Малышев взглянул на часы: четырнадцать сорок. Где он был в четырнадцать двадцать? Да, в столовой и мечтал о том, как хорошо было бы поехать в город, искупаться в "море", побродить по прохладному парку возле фонтанов… А в это время там уже выключали фонтаны, перекрывали плотины единственного водохранилища, которое еще может питать водой население города. Охрана водохранилища оттесняла пылких купальщиков от воды, снимала людей с лодок, моторок и яхт. Водохранилище становилось неприкосновенным, оно превращалось в государственный водный резерв…
Эти размышления едва ли заняли полминуты, да и шли они параллельно со словами команд и распоряжений, которые привычный мозг формулировал одно за другим. Малышев знал, что делать, и делал все необходимое.
Саперы бросились грузить взрывчатку и инструменты, шоферы разошлись по машинам, взвод обслуживания бежал к открытым настежь дверям складов, и Малышев, оглядевшись еще раз вокруг, - все ли пришло в действие? - пошел в штаб.
В штабе все напоминало боевую обстановку.
На столе лежали карты Фанского ущелья. Начальник штаба с помощью курвиметра подсчитывал расстояния от лагеря до места первого привала и длину второго броска - до кишлака Темирхан. Адъютант диктовал на машинку отрывки из описания шоссейной дороги на Темирхан, перечисляя труднопроходимые места. Малышев прислушался. ("Узость на 105 км. Завал на 109 км. Камень "Пронеси, господи" на 111 км. Резкий поворот юго-юго-запад-север-север-восток на площадке "Оглянись!" на 115 км размером четыре погонных метра…"). Сколько же все-таки этих узостей и поворотов? Полковник перелистывал поступившие телефонограммы и радиосообщения. Начальник службы обеспечения кричал кому-то в трубку телефона, что часть взрывчатки надо забросить вертолетами, что возможны задержки в пути колонны Малышева, что жители Темирхана все до одного решили выйти на рытье шурфов для прокладки обводного канала - их тоже следует обеспечить взрывчаткой… Увидев Малышева, он отстранил трубку от уха, спросил:
- Палатки взяли? Температура в Темирхане по ночам падает до плюс шести градусов.
- Взял! - коротко ответил Малышев. Об этом могли бы не напоминать, он прослужил в Туркестане пять лет, знает и пустыню и горы. Но начальник службы обеспечения только кивнул и снова принялся диктовать в трубку:
- Продукты для эвакуируемых и добровольцев, идущих на Темирхан из кишлаков, необходимо отправить второй колонной на машинах автотранса… Да, примерно около трех тысяч человек добровольцев. Так сказали в ЦК…
И Малышев словно увидел эти дивизии добровольцев. Как же велика опасность, если туда отправляются не только солдаты Малышева, но и три тысячи добровольцев!
Полковник подозвал капитана и передал ему копии радиограмм из Темирхана и с гляциологической станции. Адъютант уложил в папку свои опасные сведения о дороге.
Начальник штаба сунул в ту же папку карту ущелья со своими расчетами. Все встали, и полковник коротко сказал:
- За вашим батальоном пойдет колонна бульдозеров из тридцати машин. Ученые на заседании ЦК предложили построить обводный канал. Сейчас они вылетают в Темирхан и встретят вас на месте. Вам придется приступить к работам немедленно. Желаю успеха!
Он притянул Малышева к себе и вдруг обнял за плечи, потом отстранил, откозырял, и Малышев выбежал из штаба. Из широко раскрытых ворот выходила колонна автомашин. "Газик" капитана стоял у крыльца. Малышев взглянул на часы. Было 14.56. Что-то он еще не успел сделать? Что же?.. И вспомнил: Севостьянов! Этого солдата нельзя оставлять одного. Малышев подошел к своей машине, в которой уже сидели радист, замполит и ординарец, и сухо сказал ординарцу:
- Аверкин, вернитесь в свою роту, немедленно пошлите ко мне Севостьянова. Доложите лейтенанту Карцеву мое приказание.
Аверкин бегом ринулся к воротам, спросил что-то у часового, прыгнул на подножку первой проходившей машины, и та пошла по обочине, обгоняя уже выскочившие на шоссе грузовики. Малышев сказал:
- Поехали. Увидите Севостьянова - подберите.
Действительно, в конце первого километра пути, под карагачом, стоял Севостьянов, с некоторой опаской глядя на приближающийся командирский "газик".
3
Капитан Малышев, будучи в академии, хорошо усвоил курс проведения фортификационных работ, строительства укрепленных рубежей и защитных сооружений. Но ему в свои тридцать лет не приходилось еще участвовать в борьбе со стихией. В первое мгновение он даже подумал: не преувеличивают ли его начальники опасность? И хотя он вошел в ритм и роль "спасателя" немедленно, тут прежде всего сказалась воинская дисциплина. Но если бы у него было время порассуждать, возможно, он нашел бы многие действия преждевременными.
К чему, скажем, вызывать три тысячи добровольцев? Разве воинские подразделения не справятся с завалом на небольшой горной реке? Это в низовьях Фан становится настоящей рекой. А там, в горах? Небось маленькая горная речка, правда ревущая, но по камням ее переходят вброд. В других, лежащих ближе к лагерю речках Малышев и сам нередко ловил форелей, купался, хотя вода в них ледяная - они все вытекают из ледниковых морен, эти красивые бурливые речки. Перед тем как обуть резиновые сапоги - форель с берега не поймаешь, приходится лезть в воду! - не вредно намотать на ноги по две, а то и по три фланелевые портянки, а то ноги очень быстро начинают ныть.
Однако, захваченный чувством внезапной опасности, Малышев сделал все возможное, чтобы его батальон оказался на марше через каких-нибудь пятнадцать минут после объявления тревоги. И теперь он ехал на своем "газике" впереди колонны по ровной пригорной степи, кое-где переметенной песками из пустыни, пересекал зеленые поля, по которым струилась вода в поливных ровиках, выехал на берег Фана, широкого, полноводного в это время года, купался вместе с машиной в тени тутовника, карагачей, вновь выскакивал на освещенные участки дороги, где солнце начинало припекать через борта, через поднятый тент "газика", видел дехкан, мирабов, закрывавших или открывавших воду на хлопковых полях. Он даже и забыл, что со времени катастрофы прошло не больше часа, что он находится в полутораста километрах от того места, где люди уже живут под гнетом беды, а те дехкане, мимо которых он проезжает, ничего еще не знают о ней, и постепенно привычное ощущение служебной поездки оттеснило тревогу, которая нарушила привычный уклад его жизни. Он и на часы перестал взглядывать, как будто все пришло в норму.
Минуя замысловатый поворот предгорной дороги, он привычно оглядел колонну и увидел, что солдаты тоже успокоились. На многих машинах сняли брезентовые купола - в пути от встречного ветерка, от воды в реке и в поливных каналах стало прохладнее, и солдаты наслаждались этой прохладой. Когда машины скатывались с холма в низину и моторы переставали рычать, доносилась бойкая песня. Вот уже и рокот баяна послышался на одном повороте, - наверно, старшина Сенцов распорядился; у него в хозяйственном взводе лучший баянист части - солдат Алехин, и старшина никогда не упускает случая похвалиться талантом своего подчиненного. Ну что же, пусть - дорога дальняя, трудная, она будет еще трудней, пусть пока повеселятся ребята.
Горы надвинулись внезапно, как в грозу надвигаются тучи, и зажали в тиски и дорогу, и текущую рядом с ней реку. Только что человек видел полмира - во всяком случае, так кажется в степи, - и вдруг взор упирается в камень, и только в камень. Камень, нависающий над головой, камень слева, камень справа, все черно-серое, а впереди, когда камень отваливается в сторону, в узкой прорези, похожей на гигантский прицел, белая снеговая вершина, тотчас же прячущаяся за резким поворотом.
Зелень кустарника и деревьев тоже кружится перед глазами, подобно разорванным зеленым облакам, и кажется, что ты сидишь в самолете, который делает иммельман или валится через крыло, оттого все вокруг падает или взлетает и тошнота подкатывает к горлу.
Теперь Малышев смотрел только вперед, на расходящиеся и убегающие назад каменные коридоры, в которых лежала горная дорога, раскручивающаяся серпантином все вверх и вверх, как будто решила добраться до самого неба. И вдруг приказал шоферу остановить машину.
Что-то обеспокоило его, хотя дорога была еще вполне проходимой, пусть и нависали над ней одинаково везде называемые шоферами камни "Пронеси, господи!". Но не камни на этот раз привлекли внимание капитана. Он остановил машину и оглянулся, надеясь увидеть всю колонну на крутом и кривом подъеме. И вдруг понял: исчез все время сопровождавший их рев горной реки.
Внизу, в ущелье, было тихо. Так тихо, как никогда не бывает в горах, так тихо, как будто Малышев спит. А может быть, он и на самом деле спит, укачанный этими поворотами?
Он выскочил из машины и подошел к обрыву.
Внизу клубился легкий туман испарений, но грозного рокота воды не было. В теснину можно было спуститься, цепляясь за камни. Первая машина колонны со взводом минометчиков надвинулась сзади и затормозила, и, как только стих натужный рев мотора, снизу снова поднялась и заполнила все ущелье та же странная тишина. Малышев подождал, пока командир взвода Алиев спрыгнет со своей машины, и приказал:
- Алиев, возьмите Севостьянова и кого-нибудь из ваших солдат и спуститесь к реке…
Алиев, видно, тоже был поражен этой резкой тишиной. Вытащив из-под сиденья шофера нейлоновый шнур, он подождал Севостьянова, кликнул одного из минометчиков, и они втроем, привязавшись к шнуру, начали спуск.
До места, где начальник штаба установил для колонны первую стоянку, было уже недалеко, и Малышев разрешил шоферам подходивших машин короткий отдых. Солдаты выскакивали через борта, садились тут же на дороге, иные ложились, отдыхая и прислушиваясь к той самой тишине, что встревожила Малышева.
Шнур, привязанный к машине минометчиков, снова натянулся и задрожал: разведчики вылезали из ущелья.
Первым появился Севостьянов. В руках у него был какой-то белый мешок. Встав на обочине дороги, Севостьянов раскрыл мешок - это была его нательная рубашка, - и Малышев увидел трепещущую форель. Рубашка была набита до отказа.
- А рыба зачем? - сухо спросил Малышев.
Следом поднялись Алиев с солдатом. У обоих были такие же мешки. Севостьянов с обидой сказал:
- Если вы меня к себе взяли, должен я теперь о вас заботиться? А рыба царская.
Алиев, передав свой мешок солдату, по форме доложил:
- Река ушла вся. - И другим тоном сказал: - Столько этой рыбы пропадает! Бьется на камнях, пузырится в озерцах. Собрали, сколько могли. Не пропадать же добру. Там и так полно шакалов и воронья.
Все разошлись по машинам. Севостьянов, с его мокрым мешком на коленях, был смешон, но Малышева тронула его забота. Правда, капитан тут же забыл об этом. Им уже завладели другие мысли.
Значит, река действительно скатилась вся. Ему стало стыдно за свои недавние сомнения - не преувеличивают ли его начальники последствия так называемой катастрофы? Катастрофа действительно произошла!
В шестнадцать двадцать они достигли первого горного кишлака. Площадь была полна народу, как будто людей созвали на митинг. Но разговаривали все вполголоса, как в доме тяжелобольного, осторожно переходили от одной группы к другой, словно ждали утешения. Все это были старики. На вопрос Малышева, а где же молодежь, указали на восток - ушли на завал…
Малышев разрешил короткий привал - машины тоже нуждаются в отдыхе.
Возле машин с прицепом, на которых были погружены катер и понтоны, собрались несколько местных шоферов. Они шагами измеряли длину машины и прицепа и цыкали сквозь зубы: "Нет, не пройдет!" Малышев знал, что дальше дорога станет уже, но эти утверждения злили его. Он понимал, что колонне придется трудно, тем более ночью, но предпочел бы слова ободрения, ведь среди его шоферов были и совсем еще молодые. И обрадовался, когда старшина Сенцов громко сказал:
- А мы трусов в шоферах не держим. Они на "гражданке" остались!
Смущенные "знатоки" отошли от солдат. Колонна двинулась дальше.
Но через два километра машины уперлись в обрыв. Это и было то самое место, о котором судачили местные водители и которое было отмечено на карте Малышева особым знаком.
Здесь скала прижала дорогу к обрыву так, что осталась полоска не шире двух метров. А дальше следовал резкий поворот и спуск. Внизу - отвесный обрыв метров в триста. Машины с прицепами действительно не могли развернуться на этой узости.
Надо было расширить площадку.
Шоферы отодвинули машины назад. Саперы, вооружившись ломами и кирками, принялись долбить скалу. Больше десяти человек на площадке не умещалось. Малышев предложил сменяться через десять минут. В это время рация на его "газике" приняла вызов. Глядя, как медленно крошится неуступчивый камень, Малышев взял трубку.
Вызывал полковник Даренков. Он говорил из Темирхана: прилетел по приказанию командующего на его личном вертолете. Уточнив, где именно застряли машины Малышева, полковник приказал: действовать взрывчаткой, передать командование батальоном лейтенанту Карцеву и немедленно выехать в Темирхан. Там капитана Малышева ждут для обсуждения мер по ликвидации катастрофы.
Малышев вместе с Карцевым оглядели еще раз неприступную скалу. Саперы уже долбили ее, и неподатливый камень, с которым не могли справиться дорожные рабочие, начинал крошиться. Рухнул на дорогу первый крупный камень, и Малышев, решив, что тревожить скалу взрывом не следует - она и так висит на волоске из бороды аллаха, - посоветовал и дальше действовать ломами.
А сам заторопил шофера.
Глава четвертая
1
В восемнадцать двадцать Малышев остановил машину на площади кишлака у райкома партии.
Все мускулы ныли от непрерывной тряски, суставы будто ссохлись, того и гляди, затрещат на ходу. Из открытого окна райкома, высунувшись, приветственно помахал капитану полковник. Малышев привычно подтянулся и быстро зашагал.
Он лишь мельком оглядел кишлачную площадь. Она тоже была полна народу, все смотрели испуганно, разговаривали тихо, как и в том горном кишлаке, где батальон останавливался на привал.
Только под горой, в каменистом ложе бывшей реки, бездумно шумели ребята, вылавливая застрявшую в лужах и озерцах рыбу. Малышев вдохнул этот пахнущий тревогой воздух и зашагал по лестнице через две ступеньки.
В райкоме во всех комнатах толкались люди. И тут тоже все напоминало штабное помещение во время крупных маневров, когда собираются офицеры разных родов войск. И хотя военных было всего двое: полковник да капитан Малышев, штатские держались по-военному, и было понятно, что все они действительно повоевали на своем веку. И сейчас вступали в тяжелый бой, еще не зная, что он принесет - победу или поражение.
Невысокий, смуглолицый и от природы и от загара узбек представился Малышеву:
- Секретарь райкома Адылов. - И стал называть других присутствующих: - Секретарь Центрального Комитета партии Уразов - председатель правительственной комиссии. Заместитель министра промышленного строительства Рахимов. Помощник министра по гидротехнике Ованесов. Председатель местного колхоза Атабаев. Представителя военного округа вы знаете… - И принялся сам задавать вопросы: - Когда подойдут ваши люди и машины? Могут ли пробраться по дороге бульдозеры и экскаваторы? Нужно ли поставить на опасных участках группы дорожных рабочих?
Малышев коротко ответил, что его бойцы дорогу расширят, но для пропуска экскаваторов на некоторых поворотах придется еще провести подрывные работы, назвал опасные узости и по просьбе Адылова передал карту дороги со своими пометками председателю колхоза Атабаеву. Тот немедленно ушел собирать добровольцев-дорожников.
Адылов сказал:
- Слово председателю правительственной комиссии.
Уразов, широкоплечий, подтянутый, с узким сухим лицом, внимательно оглядев капитана, заговорил, словно только его и дожидался:
- Представитель военного округа полковник Даренков сообщил, что вас, капитан, рекомендует сам командующий округом как опытного и знающего офицера. Мы надеемся, что вы поможете нам справиться с бедой. Сейчас мы проведем первую разведку, как и положено перед началом сражения. А сражение, видимо, будет тяжелым…
Он нахмурился, глаза сузились, будто вглядывались во что-то далекое. Пауза оказалась неожиданно долгой, и Малышев почувствовал, что он и сам придерживает дыхание от тяжкого ощущения тревоги.
Но вот Уразов встал из-за стола, бросил отрывисто:
- Пошли, товарищи!
Все задвигались, заторопились из комнаты. Полковник Даренков задержал капитана.
- Ну, Малышев, ни пуха вам, ни пера! Командующий предложил именно вашу кандидатуру на совещании в ЦК. Не подведите!
Малышев неловко спросил:
- Но почему именно я?
- На столе у командующего я видел ваш рапорт о возведении противоселевых преград взрывами на выброс. Об этом он и сказал на совещании в ЦК.
Малышев смутился: не ожидал, что сложный проект поданный на республиканский конкурс по созданию противоселевого защитного пояса вокруг города, окажется поводом для его служебной характеристики и выдвижения. Но тут он глянул в окно, за которым, словно привалившаяся к земле туча, лежал осушивший реку завал, и у него сразу стало холодно на сердце. А что, если?..
Додумать он не успел. Полковник надел фуражку и тронул капитана за плечо.
Они догнали членов комиссии на берегу.
Уразова и Адылова окружили старики. Они говорили медленно, размеренно, часто упоминали аллаха, поглядывали на офицеров и на горожан, таких непривычных здесь. До сих пор считалось, что любой пробирающийся сюда путник всего лишь "слеза на реснице аллаха", но в то же время они смотрели на них с надеждой, думали: кто знает, может быть, новые времена принесли сюда новую веру? Ведь это же свои люди: Уразова они знали мало, но Адылов-то их корня, из старого рода Адыла Байсеитова, весь век пасшего чужих овец. А если уж Адылов так спокоен, значит, надеется, что эти приезжие сумеют "отворить путь воде".
Молодежь держалась в сторонке, только ребята из райкома комсомола рискнули приблизиться к старшим да подошли две учительницы, кишлачный врач, несколько человек из районных учреждений. Адылов познакомил офицеров с ними, коротко сказал:
- Все, что есть в кишлаке и у жителей кишлака, - ваше. Их руки, ум, сердце тоже ваши. Обращайтесь за помощью без стеснения.
- Школьники старших классов готовы приступить к работе! - сказала одна из учительниц, молоденькая девушка, одарив Малышева таким взглядом, словно он был Хизром - посланцем аллаха. Впрочем, скорее всего, она выражала общие надежды жителей кишлака.
Она протянула маленькую крепкую руку и, глядя прямо в глаза Малышеву, сказала:
- Фатима Атабаева, дочь председателя колхоза.
Вторая только смущенно назвалась:
- Розия Аннамурадова.
Члены комиссии спускались с обрывистого берега в русло исчезнувшей реки. Их сопровождали старики. Молодежь отстала, разбившись на группки: девушки отдельно, парни отдельно. Только учительницы пошли вместе с офицерами.
Валуны, обозначавшие русло реки, были еще сырые, темные, и тут пока сохранялась прохлада, но каменистые склоны ущелья мерцали от зноя, хотя солнце уже склонялось к закату.
Мрачная туча завала шевелилась, как живая, с нее все еще сыпались камни, ползла сланцевая глина, что-то глухо гудело в ней, как будто потревоженные камни пытались притереться один к другому.