- Вы из пистолета хорошо стреляете?
- Так и знал, что этим кончится, - проворчал тот. - Кому что, а дураку бублики. Средне-сдельно. Как учили, сколько там - выстрелов десять сделал из Макарова.
- А из Токарева?
- Держал в руках. Разница не велика.
- Этого достаточно. Если придется стрелять, для вас главное - нажать собачку. Из вашего предбанника цель можно будет дулом в пузо ткнуть.
- Спасибо, командир, успокоили. Вот только бы оно было не из мяса, а из перьев. Как подушка, например. А то я как-то не удосужился потренироваться на живых людях.
- Дай Бог, чтоб и не довелось. Конечно, вы можете отказаться.
- Чего уж там. Если кинутся обыскивать, то вас первого, да и глаз у вас на затылке нет. Мне сподручнее, как ни крути.
- Не боитесь?
Тот пожал плечами.
- При чем тут боязнь? Я, конечно, не герой, но нужда заставит, так и прокукарекаешь.
- Если придется стрелять, стреляйте сразу и без всяких раздумий. Что бы там ни показалось.
- Даже в кошку?
- Даже в кошку, хотя такой вариант и маловероятен. Повторяю: что бы ни было. Все, что проникает в дверь, ничем другим, кроме опасности, быть не может.
- Так. При Гене вы держались чуть иначе. Дело настолько скверно?
- Сам не знаю. Но может оказаться очень скверным. И я хочу, чтобы ты это понял.
- То есть пулю я схлопочу в любом случае?
- Если окажешься растяпой.
- В переводе на посконный штиль: если я их всех не перебью, то кто-то убьет меня.
- Дошло?
- Еще как.
- Имеешь полное право отказаться от вылета.
- Не долдонь. Я все запоминаю с одного раза. Где пушка?
Останин вытащил из кармана газетный сверток и протянул штурману.
- Здесь две обоймы. Одну можешь расстрелять для тренировки.
- И меня сцапает первый же мильтон. Да еще с чужим оружием.
- Это твои проблемы. Постарайся, чтобы не сцапал.
"А, да черта ли!" - решил Останин. Он вытащил из кармана деньги, распечатал пачку, отсчитал и протянул Матецкому.
- Держи.
- Это что? - спросил тот в изумлении.
- Тут миллион. Твоя доля.
- За что?
- За страх.
Тот подумал, взял деньги, повертел перед глазами.
- Это несколько скрашивает. - Он сунул деньги в карман. - А не мог бы ты добавить еще столько же? Тогда я перехлопал бы в два раза больше народа.
- Где я тебе народа наберусь? Нет у меня запасного.
- Жаль. Что ж, придется умерить аппетиты. Послушай, все это ты говоришь так, будто у тебя железные нервы и поджилки не трясутся. Насколько это соответствует действительности?
Останин пожал плечами.
- Мне не по себе. И все это мне не нравится. Но поджилки у меня не трясутся.
- Ну, хоть не по себе. Дурно эта история все-таки пахнет. Если это контрабанда оружия для чеченцев, то они, может, и в своем праве. И не нам бы лезть в такие дела.
- Если бы я знал это наверняка, я сейчас же отказался бы от этой затеи. Но я не знаю. И мне нужны деньги. Я извозчик, я взялся довезти их до Уренгоя, и я свои обязательства добросовестно выполню. Хотелось бы, чтобы и они свои выполнили: тихо-мирно ждали, пока их привезут в указанное ими же место. Позволить же прищелкнуть себя, как беззащитного барашка, я даже ради величайшей в мире идеи не дам. Я всего лишь принимаю меры для нашей защиты, если до этого дойдет. Будем надеяться, что не дойдет.
- Будем. С бортмехаником говорил?
- Нет.
- Надо бы предупредить.
- Нет.
- Штурман подумал.
- Ты прав.
Бортмеханик был хорошим человеком и хорошим специалистом. Но он боялся своей жены.
4
Останин вернулся домой, снял с себя форму, ботинки, прошел в ванную, сполоснул лицо и бросился на кровать. Впрочем, "домой" - сильно сказано. После развода с женой они разменяли квартиру, ей с детьми досталась двухкомнатная, ему - однокомнатная. Предыдущие жильцы были или слишком бедны, или, скорее всего, просто неряхи, которых не интересовало, в каких условиях они живут. Они даже оклеить стены обоями не удосужились - так строительный накат до сих пор и остался, только основательно побитый и поистершийся. У Останина заняться ремонтом тоже пока руки не дошли. Вся обстановка - пружинная кровать, круглый полированный стол, три стула, шкаф для одежды, радиоприемник да десятка три-четыре книг. На кухне газовая плита и холодильник.
Итак, что мы имеем? - сказал он себе, закинув руки за голову и глядя в потолок. Ему надо было обдумать все это еще раз - и более основательно. Если это обычный рейс, все в порядке. Но если необычный? Будем рассуждать логично. Что тут настораживает? Первое - командиру дают взятку. Второе - точно указывают фамилию. Третье - кавказцы. Четвертое - оружие.
Взятка - это понятно. В наше время и святой от нее не откажется, а если откажется, то он просто глуп. Ну, скажем, это лишнее напоминание командиру о том, чтоб он не слишком шутил при взлете и посадке и не оцарапал самолет. Груз особо ценный, допустим - свеженькие яйца, и заказчик ими очень дорожит. Груз надо беречь. Взятка ни о чем не говорит, потому что южане и в более идейные времена прибегали к этому способу убеждения.
Фамилия - говорит. Это значит, что уважаемые заказчики заранее ознакомились с его послужным списком и нашли в нем что-то такое, что им, так сказать, импонирует. Что?
Для заказчика важно, чтобы груз был доставлен в целости и сохранности в точно указанное место. Он - отличник Аэрофлота, пилот первого класса. Подходит, но он не исключение. С профессиональной точки зрения он ничем не отличается от десятков других летчиков. Да, работал на поисковой съемке и может лучше многих ориентироваться на малых высотах. Слишком специфично, слишком профессионально. Для этого надо самому быть профессионалом, а заказчик, кто бы он ни был, вряд ли станет принимать в расчет такие тонкости.
Или станет? Если они планируют угнать самолет в Чечню, то садиться ему явно предложат не на оборудованный по последнему слову техники аэродром. В лучшем случае - на районный МВЛовский, а то и просто на какую-нибудь совершенно не оборудованную площадку. И посадка в этом случае будет играть второстепенную роль. Главное - найти ее, а вот тут его опыт незаменим. Могли они это просчитать?
Несколько минут он обдумывал такую возможность и пришел к выводу: вполне.
Так. Делаем зарубку.
У него конфликт с медициной. Но заказчик или заказчики знать этого никак не могут. А если бы и знали, что им это дает? Скажем, чеченцы. Скажем, полагают, что поскольку в России работа пилотом ему не светит, то он соблазнится на нее в Чечне. Тем более что прибудет с собственным самолетом, а медицинские допуски для его ушей они могут соорудить любые.
Он ухмыльнулся. Вот уж чушь. На кой им черт самолет, если у них нет аэродромов, а если бы и были, то его все равно сбили бы в первом же вылете. Загнать машину, приобретенную по дешевке, и на вырученные деньги приобрести необходимое им снаряжение? Кому это они ее загонят? И как? Все равно ведь пришлось бы взлетать, и этот вылет оказался бы последним.
Покопаемся в биографии. Окончил школу, летное училище, под судом не находился, был довольно-таки лояльным и верящим в светлое будущее советским гражданином, ну, с небольшим скепсисом, так кто без греха…
Ничего примечательного.
Одинок? Легче прихлопнуть - плакать будет некому? И никто не пострадает от потери кормильца? Он чуть не расхохотался. У того, кто приготовил для тебя пулю, вряд ли могут появиться такие тонкие моральные соображения.
Родился в Белоруссии…
Он приподнялся.
А вот в этом что-то может быть. Он похлопал себя по карманам, вытащил сигареты, зажигалку и закурил.
Прикидываем. Шквал самоопределения и независимости смел империю. Все хотят быть независимыми. Пока что эта независимость всем без исключения вылезает боком, но осуждать такое стремление я не берусь. Тем более что младшие братья всего лишь последовали примеру старшего. Если уж при том, что этот старший заказывал музыку и все-таки возмечтал о независимости, что говорить о младших. Даже сыновьям отеческая забота редко бывает по нутру. Каждый желает устраивать свое благополучие по своему разумению, а не по чьей-то указке. Итак, я хоть и родной, но братец. Или двоюродный? Родственные отношения у меня всегда были слабым местом. И если милейшие заказчики подойдут к русскому пилоту и попросят его отвезти в Чечню тысчонку-другую стволов, чтоб из них убивать русских же… Относительно независимости он, может, что-то и поймет, а вот относительно убийства…
Впрочем, ни о каком убийстве они говорить и не стали бы. Объяснили бы, что народ мерзнет, голодает, нет жилья, медикаментов или что-то подобное. И при таком повороте с белорусским братцем договориться все же шансов больше.
…У людей, занимающихся освобождением (или закабалением) народов, должна быть стопроцентной или близкой к ней уверенность, что их планы никто не нарушит. Сомнительно, чтобы они стали полагаться на сочувствие или добрую волю кого бы то ни было. А если этот сочувствующий тем не менее возьмет да и учудит что-то вовсе несочувствующее? Если с ним, с Останиным, о чем-то подобном и заговорят, то никак не раньше взлета. Взятка - пожалуй, намек на то, что заговорят. Вряд ли их интересуют лишние трупы, хотя тут уверенным быть ни в чем нельзя.
Даже если они благополучно долетят, сядут и разгрузятся, где гарантии, что ему позволят взлететь? Что, в благодарность за услугу их всех облобызают, низко им поклонятся и с почестями отпустят по домам? Слишком романтично. А не проще ли и не надежней прошить автоматной очередью? Или взять в заложники? Да и машину зачем же врагам возвращать?
Вопросики.
Но ведь еще и до приземления нужно преодолеть уйму препон. Главная: у государства есть и истребители, и летчики, умеющие хорошо стрелять как из пушек, так и ракетами. Одно дело, когда перед ними пассажирский самолет с ни в чем не повинными аборигенами. Совсем другое, когда в сетке прицела появляется взбесившийся грузовой извозчик. Никем и ничем не контролируемый. С грузом неизвестного назначения. Да еще грозящий протаранить какой-нибудь ни о чем не подозревающий пассажирский лайнер.
Пока Останин упражнялся в этих логических построениях, не менее, а может, и более интенсивно работала вторая, подсознательная система. К тому времени, как он начал любоваться истребителями, картинка почти полностью сложилась.
Кедров сообщил ему все, что знал сам. И если бы они говорили один на один, это прозвучало бы так: "Ты наверняка повезешь оружие. Я уверен, что самолет в воздухе попытаются захватить, а тебя заставят изменить курс. Поскольку тебе за это отвалили деньги, решать проблему тебе, мне же совершенно безразлично, куда ты полетишь. Если бы от меня зависело, я вооружил бы тебя своим пистолетом. Я же дал тебе не свой. Те, кому ты везешь груз, вооружать тебя ни при каких обстоятельствах не стали бы, потому что они-то и собираются захватить машину. Тебя вооружили те, кто заинтересован в том, чтобы груз к заказчику не попал".
Примерно так.
Кедров знал или подозревал, что их разговор прослушивается. Значит, есть какая-то третья сила. Которой нужно, чтобы в самолете поднялась пальба, и он исчез. Или приземлился в Уренгое.
Ну, вот видишь, сказал себе Останин, ты и до каббалистики добрался. Третья сила, пятая колонна, три карты, Священная война…
Суммируем, мрачно подвел он итог. Что ты повезешь, ты, скорее всего, никогда не узнаешь. Куда повезешь - узнаешь только после того, как позволишь захватить самолет. Чем это кончится - узнаешь только тогда, когда кончится. Хорошенькая перспектива, ничего не скажешь.
Многое же ты выяснил.
Самое ценное - теперь ты точно знаешь, как поступить.
Тебя, как первоклашку, подставили и бросили на произвол судьбы.
Он заплевал окурок и раздавил его в пепельнице. Обычно он так никогда не делал.
5
Лена пришла часа в три пополудни и приготовила обед.
- …Я просто боюсь за тебя.
- Чего ты боишься?
- Летчики разбиваются. Я не хочу, чтобы ты разбился.
- Вот тебе на, - сказал Николай. - Я и не брал на себя никогда таких повышенных обязательств. Кстати, по статистике летчики разбиваются реже, чем шоферы, водители троллейбусов, машинисты поездов. Реже, чем пешеходы попадают под зазевавшиеся колеса. Что это на тебя нашло?
- Меня не интересуют ни шоферы, ни машинисты, ни пешеходы. Я не хочу, чтоб с тобой что-нибудь случилось.
- Исус Мария! Да ведь ты наверняка сначала обратила внимание на мои блестяшки, а уж потом на меня. Не так ли?
Не знаю. Может, и так. Только мне не нужны твои блестяшки. Мне нужен ты.
Вот так-так! А если я перестану летать?
- Да я Богу помолюсь, хоть и не верю в него.
Чудеса, да и только. Ты всегда так гордо и величественно выступаешь рядом с моим иконостасом. А ну-ка я его сбрось, чем тебе гордиться? Старичком в цивильном мундиршлене?
- Найду чем. Не смей мне заговаривать зубы. У тебя что-то неладно.
- Нюх у тебя, как легавой.
- Фу, как грубо!..
- Извини. Впредь постараюсь не грубить, хотя предпочитаю точность. Не завидую я твоему будущему мужу.
- Почему же это?
Сразу учуешь, если он, так сказать, вильнет.
- Ты не был верен жене?
- Даже при большом желании я не мог быть верным. Я долго работал на поисковой съемке и иногда месяцами находился в командировках.
- Почему - месяцами?
- Из-за плохой погоды. Из-за неисправности аппаратуры. Из-за нехватки бензина. Причины находились.
- У тебя с женой и детьми были плохие отношения?
- Прохладные. Мы не особенно интересовали друг друга. Если спросишь почему - не знаю. Когда и с чего началось? Не знаю. Может, с того, что редко что-нибудь исполнялось, о чем я просил. Может, не слышали друг друга. Слушали, но не слышали. Так тоже бывает. Может, просто надоели друг другу.
Он всегда хорошо умел обосновать, почему делает другим пакости.
- И она так легко согласилась на развод?
- Не слишком.
- Ты об этом не говорил.
- Ты не спрашивала. А самому говорить об этом было не в моих интересах.
- Да, у тебя очень развито чувство ответственности.
- Ответственности у меня хоть отбавляй. Могло бы быть и поменьше, я не обиделся бы.
- Я вхожу в число твоих ответственностей?
- Входишь.
- Но сейчас тебя больше всего беспокоит предстоящий вылет?
- Еще бы, это моя работа.
- Что с этим вылетом?
- Вылет как вылет. Надо взлететь и сесть.
- Взлететь и сесть. Сколько я помню, раньше это тебя никогда не волновало.
- Меня и сейчас это не волнует. Я умею взлетать и садиться.
- А что волнует?
- Ничего.
- Значит, то, что между взлетом и посадкой. А что между ними?
- Полет.
- Очень исчерпывающий ответ. И так все объясняет, если учесть, что и полет тебя никогда не беспокоил.
- Он меня и не беспокоит. Послушай, девочка, что с тобой? Отчего ты всполошилась? У меня что, шишка на носу вскочила?
- Я не девочка!
- Да, это уже вряд ли исправишь.
- Не смей так шутить!
- Ну, какие ж тут шутки.
- Я не то имела в виду. Я не ребенок. И я имею право знать, что с тобой происходит.
- Имеешь право? Ты не рано заговорила о правах?
Первый скандал, отметил он машинально.
- Но я… если я беспокоюсь, то я хочу…
- Женщина, - мягко сказал он. - Это ты беспокоишься. Если меня когда-нибудь что-нибудь будет беспокоить, я тебе об этом обязательно сообщу.
И первая ложь, отметил он. Никогда я тебе ничего не скажу, особенно если меня что-то будет беспокоить. Он поцеловал ее.
- Договорились?
Она улыбалась, и губы ее подрагивали. Такие улыбки чаще всего кончаются слезами. Слезы так и не выкатились. Она кивнула.
- Договорились…
- Скажи-ка мне, женщина, сколько тебе лет?
У нее округлились глаза.
- Хороший способ знакомиться, - пробормотала она. - Через два месяца после того, как затащил в постель…
- Давай все-таки уточним. Это ты со мной познакомилась, а не я с тобой.
- И он еще смеет об этом напоминать! - сказала она с возмущением.
- Но это соответствует истине, - возразил он.
- Не всякая истина настолько хороша, чтоб…
- Понятно. Мне тоже дается индульгенция на отпущение грехов, или это только твоя привилегия? - Она промолчала. - Так сколько же тебе лет?
- Двадцать два года.
- Значит, я старше тебя на шестнадцать с хвостиком…
- Какое это имеет значение?
- Для меня никакого. Для тебя имеет.
- Какое?
- Разное. Хотя бы то, что тебе еще надо закончить институт.
- Я его закончу. Это предложение руки и сердца или наоборот - отставка?
- Ни то, ни другое.
Потом он проводил ее и попутно зашел в сбербанк, где сдал деньги. В графе "Завещание" он написал всего одну строку. "Любопытно, потренировался штурман стрелять или нет?" - рассеянно подумал он, возвращаясь. Но он не слишком задержался на этой мысли. Он хорошо понимал, что если до этого дойдет, то стрельба штурмана будет мало чего стоить.
6
В этот день, пожалуй, не было ни одного пассажира экспресса "Аэропорт - город", шедшего рейсом в одиннадцать сорок пять, который не обратил бы внимания на молодого человека лет двадцати пяти-шести в летной форме. Форма была безукоризненно подогнана и выглажена, кокарда, погоны, значок штурмана первого класса сверкали золотом, туфли вычищены до ослепительного блеска. Черные, вразлет, брови, нос с горбинкой, проницательные, васильковой синевы глаза, аккуратные черные усики, изящно очерченный рот, абсолютно точные и экономные движения, вежливость - все в нем казалось воплощением интеллигентности и в то же время мужественности. Не той, что давит физическим превосходством, как прессом, а спокойной, мягкой, ненавязчиво-защитительной.
При посадке в автобус он помог пожилой юркой старушке внести чемодан и устроил ее на лучшее место у окна, а сам даже не сел, не опустился - как-то мягко и точно вписался в сиденье рядом. Женщина поблагодарила его, и он сказал ей "пожалуйста" с такой доброжелательной интонацией и улыбкой, что она просто растаяла и почувствовала себя молоденькой чаровницей.
Когда же при въезде в город автобус сделал остановку и вошли еще пассажиры, на всех мест не хватило. Молодой человек тут же поднялся и четко сделал шаг в сторону, дотронулся до предплечья стоявшей в проходе девушки и уронил в поклоне голову:
- Пожалуйста, прошу вас.
Лицо его осветила такая обворожительная улыбка, что девушка засмущалась и от избытка благодарности даже сделала попытку отказаться от места, а из-за растерянности - села.
- Ка-акой кавалер! - восторженно и во всеуслышание, ничуть не смущаясь, объявила на весь автобус его предыдущая протеже, не отрывая взгляда от летчика, - ты только погляди, девонька, какой красавчик и какая вежливость! А еще говорят, что все сейчас охамели и омужичились. Не-ет, скажу я вам, омужичились, а не все, и хамом стал - да не всякий!
Она обвела автобус победительным взглядом, как если бы ее любимая собачка взяла на выставке золотой приз. Потом склонилась к девчушке:
- Правду я говорю, голубушка? Ах, будь я молоденькой, уж я бы…