- Перед собой. Ищи площадку.
Кажется, за сегодняшнюю ночь второму пилоту пора бы разучиться удивляться чему бы то ни было. Не разучился.
- Николай Васильевич, ты в своем уме? Как это мы посадим такую махину вне аэродрома?
- Посадим.
- Где, какая площадка?! Взгляни на землю!
- Занимай триста метров.
- Занимаю. Командир, зачем нам эта свадьба? Угрохать самолет и самим угрохаться?
- Мы не угрохаемся.
- Мне самолет не посадить, а тебе с твоей ногой…
- Посажу. Смотри площадку.
- Но зачем?!
- Второй пилот, что ожидает чеченцев, если мы сядем на аэродром?
- Какое мне дело до чеченцев?! Они убили штурмана и чуть не угробили нас!
- Гена, штурмана не вернуть, - устало говорит командир. - А из чеченцев одного наверняка поставят к стенке, остальных… Я не палач.
21
Это не твоя война, убеждает себя командир, внимательно вглядываясь в проносящуюся под крылом землю и угрюмо супясь. Ты никого не просил втягивать себя в эти проблемы, и тебе до них нет никакого дела. Нет тебе никакого дела ни до чеченцев, ни до русских, ни до белорусов. Ты сам по себе. Твоя единственная забота - экипаж. Ты остался без штурмана, сам ранен. Бери курс на ближайший аэродром и садись.
- Командир, ты хорошо все обдумал? - настойчиво спрашивает Минин.
- Обдумал, - бурчит тот, не дотрагиваясь до кнопки СПУ. - По рации об этом ни слова.
- Я и не трогаю рацию, - возражает тот, действительно не пользуясь переговорным устройством. Не хватало еще, чтобы запись обо всем этом осталась на магнитофонной ленте. - Я ничего не имею против того, чтобы чеченцы убрались куда-нибудь к дьяволу и остались живы. Но я не хочу, чтобы мы оказались трупами.
- Не окажемся.
- Ты уверен?
- Уверен.
Ни в чем он не уверен.
- Тогда все в порядке, командир. Меня только беспокоит твоя нога.
- Проморгается. - По этому ответу видно, насколько он раздражен и зол и на себя, и на весь мир. - Видишь что-нибудь подходящее?
- Пока нет.
Проклятая нога болит все сильнее, она распухла и превратилась в деревяшку. Командиру незачем корчить из себя несгибаемого железного мужчину: что болит, то болит, и если человеку небо с овчинку кажется, то так оно и есть. Он хмурится, потихоньку скрипит зубами и беспрерывно чертыхается.
Земля изувечена взрывами и пожарами, изборождена гусеницами самоходок и танков. Попадись при посадке хоть к своим, хоть не к своим - добра не жди ни от тех, ни от других. Эта твоя глупость еще вылезет тебе боком, в который раз предостерегает себя Останин. Уже вылезла, и еще вылезет.
В чужом пиру похмелье.
- Командир, по-моему, вот эта подходяща, - сообщает второй пилот, указывая рукой в сторону своей форточки. - Взгляни-ка.
Останин закладывает крутой вираж, внимательно присматривается.
Да, пожалуй. Что-то наподобие небольшого плато, и, кажется, площадка довольно ровная. Вокруг - ни кустов, ни посадок, голые холмы, засаде скрыться негде. Он делает стандартный разворот, снижается до ста метров и проходит, внимательно изучая землю. В то же время он засекает по секундомеру время.
Когда площадка кончается, он включает секундомер. Почти минута. Чуть больше четырех тысяч метров. Этого ему с запасом хватит, чтобы сесть и взлететь с ходу, без разворотов. Ни к чему ему терять лишние секунды.
- Как, на твой взгляд, грунт? - спрашивает он Гену.
- По-моему, подходит. Ям и выбоин я не заметил.
- Садимся. Бортмеханик! - поворачивается он в сторону фюзеляжа. - В кабину! Займи свое место!
Михаил усаживается перед пультом, пристегивается.
- Подготовку проводим без карты, - говорит командир. - Пилотировать буду я. Доложить готовность к посадке.
- Бортмеханик к посадке готов.
- Второй - готов.
- Выпустить шасси.
Глухой удар под фюзеляжем, загораются лампочки.
- Шасси выпущено.
- Закрылки пятнадцать.
- Выпущены на пятнадцать.
- Закрылки тридцать восемь.
- Выпущены. - Одновременно бортмеханик начинает отсчет высоты по радиовысотомеру: - Семьдесят метров… шестьдесят… пятьдесят…
- РУД - двадцать!
- Есть двадцать!
Командир неотрывно всматривается в набегающую землю. Едва заметными движениями штурвала и педалей он нацеливает самолет на начало площадки. Земля неудержимо несется навстречу.
Это не первая посадка Останина на грунт. Но это первая посадка, о которой он ничего не знает. Не знает ни прочности грунта, ни коэффициента сцепления, ни того, не окажется ли не вовремя под колесами какая-нибудь выбоина, колдобина или выброшенный за ненадобностью горшок. И он немного нервничает.
- Десять метров.
Командир начинает выравнивать машину. Касание. Стучат амортизаторы. Самолет бежит по земле.
- РУД - ноль! Винт с упора!
- Ноль. С упора снят.
Самолет довольно сильно потряхивает. Еще до остановки командир приказывает:
- Бортмеханик - в фюзеляж! Открыть рампу, вышвырнуть все из самолета. Гена, помоги ему.
- Только чеченцев или груз тоже?
- И то, и другое.
- Но, командир…
- Сбросить! И скажи чечне, что они где-то в двадцати километрах от своего Гудермеса.
Куда ехали, туда приехали, угрюмо думает он. Почему мы всегда поступаем так, как будто в мире есть что-то важнее жизни? А, плевать. Он обессиленно откидывается на спинку сиденья и опускает руки. Прикрывает глаза. Двигатели работают на малом газе. Он слышит тонкое пение сервомоторов, откатывающих под фюзеляж рампу и двигающих транспортер. Слышит сзади голос Аслана:
- Спасибо командир.
- Убирайтесь, - говорит он, не оборачиваясь.
Устал он от всего этого до тошноты.
Стук падающих на землю ящиков, потом пение моторов и хлопок вставшей на место рампы. Второй пилот и бортмеханик возвращаются в кабину.
- Чечены высажены, груз сброшен, рампа закрыта, - докладывает бортмеханик.
- Хорошо.
- Командир, ты знаешь, что мы везли? - спрашивает второй пилот.
- Знаю.
- Вряд ли. В ящиках - чистый речной песок.
- Что-о?!
- Желтенький.
- Правильно, песок, - подтверждает бортмеханик. - Я такой копал возле речки, когда бетонировал фундамент. - Он смотрит на командира сплошным недоумением. - Зачем им было везти песок, если его здесь - выше ушей?
- Откуда вы знаете?
- А несколько ящиков разбилось, когда я транспортер включил.
Командир склоняется к штурвалу, опускает на него руки. Кладет на них голову и начинает неудержимо хохотать.
- Мама моя родная… Своя свояша обос… краша…
- Командир, что тут смешного?
Он вытирает слезы.
- Верно. Что тут смешного? Грустно это, правда, ребятки? - он выпрямляется. - Экипаж, занять места!
Когда второй пилот и бортмеханик усаживаются, он открывает форточку и выбрасывает в нее пистолет.
- Гена, Миша, давайте сюда ваши пушки.
Те передают ему оружие. Оно тоже летит за борт. Останин задвигает форточку.
- Экипаж, взлетаем! Винт на упор, РУД - сто!
Двигатели взвывают.
18 марта 1997 г.