого сомнения. Гель дотронулся до его плеча и прошептал:
- Пойдем со мной.
Антоний, ни слова не говоря, встал и пошел за ним к тому месту, где стоял экипаж.
- По-моему, лучше тебе спать со мной рядом, около Френсиса, - сказал-Гель шепотом, указывая на солому, где лежал юноша, и вдруг глаза его широко раскрылись от удивления: от Френсиса не осталось и следа, на соломе уже никого не было.
Френсис исчез.
Гель оглянулся кругом, нигде не видно было ни единой души. Он подошел к экипажу: из него по-прежнему раздавалось ровное, спокойное дыхание.
- Она хоть, по крайней мере, еще здесь, - сказал Гель удивленному Антонию, - но Френсис исчез, чтобы, вероятно, исполнить какое-нибудь ее поручение; он притворялся только спящим, но, во всяком случае, он не мог уйти далеко, ведь я уходил только на минутку. Посторожи-ка здесь у экипажа, а я пойду поищу его.
Но не прошло и секунды, как Гель уже увидел Френсиса выходящим из-под навеса, где он только что побывал сам, и где лежал Румней.
- Это что такое? - крикнул Гель, схватив мальчика за руку и поднося горящий факел к его лицу.
Френсис стоял с широко раскрытыми глазами и только при окрике Геля вздрогнул и как бы пришел в себя.
- Что ты делал, негодяй? - спрашивал Гель, крепко сжимая его руку, - зачем тебе понадобилось отправляться туда, под навес, воспользовавшись минутой моего отсутствия? Ты, вероятно, отнес какое-нибудь послание от своей госпожи этому разбойнику Румнею? Сознавайся сейчас же, иначе тебе худо придется.
- Я не знаю, где я был и что я делал, сударь, - отвечал юноша спокойно, - я ведь лунатик и хожу по ночам, сам не зная где.
Гель внимательно взглянул Френсису прямо в глаза, тот совершенно спокойно выдержал его взгляд и затем по приказанию Геля так же спокойно улегся опять на свою солому.
Гель уселся на свое место и снова погрузился в глубокое раздумье, так что не заметил даже, как темная фигура, весьма похожая на Румнея, бродила вокруг спящих разбойников и отдавала им какое-то приказание; по-видимому, Румней был тоже лунатиком.
XV. Измена
- А вот и снег, который ты предсказывал нам, - сказал Мерриот, обращаясь к Антонию, когда наконец кавалькада опять тронулась в путь в третьем часу ночи.
- Да, еще и ветер порядочный, - весело заметил Румней таким тоном, что Гель подозрительно покосился на него.
Всадники завернулись плотнее в свои плащи, чтобы укрыться от падающих хлопьев снега, которого почти не было видно, так как только в начале их процессии Боттль держал в руках факел, да позади экипажа был привешен фонарь. Разбойники ехали молча, и изредка у них вырывались проклятия, относящиеся к погоде. На рассвете они проехали через большой город и, проехав еще три мили после него, остановились в довольно уединенной гостинице, чтобы позавтракать. Когда Мерриот открыл окно в экипаже, завешенное занавеской, чтобы защитить пассажиров от снега, и хотел подать в него на подносе принесенную еду, Анна высунула голову и сказала:
- Вместо еды позвольте мне лучше пройтись немного по дороге: у меня затекли ноги, так как я ведь целых два дня сижу безвыходно в этой колымаге.
- Нет, только полтора дня, а не два, - ответил ей Гель, - но, во всяком случае, вы, конечно, свободно можете прогуляться немного, пока мы здесь отдыхаем. Имейте только в виду, что снег так глубок, что покрывает почти всю ступню ноги.
- Мне это безразлично, хотя бы снег доходил даже до колена.
- Но если я выпущу вас погулять, дадите ли вы мне слово, что вернетесь обратно в экипаж, когда я попрошу вас об этом? - Гель чувствовал себя положительно не в состоянии применить опять грубую силу, как в первый раз.
- Да, конечно, ведь другого выхода у меня нет.
- И все время, пока вы будете гулять, я буду находиться по соседству с вами, а с другой стороны пойдет Френсис.
- Я ведь говорила вам, что выбирать мне не из чего, и другого выхода нет; я должна во всем повиноваться вам.
Гель предложил ей руку, чтобы помочь выбраться из экипажа, но она сама легко выпрыгнула из него и пошла по тому направлению, откуда они приехали. Гель подождал Френсиса и потом пошел рядом с ней, придерживая пажа за рукав. Кит Боттль в это время хлопотал о том, чтобы накормить и напоить хорошенько лошадей. Румней гулял взад и вперед по дороге, поглощенный всецело, казалось, кружкой эля, которую он держал в руках. Антоний взобрался на пригорок и оттуда смотрел вдаль, не покажутся ли Барнет и его люди.
Мерриот молча шагал рядом со своей прекрасной пленницей и невольно задумался о том, не рассказать ли ей теперь всю правду, чтобы она перестала относиться к нему с такой ненавистью: ведь она находилась теперь всецело в его власти и не могла причинить ни малейшего вреда сэру Валентину. Но поверит ли она ему? А если и поверит, разве не может случиться, что она как-нибудь случайно убежит от него в эти два дня? Осторожность предписывала Гелю хранить на этот счет молчание и не выдавать ей своей тайны. И поэтому он решил опять заговорить с ней о смерти ее брата и постараться как-нибудь иначе поколебать в ней уверенность у том, что именно он был убийцей.
- Клянусь вам, мисс Хезльхёрст, - сказал он робко, - что я не наносил вашему брату этой несчастной раны. Во всем этом кроется недоразумение, которое со временем выяснится.
К его удивлению, она не оттолкнула его резко, как он ожидал, но заговорила с ним спокойно и без раздражения, как бы стараясь, со своей стороны, выяснить многое, непонятное ей.
- Как можете вы утверждать? - заговорила она тихо. - Я узнала всю эту историю от слуг моего брата, которые присутствовали при вашем поединке.
- Но ведь согласитесь сами, что правосудие не нашло ничего особенного в этом поединке, иначе меня бы сейчас же арестовали во Флитвуде.
- Да ведь вы прекрасно знаете, что свидетелями этого поединка были только слуги моего брата и ваш слуга. Все они молчали, так как ваш слуга опасался подвести вас под наказание, а слуги моего брата потому, что… все равно почему, но, во всяком случае, они молчали обо всем, пока я не приехала домой.
- Но почему слуги вашего брата молчали, вы чего-то не договорили сейчас?
- Я могу вам сказать, это неважно. Дело в том, что слуги моего брата находились от вас дальше, чем ваш собственный слуга, и поэтому они видели вас недостаточно ясно, им даже показалось, что вы обнажили шпагу, чтобы защитить только свою жизнь, так как мой брат первый напал на вас. Да к тому же и брат мой тоже велел им молчать и не болтать о том, что они видели.
- Ведь это одно уже доказывает то, что ссору начал он, и, следовательно, зачинщиком и нападающим лицом был именно он сам.
- Что же из этого? Он не хотел прибегнуть к помощи правосудия, потому что плохо верил в его бескорыстие и справедливость, ведь он хорошо знал, что его здесь вообще все ненавидели по соседству. Вы это прекрасно знаете, сэр Валентин. Я смотрю на это дело несколько иначе. Мне все равно, кто первый начал ссору, вы пролили кровь моего брата, и этого для меня достаточно, чтобы я желала теперь, в свою очередь, чтобы пролилась ваша кровь.
- Но я же уверяю вас, что нисколько не виноват в пролитии крови вашего брата. Верьте мне, что не я убил его.
- Какая наглая ложь с вашей стороны! Ведь мои слуги своими глазами видели, как вы нанесли моему брату эту роковую для него рану. Неужели вы воображаете, что так легко можете ввести меня в заблуждение относительно того, кто истинный виновник смерти моего брата.
- Я говорю только, что во всем этом кроется крупное недоразумение, которое будет выяснено со временем, а пока обстоятельства не сложатся так, что я буду в состоянии доказать противное, вы, конечно, не перестанете меня считать убийцей вашего брата. Клянусь вам…
- Вы говорите о клятве? Вы еще смеете клясться? Вспомните, что было два дня тому назад в городе Клоуне в присутствии местного констебля.
Гель вздохнул и промолчал. Увлеченный разговором с нею, он не обратил внимания на то, что она старалась увести его как можно дальше от экипажа, который теперь как раз скрылся у них из виду за поворотом дороги.
- Во всяком случае, время докажет, что я был прав, - сказал он, - и также объяснит вам, почему я решился подвергнуть такую очаровательную особу, как вы, столь тяжелому для нее плену.
- Будем лучше надеяться на то, что время даст мне возможность отомстить за все зло, причиненное мне. Во всяком случае, я еще не потеряла всякую надежду добиться правосудия в этом мире.
- Я ничего не могу возразить вам на это, но надеюсь, что мне не придется прибегнуть к крайнему средству.
- К какому? - спросила она, останавливаясь и глядя ему прямо в глаза.
- Предположите, что вы, проезжая через какой-либо город, вздумали бы высунуться из экипажа и начали бы кричать и звать к себе на помощь.
- Что тогда?
- Тогда мне пришлось бы собственными руками завязать шелковым платком самый очаровательный ротик во всей Англии.
- Ну, раньше, чем вы успели бы это сделать, я бы уже созвала целое сборище вокруг экипажа. Будьте уверены, что нашлись бы тогда люди, которым вам пришлось бы давать ответ за ваше обращение со мной.
- Я сказал бы им немедленно, что вы - сумасшедшая, и вас поручили моему надзору.
- Новая ложь с вашей стороны - и только!
- Нет, это не была бы ложь. Разве это не сумасшествие, когда хорошенькая женщина ставит себе задачей погубить человека, не причинившего ей никакого вреда?
Она ничего не ответила на это, и они молча вернулись к экипажу. Румней стоял около него, отвернувшись и глядя вдаль в глубокой задумчивости. Он поднял голову при их приближении и быстро сел потом на свою лошадь; остальные разбойники последовали его примеру во главе с Боттлем. Мисс Хезльхёрст позволила Гелю помочь ей взобраться в колымагу. Френсис вошел в нее вслед за нею. Мерриот позвал Антония и тоже сел на лошадь.
Как только Антоний присоединился к остальному обществу, Гель подал знак Боттлю, что все готово к выступлению каравана. Лошади налегли на упряжь, тяжелая колымага медленно тронулась с места и проехала несколько шагов, но вдруг раздался треск, одно из задних колес свалилось, и весь экипаж грузно опустился на одну сторону.
Антоний быстро соскочил с лошади и освидетельствовал упавшее колесо. Он с первого же взгляда убедился в том, что ось была только что перед тем перепилена острой пилой.
Антоний многозначительно взглянул на Геля, тот в одну секунду сообразил, в чем дело, и ему ясно, как день, представилось теперь все, что было сделано тихонько за его спиной. Он вспомнил, как Анна не спускала глаз с капитана, вспомнил затем ночную прогулку пажа к Румнею, вспомнил и понял теперь, почему Анна захотела вдруг прогуляться и постаралась увлечь его подальше от экипажа, в то время как Антоний находился далеко на пригорке, а Боттль был занят лошадьми. Анна задумала все это очень умно, и Румней, по-видимому, в точности привел в исполнение все, что она приказала ему, Она решила, что самое лучшее испортить экипаж, этим она задержит Геля, и таким образом даст возможность Барнету догнать их. Она вовсе не желала спасаться одна с разбойником, так как, по-видимому, не особенно доверяла ему, она не хотела портить его лошадей или подкупать его людей, так как знала, что он может отплатить ей за то и за другое, и поэтому она решила прибегнуть к самой невинной хитрости, не рискуя сама положительно ничем.
Румней прекрасно играл свою роль и с самым невинным и удивленным видом смотрел на колесо, валявшееся в грязи среди дороги.
Теперь было только утро четвертого дня бегства Геля. Он мечтал о том, чтобы еще только этот день и следующий провести в мире со своим нежелательным союзником, и поэтому ему пришлось сдержать себя и сделать вид, что он приписывает все простой случайности.
- Какая жалость, что колесо сломалось! - проговорил он, многозначительно глядя на Антония и Кита Боттля. - Надеюсь, сударыня, что вы не пострадали от неожиданного толчка, когда экипаж свалился набок?
Гель, говоря это, внимательно смотрел ей прямо в глаза, но она ничего не ответила и продолжала молча сидеть в экипаже с Френсисом, и, по-видимому, действительно нисколько не пострадала от толчка, так как, конечно, ждала его с минуты на минуту.
- Какая досадная задержка! - воскликнул Румней с притворным сожалением.
- Да, ужасно досадно, - повторил Мерриот со вздохом, как бы очень огорченный этим неожиданным препятствием. Он нарочно хотел провести своих собеседников и заставить их думать, что он действительно ничего не подозревает о их злом умысле. Он прекрасно понимал, что Румней вовсе не расположен в данную минуту к открытой ссоре, так как они находились недалеко от города, и в его расчеты вовсе не входило слишком близкое знакомство с его обитателями. Он предпочел бы завести ссору и напасть на своего противника где-нибудь в уединенном месте, далеко от обитаемых жилищ.
Гель быстро сообразил, что ему делать теперь дальше, но из боязни, чтобы Румней не догадался о его намерениях и не помешал ему, он нагнулся к Антонию и шепотом отдал ему самые необходимые приказания.
Антоний, не говоря ни слова, быстро сел опять на свою лошадь, поехал к той гостинице, где они закусывали, и спросил что-то у человека, стоявшего в дверях.