- Я сама хотела бы на него напасть, но теперь не беру ни ружья, ни маски. В первые дни еще на что-то надеялась, но так и не застрелила ни одной рыбы. Вы умеете смотреть под водой? Может быть, нырнем?
Она перевернулась лицом вниз и тотчас ушла под воду, как лезвие ножа. Догнать ее он уже не мог. Однако катрана увидел. Полутораметровая рыбина лениво стояла на месте, черная, в шипах, с раскрытой пастью, словно ждала, что пловчиха сунет руку меж ее острых, в несколько рядов, зубов. Волошина прошла так низко над акулой, что заслонила ее от Чердынцева. Катран резко метнулся вправо и скрылся в холодной глубине.
Вынырнув, Чердынцев увидел, как Волошина уплывает к берегу. Он погнался было за нею, но она шла, словно торпеда. Он крикнул:
- Как же вас зовут?
Она, наверно, ждала этого вопроса, потому что вдруг перестала взмахивать руками и ответила:
- Тамара Константиновна! Я подожду вас у входа в парк…
Чердынцев усмехнулся. Вспомнил, что до женского пляжа дальше. Значит, она была уверена, что ее собеседнику захочется продолжить это знакомство?
И лениво раскинулся, снова. Но лежать почему-то больше не хотелось. Вздохнул, словно терял нечто невозвратное, а в то же время и радуясь чему-то, - уж не тому ли, что Волошина отметила его? - и медленно поплыл к берегу. Нет, он совсем не собирался стать похожим на нетерпеливого мальчика. Если ей хочется продолжить разговор, начатый в море, пусть она и подождет. А не он. Он действительно не так молод, чтобы думать, будто каждый случайный разговор или даже назначенное свидание могут что-нибудь означать…
Но из купальной кабинки вышел довольно торопливо. Посетовал, что костюм помят, - мог бы воспользоваться услугами нянечки, она уже сделала ему замечание за то, что "такой представительный мужчина, а об костюмчике не заботится…", - потом вспомнил, что неудобно заставлять ждать женщину, и оказался на условленном месте раньше. И только тут опять напустил на себя привычную сухость.
Впрочем, Тамара Константиновна подошла так быстро, словно стояла где-то рядом, в другой аллейке, и ждала, когда он появится. Она оживленно размахивала пляжной сумкой, но не такой громоздкой уродиной, похожей больше на чемодан, какими щеголяли другие женщины, а маленькой, плоской, как будто шла в театр. Однако о гриме она не забыла: ресницы были накрашены, глаза подведены и удлинены наискось к вискам. И Чердынцев удивился: эта недавняя мода ничуть не огрубляла ее лицо, как у многих женщин, а делала как бы тоньше, красивее, появилось в нем что-то тревожащее, зыбкое, как если бы на один негатив со снимком чисто русского лица наложили другой - со снимком лица японки. И Чердынцев, не очень-то любивший всяческие женские ухищрения в поисках красоты, невольно расширил изумленные глаза: так близко он Волошину никогда не видел, а скрыть свое удивление не сумел, чем, вероятно, и доставил ей удовольствие, хотя делать этого не собирался.
- Куда же мы направимся? - с оттенком веселого вызова спросила Волошина.
И Чердынцев подумал: она привыкла изъявлять свою волю. И уж, конечно, она собирается не в санаторий. Наверно, надо пригласить ее в ресторан…
Он невольно сравнил себя с нею. Впрочем, отчего же не пойти? Его темное, суховатое лицо здесь, на покое, отдохнуло и стало моложавее. Седые, коротко подстриженные волосы рядом с ее пышными, словно бы позолоченными солнцем, волосами тут никого не удивят. Да и костюм, светлый, тонкой шерсти, не так уж помят. В общем, он молодцом! И тут же перехватил оценивающий взгляд Волошиной: она, рассматривая его, кажется, тоже пришла к тому же убеждению и весело сказала:
- Не надо на меня сердиться, Александр Николаевич! Считайте, что я просто умыкнула вас. Так ведь говорят у вас на Памире об украденной невесте? Но я возвращу вас обществу не позже чем через час. А пока приглашаю в "Приморский". Сегодня я получила небольшой перевод из редакции - я ведь журналистка, а здесь, кроме вас, нет ни одного человека, которого хотелось бы угостить бокалом вина.
Так-то вот! - с усмешкой подумал Чердынцев. Одним махом она отстранила всех, с кем ты видел ее за эти две недели, выделила тебя, отрезала тебе все пути к отступлению: ты ведь мог сказать, что не взял с собой деньги! А у нее уже готовый довод: она журналистка, получила гонорар. Журналисты, как всем известно, простые ребята, да и на самом деде простые, немало повидал их Чердынцев во время войны, лезли хоть в пекло, лишь бы раздобыть, как они говорили, "материал", и к нему, командиру дивизионной разведки, льнули чуть ли не с обожанием: он-то всегда мог предоставить им этот самый "материал", пусть он и добыт кровью…
Он не успел ничего сказать, как Волошина мягко, но и решительно, взяла его под руку и действительно "умыкнула". Во всяком случае, возражений он не нашел.
Потом они сидели на террасе ресторана над морем и потягивали псоу, и вино оказалось отличным, и терраса была достаточно затенена, и с моря доносился веселый рокот, а Волошина неторопливо выспрашивала его о работе, о ледниках, горах, опасностях. Расспрашивать она умела, ничего не скажешь, как будто давным-давно подготовила эти вопросы для маленького интервью и теперь считывает их прямо с ладони, чтобы не напугать опрашиваемого шуршаньем блокнота. Он даже взглянул на ее ладонь, чистую, розовую и крепкую, какая только и может быть у пловчихи и гимнастки. И вопросы ее были совсем не глупы, а если она что-то и не могла понять сразу, то признавалась в этом с приятной откровенностью, и он шел ей на помощь. Одно только смущало его: она все допытывалась у Чердынцева, какова степень риска в его работе, как будто ей хотелось немедля сделать из него героя.
- Вот вы говорите, ледники безопасны для понимающего их природу человека, - спрашивала она, - но ведь когда-то и вы были незнающим? А ведь там холод, вечная сырость, б-р-р, терпеть не могу сырости, предпочитаю сухие пустыни! Как же вы овладевали этими знаниями? Ломали ноги, тонули в озерах, попадали под лавины?
- Старался по мере сил избегать таких приключений… - нехотя отговаривался Чердынцев.
- И удавалось? - лукаво щурясь, допытывалась она.
- Не всегда, - признался он.
- А зачем созданы эти гляциологические, - с усердием ученика выговорила она незнакомое слово, - станции? Ведь ледников в России не так уж много. Я помню ледник Федченко, знаю о нескольких кавказских ледниках, но они очень маленькие, читала еще что-то о памирских складах льда, но ведь главные системы находятся на Крайнем Севере или в Антарктике?
- Если ледник, на котором стоит наша станция, растопить, получится пресное озеро побольше Аральского моря, - с некоторой гордостью сказал он.
- И вы собираетесь это проделать? - она хлопнула розовыми ладошками от удовольствия. "Наконец-то нашла нечто героическое!" - подумал Чердынцев.
- Нет, но мы можем отрегулировать течение такой большой реки, как Фан. На Фане, надо сказать, стоят десятки кишлаков и городов. Воды этой реки обеспечивают третью часть всех хлопковых посевов Союза… - больше он не мог сдерживаться, она нашла-таки зацепку. Уже несколько лет Чердынцев носился со своей идеей - зарегулировать таяние фанских ледников. Тогда река имела бы точно подсчитанное течение. И если бы это удалось, тысячи дехкан благословили бы реку. А сейчас она была попеременно то матерью, то мачехой. В годы спокойного Солнца уровень ее был почти равномерным, но как только на Солнце появлялись пятна и возмущения, ледник начинал бурно таять, и тогда река вырывалась из русла, меняла течение, заливала посевы или покидала плодоносные земли и уходила в пустыни. И тысячи земледельцев были вынуждены бросать свои работы, чтобы возводить по берегам капризной реки огромные дамбы, насыпи, перекрывать прораны новых русел, спасая поля.
Чердынцев и не заметил, как начал рассказывать об этой своей идее - зарегулировании стока ледниковых вод, а потом неожиданно для себя нарисовал страшную картину наводнения в позапрошлом году, когда река Фан прорыла сразу два русла и ушла в пустыню по двум направлениям, чуть не погубив весь урожай республики и оставив без воды многие поселки и города. Пятьдесят тысяч землепашцев и много солдат сражались в те дни за "спокойную" воду. А сколько это стоило республике?
Волошина давно отставила бокал, уперла подбородок в кулачки и смотрела не отрываясь. Лицо ее побледнело, словно она воочию видела катящийся и ревущий вал воды. Чердынцев хорошо знал эту способность талантливого человека - увидеть рассказываемое, и ему даже стало жаль Волошину: при такой впечатлительности она ночью не сможет спать, будут мерещиться бешеные водяные валы, сбивающие дамбу вместе с людьми, тонущие стада овец, крики людей, а чуть дальше - сохнущие хлопковые поля, осыпающиеся цветы и листья в садах, плачущие женщины и старики (вся молодежь ушла в те дни к горам, чтобы вернуть реку в свое русло)…
- Вот как это бывает… - сказал он и оборвал рассказ.
Последовала долгая пауза. Он выпил свое вино и налил еще, а Волошина все вертела в руках длинноногий фужер, будто отогревала его в ладонях. А может, и в самом деле отогревала? Он слыхал, что на Западе пьют вино именно так, подогревая в ладонях. Впрочем, может быть, так пьют не вино, а коньяк. Но он несомненно не знал многого, что могла знать эта женщина. Вот она отставила бокал, взглянула прямо в его глаза своим твердым, спокойным взглядом, спросила:
- Но разве можно контролировать стихию?
И такое в глазах ее было твердое любопытство, что он не посмел промолчать или сослаться на то, что, мол, постороннему трудно понять. Она смотрела с такой же строгостью, как смотрели на него, косноязычного докладчика, академики, когда он впервые излагал свой план. Правда, тогда он читал по написанному, хотя всю жизнь страшился бумаг. Бумага, пусть и составленная по всем правилам, съедала его живые мысли. Но и сейчас говорить было не легче.
- Видите ли, можно отрегулировать таяние ледника. В сущности, для пригорных пустынь - это последние ресурсы воды. Если мы зачерним темным порошком некоторую площадь ледника, мы вызовем интенсивное таяние на этой площади, и водосток в реке увеличится…
- А вы - поспокойней и поподробнее! - попросила Волошина. - Представьте себе, что я не академик, даже не кандидат наук. Просто любознательный человек. Ведь не из севалки, - она с удовольствием произнесла это крестьянское слово, наверно, писала когда-нибудь о крестьянах, - вы будете сеять этот порошок? Не рукою же разбрасывать? Так как же?
- Ну, для этой цели есть самолеты, - смущенно произнес он. - А наша станция как раз исследует интенсивность таяния. Бывают годы, когда температура на наших высотах - у нас три тысячи триста метров над уровнем моря - поднимается так медленно, что ледник не столько тает, сколько растет. Но опытные участки, которые мы порой посыпаем именно из севалок, - подчеркнул он, - все равно дают повышенный уровень таяния. Значит, можно так рассчитать время, температуру воздуха, величину затемненных участков, что уровень воды в реке можно будет предугадать. Да и высокий уровень нужен только в определенное время года, когда идут усиленные поливы или, скажем, резко повышается температура в пустынях и оазисах и увеличивается расход воды. Все это можно учесть…
Он сам чувствовал, что говорит вяло, почти так же, как докладывал в Академии, когда на все его доводы последовал решительный отказ. То ли он не убедил слушателей, то ли и на самом деле средства были нужны на более важные дела, как, утешая его, сказал руководитель отдела Академии. И подумал: ничего себе поклонник! Вместо того чтобы восхищаться красотой своей собеседницы, выпаливать залпами комплименты, все время говорит о своей работе, которая вряд ли и понятна этой женщине. И внезапно умолк.
Волошина посмотрела на него с каким-то сожалением, допила свой бокал, вынула из сумочки десять рублей и попросила:
- Пригласите официанта…
Он сердито пододвинул ей деньги, сказал:
- Я, между прочим, получаю надбавку за работу на высокогорье…
- А с вашими учеными вы говорите таким же суконным языком? - спросила Волошина.
- При чем тут мои ученые? - рассердился он.
- Позвольте вам заметить, я не такая уж маленькая и знаю, как трудно пробивать самые простые идеи, если вы не заинтересуете власть имущих. Опыты вам запретили? Да?
- С чего вы взяли?
- А у вас интонация не победителя, а побежденного. И в утешение, как это полагается, вам дали путевку в этот шикарный санаторий. Решили, что вы вполне успокоитесь…
- Послушайте, Тамара Константиновна… - вскипел он.
- Я уже достаточно выслушала! - отрезала она. - И могу, не прибегая ни к картам, ни к гаданию, по линиям руки или почерку сказать: вы проиграли вашу битву! И если в эту игру не вмешаются посторонние силы, вы так и будете засевать вашим черным порошком из севалки по гектару в год, а то и того меньше. Сейчас у вас, как я поняла, есть помощники, а потом и они разочаруются. И останется у вас только грустное воспоминание о том, что вы были накануне успеха, но достичь его не смогли. И не будет никакого утешения, ибо к тому времени вы уже поймете, что ничего не достигли только по слабости собственного характера… - Взглянула на него с тем же сожалением, будто действительно увидела всю его судьбу, и тихо сказала: - Ну, что же, пойдемте обедать. Уж этого-то у вас никто не отнимет. Недаром же вам выдали бесплатную путевку в лучший санаторий…
- А вас послали наблюдать за мною? - рассердился он.
- Нет, я свободный охотник, - не очень понятно ответила Волошина и поднялась.
Торопливо расплатившись, он догнал ее уже на улице. В городе было душно, жарко, воздух словно загустел, да так оно и было, сейчас, наверно, не меньше шестидесяти процентов влаги. У них в пустынях в это время года взвешенной в воздухе воды едва ли наберется пять процентов, поэтому, следуя примеру местных жителей, Чердынцев спасался от жары, пряча голову под белой папахой да еще выпивал несметное количество пиал зеленого чая. Здесь он изнемогал от обволакивающего все тело пота.
Но Волошина шла свободно, легко, словно на нее и не действовал этот парной компресс. Она шла молча, опустив взгляд, словно считала шаги. А Чердынцев думал, что вот и закончился ее опыт - кролик оказался слабым. Сейчас она размышляет о том, что с этим кроликом сделать? Отпустить ли обратно в крольчатник или нанести ему смертельный укол? Он с усилием сказал:
- Очень жаль, что я разочаровал вас…
- Чем? - удивленно спросила она.
- Не гожусь в герои… - пробормотал он.
- А вы когда-нибудь интересовались, как люди становятся героями? - неожиданно спросила она. Чердынцев промолчал, и она сухо сообщила: - В большинстве случаев героев делают обстоятельства. Если бы не это, вряд ли бы мы могли отличить подлинного героя от самозванца. Ведь стоит карлику забраться на плечи великана, как он начинает хвалиться, будто он больше великана! Но не огорчайтесь, путь к славе никогда не был усыпан цветами! - и оборвала разговор. Чердынцев тоже не нашел слов, и до самого санатория они молчали.
И попрощалась Волошина с непонятным равнодушием, будто получила от него все необходимые для "интервью" сведения и был он ей теперь нелюбопытен, больше того, не нужен. Словно бы она целиком погрузилась в полученный ею "материал" и прикидывала только одно - как получше этот "материал" использовать. А Чердынцев с усмешкой подумал, что ничего путного Волошина из этого "материала" не извлечет. Но усмешка почему-то показалась ему самому горькой…
Обедать он пошел попозже, ужинать тоже, на танцплощадку не вышел, - одним словом, вел себя, как обиженный, хотя и не признавался в этом себе. Просто перебирал каждое ее слово и жест, как, лежа на пляже, перебирают камешки, и точно так же, как на пляже, драгоценных что-то не попадалось. Так, простая галька.
Вечером долго не мог уснуть. Встал, пошел к дежурной медсестре за снотворным.
Вестибюль был пуст и мрачен, только из двери дежурной выскальзывал свет, а вместе со светом вытекали голоса. Он услышал свою фамилию и невольно остановился.
Разговаривали Волошина и медсестра.
В о л о ш и н а. Ну и что же этот Чердынцев?
М е д с е с т р а. Тамара Константиновна, ох, Тамара Константиновна, вы же знаете, что я не имею права…
В о л о ш и н а. Я же у вас не спрашиваю, чем он болен. Да вы и сами знаете, что он здоров. Я сегодня поплыла за ним, так он меня уморил! Меня занимают чисто анкетные данные. Я же сказала, что пишу о нем статью.
М е д с е с т р а (хитровато). А вы бы у него и спросили…
В о л о ш и н а (напористо). Что же, я стану его будить? Мне хочется все сегодня же закончить. Вы мою прошлую статью читали, помните, я вам давала газету?
М е д с е с т р а. Очень-очень замечательно! Моральные темы вам очень-очень удаются! И эта учительница с ее безответной любовью… Написали бы обо мне, Тамара Константиновна?
В о л о ш и н а. А почему бы и нет? Он вас соблазнил, уехал домой к скучной и серой жене, а там мучается и казнится и боится признаться себе, что любит только вас…
М е д с е с т р а (с придыханием). Правильно! Боже мой, как все правильно!
В о л о ш и н а. Он читает эту статью, понимает, что это о нем, в нем пробуждается утерянное чувство, он швыряет газету жене, кричит: "Вот кого я люблю!" - и едет сюда. А уж тут о его трудоустройстве мы позаботимся. Какая у него специальность?
М е д с е с т р а. Автомеханик. Он мог бы работать и у нас в санатории. Так мы и мечтали, пока кто-то не написал его жене… Вот карта Чердынцева. Только уж вы, Тамара Константиновна, никому…
В о л о ш и н а. Что я, не знаю?
И верно, все знает! И знает, как достичь наибольшего успеха при наименьших затратах.
Чердынцев осторожно опустился на стоявшую у стены банкетку - боялся, что скрипнет под ногой рассохшийся паркет, - и слушал свою собственную анкету так, будто ему прорицали судьбу. Читала медсестра, Волошина, возможно, записывала. Конечно, для виду. Чтобы сестра поверила, будто ей и в самом деле нужны эти "данные".
- Чердынцев, Александр Николаевич. Кандидат физических наук. Подумать только, нет, вы прямо счастливица, Тамара Константиновна!
- Валя! - Это как ожог хлыста. Затем спокойно: - Я же сказала, что мне нужны эти данные для статьи.
- Да, да, Тамара Константиновна! - Этакий подхалимский голосишко. И потом вдруг, как запрещенный удар: - А мне показалось, когда вы такая сияющая пришли, что Александр Николаевич вам признался в чувстве. Я ведь видела много раз, как он на вас поглядывает. Правда, сам он к вам не навязывался…
- Ну, если бы я захотела…
О, неистребимое самомнение хорошенькой женщины! Ведь даже эта недалекая медсестра все поймет по одной твоей интонации! И Валя действительно сказала со всей мстительностью униженной подруги:
- А поплыть за ним? Я даже думала, что вы прикинетесь там утопающей…
- Такие мужчины не любят слабых женщин! - отрезала Волошина. - Что там дальше?
- Начальник гляциологической станции Академии наук на Памире. Адрес: кишлак Темирхан, Горный округ, станция АН. А что такое - гляциологическая станция?
- До сегодняшнего дня я и сама не знала. Изучают горные ледники.