Владимир Туболев
Воробьиная ночь
1
Он сам напросился на этот вылет.
Когда знаешь, что это твой последний, в лучшем случае - предпоследний полет и больше ты никогда в жизни не возьмешь в руки штурвал, привередничать особенно не приходится. А если в условиях специально для командира самолета за один-единственный рейс предусмотрено пять миллионов - тем более. Благодетели в наше время крайне редки. Пять миллионов, конечно, не Бог весть какие деньги, но это в любом случае почти месячная зарплата пилота. Не считая аренды, которая не идет в общий котел…
Или ты без долгих рассуждений ввязываешься в это дело, или…
Вот то-то - или. Ты пролетал без малого двадцать лет, из них одиннадцать - на поисковой съемке на агрегате, именуемом Ан-2, который по производимому шуму и грохоту сопоставим с шаровой мельницей. Но, поскольку летал на нем не один только ты, то и не слишком задумывался над тем, что он вытворяет с твоими барабанными перепонками. Потом однажды ты выбираешься на пикничок в великолепный смешанный лес. Ты радуешься затопившему всю округу расплавленным золотом солнышку, с наслаждением вдыхаешь смолистый запах сосен, любуешься рябиновыми и калиновыми кустами, ощущаешь упругость травы…
И вдруг замираешь.
Все дело в том, что верхушки деревьев качаются под ветром и по всем физическим законам должны создавать шум. Но они его не создают. Сухие сучки под твоими ногами, ломаясь, должны потрескивать. Однако не потрескивают. Ты стал настолько невесом, что земли не касаешься? Идешь по ней, яко Христос по водам? Но все твои чувства, за исключением слуха, свидетельствуют об обратном.
Ты слышишь, и достаточно отчетливо, голоса твоих друзей, чириканье птиц, даже цвирканье кузнечиков. Но ты уже отчетливо понимаешь, что твоя песенка как летчика спета. Через неделю у тебя медицинская комиссия, тебя заставят прослушать пиликанье генератора звука, и это конец. В былые времена пилот при уходе на пенсию получал бы сто двадцать рублей - около девятисот тысяч нынешних. Тебе же назначат - примерно четыреста тысяч. На бывшие советские деньги - около пятидесяти рублей. Могут и больше, если докажешь, что это профессиональное заболевание. Некоторые доказывали. Но каких это стоило им нервов, какой беготни и, главное, времени! Никого не интересует, что запишет в книжке медицинская комиссия. Добудь десятки справок из отдела кадров, от профсоюза, от инженера по технике безопасности, от… На полтора-два года удовольствий.
А у тебя жена и двое ребятишек. Пусть ты с ними и не живешь - тем более надо позаботиться об их содержании.
Работы ты не найдешь, для списанных летчиков такая роскошь не предусмотрена. Раньше еще можно было стать диспетчером, дежурным штурманом, начальником штаба, на худой конец пойти в ВОХР, вооруженную охрану порта. Сейчас об этом и думать нечего. На завод, на стройку, в торговлю?
Твоя голова набита знаниями, как у академика, руки умеют поднимать, вести и сажать самолет с ювелирной точностью, но нигде и никому ни твои знания, ни твое умение не нужны. Без самолета ты ноль.
И даже если паче чаяния что-нибудь и найдешь подходящее, до этого еще надо продержаться. Нужно время, чтобы хоть чему-то научиться. Нужно…
Вот так-то, отличник Аэрофлота, первый класс, кандидат в заслуженные… Никто не станет считаться с тем, что ты и сам до этого дня не подозревал о том, что творится с твоим слухом. Никто не посчитается с тем, что ты отлично слышишь переговоры по рации - как в кабине самолета, так и внешние. Есть медицинские допуски. Все.
- Ты согласен на этот вылет? - спросил Кедров.
Кедров - бывший комэск, ныне председатель частного коммерческого авиапредприятия, бизнесмен. Бизнесмен из него такой же, как из Останина архиепископ, но он нагл, упрям, изворотлив и умеет даже свои промахи приспособить себе на пользу. Не говоря о промахах других, а другие - тоже бизнесмены не ахти какой закваски.
- У меня нет выбора, - пожал плечами Николай. - Тебя в этом деле что-то смущает?
- Сам не знаю. Куш они за этот рейс отвалили изрядный. Торговаться не стали. Оплату командиру из своих бабок предложили они же. Раньше этого никто не делал. Я вполне могу допустить, что они миллиардеры, но…
- Но?
- Как-то все слишком легко и просто. Так не бывает… Я достаточно бит, чтоб не знать: так не бывает.
- Еще что?
- Рейс на север.
- И что?
- Национальность не внушает. Кавказцы. Какого черта они потеряли в Уренгое? Вернее, какого черта они везут в Уренгой? Вот если бы они туда ехали с деньгами, а оттуда волокли цистерну нефти…
- Еще?
- Ижевск рядом. Там автоматы Калашникова. А в Чечне война. Думай.
- Думаю.
- И последнее. Они настаивали на твоем экипаже. Вернее - на тебе, об экипаже речи не было.
Останин приподнял брови и уперся в него немигающим взглядом.
- На мне?
- Да.
- Откуда они могут обо мне хоть что-то знать? Даже фамилию. На доске объявлений ее нет.
- И доски тоже, - пробурчал Кедров.
- Чем я выделяюсь среди других командиров?
- Вот именно - чем? Заказчик сам выбирает для себя командира самолета. Это что-то новенькое.
- Что из себя представляет заказчик?
Кедров побарабанил пальцами по столу, перевел на него взгляд зеленых, навыкате глаз.
- Это тебе ничего не даст. Двое. Черноволосые. Элегантные. Вежливые. Но с тобой полетят не они. Трое сопровождающих. Я их не видел.
- А я смогу?
- До взлета - вряд ли. Я не могу приказать им явиться для осмотра. Я не знаю, кто они и где они.
- Стоп. Через неделю я - никто. Мне нужны деньги. Они не могут знать?..
- Пока об этом знаем только мы двое, а я - не болтлив. Сомневаюсь, что и ты, задрав хвост…
- Колокольчика на хвосте нет.
- Но если бы они даже и знали… Какое отношение это может иметь к вылету?
- Никакого.
- Я тоже так думаю. Вряд ли они решили от щедрот своих подкинуть тебе на пропитание.
- А документы?
- В порядке. Комар носа не подточит.
- Груз не указан?
- Указан. Полсотни ящиков. Две тонны двести пятьдесят четыре килограмма. Осенило?
- М-да… А мы не можем потребовать вскрыть несколько ящиков?
- Не можем.
- Почему?
- Допустим, в ящиках оружие. Его конфискуют. Вылета нет. Денег нет. - Кедров вытащил из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. - Второй вариант: вскрыли - в ящиках безобидный груз. Как думаешь, этот заказчик впредь когда-нибудь к нам обратится?
- Нет.
- Но главное: документы в порядке, груз в самолете, все осмотрено и проверено. Законными представителями власти, на законном основании. Я или ты подходим к этому законному представителю и говорим: а давайте-ка вскроем вот эти ящички и посмотрим, что в них находится. И он спросит: на каком основании? Ах, только потому, что вам что-то показалось. А вот мне ничего не кажется, потому что я их уже проверил и перепроверять самого себя не буду. И ты никогда не узнаешь: действительно ли он что-то там проверил, или ему дали на лапу, чтоб не проверял. А если там оружие, то уж на лапу точно дали, и ничем ты его с места не шевельнешь.
- О, времена, о, нравы.
- С трудов праведных не наживешь палат каменных.
- Вылет во сколько?
- В час двадцать.
- Время они определили?
- Да.
- Что до Уренгоя, что до Чечни - где-то вокруг четырех часов. Ночь.
- Да.
- Все равно ни о чем не говорит.
- Нет. Так что, берешься?
- У меня нет выбора… - повторил Останин.
Кедров выдвинул ящик стола, вытащил из него обернутую банковским бандажом пачку пятидесятитысячных купюр.
- Даже так? - сказал Николай.
- Даже.
Он взял пачку и, не вскрывая, сунул ее в карман.
- Вряд ли из тебя получится что-нибудь путное. Ни один капиталист не стал бы рисковать и платить за еще не выполненную работу.
- Я рискну, - сказал Кедров.
Он еще раз залез в ящик и вынул газетный сверток. Тот глухо стукнул по столу. Кедров двинул его к Николаю.
- А это что?
- ТТ…
Он жестко, чуть прищурившись, взглянул в глаза Останину. Последняя точка.
- Дело начинает пованивать, - сказал Николай, и в его лице на секунду промелькнуло напряжение. Это уже были не шутки. Разговор, даже самый что ни на, - одно. Пушка - совсем другое. - Чей?
- Не мой.
- Зачем?
- Чем бес не шутит. Такой организм, - он окинул взглядом обширную фигуру Останина с головы до ног, - не хотелось бы, чтоб разукомплектовали.
- А мне не хотелось бы связываться с законом.
- Отчета не потребуют. А форточка в самолете всегда под рукой.
- Круто. - Он все еще не притрагивался к пистолету. - А может, поговорить с оружейниками?
- Не дадут. Частная лавочка. И не в том дело. За тобой могут следить. Черт. Не хотелось мне во все это ввязываться. Но если тут все чисто - и в трубу вылетать не хочется. Такие предложения делают не каждый день.
Останин взял пистолет, проверил предохранитель, обойму, застегнул кобуру и сунул сверток во второй карман.
2
…Один из вежливых господ сказал Кедрову:
- За рейс мы вам хорошо платим?
- Да.
- Вот вам еще пять миллионов - специально для командира. Желательно, чтобы им был Останин. Договоритесь, чтоб дверь кабины в полете не закрывалась.
Нужно быть круглым идиотом, чтобы не понять: самолет пойдет не туда, куда планируется вылет, - в кабину войдут и укажут новый маршрут. Но какое до этого дело ему, Кедрову? Никакого. А если они еще подбрасывают пять миллионов Останину - чего ж лучше?!
…Спустя некоторое время приходит третий не менее вежливый и элегантно одетый господин.
- Мы переведем на ваш счет двадцать миллионов, если этот рейс состоится точно по плану.
- Что вы имеете в виду?
- Возможно, самолет попытаются захватить в воздухе и направить в другую точку. Это необходимо предотвратить.
- И как это сделать?
- Предупредить и вооружить командира.
По двадцать миллионов на каждом перекрестке, конечно, не валяются. И все же.
- А если я этого не сделаю?
- Сделаете.
Сталь в глазах и голосе? Смерть - вот что в них. Холодная, равнодушная смерть. И каким бы смелым и решительным бывший комэск Кедров ни был, он слишком хорошо понял, что таким господам вопросов не задают. Он молча взял протянутый ему "ТТ".
Когда Останин вышел, Кедров откинулся на спинку стула и немного расслабился.
- А что я мог еще сделать?! - спросил он себя со злобой. - Что?
Возможно, он подставил хорошего человека, который этого не заслуживает. Приговорил? Да откуда ему, Кедрову, знать, если он сам ничего не понимает в этой чертовой головоломке. Ему нужно, чтоб самолет взлетел. Остальное его не касается.
Конечно, он не был настолько наивным, чтобы ничего не видеть и не слышать И не ему первому пришла в голову мысль, что на развале империи можно нажиться ничуть не хуже, а даже лучше, чем на ее создании. На создание все-таки нужно затрачивать какие-то материалы, а это хочешь не хочешь уменьшает твой куш. На развале же нужно всего лишь тащить то, что плохо лежит. Или специально плохо положено. Не только "ваучеризация и приватизация", которые, с его точки зрения, обернулись самым гнуснейшим и наглым ограблением народа за всю историю человечества.
Война в Чечне для оборотистых дельцов как с одной, так и с другой стороны стала поистине золотой жилой. В Чечню шли колоссальные средства - якобы на восстановление разрушенного, на помощь пострадавшим и беженцам, на содержание армии. Гигантские суммы из них разворовывались, изымались при ограблении банков, касс, предприятий, исчезали неизвестно где по пути при перечислении. На них покупалось оружие, продовольствие, обмундирование, продавалось втридорога, вырученные суммы снова пускались в оборот.
Война была невыгодна ни русским, ни чеченцам, невыгодна солдатам с обеих сторон, которые клали головы в боях. Одни - за независимость, другие - во исполнение долга. Но она была выгодна тем, кто стоял в тени и сколачивал на ней огромные состояния. Состояния, об источниках которых никто и никогда не заикнется после того, как вся эта заваруха так или иначе кончится. Как - их совершенно не интересует. Они твердо знают, что в любом случае внакладе не останутся.
Кедров хорошо понимал, что сам он во всей этой игре просто мелкая сошка. Содержатель крохотной ямской избы - вот он кто. Но это отнюдь не означало, что он и впредь согласен довольствоваться такой ролью. Если пирог рвут все, кому не лень, он тоже намерен отхватить соответствующий кусок.
Вокруг этого рейса с самого начала было слишком много ажиотажа и немалое число характерных лиц, чтобы все это не навело на размышления. Поразмыслив же, Кедров пришел к выводу, что дело, скорее всего, связано с контрабандой оружия. Судя по всему, одной группировке нужно, чтобы оружие куда-то попало, а другой - чтобы оно никогда и никуда не попало. Испарилось, Вместе с самолетом и экипажем.
Но платили и те, и другие. А ему и его нарождающейся фирме нужны деньги. И он не несет никакой ответственности за арендованный самолет, если тот исчезнет по не зависящим от фирмы причинам. Нечего мудрить. Останину сказано достаточно. Каждый играет свою игру…
Боковая дверь из соседнего кабинета открылась без щелчка: она все время была приоткрыта. В проеме показался среднего роста мужчина в тройке, лет сорока четырех-пяти, с аккуратной чеховской бородкой, но без пенсне, на носу у него красовались очки в изящной золотой оправе. Тот самый, третий.
Кедров поднялся ему навстречу:
- Мои обязательства выполнены?
- Несколько многословно. И об оружии можно было не упоминать.
- Тогда какого черта он должен стоять насмерть перед амбразурой, то бишь, перед дверью кабины с пушкой в руках и не пущать?
- Могли бы найти другое объяснение.
- Когда вы меня инструктировали, такового не оказалось. Пришлось импровизировать.
- Не злитесь
- Я ввязываюсь в историю, в которой ни бельмеса не смыслю, и даже позлиться не могу?
- Можете, но это мешает делам. У дельца ум всегда должен быть холодным.
- Благодарю за совет.
- Не надо. Просто воспользуйтесь. Возможно, это наша не последняя встреча.
- Понял.
Он еще раз окинул Кедрова взглядом - холодным, пронизывающим, но в то же время и чуть заинтересованным. Подождал. Сказал:
- Ваши обязательства выполнены. Мы свои тоже выполняем. - Он вытащил из нагрудного кармана радиотелефон, набрал номер и произнес одно слово: - Перечислить. - Потом снова поднял взгляд на Кедрова. - Через час можете проверить. - Секунду поколебался и протянул руку: - Адью.
Глядя ему вслед, Кедров ухмыльнулся: нет, не железный. Железные не устраивают самопоказуху.
3
Останин заглянул в комнату отдыха. Несколько пилотов сидели в креслах, кто-то - прикрыв глаза в полудреме в ожидании вылета, кто-то читал, некоторые беседовали. Штурман Станислав Матецкий и второй пилот Геннадий Минин играли в шахматы. Увидев командира, Матецкий смахнул фигуры с доски и поднялся. Минин направился вслед за ним.
- Посидим на травке в скверике, - предложил Останин.
То, что штурману нужно выложить все без утайки, Останин решил сразу. А вот в том, следует ли посвящать в кое-какие подробности второго пилота, он не был уверен. И даже не потому, что Минин может испугаться или отказаться от вылета. От вылета ни один пилот и ни один штурман не откажется: времена не те. Но, зная о подозрениях командира, тот и сам станет подозрительным и как бы ненароком чего-нибудь не напартачил.
Что-то все же с этим вылетом неладно. И неладно не в том смысле, будто их могут вынудить изменить маршрут. Такими вещами сейчас никого не удивишь, это может случиться в любом вылете с любым экипажем.
Останин немало полетал на поисковой съемке, где не только штурману, но и пилоту приходится запоминать мельчайшие детали рельефа, чтобы точно провести машину по маршруту. Это хорошая школа для развития наблюдательности. Привычка ничего не упускать из виду, все запоминать, сопоставлять, оценивать превратилась во вторую натуру. Сейчас Останин и в людях видел чуть больше, чем они хотели бы показать.
Неуловимое и неладное промелькнуло во время его разговора с Кедровым. Да, тот выложил ему достаточно информации для размышлений. Возможно, всю, которая у него имелась. И все-таки промелькнуло еще что-то, что-то очень важное для него, Останина. Ему нужно во что бы то ни стало понять, в чем тут дело. Но понимание это не давалось.
Он снова и снова проигрывал весь разговор, вспоминая каждое слово, каждый жест, звук, интонацию, и всякий раз вынужден был отступать, признавая, что картинка не складывается. Отсюда и колебания в отношении второго пилота.
Было часов одиннадцать, на небе ни облачка, тихо, ни ветерка, и было жарко. Еще бы - 21 июня, самый длинный день, самая короткая ночь, пятница. Все трое прошли в скверик возле диспетчерской и опустились на траву посреди кустов.
- Вот в чем дело, ребятки, - сказал Останин. - В час двадцать у нас вылет на Уренгой. Все бы ничего, но заказчики - кавказцы. С нами полетят трое сопровождающих. Вполне возможно, что это пустые подозрения. Но может статься и так, что после взлета нас попытаются заставить изменить маршрут и вместо Уренгоя лететь в…не знаю куда. Поэтому я попрошу вас быть предельно внимательными. Вдруг что-нибудь заметите, пока будем подходить к машине, проходить в кабину… В откровенных шпионов не играть, усиленно не глазеть, делать вид, что ничего такого и в мыслях нет, но все-таки посматривайте. Если что заметите, потом в кабине сообщите.
- Финт, - сказал Минин.
- Понял, - сказал штурман.
- Вопросы?
- На кой черт им в полете захватывать ими же груженный самолет, если они могли его сразу заказать туда, куда им нужно? - спросил второй пилот.
- Не возражаю, если ты сходишь и задашь им этот вопрос. У меня на него ответа нет.
- Разбежался. А куда бежать?
- Да в любую сторону. Какая разница! Адреска не оставили. Забыли.
- Лучше бы они забыли, что в штанишки писать нельзя. Неприятно, зато другим беспокойств меньше.
- Я учту ваше замечание на будущее, второй пилот, - сухо сказал Останин.
- Простите, командир.
- Прощаю. Но ты можешь отказаться от вылета, это твое право.
Минин вздыхает.
- Лишней полки нет, командир.
- При чем тут полка?
- Чтоб зубы положить…
"Раздать им сейчас деньги? - думал Останин. - Как бы эти зубы в самом деле не застучали. Ладно, после вылета".
- Свободен. Сбор, как обычно, в штурманской за час до вылета. Штурман, задержитесь.
Тот кивнул, сорвал стебелек пырея и начал его грызть. Когда Гена скрылся за кустами, Останин спросил: