Странно, я не обратил внимания, что он единственный из тройки в зелено-коричневом камуфляжном комбинезоне, думает Останин. Неужели ему и здесь нужно выделяться? Впрочем, кто только и какой не носит сейчас камуфляж…
- Нет, - говорит он.
- Самолет захвачен революционными бойцами Ичкерии.
- Благодарю за разъяснение.
- Если вы будете точно выполнять наши указания, все окончится хорошо.
- Зачем вы убили моего штурмана?
- Командир, мне очень жаль. Поверьте, мы не хотели этого. Но вы сами виноваты. Не нужно было давать ему оружие. И нужно было открыть дверь, когда мы потребовали.
Да, конечно. Могла ли даже бронированная дверка служить хоть малейшим препятствием для профессионала?
- Мы сожалеем, командир, что так случилось.
Он говорит на чистейшем русском языке, без всякого акцента. И в голосе его действительно звучит сожаление.
Ах вы ж, сволочи! Убить человека - из-за угла. В спину. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить: его прошили пулями прямо сквозь переборку, из грузовой кабины. Несмотря на все предыдущие размышления и приготовления, он все-таки не очень верил в то, что самолет станут захватывать, да еще с применением оружия. Но неопределенность раздражала его, и он основательно перенервничал. Убийство штурмана вызвало в нем вспышку такого гнева, что он на какое-то время чуть не потерял над собой контроль.
Прекрати, сказал он себе. Это все-таки случилось. Обида, гнев, ненависть для тебя сейчас слишком большая роскошь. Он словно поршнем выталкивает из себя все: страх, раздражение, дикое желание крушить все вокруг, мысли. Какое-то время он пуст, как спущенный воздушный шарик. Только руки лежат на штурвале, ноги - на педалях, и только они заняты привычным делом.
Когда он позволяет себе вернуться в нормальное состояние, он уже знает: он должен слушать, все замечать, ждать.
- Его бы это, конечно, утешило.
- Не надо так, командир.
- Я просил бы разрешить второму пилоту осмотреть штурмана и если надо - перевязать.
- Разрешаю, - говорит бородатый и кивает усатому напарнику: - проследи.
- Второй пилот! - говорит Останин.
- Иду.
Он отпускает штурвал, отстегивает привязные ремни и, сопровождаемый дулом пистолета, проходит мимо бородатого. Тот сразу же разворачивается и перешагивает на его место, опускается в кресло. Ствол пистолета направлен в сторону командира. Останин приподнимает брови.
- Только помочь штурману, - говорит он второму.
- Понял.
Командир отворачивается и застывает.
Молодой боевик отступает в фюзеляж. В проеме, прислонившись к обрезу, остается усатый. Он настороже, палец на спусковом крючке, оружие чуть подрагивает в руках. Второй пилот откидывает штурманский столик, осматривает Матецкого. Через некоторое время он сообщает:
- Командир, по-моему, штурман мертв.
- Что с ним?
- Изрешечена вся спина, пульс не прощупывается.
- Кровь идет?
- Не знаю, здесь все в крови.
- Все равно вынеси его в фюзеляж и перевяжи на всякий случай.
- Чем?
- Порви рубаху. Посмотри в аптечке йод и бинт.
Бородатый склоняется вперед.
- Механик! - Тот оглядывается. Бородатый взмахивает пистолетом, показывая в сторону Минина. - Помогите второму пилоту!
А, ну да, говорит себе командир. То, что он бортмеханик, они могли узнать и при посадке. Но, скорее всего, нас всех им показали заранее.
Пять тысяч сто. Командир чуть отдает от себя штурвал и выравнивает самолет. И тут же слышит распоряжение бородатого:
- Командир, правым разворотом курс двести. Занимайте эшелон пять четыреста.
Та-ак! Об этом он мог и раньше догадаться. В штурмана они тоже стреляли наверняка, все заранее просчитав. Так, чтобы пули достались только ему. Он нажимает педаль и слегка кренит полукруг штурвала. Потом оглядывается.
Усатый вслед за напарником тоже отступает в фюзеляж, давая возможность пройти второму и бортмеханику, которые, подхватив штурмана, осторожно несут его из кабины. Они исчезают за перегородкой.
- Вы правильно ведете себя, командир, - одобряет бородатый.
- В последнее время я редко падаю в обмороки.
- Командир, еще раз прошу - поверьте, я очень сожалею. И хотел бы сам узнать: что произошло?
- То есть?
- Вам было выделено пять миллионов. Вы их взяли. Следовательно, никаких неожиданностей не должно было случиться. Вы знали, на что шли, и дверь кабины должна была оставаться открытой.
Останин прилагает некоторые усилия, и челюсть у него остается на месте.
- Разъясните, что значит: я знал, на что шел?
Теперь уже бородатый мешкает и с минуту молча смотрит на командира. Но ничем не выдает своего изумления и вежливо разъясняет:
- Вас должны были предупредить, что вы полетите не по тому маршруту, который запланирован. Дверь кабины открыта, к вам заходят террористы, и вы под угрозой оружия выполняете все их требования. После завершения рейса вы спокойно возвращаетесь домой. Ни со стороны хозяина, ни со стороны властей к вам не может быть никаких претензий.
Командир медленно поворачивает голову и долго смотрит в глаза бородатому.
- Это для меня новость.
- Ваши действия для меня тоже новость. Значит, вы не получили такого предупреждения?
- Нет.
- Странно.
- Мне тоже странно. Потому что в этом случае я просто отказался бы от вылета.
- Я понимаю. - Он некоторое время молчит, изучающе глядя на командира. - Вы не спрашиваете, куда мы летим?
- Вы мне скажете.
- Вы мне нравитесь, командир.
- Вы мне тоже.
Что ж, это он может сказать. Чтобы, рискуя жизнью, захватить самолет, от человека кое-что требуется.
- Командир, мне не хотелось бы это говорить, но при малейшей вашей попытке что-то предпринять самостоятельно…
Ствол пистолета-пулемета, направленный прямо в живот командиру, весьма красноречив, так что говорить этого и не следовало. А у тебя, приятель, нервишки тоже на взводе. Командир усмехается.
- Разрешите узнать, как вас зовут?
- Зовите меня… Асланом.
- Ну, что ж, меня…
- Я знаю.
- Понятно. Хорошо, Аслан. Просто для вашего сведения. Пока мы с вами вели эти…задушевные беседы, у меня была сотня возможностей не предпринять, а сделать.
- Беда в том, что после этого ни я, ни вы предпринимать уже ничего и никогда не смогли бы. Так что не стоит, командир. Будьте благоразумны.
- Гусак всегда благоразумен, да всегда в щи попадает.
Некоторое время Аслан обдумывает его слова. У него красивое, мужественное лицо. Тонкие черные брови подвижны и красноречивы. К тому же он намного моложе, чем кажется. Борода его старит. Ему, скорей всего, не больше тридцати.
Потом кивает:
- Что вы хотите знать?
- Куда и кому идет груз?
- В Ичкерию. Или, если вам привычней, - в Чечню.
- Зачем же нужно было прибегать к таким рискованным, а главное - сложным комбинациям? Ведь чем сложнее план, тем больше шансов у него провалиться, вы-то это должны знать. И, как видите, он уже с ходу начал давать сбои. Ну, в Чечню для боевиков груз не пропустят. Но кто вам мешал зафрахтовать самолет до Ставрополя, Элисты, Махачкалы, наконец… Зачем было устраивать такой фейерверк?
- Груз могли задержать и конфисковать. Мы не хотели раньше времени указывать даже направление полета.
- Сейчас это направление известно любой уборщице в аэропорту.
- Ну… не я составляю планы. Да сейчас это уже не имеет никакого значения.
- Вы уверены? Одного выстрела с истребителя достаточно, чтобы разнести нас в клочья.
- Командир, над своей территорией истребители по своим самолетам не стреляют. Даже у нас. По крайней мере, такого прецедента пока еще не было.
- Как только мы окажемся над Чечней, такой прецедент может появиться. Мы не пассажирский лайнер. Мы - грузовик.
Тот пожимает плечами.
- Шанс всегда есть. Особенно если вы нам поможете. А я надеюсь, что поможете.
Ага. Ведешь ты себя не как дуролом в посудной лавке, а вполне вежливо и корректно. И, конечно, во имя великой идеи. Тем не менее ты, не поморщившись, убиваешь у меня штурмана. А уж о том, как это проделано… умолчим. Какую беду он вам сотворил? Клянусь, ты мне за это ответишь.
- Это почему?
- Командир, вы белорус.
- Этот хвост не от той кошки.
- Что вы этим хотите сказать?
- Ничего. Продолжайте.
Аслан молчит, морщит брови, думает. Потом продолжает:
- Если бы ваш народ вел борьбу за свою свободу, как бы вы поступили?
- Не могу вам сказать. Но в любом случае сначала бы постарался выяснить, что это за свобода и кому она нужна.
- Мы выяснили. Так почему нам отказывают в этом праве? Почему нас убивают, нашу землю разоряют? Разве мы развязали войну?
Почему ты мне задаешь эти вопросы?
- Начали вы.
- Только после того, как стало ясно, что никакими другими путями ни свободы, ни независимости мы не получим. И нам слишком хорошо понятно, почему. Нефть - вот в чем дело.
- Об этом я не берусь судить. Но вот что моему штурману она была не нужна, я уверен. И то, что он был целиком и полностью за вашу независимость, знаю точно. Тем не менее, его убили.
- Командир, если бы я не убил его, он убил бы меня. И вы это хорошо знаете.
Даже чужую вину на себя берешь? Ладно. И - я знаю? Да, знаю. Он пистолет из кобуры даже не пытался вытащить. Уж это я знаю точно.
- Я думал, вы сочувствуете нашей борьбе, командир.
- Я сочувствую.
- А помочь все-таки не хотите?
- Кто меня об этом спрашивал?
- Я спрашиваю.
- Как видите, помогаю.
- Да, но…
Пять четыреста. Курс двести. Привести самолет к горизонту. К горизонту.
- Командир, если бы вы имели хоть малейшее представление о том, скольких из нас убили. Танки, самолеты, вертолеты… Бомбы и снаряды - в своей стране, на своих детей. В бою я беззащитного убивать не стал бы.
А не в бою - можно?
Командир молчит.
- Командир, я перевязал штурмана. Но и меня перевязали.
Командир оглядывается. В дверном проеме стоит второй пилот. Он поворачивается боком, и командир видит его связанные за спиной руки.
- Бортмеханика - тоже.
- Штурман жив?
- Мертв.
Бывают доводы, которые убеждают крепче слов самого Господа Бога.
11
Целую вечность командир сидит неподвижно, глядя в пустоту перед собой пустым же, ничего не видящим взглядом. Затем спрашивает ничего не выражающим голосом:
- Зачем же вы связали моих ребят?
Его страж неохотно разъясняет:
- Когда они потребуются, их пригласят. Им ничего плохого не сделают. Их даже накормят.
- Да, я уверен, что сейчас у них аппетит разыгрался.
Аслан морщится.
- Мы не можем рисковать.
- Конечно. И вы уверены, что я смогу вести самолет без штурмана, бортмеханика и второго пилота?
- Любой командир это может сделать.
- Вы задаете мне все больше задачек. Не боитесь переборщить?
- Командир, давайте не будет угрожать друг другу. И вы, и я отлично понимаем, на что мы способны. Можете поверить, что держать вас под дулом пистолета радости мало. Даже меньше, чем вам находиться под ним.
- Ваша деликатность делает вам честь.
- Я предпочел бы иметь вас если не другом, то хотя бы не врагом.
- Ваши методы завоевывать дружбу впечатляют.
- Когда мы добьемся независимости и у нас отпадет необходимость прибегать к таким методам, я устрою пир горой. Заранее приглашаю вас на него, командир. Вы убедитесь, что у нас есть и другие методы.
Останин молчит.
- Принимаете приглашение, Николай Васильевич?
Вот как близко мы знакомы. Когда успели?
- Нет.
- Почему?
- Даже царский пир мне штурмана не вернет.
- Будьте справедливы, командир. В его гибели и ваша немалая доля вины. Пусть даже и невольная. Но и мы ведь не вольны.
- Чего вы от меня добиваетесь?
Аслан поворачивает голову к двери.
- Идрис! Карту!
Почти мгновенно на пороге возникает Идрис - самый младший, почти мальчишка. Он протягивает Аслану аккуратно сложенный пакет. Тот передает его командиру.
- Вот маршрут, по которому мы должны пройти.
Командир разрывает пакет. Так. И карта у них подготовлена. Прямая линия от Уральска до Гудермеса.
Аслан протягивает ему еще один листок. Мелкомасштабная карта, стометровка. Район Гудермеса. Красным квадратом очерчен участок с проходящим по нему шоссе.
Вот место, куда мы должны долететь.
Командир внимательно рассматривает карту. Аслан протягивает третий листок - схему.
- Вот кроки местности, где мы должны сесть.
Прямая дорога, примерно пять-шесть километров длиной. Начинается от разрушенного одинокого дома, расположенного справа. Ориентир характерный - одна-единственная стена. Даже прилично нарисована: один оконный проем цел, второй срезан наискосок. Почти посредине участка находится идеально круглый водоем и вокруг него - пирамидальные тополя. Конец шоссе круто, почти под прямым углом, сворачивает на север.
- И вы уверены, что я это найду?
- Да.
- Без штурмана?!
- Командир, вы долго летали на съемке. Значит, умеете хорошо ориентироваться на малых высотах. И значит, при желании это для вас не составит большого труда.
Останин решает больше ничему не удивляться.
- Уважаемый Аслан, на малых высотах я летал на самолете Ан-2. А между Ан-2 и Ан-26, как выражаются одесситы, две большие разницы.
- Но если вы постараетесь, вы это сделаете.
Да уж.
- Я похож на Бога?
- Командир, не надо меня проверять. Ладно? До такой степени я осведомлен.
- Ваша уверенность…
- … делает вам честь.
Командир секунду смотрит на него молча, потом говорит:
- Сомневаюсь. Ни на чем не основана, так точнее.
- Это неважно. Включите автопилот. Наденьте наушники. Слушайте, но не отвечайте. Внутренняя связь в вашем распоряжении. Если вас уж чересчур допекло, можете власть поматериться, я стерплю.
- Я тоже.
И он пристраивает наушники на голову.
Останин включает автопилот. По барабанным перепонкам ударяет голос диспетчера:
- Атлантида-контроль - 26678! Почему изменили курс? Отвечайте! 26678! Ответьте. Ваш прямой - сорок восемь градусов, удаление семьдесят. Почему возвращаетесь?
- Определитесь, где мы находимся, - приказывает Аслан командиру.
- Мне нужны штурманские принадлежности. Портфель, транспортир, навигационная линейка, карандаш.
- Идрис, подай, - не оборачиваясь, бросает тот пареньку, все еще стоящему в ожидании за его спиной. Портфель и все остальное появляется на коленях у пилота чуть ли не одновременно с распоряжением Аслана. Проворный паренек. Командир опускает портфель на пол кабины слева от себя, пристраивает планшет на штурвале, кладет на него карту, на нее - транспортир, ставит на карте точку и проводит до нее прямую от аэродрома. Затем откладывает расстояние и показывает Аслану.
- Как мы пройдем Уральск?
- Километрах в тридцати восточнее.
Тот кивает.
- Хорошо. Минуем - выходите на маршрут.
А наушники по-прежнему зовут:
- 26678, ответьте! 26678, ваши действия? Ваш маршрут? 26678…
- Аслан, вы раньше имели какое-то отношение к авиации? - спрашивает командир. - Я, конечно, имею в виду не такие прискорбные случаи, как этот…
- Можно сказать и так.
Пустышка. Что ж. Это я в любом случае выясню.
- Откуда вы так хорошо знаете русский?
- Долго жил в России.
- Где?
- В Москве. Родители там жили. Ну, чтоб вам не задавать лишних вопросов: окончил университет, работал в министерстве, экономист. С удовольствием занимался бы своим делом, но бойцы сейчас нужнее. В армии был десантником.
Десантник. Худо. С десантником-профессионалом иметь дело в его положении не намного приятнее, чем с пилотом-профессионалом. Скорее, наоборот. Но хоть это прояснилось. А с пистолетиком ты не расстаешься. Держишь на взводе. Дружеская беседа кошки с мышкой. Такой миленький задушевный разговорчик.
Вообще-то, он это знал и раньше. Не опасность страшна. Ожидание опасности выводит человека из себя и влияет угнетающе. А когда видишь ее и знаешь, в чем она заключается, начинаешь думать и действовать. Сейчас он думает холодно и спокойно. Почти спокойно.
Он не желает, чтобы на борту его судна кто-то командовал им. Во имя каких бы соображений и целей это ни делалось. Он отвечает за экипаж и за самолет. Может, эта задачка и поскромнее, чем отвечать за свободу и независимость, но ему не нравится, когда в борьбу за эту независимость его суют силком.
Штурман убит. Второй и бортмеханик связаны. У самого руки прикованы к штурвалу, а ноги к педалям. Ну, сейчас не прикованы, машину ведет автопилот, но от этого не легче. Он один, против него трое вооруженных и хорошо натасканных в своем деле профессионалов. Было у них время поднатореть. Помощи ему ждать неоткуда. Но ведь и он не подарок. Пускай он не владеет приемами самбо-ямбо, каратэ и фуетэ, но ведь Бог силушкой не обидел. И не он ворвался в чужой и поэтому все-таки пугающий дом, а к нему вломились. Он в своей тарелке и в своем праве. Кое на что неожиданное и непредвиденное и он способен.
И все-таки, все-таки. Не ниндзя и не супермен. Нормальный человек, попавший в идиотское положение.
Будь он в машине один, может, он и не стал бы так уж протестовать против этой незапланированной прогулки. Но что, если после приземления этим ребяткам взбредет на ум почесать руки и пустить в расход всех остальных? В охотку они уже вошли. И никакие их обещания и успокоения гроша ломаного не стоят. Даже если эти вполне искренни, могут найтись другие, менее покладистые.
Те, кто устраивает заварушки, как бы они ни назывались: революции, контрреволюции, освободительные войны или борьба с национализмом и сепаратизмом - никогда не спешат подставлять свои лбы под пули. Расхлебывать приходится таким, как ты да вот эти ребятки.
Плевать мне на ребяток. Моя задача - избежать пули самому и выручить экипаж. Все остальное пусть хоть в тартарары летит. Тебя не спросили, желаешь ли ты во всем этом участвовать или нет, так пусть и не рассчитывают ни на твою благодарность, ни на твою совесть.
Это не твоя война.
Ты должен все переиначить.
Так что же ты сидишь и раздумываешь? Отчего медлишь? Вставай, перевяжи их, к чертовой матери, и дело с концом. Это ведь совсем не сложно. А потом вези их хоть в Чечню, хоть в Уральск на расстрел.
Расстрел-то тут при чем?
При том.
Все же сволочное дело. В чужом пиру похмелье.
Заткнись. Вязальщик! У самого в пузе ствол торчит, а туда же…
Если для того, чтобы спастись нам, потребуется убить их, я это сделаю. Все.
Вот только бодливой корове Бог рогов не дает.
Дает, дает. Тот, чьи планы и намерения известны, всегда проигрывает. Не спеши. Думай. Жди. Время у тебя есть. И уже сквозь смуту что-то брезжит.
- Атлантида-контроль - борт 26678. Ваш обратный триста пятьдесят, удаление девяносто. Если слышите, сообщите, почему изменили курс. Сообщите маршрут. Борт 26678…
- Покажите, - говорит Аслан.