Немедленно стало ясно, что "Боадицея" сможет в итоге занять положение на ветре и догнать вражеские корабли после долгого преследования по сходящимся курсам, даже несмотря на превосходные обводы "Эстри", но в этом случае ни "Оттер" ни "Стонч" не имели ни малейшего шанса угнаться за ней. А главное, более чем вероятным был бы подход подкреплений Гамелена, приведенных французским бригом, что стало бы фатальным для "Эфришен". Увы, но приходилось проявлять благоразумие, и "Боадицея" легла в дрейф у ободранного мрачного корпуса, неуправляемо раскачивавшегося на волнах. Над его палубой возвышался лишь кормовой флагшток, на котором все еще реял французский флаг.
"Боадицея" подошла ближе, на "Эфришен" выпалили две пушки подветренного борта, и французский флаг пополз вниз под радостные вопли недавних пленников, еще остававшихся на борту.
- Мистер Сеймур, - распорядился Джек, чувствуя спадающее напряжение и разливающуюся в душе умиротворенность, - будьте так добры, примите командование. Что за дьявольщина!?
Это относилось к дюжине матросов "Эфришен", прыгнувших с борта в море и направившихся вплавь к борту "Боадицеи". Сейчас они уже карабкались на борт фрегата, охваченные жуткой смесью из дикого энтузиазма, радости и ярости. Казалось, их головы покинуло всякое понятие о дисциплине, толпой кинулись они на квартердек, умоляя коммодора возобновить бой - они будут драться за него у его пушек, они будут счастливы служить капитану Обри, не то, что всяким меднолобым содомитам. Ведь они знают его, они знают, что от французов останется лишь их вонючий пердеж - и это будет славная расплата за все, что они сделали! Ведь ему взять эту парочку, что высморкаться! "Я знаю, вы сможете это, сэр!" - орал один из них с окровавленной повязкой на предплечье, - "я знаю, ведь я служил у вас на "Софи", когда вы отымели того дылду-испанца! Не говорите "нет", сэр!"
- Рад тебя видеть, Херолд, - ответил Джек. - И всем сердцем бы я желал ответить "да". Но ведь ты моряк, глянь на французов, на их курс. Три часа погони точно в кильватер, а к северу - пять французских фрегатов, которые готовы явиться за "Эфришен". Я вас понимаю, парни, но это не прокатит. Давайте-ка, принимайте буксир, и мы потащим вашу баржу в Сен-Поль на переоснастку. А уж после вы сами сможете отплатить французикам.
Гости проводили долгими взглядами "Эстри" и "Ифигению", затем раздался дружный разочарованный вздох, но, будучи моряками, они не нашли, что возразить.
- Как там капитан Корбетт? - обратился Джек к гостям. - Или французы забрали его к себе на борт?
Молчание. Затем ответ:
- Не знаем, сэр.
Он удивленно посмотрел на них. Перед ним был ряд замкнувшихся лиц, редкий мгновенный контакт от сердца к сердцу был потерян, он будто с размаху налетел на кирпичную стену немоты "нижней палубы", скрытной солидарности матросов перед лицом офицеров, которую он знал столь хорошо: часто глупая и ясно видимая, и, однако, непреодолимая. "Не знаю, сэр" - это был единственный ответ, которого бы ему удалось добиться.
Глава 9
"Боадицея" медленно тащила "Эфришен" к югу, проламываясь сквозь подросшие валы, катящиеся навстречу. "Эфришен" сейчас мало отличался по поведению от сырого бревна неимоверных размеров, он раскачивался и дергал буксир так, что мачты "Боадицеи" тяжко скрипели, будто жалуясь на непосильную ношу, а хриплый шепот Сеймура, сорвавшего напрочь голос, требовал от матросов "убрать этот парус, пока все не снесло, живее!" Затем корпус буксируемого судна опасно приближался к корме фрегата, чтоб в следующей момент, свалившись в ложбину между волн, разом вновь натянуть трос, так что он звеня вылетал из воды, роняя капли, готовый порваться от напряжения. Кроме того, "Эфришен" валяло с борта на борт, словно он отплясывал пьяную джигу - и все это добавляло еще риска и трудности в и так нелегкий труд судового хирурга.
Стивен находился на буксируемом судне, помогая бедному мистеру Коттону, старому калеке, который, едва оправившись от приступа дизентерии, оказался просто погребен под свалившимся на него с первых минут боя огромным количеством раненых. Даже сейчас, после того, как удручающе много их умерло, оставалось еще шестьдесят или семьдесят человек, лежащих тут и там на нижней палубе, но места было достаточно - сорок девять человек убили в бою, а пятьдесят французы забрали в плен.
Оставшиеся члены команды и аварийная партия с "Боадицеи", выматываясь до полусмерти, найтовили к сохранившимся от мачт пенькам запасные реи - и в результате после рассвета они смогли поставить три стакселя, словно вернувшие корабль к жизни. Рывки буксира, наконец, прекратились, да и раскачивался "Эфришен" теперь не больше, чем позволено по такой погоде хорошему судну.
- Что за облегчение! - воскликнул мистер Коттон, орудуя ампутационной пилой. - Мне уже показалось, что у меня вновь начинается морская болезнь, представляете! После стольких-то лет на плаву! Лигатуру, если позволите… А вы подвержены морской болезни, доктор Мэтьюрин?
- Выяснил это в Бискайском заливе.
- А, залив… - Коттон бросил ампутированную ногу в ведро, которое держал фельдшер, - то еще местечко… Можете его увести, - обратился он к товарищам пациента, которые держали его, а затем, глядя в серое, покрытое испариной лицо, сказал:
- Джон Бэйтс, все уже кончилось. Ты держался молодцом, а ногой своей заработал пенсию в Гринвиче, либо должность кока.
Серые губы разомкнулись и слабый голос поблагодарил мистера Коттона и спросил, можно ли ему забрать ногу, на счастье?
- Итак, со срочными случаями покончено, - провозгласил мистер Коттон, оглядываясь. Я бесконечно обязан вам, сэр. Бесконечно. И, мне хотелось бы предложить вам кое-что получше, чем чашка чая, но проклятые французы ободрали нас, как банда дикарей. К счастью, чай их не интересовал.
- Чашка чая была бы весьма кстати, - отозвался Стивен, и они отправились на корму, в опустевшую кают-компанию. - Кровавое вышло дельце, - резюмировал он.
- Я мало видел кровавее, - вздохнул Коттон. - И уж точно не видел, чтоб людские жизни тратились настолько впустую. Но капитан заплатил за это, хотя, что в том проку?
- Он был убит?
- Убит, или называйте как хотите. Как бы то ни было, он мертв. Его принесли вниз в самом начале - ему оторвало дистальную часть левой ступни. Я сделал, что мог, и он настоял, чтоб его снова вынесли наверх - он был храбрый человек при всех своих недостатках. Тут в него снова попали, но кто стрелял, я не знаю, не уверен я точно и в том, что его не выбросили за борт свои собственные матросы в сумятице ночного боя, но так или иначе - он исчез. Думаю, вам известны аналогичные случаи.
- Я, конечно же, слышал о подобном. А в этом конкретном случае я начал подозревать, что кончится все именно так уже довольно давно. "Плеточная" репутация капитана Корбетта была широко известна.
- Настолько широко, что команда, услышав о его назначении, подняла мятеж и отказалась выходить в море. Я был в это время в отлучке, а когда вернулся, с изумлением услышал, как специально присланные из Лондона офицеры убеждают матросов, что он не так страшен, как его малюют и уговаривают вернуться к своим обязанностям.
- И что же вас изумило, сэр?
- То что такая репутация не бывает незаслуженной. Он был именно таким, каким его малевали. Он порол матросов весь путь до экватора, он порол их на экваторе, он порол их всю дорогу от Кейптауна.
- Отклонюсь от темы: у вас не было почты для Кейптауна, почты для нас?
- Была. Мы везли ее на Родригес, но, как вы знаете, мы так туда и не попали - развернулись сразу же после встречи с "Эммой". Сожалею, но вся она досталась французам.
- Ну ладно. И, тем не менее, люди, как я понял, сражались с воодушевлением?
- С огромным воодушевлением. А все потому, что у них были неплохие офицеры. Которые старались даже не разговаривать с капитаном Корбеттом. Он обедал в кают-компании лишь однажды, а сам не пригласил их ни разу. И люди бы сражались еще лучше, если б их обучили обращению с пушками. Он ни разу не проводил учений - они же могли поцарапать его драгоценную палубу! А она должна была сверкать в любой момент! Нет, команда не имела ничего против офицеров, которые были, как я уже сказал, очень неплохи, и сражались до конца. Тулидж командовал кораблем после капитана и был ранен четыре раза, Фордер, второй лейтенант, получил пулю в легкие, Паркеру оторвало голову ядром. Хорошие офицеры. Один раз, уже за мысом Св. Роха, когда Корбетт раздавал направо и налево по пятьдесят плетей, они спросили меня, не могут ли они отстранить его от командования по медицинским показаниям, и я сказал, что нет. Позже я горько пожалел об этом, ибо, хотя капитан был здоров на берегу, в море он определенно помешался. От власти.
- Да, это опасное зелье. Но ведь некоторые успешно противостоят ему. Где источник их иммунитета?
- Кто знает? - усталый мистер Коттон не пожелал развивать тему. Однако усталость не сказалась на его вежливости, и, когда Стивен собрался уходить, он скзал:
- Вас просто Господь мне послал, доктор Мэтьюрин, не мог бы я в свою очередь быть вам полезен?
- Коль вы так добры, - ответил Стивен, - так уж вышло, что у меня на руках есть довольно редкий случай тяжелого перелома свода черепа, которым я планировал заняться завтра. Если вы будете в состоянии, я был бы весьма благодарен за вашу помощь. Мой молодой помощник не имеет опыта трепанаций, а мои руки не те, что раньше - в них уже нет вашей замечательной твердости.
- Я буду на месте, сэр, в любой назначенный вами час.
Мистер Коттон, старый корабельный хирург, был точен в своих словах и поступках. С первой из шести склянок, знаменующих начало дневной вахты, он взобрался на борт "Боадицеи" - с помощью одних только рук, парализованная нога его беспомощно болталась. На палубе он прислонил костыль, отсалютовал квартердеку, отстранил подошедшего младшего боцмана и поковылял на корму.
Все было готово: под растянутым тентом, сияющим под тропическим солнцем, стоял стул с прямой спинкой, дополнительно укрепленный клиньями, на нем сидел пациент Колли, свинцово-серый, с затрудненным дыханием и так плотно привязанный своими товарищами, что неподвижностью он мог поспорить с носовой фигурой фрегата. Палуба и марсы были полны народу, многие делали вид, что чем-то заняты - неудивительно, ибо старые сослуживцы доктора и коммодора по "Софи" успели рассказать новым товарищам, как во втором году доктор отпилил верхушку черепа их канониру, вынул оттуда мозг и вложил его обратно в правильном положении, а потом закрыл дырку серебряной крышкой, да так, что при сходе на берег тот был лучше прежнего. И теперь, конечно, никто не хотел пропустить интересного и поучительного зрелища, а со стороны бака долетал стук молотка оружейника, расплющивающего трехшиллинговую монету в широкий и плоский блин.
- Я сказал ему, чтобы он подождал наших указаний насчет нужной формы, - обратился к гостю Стивен, - но он уже заточил и закалил мой самый большой трепанатор.
Стивен вынул зловеще поблескивающую круглую пилу из ее гнезда, и предложил доктору Коттону, если тот желает, сделать первый надрез. Профессиональная вежливость, вежливые настояния и отказы, вызвали нетерпение аудитории, и одновременно удовлетворили самых мрачных из пророков с нижней палубы. Бритый скальп пациента уже был разрезан от уха до уха и свисал на его небритую мертвенно-бледную физиономию, а доктора, склонившись над освежеванным разбитым черепом, переговаривались на латыни.
- Как только они начинают болтать по-иностранному, - заметил Джон Харрис, баковый из вахты правого борта, - значит, они застряли и все, каюк, говоря по-человечески.
- Ни черта ты в жизни не видел, Джон Харрис, - отозвался Девис, один из старых матросов с "Софи". - Наш доктор просто вежливость выказывает этому одноногому. Вот подожди, увидишь, как он начнет орудовать своим коловоротом.
- Какая интересная патология кости, лобный шов не сросшийся, - заметил мистер Коттон. - Никогда не видел ничего подобного, и чрезвычайно вам благодарен. Но ведь это ставит нас перед сложной ситуацией, перед дилеммой, можно сказать.
- Решение, как мне кажется, заключается в том, что надо перфорировать кость дважды. И тут сила и устойчивость вашей левой руки будут неоценимы. Если вы поддержите теменной край здесь, пока я буду делать мой первый разрез вот тут, а потом мы сменим руки - это вполне реальная возможность убрать потом все одним куском.
Сохраняя вид непогрешимого авторитета и олимпийское спокойствие, мистеру Коттону следовало бы лишь сжать губы и кивнуть головой - но он пробормотал: "Помоги нам Господь", и ввел в рану свой плоский зонд. Стивен подвернул манжеты, хлопнул в ладоши, подождал прохода очередной волны - и провел первую намечающую борозду. Опилки белой костной ткани посыпались из-под зубьев, а Кэрол смахивал их на палубу. Зрелище захватило молчащую команду, гардемарины, забытые своими офицерами вцепились в матросов, вытягивая шеи. Но по мере того, как сталь вгрызалась в живую кость, все больше людей бледнели и отводили взор на верхние части такелажа, даже Джек, которому такое зрелище было не в диковинку, отвел глаза и разглядывал белое пятнышко вдали - уходящих "Эстри" и "Ифигению".
Он слышал, как Стивен выкликает измерения оружейнику, одновременно начиная второй распил, но в это время движение вдалеке отвлекло его внимание полностью. Оба французских корабля повернули - неужели они решились на бой? Он прижал окуляр трубы к глазнице, увидел, как они склоняются вправо, к ветру, и с улыбкой сложил трубу. По тому, как суматошно перекладывались паруса, было очевидно, что они просто вышли из ветра, как это уже происходило с ними пять раз с восхода солнца. Хоть они и были на ветре от его кораблей - им и в голову не пришло атаковать его и искалеченный "Эфришен", а сейчас, если он не ошибался, это уже вряд ли было для них возможно, ибо горы Реюньона уже виднелись слева по носу, а ветер заходил на два румба к берегу. Да, "Эфришен" по прежнему был беззубой развалиной, а "Стонч" и "Оттер" в драке могли лишь слегка ущипнуть, но даже и при этом… Он громко рассмеялся вслух как раз в тот момент, когда мистер Коттон воскликнул: "О, прекрасно. О, просто великолепная работа, сэр!"
Стивен поднял целый кусок черепа и держал его, разглядывая его внутреннюю поверхность с видом скромного триумфатора - а в это время публика с ужасом уставилась в разверстую дыру, в которой мистер Коттон вылавливал осколки щипцами из китового уса. Когда он ухватил и вытащил длинную иззубренную щепку на свет божий, раздался жуткий голос, тонкий, косноязычный, как с перепою, медленно выговаривающий слова, но тем не менее узнаваемый - голос самого Колли. Он звучал из-под свисающего скальпа: "Джо, передай мне этот долбанный бушлат, Джо." В этот момент аудитория начала быстро уменьшаться, а вид у многих оставшихся стал ничуть не лучше, чем у самого Колли. Однако, они ожили, когда врач наложил на дыру серебряную крышку, закрепил ее, вернул скальп пациента на положенное ему место и наложил шов. Затем Стивен ополоснул руки в ведерке и приказал унести пациента вниз - по кораблю прокатился восхищенный гул, а Джек, выступив вперед, произнес:
- Кажется, я могу поздравить вас с отличным выполнением весьма тонкого маневра, джентльмены?
Доктора сдержанно ответили, что не сделали ничего особенного - любой знающий хирург сделал бы не хуже, и, в любом случае, добавили они с чистосердечием, которое бы повергло в шок бедного Колли, поздравлять еще не с чем, пока не разрешится кризис. Пока пациент не переживет кризис, говорить об успехе рано - а смерть может вызвать великое множество факторов.
- Я очень надеюсь, что он выживет, - Джек, не отрываясь, смотрел на удаляющихся врагов. - Колли - отличный моряк, надежный, с твердой рукой. С орудием своим управлялся - дай Бог каждому. И детишек у него полно, помнится.
Все это было абсолютной правдой: Том Колли, будучи в здравом уме, был ценным, хотя и драчливым, членом своего подразделения. Он сроднился с морем, мог легко управляться и с парусами и со штурвалом, а смотреть, как он танцует джигу, было одно удовольствие, так что корабль без него был бы уже не тот.
Но не только в этом была причина заинтересованности Джека - за перечисленными вполне осязаемыми факторами скрывались другие, которые доброжелательный наблюдатель назвал бы мистицизмом, а менее распложенный - диким суеверием. Джек бы ни за что никому не признался, но в душе он связывал выздоровление несчастного моряка с грядущим успехом всей своей кампании, и, судя по поведению "Эстри" и "Ифигении", Колли шел на поправку. Интересно, если бы широкий вымпел Гамелена развевался над "Эстри", а не над "Венус" - было бы поведение французов более решительным? Рискнули бы эти два фрегата броситься в бой, чтоб лишить его последних надежд - чего бы это им не стоило? Из того, что он узнал о французском коммодоре - сомнительно.
- Впечатляющий документ, - изрек губернатор Фаркьюхар, возвращая копию буллы Пия VII об отлучении Бонапарта, до сих пор необнародованную, но вполне действительную, подтвержденную епископской печатью. - Хотя некоторые выражения не вполне цицероновские, это одно из внушительнейших проклятий, какие я когда либо видел. Будь я католиком, мне бы было крайне неуютно оказаться рядом с проклятым. С епископом, полагаю, проблем не возникло?
Стивен улыбнулся, а Фаркьюхар продолжил:
- Ох уж эта ваша скрупулезность! В министерстве, полагаю, эта вещь бы очень пригодилась. Сделаем еще копию?
- Пусть министерство вас не заботит, дорогой сэр - отозвался Стивен. - Они отлично осведомлены о существовании этого документа - этот "секрет" давно не секрет. Но, как бы то ни было, мне нельзя раскрывать свой источник информации, и я обещал, что на Маврикии это увидят не более трех человек, а затем текст будет предан огню.
Стивен сложил полный проклятий лист и сунул его за пазуху. Фаркьюхар проводил его тоскливым взглядом, но лишь протянул:
- Ну-у, коль вы обещали… - после чего оба уставились на валяющиеся гранки, на которых были записаны темы для обсуждения.
Те, что касались Стивена, уже все были вычеркнуты, оставалась одна из списка Фаркьюхара, но, казалось, он не собирается ее поднимать. Он помолчал, рассмеялся и спросил:
- Форма, в которой я записал этот вопрос вряд ли является подходящей. Вы, пожалуй, могли бы счесть ее оскорбительной. Я записал, просто для себя, попросить у вас (это вас ни к чему не обязывает, поверьте, ибо это не официальное объяснение, ну, вы понимаете…) объяснений по поводу гиперактивного оптимизма Коммодора. Он ведет себя так, словно все наши планы по завоеванию Маврикия остаются в силе, несмотря на кошмарную неудачу у Иль Де Ла Пас. Он не то убедил, не то заразил Китинга, и они оба мечутся по острову день и ночь, воплощая план и наплевав на очевидные обстоятельства. Я, конечно, своей властью поддерживаю их (едва ли я мог бы действовать иначе, особенно сейчас, когда он явился в облике героя-Громовержца). Он тут вбежал в мою комнату с криком: "Братец Фаркъюхар, будь так добр, сруби все самые высокие деревья на острове, и прикажи всем плотникам работать на верфи. "Эфришен" должен быть с мачтами к закату вторника, не позднее!" - и убежал. Я, конечно, повиновался с трепетом, но когда я вспоминаю, что французы имеют семь фрегатов на наш один целый и одну жалкую развалину, и сколько орудий с их стороны приходится на одну нашу пушку - я просто немею.