Много лет прошло с тех пор, как еще старшим гардемарином Джек был здесь последний раз на "Резолюшн", но как же хорошо он все помнил! Стало больше гражданских строений в поселке у начала бухты, но все остальное оставалось без изменений - ритмичный неумолкающий шум прибоя, горы, шлюпки с кораблей, снующие туда-сюда, госпиталь, казармы, арсенал. Такое ощущение, что вот сейчас он встретит самого себя - долговязого мальчишку, возвращающегося на "Резолюшн" с пойманной под скалами макрелью! Переполненный воспоминаниями, Джек чувствовал радостное возбуждение, и в то же время, в душе его роились смутные предчувствия чего-то неприятного.
- Эй, на шлюпке! Назовите себя! - окликнули в рупор с "Рэйсонейбла".
- "Боадицея", - отозвался рулевой.
- Подгребайте, - уже тише донеслось в ответ.
Гичка мягко стукнулась в высокий борт флагмана, юнга сбросил им алый фалреп, послышалась команда боцмана, и Джек поднялся на палубу. Сняв в знак приветствия свою шляпу с кокардой, он испытал настоящий шок, узнав в высоком, сутулом, седом человеке, отвечающем на его приветствие, самого адмирала Берти, которого он последний раз видел в Порт-Оф-Спэйне гибким, живым, охочим до женщин капитаном "Ринауна". И немедленно какая-то часть его собственного разума отозвалась: "Возможно, ты и сам уже не слишком молод, Джек Обри".
- Ну наконец-то, Обри, - воскликнул адмирал, пожимая капитану руку. - Очень рад вас видеть. Вы ведь знаете капитана Элайота?
- Да, сэр, мы ходили вместе на "Леандре" в девяносто восьмом. Как ваши дела, сэр?
Не успел Элайот ответить на вопрос хоть чем-то, кроме дружеской улыбки, появившейся у него на лице сразу, как только над планширем показалась физиономия Джека, как адмирал взял быка за рога:
- Смею предположить, что эти бумаги для меня? Пойдемте, взглянем на них в каюте.
В адмиральской каюте их встретили великолепие и роскошь: ковры и портрет миссис Берти, симпатичной пухлой дамы.
- Ну, - произнес адмирал, сражаясь с внешней оберткой пакета - вояж у вас вышел довольно утомительный. А как с уловом? Вас ведь, помню, звали "Счастливчик Обри" на Средиземном… Черт бы подрал эти конверты!
- Ни одного паруса на горизонте за весь поход, сэр. Но, нам посчастливилось урвать клочок возле Селваженс - вернули старую "Гиену".
- Вот как? В самом деле? Отлично, я душевно рад.
Бумаги, наконец, появились на свет, и адмирал начал их бегло просматривать. Затем заметил:
- Да. Я так и предполагал. Надо немедленно захватить их к губернатору. Да, у вас ведь политическая шишка на борту? Мистер Фаркъюхар? Его следует тоже позвать. Пошлю за ним свой катер в знак внимания: с этими политиканами надо держать ухо востро! А вам советую послать за теплой одеждой - тут до Кейптауна 20 миль, и придется ехать верхом. Губернатор ничего не имеет против нанковых брюк и теплых курток, уверяю.
Адмирал отдал приказания, и послал за бутылкой вина.
- Настоящий "Диамант" первого года, Обри! - сказал он, вновь усаживаясь. - Слишком, пожалуй, роскошно для молодежи, вроде вас, но вы вернули старую "Гиену" - а я был на ней гардемарином! Да! - его водянистые голубые глаза будто вглядывались в прошлое через сорок пять прошедших лет. - Это было как раз перед изобретением карронад.
Вернувшись к настоящему, он выпил свой бокал, и продолжил:
- Верю, что ваша удача все еще с вами, Обри. Она вам здесь понадобится. Допивайте, и нам еще пилить через эти чертовы горы. Скачка по пыли, пыль всюду, всегда - дождь или солнце. Загони сюда хоть целое племя подметальщиков! Как я надеялся, что нам не придется ехать! Кабы не чертова политика, мне бы выпихнуть вас в море, как только вы заполните бочки водой. Ситуация куда хуже, чем была к вашему отплытию из Англии, куда хуже, чем когда писались эти приказы. Французы поймали еще двух "компанейцев", с этой стороны пролива Десятого Градуса. "Европа" и "Стритэм", шли в метрополию. Так что влетело это в изрядную копеечку.
- Господи, сэр, до чего ж паршиво! - воскликнул Джек.
- Так и есть. А будет еще хуже, если мы не повернем дела в свою пользу. И браться за это надо поэнергичнее. Это то, что мы должны сделать, и это вполне выполнимо. О да, это выполнимо, если проявить достаточно инициативы… и, пожалуй, нужно добавить хорошего везения. Хоть удача и не любит, когда о ней толкуют вслух.
Адмирал постучал по дереву, помолчал и продолжил:
- Слушайте, Обри, пока ваш Фаркъюхар не поднялся на борт, пока мы не запутались в политическом словоблудии, я опишу вам положение дел ясно, как только смогу. На Маврикий и Реюньон базируются четыре французских фрегата, вдобавок к тем силам, что находились там весь последний год. Они могут использовать Порт-Луи или Сюд-Эст на Маврикии и Сен-Поль на Реюньоне, и по отдельности или парами они могут достигать Никобарских островов и все, что южнее - весь Индийский океан. Мы не можем ловить их там, и мы не в состоянии конвоировать всю восточную торговлю - у нас просто нет такого количества кораблей. И плотно блокировать их навсегда вы тоже не сможете. Итак, вы должны либо разнести их в клочья в их собственных водах, либо неизбежно встает необходимость захватить их базы. Сейчас это уже у всех на уме, мы отбили Родригес и поставили там гарнизон: часть 56-го полка и бомбейских сипаев. В первую очередь, чтобы вы могли там набирать воду, а во вторую, чтоб разместить там ожидаемые из Индии подкрепления. Сейчас там только около четырехсот человек, но мы рассчитываем на большее в следующем году, вопрос лишь в транспортах. Вы знаете Родригес?
- Да, сэр. Но, однако, я не высаживался там.
Родригес, одинокий и не слишком плодородный клочок земли в океане, 350 миль к востоку от Маврикия. Джек видел его с мачты своего любимого фрегата "Сюрприз".
- Ну, в конце-концов, вода у вас будет. Что до кораблей, у вас есть "Боадицея", у вас будет "Сириус" с прекрасным капитаном, на которого можно положиться, я о мистере Пиме. Надежный как часы. "Нереида", всего лишь двенадцатифунтовки, и лет ей уже немало, но Корбетт содержит ее в образцовом порядке, хоть он и изрядный грубиян. Весьма полезным может быть "Оттер", ходкий 18-ти пушечный шлюп, также в отличном состоянии. Командует лорд Клонферт, он должен быть тут со дня на день. Ну, и я позволю вам использовать "Рэйсонейбл", кроме сезона ураганов, конечно - сильного шторма ему не выдержать. Он, конечно, уже не тот, что был в дни моей юности, но его кренговали несколько недель назад, и ход у него приличный. Чем не пара "Канониру" - он еще старше! И, черт возьми, вид у него вполне солидный. Ну, и, предположительно, со временем к вам смогут присоединиться "Мэджисьен" с Суматры и "Виктор" - еще один шлюп. Но, полагаю, даже и без них, если "Рэйсонейбл" нейтрализует "Канонира", три прекрасно управлямых фрегата и шлюп не уступят четырем французам.
- Конечно нет, сэр! - поспешил заверить Джек. Адмирал говорил о его вымпеле, как о деле решенном.
- Никто не делает вид, что это легкая задача. Французы: "Венус", "Манш", "Кэролайн" (это он взял этих двух ост-индийцев) и "Беллона" - все новые сорокапушечные фрегаты. Из остальных я уже поминал "Канонира" - он все еще несет свои 50 орудий, наш захваченный бриг "Грапплер", несколько авизо и еще какая-то мелочь. И, Обри, я вас предупреждаю: если вы поднимете свой вымпел, капитана вам в подчинение я не дам. Если вы временно перейдете на "Рэйсонейбл", Элайот заменит вас на "Боадицее".
Джек кивнул. Он и не ожидал другого - вряд ли на удаленной станции имелись лишние пост-капитаны. Ну и к тому же, если коммодор имел капитана в непосредственном подчинении, он мог претендовать на адмиральскую третью часть призовых денег.
- Позвольте спросить, не имеете ли вы сведений о сухопутных силах французов на островах?
- Есть, но хотелось бы, чтобы они были более точными. На Маврикии у генерала Декэна лучшая часть гарнизона состоит из двух регулярных полков, плюс милицейские части примерно в 10 тысяч штыков. О Реюньоне информация куда более скудная, но, кажется, у генерала Десбрюслиса примерно то же самое. Да уж, крепкий вам достался орешек, но разгрызть его необходимо, и как можно раньше. Вам надо наносить быстрый удар концентрированными силами, пока их части разбросаны по всему острову. В двух словах: прийти и победить. Правительство будет в том еще состоянии, когда весть о захвате "Стритема" достигнет Англии, и в этой ситуации важен быстрый результат. Я не упоминаю о государственных интересах, это само собой, сейчас я говорю с чисто личной точки зрения: здесь в случае успеха вполне реально получить рыцарство, а может, и баронетство. Ну а если провалить задание - берег и половинное жалование до конца дней ваших.
Вбежал гардемарин:
- Вызывают капитана, сэр. И не хотите ли вы поприветствовать лично джентльмена с катера?
- Несомненно, - кивнул адмирал. - А что до флага…
Он выдержал паузу, задумчиво глядя на портрет жены.
- Вам не хотелось бы баронетства, Обри? Я вот точно знаю, что хочу. Миссис Берти давно жаждет утереть нос сестре.
Квартал частной застройки Саймонстауна, хоть и был по размеру меньше деревушки, количеством пивных, винных лавок и других злачных мест мог бы конкурировать с небольшим городом. В полумрак одного из таких мест вошел Стивен Мэтьюрин с букетом орхидей. Его мучила жажда, он был усталым, и с головы до ног покрывала его африканская пыль, но, тем не менее, он был счастлив. Свои первые полдня на берегу доктор потратил на прогулку в горы, покрытые незнакомой растительностью и населенные обилием замечательных птиц, некоторых он сумел распознать по описаниям. Также доктор обнаружил три четверти самки пятнистой гиены. Недостающую часть, в том числе морду с задумчивым выражением, он обнаружил в некотором отдалении, пожираемую своим старым знакомым - бородачом-ягнятником. Приятное сочетание прошлого и настоящего, либо двух удаленных частей света.
Он заказал вина и воды, смешал их в лучшей для утоления жажды пропорции, затем поставил орхидеи в кувшин с водой. Пил он долго, пока не почувствовал, что снова потеет. Кроме хозяина и трех симпатичных малайских девушек за барной стойкой, в полутемной комнате было только два человека: большого роста офицер в незнакомой форме, дородный и мрачный, с огромными бакенбардами, делавшими его похожим на меланхоличного медведя; и его гораздо более мелкий, неприметный компаньон, в одной рубашке и с расстегнутыми у колен бриджами. Грустный офицер говорил на беглом, но несколько странном английском, игнорируя артикли; грубый, раздражающий акцент его спутника выдавал уроженца Ольстера. Они обсуждали таинство Евхаристии, но Стивен уловил тему разговора лишь когда они почти хором выкрикнули: "Не Папа, только не Папа!" - грустный офицер, при этом, глубочайшим басом. Малайские девушки вежливо повторили из-за стойки: "Не Папа", - и, видимо восприняв это, как сигнал, принесли свечи и расставили их по комнате. Колеблющийся свет лег на орхидеи Стивена и на содержимое его носового платка - четырнадцать интересных жуков, собранных для его друга, сэра Джозефа Блэйна, в прошлом руководителя военно-морской разведки. Стивен как раз рассматривал одного из них - бупестриду, когда чья-то тень легла на стол. Подняв глаза, Стивен обнаружил меланхоличного медведя, который мягко покачивался.
- Лейтенант флота Его Императорского Величества Головнин, командир шлюпа "Диана", - отрекомендовался он, щелкнув каблуками.
Стивен поднялся, поклонился и произнес:
- Мэтьюрин, хирург фрегата Его Величества "Боадицея". Прошу вас, садитесь.
- Душевный ты парень…, - заключил Головнин, кивнув на орхидеи, - вот и я тоже… Где ты их взял, эти цветы?
- В горах.
Головнин вздохнул, затем выудил из кармана маленький огурчик и с хрустом начал его жевать. Он ничего не ответил на предложение Стивена выпить вина, но после долгой паузы спросил:
- Как они, эти цветы, называются?
- Диса грандифлора, - ответил Стивен, после чего воцарилось долгое молчание. Нарушил его ольстерец, которому наскучило пить в одиночестве. Он подошел, захватив свою бутылку, и безо всяких церемоний водрузил ее на стол Стивена.
- Я Мак-Адам, с "Оттера", бросил он, присаживаясь. - Я вас видел в госпитале этим утром.
Теперь, в свете свечи, Стивен узнал его. Не заметив его этим утром, он, тем не менее, знал его много лет: Вильям Мак-Адам, врачеватель безумных, с весьма солидной репутацией в Белфасте, покинувший Ирландию после банкротства его частного приюта. Стивен слышал его лекции и прочитал его книгу об истерии с большим одобрением.
- Долго он не продержится, - заключил Мак-Адам, глядя на плачущего над орхидеями Головнина.
"Как и вы, коллега", - подумал Стивен, глядя на бледное лицо и красные глаза собеседника.
- Не желаете ли чуток выпить? - обратился к нему Мак-Адам.
- Благодарю, сэр. Думаю, мне следует ограничиться своим "негусом". Но скажите, что это у вас в бутылке?
- Ох! Это здешний бренди. Тошнотворное пойло, я его пью исключительно в экспериментальных целях. Он, - дрожащий палец указал на Головнина, - пьет его от ностальгии, как заменитель его родной водки. А я составляю ему компанию.
- Но вы упоминали эксперимент?
- Да. Стробениус и другие утверждают, что человек, мертвецки упившийся зернового спирта, падает назад, а от винного он должен падать вперед. Если это правда, это говорит нам нечто о природе двигательных центров, если вам понятно это выражение. Этот джентльмен - мой экспериментальный объект. Но как здорово он держится! Это наша третья бутылка, а он пьет стакан за стаканом вместе со мной.
- Восхищаюсь вашей преданностью науке, сэр!
- Я ломаного фартинга не дам за науку. Искусство - все! Медицина - это искусство, или это пустое место. Медицина разума, я имею в виду. Что такое ваша физическая медицина? Слабительное, да ртуть, да хинная корка. Ну и еще ваша убойная хирургия. Они могут, в случае удачи, подавить симптомы, не более. С другой стороны, где источник, пр-родитель девяти десятых всех недугов? Разум, вот где! - он со значением постучал себя по лбу. - А что лечит разум? Искусство, более ничего. Искусство - это все! И это - моя епархия!
Стивен было решил, что Мак-Адам, должно быть, просто шарлатан, пробавляющийся своим искусством, человек, чьи сокровенные желания крупными буквами написаны на его физиономии. Но мнение Стивена о Мак-Адаме изменилось по мере разговора о взаимодействии разума и тела, об интересных случаях, встречавшихся каждому из них: ложные беременности, необъяснимые выздоровления, их опыт судовых врачей, сложные взаимозависмости между состоянием стула и духа, доказанная эффективность плацебо. Мало-помалу они молчаливо признали друг друга равными, и высокомерный, поучающий тон Мак-Адама сменился более вежливым. Он рассказал Стивену о своих пациентах на борту "Оттера" - судя по всему, большинство членов экипажа судна были в той или иной степени ненормальны. Один из случаев Мак-Адам принялся описывать подробно: замечательная цепочка еле заметных симптомов, но тут внезапно Головнин рухнул на пол, сжимая в руке орхидеи. Рухнув, он лежал без движения, все в той же позе сидящего человека. Упал он при этом на бок, оставив, таким образом, эксперимент без определенного результата. Услышав грохот падения, хозяин таверны вышел за дверь и свистнул. Два огромных матроса вошли, и бормоча: "Ну, Василий Михайлович, ну же, пойдемте", - выволокли своего командира в темноту.
- Слава Богу, он не повредил мои цветы, - заметил Стивен, разглаживая их лепестки, - они остались как были, практически нетронуты. Несомненно, вы заметили интересный спиральный изгиб завязи, такой характерный для всей этой группы. Но, возможно, ваша епархия вообще не распространяется на ботанику?
- Не распространяется. Хотя спиральные завязи лучше чем никакие… То же относится и к яйцам… Извините, это я шучу. Нет, достойным объектом изучения для человека может быть только человек! И я могу сказать, доктор Мэтьюрин, что ваш живой интерес к половым органам овощей кажется мне…
Что именно казалось Мак-Адаму осталось невыясненным, так как его в этот момент и он достиг своего предела: он поднялся, его глаза закрылись и он прямо, как столб, повалился на руки Стивену - лицом вперед, как Стивен успел заметить.
Хозяин приволок одну из тачек, валявшихся у него под крыльцом, и с помощью негра Стивен повез Мак-Адама к пирсу, мимо нескольких счастливых компаний, наслаждавшихся увольнительной на берег. Каждую партию Стивен окликал в поисках кого-нибудь с "Оттера", но никто не желал, видимо, покинуть укрывающую их темноту и поступиться заслуженным отдыхом на берегу. Так что в ответ неслись лишь издевательские ответы: ""Оттер" направляется к Рио-Гранде", ""Оттер" ушел в Нор", ""Оттер" разобрали на дрова в прошлую среду", до тех пор, пока им не встретилась группа с "Нереиды". Знакомый голос воскликнул: "Да это же доктор!" - и перед Стивеном материализовался Бонден, бывший рулевой Джека Обри.
- Бонден, сэр. Помните меня?
- Конечно помню, Бонден, - воскликнул Стивен, пожимая ему руку. - И очень рад видеть тебя снова! Как ты?
- Да вроде живой, благодарю, сэр. Надеюсь, и вы в добром здравии? Ну, можешь уматывать, черненький, - обратился он к негру, - я займусь этой тачкой.
- Вопрос в том, Бонден, - заметил Стивен, вознаграждая негра двумя стайверами и пенни, - как мне изыскать способ доставить этот мой груз на его корабль? Это если вообще предположить, что этот корабль сейчас здесь, что неочевидно. Он врач с "Оттера", Бонден, очень ученый человек, хотя довольно оригинальный. В данный момент он прикидывается мертвецки пьяным.
- "Оттер", сэр? Он вошел в гавань с приливом, еще и десяти минут не прошло. Не беспокойтесь, сейчас кликну нашего лодочника и доставлю его в лучшем виде.
Бонден заторопился в темноту и через короткое время у пирса появился ялик с "Нереиды", в который тело и было незамедлительно уложено. Несмотря на темноту, Стивен обратил внимание, что Бонден двигается с трудом, и эта скованность в движениях стала еще заметнее, когда он греб через бухту к стоящему в отдалении шлюпу.
- Что-то ты двигаешься с трудом, Баррет Бонден, - заметил Стивен. - Если бы передо мной был другой человек, я бы предположил, что его недавно жестоко высекли, но это явно не твой случай. Надеюсь, это не ранение и не ревматизм?
Бонден засмеялся, однако совсем невесело, и ответил:
- Четыре дюжины горячих на шкафуте, сэр, и еще две - на удачу. Медь у замка орудия номер семь была недостаточно ярко надраена.
- Я поражен, Бонден, просто поражен, - произнес Стивен, и это действительно было так. Никогда на его памяти Бондена не секли, и даже на судах, практикующих порку пятьдесят плетей было жестоким наказанием за серьезную провинность.
- И огорчен. Давай-ка подойдем к "Боадицее", и я дам тебе мазь.