- Депутат - это его кличка? - спросил Мирабов, явно заинтересовавшись тем, что пришлось услышать.
- Нет, конечно! Неужели вы думаете, что у наших людей скудная фантазия, чтобы называть так шефа? - обиделся Лютфи. - Он действительно личность неприкосновенная.
Давлятов же, напротив, сидевший подавленным не столько словоохотливостью незнакомца, сколько его нервной напористостью и суетностью, спросил как бы между прбчим:
- А он, скажите, в числе тех тридцати уважаемых шахградцев, имеющих личные бункеры?
Безобидный вопрос его почему-то снова обидел Лютфи, и он, досадливо хлопнув себя по колену, воскликнул, да так, что прохожие оглянулись:
- Я вижу, вам бункеры не нужны. Что же, есть люди, которые вдут против собственного блага, правда, по недоразумению или недомыслию. Вы в их числе… Тогда, может быть, заинтересуют другие услуги гуманного Бюро. Они разнообразны, как и сама жизнь…
- Выходит, и Бюро создано, и разрешения на бункеры можно получить? Мирабов как-то недоверчиво хохотнул, чувствуя накат нервного напряжения от долгого сидения на одном месте.
Лютфи порывисто встал, окончательно раздосадованный, но тут же, вспомнив о чем-то, снова сел.
- Меня удивляет неопределенность ваших вопросов! И только такой терпеливый посредник, которым движет идея, может сидеть с вами уже битый час… Да, Бюро гуманных услуг, в поисках которого метались шахградцы вокруг здания горсовета, создано, но негласно, ибо, узнав, что оно выдает только сто разрешений в неделю, толпа может повести себя непредсказуемо. Тайна Бюро - это его защита. Депутат, личность инициативная и широкая, расширил услуги Бюро. Кроме бункеров мы можем предложить свои услуги на кладбище. Мы можем гарантировать лучшее, видное место на кладбище, бронировать участки для семейных склепов, изготовив заранее и мраморные плиты, и целые памятники с именами будущих… кого не пощадит рок катастрофы. Это на кладбищах первого и второго класса. Но самая приятная наша услуга, связанная с кладбищем высшего класса в Хантеми-рове. Слышали такое? Наше Бюро может выдать вам заранее документ с перечислением ваших званий и наград… академика, например, большого начальника - министра, и тогда вы можете спать спокойно, уверенный в том, что ваш катафалк въедет мимо мраморных колонн в ворота Хантеми-ровки… - Видя, что удивление, даже недоверие все еще не сходит с лиц его слушателей, Лютфи пояснил: - Я так откровенен с вами из-за своей идеи… сохранить как можно больше в нашем граде порядочных людей, не погубленных стихией.
- И сколько все это стоит? Вы берете за услуги наличными или можно в кредит? - Мирабов почему-то кивнул совсем поникшему Давлятову, словно подбадривая его.
- Вы же знаете, что кредит в эти дни - ненадежная форма денежных отношений. По негласному постановлению градосовета кредит отменили в сфере государственных услуг, почему же наше Бюро должно им пользоваться? И вообще, это уже не моя забота. Я вам даю телефон лица, который направит вас к другому - и так вы наконец свяжетесь с тем, кому вручите пакет с деньгами. Я знаю только телефон одного из лиц нашего Бюро… хотя, как вы догадываетесь, Бюро наше связывает если не половину шах-градцев, то весьма солидный его средний слой, насчитывающий тысячи граждан, ни один из которых, я уверен, не видел в лицо Депутата… Ах! - вдруг неожиданно воскликнул Лютфи. - Я выговорился, и мне стало легче. Вы же понимаете, что нельзя такое держать все время в себе - можно сгореть.
- Если вы все это говорили для того, чтобы освободить душу, тогда вы действительно непорядочный человек, - проговорил недовольно Давлятов и поднялся с места.
- Да, нечестно морочить нам головы всякой чепухой, - поддержал его Мирабов, поднимаясь следом.
Лютфи в некотором расстройстве остался сидеть, тщетно пытаясь закрыть портфель на замок.
- Вы меня не совсем правильно поняли, - сказал он, протягивая в их сторону руки. - Если не верите, запишите телефон того лица, которое сведет вас с другим лицом… 33–22 - 02… До встречи! - помахал он им вслед и с жадностью поднес ко рту бутерброд с сыром.
Давлятов машинально записал названный телефон и, пройдя с Мирабо-вым десяток шагов по направлению к метро, вдруг хлопнул себя по лбу:
- Ба! Так это же телефон фемудянского академика! Пройдоха! Битый час дурачил нас! - И бросился назад в сторону сквера, но скамейка, на которой они сидели с посредником Бюро услуг, была пуста.
Досадливо морщась и чертыхаясь, Давлятов вернулся к Мирабову, дожидавшемуся его возле афишной тумбы, но тут же бросился к телефонной кабине, чтобы лихорадочно набрать номер 33–22 - 02.
Мирабов ждал, просунув голову в полуоткрытую дверцу. Аппарат щелкнул, и после короткой паузы послышался в трубке неживой, ровный, без интонаций механический голос, с первых же слов навевающий тоску: "Гражданин/ка, если ты/вы/ желаешь/ете иметь дело с Бюро гуманных услуг, звони/те/ по телефону 33–22 - 02. Желаю/ем/ успеха…"
- 33–22 - 02, - растерянно повторил Давлятов и повесил трубку, потер ухо, словно механический голос продырявил ему ушную перепонку. - Записали?
- Мне не нужно! - резковато ответил Мирабов и, быстро попрощавшись, свернул за угол.
"Опять обиделся, - подумал, глядя ему вслед, Давлятов. - Да и со мной творится что-то неладное. Не надо поддаваться общему психозу…" - и еще раз повторил вслух:
- 33-22-02.
И едва он произнес эти цифры, привлекающие своей таинственностью, послышалось рядом шипение. Давлятов вздрогнул, остановившись в защитной позе, не понимая, откуда такие звуки, будто недалеко подожгли шнур, по которому, потрескивая, побежал огонь. Мелькнуло в сознании Давлятова страшное, что сейчас последует взрыв… но вместо сильного взрыва где-то далеко грянул выстрел…
Давлятов пригнулся, зажмурив глаза, ожидая криков, шума вокруг… но все на площади у входа в метро было буднично - шахградцы входили в одни стеклянные двери метро, выходили из других потоком… шаг за шагом поток редел, рассеиваясь, и Давлятов понял, что никто, кроме него, не слышал выстрела.
"Слуховой обман, - догадался Давлятов. - Акоазмы - говоря медицинским языком… Нервы-нервишки…"
XV
Вместо обычной отеческой благожелательности на лице Нахангова промелькнуло недовольство. Давлятов съежился и застыл у ворот. Нахангов уже наполовину влез в машину, хотел было отъезжать, но, видно, сжалился над соседом, спросил:
- Вы не пожелали разрешения на собственный бункер? Странно. - В тоне его прозвучала издевка.
- Он бы заломил дикую цену. Вы ведь знаете мои возможности, пробормотал Давлятов, даже не подумав о том, откуда благожелателю известно о его встрече с посредником Бюро гуманных услуг.
- Резонно, - сказал Нахангов и кивнул, приглашая соседа к себе поближе. Затем сел в машину, оставив дверцу полуоткрытой, и громко, чтобы слышали и прохожие, предложил: - Пожалуйста, пользуйтесь моим бункером комнат на всех хватит. Тем более что скоро, совсем скоро я запру вас там писать доклад, - вы ведь помните о нашем конгрессе?! Это будет первый такого рода Всесреднеазиатский конгресс, который возвестит всему миру об окончательной, бесповоротной победе атеизма…
- Помню о конгрессе. И все время думаю о своем выступлении, пробормотал Давлятов, подавленный широтой и размахом предстоящего конгресса.
- Думайте больше о Салихе, - сказал просто и буднично Нахангов. Думайте о том, как развенчать его взгляды, которые уже стали разъедать кое-какие пустые душонки. Салих - главный ваш враг. Изгоните его! Нахангов хлопнул дверцей, и машина плавно устремилась вперед, увозя его подальше от растерянного взгляда Давлятова.
Из Давлятова словно выдули все тепло. Почувствовав себя утомленным, он повернул обратно к дому с намерением отлежаться и прийти в себя. В последнее время просыпался с одной и той же назойливой мыслью: "Как сегодня - ударит?" - и еле поднимался с постели, ощущая себя разбитым после тревожного сна. И если бы не его врожденная педантичность, аккуратное отношение к службе, ничто не заставило бы Давлятова выйти из дома, даже ожидаемый катастрофический толчок.
Объезжая кольцо сырого, темного туннеля, разрезанного освещенными, многолюдными станциями метро, он вовлекался в работу, чувствуя, как становится увереннее, оцепенение сменяется возбужденностью к вечеру… к тому часу, когда шахградцы покидали свои дома, устремляясь подальше на открытые пространства…
В первый раз, без всякого на то оправдания, Давлятов не шел на службу… и едва он протянул руку, чтобы толкнуть ворота, как чуть было не стал жертвой очередного недоразумения. Ворота сами открылись, и из дома прямо на него выскочил тот самый маленький, хохочущий человек со злыми глазами, неся свою подругу на руках, выскочил, едва не ударив хозяина дома в грудь, и бросился в переулок.
Появление его было до того неожиданным, а поведение до того нахальным, что Давлятов, возмущенный, бросился за ним, но того уже и след простыл… похоже, забежал в чьи-то открытые ворота.
Давлятов подумал, что совпадения сегодняшнего утра - не случайны. Встреча с Наханговым, приказавшим Давлятову поскорее избавиться от Са-лиха, и появление этого выродка, тайком пролезшего в дом и заночевавшего где-то рядом, за стеной его кабинета. Между всем этим, вне сомнения, есть связь…
Во дворе, в кресле-качалке, он увидел Анну Ермиловну, встретившую сына тревожным, быстрым взглядом. Она сидела в той же позе, как и пятнадцать минут назад, когда Давлятов прошел мимо нее на улицу. Только сейчас она казалась еще более сухонькой и старенькой. Давлятов задержал шаг и всмотрелся… Но Анна Ермиловна даже не шелохнулась, лишь спросила:
- Что-нибудь забыл?
- Нет, решил остаться дома. Нездоровится… И еще мне не нравится Мелис. Который день он не идет с утра в школу…
- Ну, ты же знаешь, что в эти дни никто не живет по расписанию. Почему они не отменят занятия в школе?
Давлятов зашел в гостиную и стал с решительным видом возле дивана. Мелис открыл глаза, безразлично глянул на Давлятова и повернулся на другой бок.
- Ты что - не узнаешь меня? - раздраженно спросил Давлятов. Мелис чмокнул слипшимися губами и, не поворачиваясь к нему, ответил:
- Мозгу достаточно пяти сотых секунды, чтобы распознать объект или субъект, изображение которого выхватил глаз…
Это бесстрастное и заученное вдруг чем-то пронзило Давлятова, будто открыло ему глаза на ужасную, невероятную истину о содеянном Мелисом.
- Ты что натворил? - сказал Давлятов, испугавшись собственных слов. Ответь мне сейчас же! - И толкнул Мелиса в бок. - Не спи!
- Ладно, не буду спать, - Мелис повернулся в его сторону, но глаза не открыл. - Без сна человек может прожить лишь десять суток, а без пищи несколько недель… Можете меня не кормить, Руслан Ахметович…
Хотя Давлятов привык к его манере разговаривать, но сейчас она подействовала раздражающе.
- Отвечай: где ты вчера был до часу ночи?! Я знаю, где ты был, что делал… Не зря он выскочил мне навстречу со своей мерзкой подругой на руках, - сказал безо всякой связи Давлятов и сам смутился.
Мелис глянул на него с сожалением, сел на диване, приготовившись к разговору.
- Знаете? - Мелис все еще старался казаться бесстрастным. - Если знаете, то вам же лучше молчать, чтобы не было лишнего шума… Хотя, впрочем, какой может быть шум? Даже наоборот. - Он говорил бессвязно, хотя мысль его работала четко и ясно.
- Выражайся яснее, - понизил голос до шепота Давлятов. - Да, какой может быть шум?.. - сказал и запнулся, чувствуя, что не может говорить.
Мелис, видя растерянность Давлятова, сделался нарочито циничным:
- Почему я должен что-то рассказывать? Вы кто мне? Все, что случается со мной, - это мое. Ни теплоты между нами, ни доверия. Я вам расскажу, а вы пойдете и продадите меня ради собственного спокойствия…
- Ты совершил ужасное. И боишься признаться как мужчина. - Давлятов сел в кресло, почувствовав головокружение.
Мелис походил по комнате босой, заложив руки за спину. Чувствовалось, как он заново переживает случившееся и желает выразить это как можно вдохновеннее.
- Главное, земля успокоилась. Она требовала жертвы и получила, произнес он с удовольствием, подчеркивая каждое слово.
Давлятов, обессиленный, еще глубже ввалился в кресло, чувствуя, как к горлу подкатывается истерический комок.
- Убил?! Ты убил… человека?
Мелис нисколько не растерялся, наоборот, все еще переживал чувство удовлетворения содеянным, потому Давлятов со своими вопросами казался назойливым.
- Это вы узнаете у следователя… если, конечно, донесете на своего приемного сына… Впрочем, донесете, я знаю. Вы из поколения тех, кого учили доносить еще со школьной скамьи…
- А ты - мерзавец! - Какая-то сила заставила Давлятова вскочить с места. - Убивать нравственнее, чем доносить?
- Если ради общего блага - то нравственнее, - зло глянул на него Мелис, и этот взгляд его словно подтолкнул Давлятова к дверям, и он бросился из гостиной с криком:
- Он - убил?! Мама, ты слышишь?! Что теперь будет?! Как будто нам землетрясения мало!
- Что вы не поделили? - услышав крики, Анна Ермиловна заторопилась в дом, споткнувшись о порог.
Встретившись с ней у дверей, Давлятов, непонятно отчего, разом лишился всей страсти и злости и даже растерялся, не зная, какими словами ей все объяснить.
- Видишь ли… он сотворил нечто ужасное, но не хочет в этом признаваться… и, как всегда, хамит и грубит…
- Ну как с тобой не грубить? - Анна Ермиловна укоризненно покачала головой. - Ты с самого утра такой несносный… Марш на работу! Марш! Иначе будет ужасный скандал в благородном семействе. Я стану на защиту Мелиса…
- Это отчего же? - обиделся Давлятов.
- Тебя-то я как-нибудь сорок лет знаю, а его всего неделю. И не думаю, что он такой безнадежный…
- Ты, не видя стервеца в лицо, уже защищала его. - Давлятов, будто задыхаясь, потеребил воротник рубашки и пошел к выходу. - Разбирайтесь сами… из благородных ли побуждений это убийство или же… - Давлятов, не зная, как выразиться, постоял у открытых ворот, мрачно поглядывая на улицу. И, в сердцах махнув рукой, пошел не всегдашней дорогой, а в обратную сторону, жалея, что не сказал фразу, которую обдумывал уже несколько дней, чтобы хоть как-то уточнить свои отношения с матерью: "…И вообще, похоже, что ты приехала не облегчить мне жизнь, а наоборот…"
Спускаться в метро, на службу, не было уже смысла. В эти суматошные дни начальство может не заметить его отсутствия на работе. Зато, как опоздавшему, у первого же входа в метро сделают ему отметку на удостоверении личности.
"Личность, личность, как высока твоя цена", - иронически пропел Давлятов и тут почему-то вспомнил телефон гостиницы.
В предвкушении чего-то юмористического набирал он в телефонной будке номер 33-22-02, уверенный, что снова услышит механического теле-фоноробота. Но - удивительно, - едва он набрал последнюю цифру, сразу же раздался в трубке голос фемудянского академика, словно тот в нетерпении ждал звонка Давлятова. Давлятов опешил, хотя фемудянин настойчиво приглашал его к разговору: "Прошу вас, говорите… академик слушает…"
- С вами говорит Салих, - выдохнул Давлятов наконец.
- А, гражданин Салих! - будто обрадовался фемудянский академик. Почему же вы не пришли? Я вас весь вечер прождал… Там, где мы договаривались…
"А где мы договаривались?" - хотел было спросить Давлятов, но от такого неожиданного поворота снова смутился и повесил трубку.
Он потоптался в будке, тяжело дыша, недовольный своим поступком: "Нехорошо… оробел, как дитя. И перед кем? Перед демагогом…" И снова стал крутить диск, настраивая себя на длинное объяснение с юмористическими пассажами и меткими обвинениями.
На сей раз вместо вкрадчивого голоса фемудянского академика в ухо ему выстрелило: "Гражданин/ка/, если ты /вы/ желаешь/ете/ иметь дело с Бюро гуманных услуг…"
- Алло? Алло? - в отчаянии дул в трубку Давлятов. - Какой у вас телефон? - словно механический голос мог прервать свой повторяющийся текст и вежливо ответить ему.
"..Желаю/ем/ успеха…" - отчеканил хвост фразы телеробот и после короткого визга, свиста, означающего паузу, настроился повторить записанное: "Гражданин/ка/…"
Давлятов чертыхнулся, повесил трубку, затем снова снял, чтобы накрутить вокруг диска номер, который подсказал ему телеробот: 33–22 02.
- Академик Златоуст слушает, - послышался на том конце провода голос человека, только что проглотившего кровавый бифштекс, но еще наслаждающегося вкусом мяса во рту, отчего голос его казался сочным, но и не совсем ясным.
- Товарищ Златоуст? - удивился Давлятов.
- Да?! Да?! - подбодрил его Златоуст. - Это гражданин Салих. Рад вас слышать… Что случилось? Я вас весь вечер прождал… в назначенном месте…
- Я это место не вспомнил… - не своим, хриплым голосом сказал Давлятов и почему-то снова подул в трубку. - Алло?
- Ах, не вспомнили! Как жаль! Третий столик справа в ресторане "Звезда Востока". Вспомнили теперь? Ах вы такой-сякой, - слегка добродушно пожурил его Златоуст.
- Мне место нужно в Хантемировском кладбище, - неожиданно для себя выпалил Давлятов. - На участке, где покоятся министры, академики…
На том конце провода отчетливо прослушивалась тяжелая пауза, словно вместо сочного вкуса мяса во рту Златоуст ощутил горечь желчи и поперхнулся.
- А вы, гражданин Салих, не потеряли чувство юмора в эти сумасшедшие дни - похвально! - с досадой проговорил Златоуст. - Никогда бы не поверил, что вам, потустороннему человеку… в потустороннем мире было спокойно лежать рядом с министрами и академиками. Никогда бы не поверил! Будьте здоровы! - И тот конец провода донес до уха Давлятова короткие гудки.
"Пропесочил", - усмехнулся Давлятов, но тут же наполнился гневом. Захотелось сказать ему в лицо… в ухо все, что думал Давлятов о Хантемировском кладбище, об академике, сейсмонауке и прочее, прочее критическое, либеральное, чему научился в то короткое, но яркое время, когда сочинял для альманаха "Белая медведица". Но вместо Златоуста ему проскрипел на ухо тот самый робот, нудный и леденящий: "Гражданин/ка/, если ты/вы/…"
- Если мы, вы, они… - передразнил его Давлятов и повесил трубку. Кстати, сделал это вовремя, ибо очередь, собравшаяся у кабины, уже желая выдворить его оттуда силой, угрожающе постукивала по стеклу.
Давлятов выскочил прямо на очередь, которая от неожиданности отпрянула, и заторопился к открывшемуся недалеко проспекту.
Страшное ощущение непричастности охватило его. Неужто, подумалось Давлятову, все это из-за того, что не мчится он сейчас в дрезине по сырым тоннелям, со стальной каской на голове, направляя луч фонаря на округлые поверхности, затянутые трубами и кабелями, желая обнаружить трещину от давления или смещения земли, зловещий вестник предсказанного… катастрофического…
С каждым днем все заметно нагнеталось… и уже близко к тому последнему, предсказанному сроку… "…но не позже тридцати дней…", толпы, собирающиеся на открытых пространствах в один и тот же час, редели, излучая все более слабые и слабые дозы электрического поля страха…