- Да о каком конце света вы говорите? - вдруг сделался серьезным Мирабов. - Никакого конца света не будет по той простой причине, что все мы не готовы ко всеобщей гибели… Каждый, как и прежде и всегда, будет умирать в одиночестве, ибо шахградец наш эгоистичен, живет собой и думает о себе… Гибель целого града - это такое грандиозное событие, когда каждый индивидуум, проникаясь чувством общности, переживает этот момент не как личную трагедию, а как трагедию всех шахградцев вместе… Гибель шахградцев - не кара за грехи, - снова наклонился к Давлятову Нахангов, его сосед-благодетель, - а залог нового, грядущего обновления нашего Шахгрзда… И пусть пророки, появившись среди извращенных, безнравственных, не пугают их карой. - Мирабов вытер со лба пот и снова развалился в удобной позе в кресле. - Извращенные, уподобившиеся волкам, не боятся конца света, их мысль, ничтожная душа не может почувствовать весь трагизм данной ситуации. Они в лучшем случае боятся за свое личное благополучие, которому может грозить сосед, сослуживец, родственник. И пока люди таковы, конца света не будет, ибо эта жизнь сама дана им как кара. Эта жизнь будет тянуться еще миллион лет. А конец света не кара, а избавление… Спасение шахградцев в новом, более высоком рождении…
Давлятов с утомленным видом выслушал его и махнул рукой:
- Это я так сказал, для красного словца, о конце света, а вы уже рады пофилософствовать. Конечно же каждый думает прежде всего о своем спасении, спасении своих близких. Это естественно. Но ведь речь идет не о войне. Речь о природной стихии, слепой, жестокой… Где уж тут до философии, ницшеанства?
Площадка, где они сидели и жевали сосиски, то ли от загромыхавшего неподалеку трамвая, то ли от поезда метро, промчавшегося под землей, дрогнула и задрожала. Все насторожились, побледнели, двое-трое испуганно вскочили с мест… Давлятов с Мирабовым тоже поспешили встать, чтобы попрощаться.
- До встречи в десять! - махнул рукой Мирабов.
- Кто знает, - скептически усмехнулся Давлятов, - может, встретимся, а может… - И, не закончив фразу, он свернул за угол. Только теперь, оставшись один, он в полной мере осознал свое положение - человека, оставшегося без работы, и не по чьей-то злой воле, а исключительно из-за своего вздорного поступка.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, Давлятов раскрыл газету, случайно оказавшуюся на их столике в сквере, - "Шахградскую правду", и взгляд его остановился на некрологе:
"Некоторое время назад в одной недружественной ближневосточной стране пропал при загадочных обстоятельствах известный кинорежиссер, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии К. К. Аб-ду-Салимов, ездивший туда с творческими целями. Наше посольство неоднократно обращалось к официальным лицам данной страны с просьбой сообщить о местонахождении К. К. Абду-Салимова. Официальные представители каждый раз давали крайне противоречивые сведения о судьбе кинорежиссера. К сожалению, не внес ясности в данный вопрос и лидер страны генерал Ибн-Мудцафи, к которому с просьбой о помощи обратилась также и дочь пропавшего Ш. К. Абду-Салимова, по семейным обстоятельствам проживающая в настоящее время в этой недружественной стране. Западным журналистам, в частности корреспондентке газеты "Коррьере делла ноче" Патриции Буффони, удалось выяснить, что известный кинорежиссер. К. К. Абду-Салимов был захвачен экстремистами их террористической организации "Аль-Ихван Аль-Муслимин" ("Братья-мусульмане") и зверски убит за то, что собирал материал об их деятельности для своего будущего фильма… Возмущенные этим злодейским преступлением, мы требуем от генерала Ибн-Мудцафи самого строгого наказания убийц…" В этом месте Давлятова словно пронзило… какая-то догадка, которая не до конца оформлялась в сознании, сколько бы он ни силился что-то вспомнить. Только одно было для него вне сомнения - действующие лица этой истории имели и к нему отношение… только какое? Через кого?
В подавленном состоянии возвратился домой Давлятов.
Открывая ворота, он вдруг вспомнил о маленьком толстом типе с узкими глазками, который, подняв свою подругу на руки, хихикая вбежал в дом. Настороженно всматриваясь по сторонам, Давлятов постоял во дворе, прислушиваясь, но никаких подозрительных звуков не услышал. Чтобы окончательно успокоиться, он даже посмотрел через стекла окон во все три комнаты… Затем зашел в спальню и, торопливо раздевшись, лег, пытаясь заснуть. Все подозрительное, что тревожило его сегодня, как рукой снимет, если он хорошенько отоспится до вечера. И выйдет он к людям приветливый и спокойный, ибо знал о себе: чем больше с годами внутренне раздроблялось, чем причудливее и парадоксальнее становилось его сознание, пропитанное иронией, тем больше казался он выдержанным и хладнокровным… кроме, конечно, отдельных критических ситуаций, когда Давлятов срывался, как в эти последние два дня.
"Как легко на душе, если делаешь кому-то хорошее, - подумалось безо всякой связи засыпающему Давлятову, - и особенно врагу. Как любуешься собой! Как наполняешься гордостью за себя!"
Едва он это подумал, чтобы, умиротворенный, заснуть, как услышал сквозь туман в голове стук в ворота.
"Кто бы это мог быть?!" - вскочил Давлятов, ощущая тревогу, ибо в дневной час никто из соседей никогда не стучался к нему, а друзей, бесцеремонно приходящих в его дом, у него не было… вообще никаких друзей не было, кроме Мирабова. "Может, соседи узнали, что я уволился?"
Тот, кто стучал в ворота, - высокий, худощавый мужчина в черном клеенчатом плаще, с каким-то предметом в руке, похожим то ли на обыкновенный чемоданчик, то ли на измеряющий или выискивающий прибор, - уже бесцеремонно вошел во двор, не дожидаясь появления хозяина, и зыркал по сторонам.
- Добрый день, добрый день, - заговорил он вежливо, даже угодливо, простите за беспокойство. Моя фамилия Байбутаев. Мне очень не хотелось приходить в этот час, зная, что вы обычно после обеда любите часок-другой прикорнуть, но служба… - И он поднял свой прибор-чемодан, словно желая измерить силу биотоков, идущих от Давлятова.
Давлятов невольно закрыл лицо руками, но быстро совладал с собой, не желая выглядеть растерянным перед столь вежливым гостем.
- Чем могу помочь?.. - И сделал жест в сторону комнаты, приглашая гостя.
- Нет, нет, не утруждайте себя, сегодня я ограничусь только двором… В другой раз, когда будет больше времени, я позволю себе зайти в комнаты… для начала, может быть, в ваш кабинет… - В это время чемодан-прибор, который он поставил на землю, щелкнул и стал подавать попискивающие сигналы. - Заработал наконец, - удовлетворенно сказал гость и нажатием кнопки прервал попискивание.
- Так чем могу быть полезен? - с некоторым раздражением спросил Давлятов, видя, что формальная сторона их знакомства затянулась.
- Вы раздражены - это хорошо! Я ждал этого момента, ибо раздраженный человек может легче сообщить о других, кого он либо недолюбливает, либо считает помехой своему существованию… Так вот, к нам поступили данные, что в районе вашей улицы работает незаконно установленная множительная машина… возможно, та, на которой размножают эти провокационные предупреждения ОСС о якобы предстоящем сильном землетрясении… Вы, как сейсмолог… просто как честный гражданин, не могли бы вы указать, кто из соседей устроил у себя тайную типографию?
- Я уже не сейсмолог! - непроизвольно вырвалось у Давлятова. - Просто гражданин… не знаю, насколько честный, скорее наоборот. Так что извините…
- Оттого что вы уволились с вашего ИПЗ, вы ведь не лишились своей профессии, - резонно заметил гость: - Вы дипломированный сейсмолог… Кстати, я слышал, что институт, откуда вы ушли, скоро переименуют в Академию прогнозирования землетрясений. Она будет занимать двадцатиэтажное здание со штатом в три тысячи человек, это намного больше, чем в ИПЗ. Ожидаются кадровые изменения. Такие, как Айтзаров, могут уйти, не выдержав конкурса, так что у вас есть большая надежда…
- Нет, я не знаю, у кого из соседей есть множительная машина. Знал бы - сказал, будьте уверены! И вообще, если уж честно, - я страшно зол на членов этого самозваного ОСС. Кого-кого, а меня бы они могли избрать если не председателем, то хотя бы членом Совета. Ведь я первый, кто предсказал… - решительно заявил Давлятов, недовольный тем, что ему снова напомнили об Айтзарове.
- Благодарю, мне это и надо было знать. - И гость раскрыл какой-то журнал, быстро нашел графу с подробными сведениями об улице, каждом доме, его жильцах. - Прошу, распишитесь возле своей фамилии… Это - чистая формальность, на случай, если наш старший инспектор не поверит, что я был у вас, - старик подозрителен. - Гость хохотнул и, повернувшись, быстро направился к выходу, размахивая попискивающим чемоданом-прибором. - Кстати, - повернулся он, уже выйдя за ворота, - под вашим домом зарыт металл… не просто куча металла, а, скорее, некий предмет обтекаемой формы - мой прибор показал это… Нет, нет, не пугайтесь, это не ротапринт… До свидания!
Беспокойство или простое любопытство заставили Давлятова выглянуть за ворота, хотя он и сдерживал себя, чтобы не показаться инспектору сконфуженным. И стоял, словно загипнотизированный его походкой - при каждом шаге у инспектора поднималось то одно, то другое плечо, почти касаясь ушей…
В конце улицы его ждала машина с пассажиром на заднем сиденье. Приглядевшись, Давлятов узнал ту самую машину, которая все дни конгресса должна была обслуживать фемудянского академика. И не успел он ниче-го толком понять, как инспектор влез в машину и сел рядом с пассажиром, в котором Давлятов узнал Шаршарова…
Давлятова передернуло от возмущения. Он хотел было броситься за машиной, чтобы вцепиться в своего бывшего духовного отца, вместе с Байбу-таевым разыгрывающего комедию. Тайна домашней типографии!..
"Бестия! - подумал он о Шаршарове. - Написал на меня донос?! Мстит за то, что я не покинул Союз? Ренегат проклятый!"
Прав был Давлятов отчасти: действительно донесли, только сделал это не Шаршаров, а фемудянский академик, и не на него донесли, а на Салиха, разоблачений которого боялся академик…
VI
Ровно в семь, вечера на экранах телевизоров появилась за овальным столом группа академиков-сейсмосветил, среди которых уютно пристроился и наш знакомый фемудянин. Технические помехи разрезали надвое и лицо ведущего, и телефонисток в стеклянных кабинах, приготовившихся записывать вопросы встревоженных шахградцев. Набежали цифры - одна крупнее другой номера телефонов, установленных в кабинах; по ним можно впрямую выходить на академиков. Всеобщий интерес к передаче подогрелся семикратным, на протяжении всего дня, объявлением по шахград-скому радио и телевидению.
Вопрос, который мучил всех шахградцев, сидящих у телевизоров, был задан гражданином, назвавшим себя Кадамовым:
- "Откуда такая точность в программе землетрясения - около десяти часов вечера? Не может ли ударить сейчас, сию минуту, когда весь город сидит в домах, у телевизоров?"
И ведущий машинально бросил взгляд на потолок студии, как бы мысленно оценивая его на прочность:
- Прошу, кто ответит?.. Академик Лайлаков…
- Товарищ Кадамов и все могут быть спокойны, - бодро начал Лайлаков, ни сейчас, ни в десять вечера, ни потом землетрясения не будет. Это абсурд!
Все вроде бы убедительно прозвучало в устах академика, только это словечко "ни потом" обескуражило. Как это "ни потом"? Никогда, значит, ни через год, ни через сто лет. Но ведь трясло же Шахград, а раз так, то, по логике, должно трясти и в будущем, пусть отдаленном, необозримом. Или, может, конгресс, собравшийся в Шахграде, нашел способ избавления человечества от землетрясений?
Кадамов, поколебавшись, решил снова позвонить на телестудию, чтобы спросить об этом, но все номера телефонов, как ни пытался он пробиться, были заняты.
- "Известно, что в этом году была на редкость теплая зима, - стал читать вопрос гражданина Карабаева ведущий. - Говорят, что тепло это ушло в землю, она расширяется и ударит в десять вечера сильным землетрясением…" Прошу вас, академик Нюев…
- Мой уважаемый коллега, академик Лайлаков, - глянул куда-то вверх Нюев, - убедительно доказал, товарищ Карабаев, что ни сейчас, ни потом, ни тем более в десять часов землетрясения не будет. Что же касается теплой зимы, то в Африке, друзья мои, теплее, чем в нашей Средней Азии, и африканское тепло, уходящее в землю, нисколько не расширяет ее, а наоборот. Вы, товарищ Карабаев, наверное, слышали теорию о том, что земля сжимается, следовательно, и африканский материк сжимается. Убедил я вас? - обратился через экран к Карабаеву академик и утвердительно ответил себе: - Убедил!
"Ни хрена не убедил! - хотел крикнуть ему в ответ Карабаев. - Хотя ты и академик и получаешь тысячу в месяц, да еще в спецполиклинике лечишься и в закрытом магазине обарахляешься… а я простой слесарь и имею всего сто двадцать и язву желудка от матушки-русской… голубушки… но все равно ни хрена не убедил!" В сердцах Карабаев хотел снова позвонить на студию, но линия была наглухо занята.
- Вопрос гражданки Чичикиной: "Меня с утра тошнит, голова болит, не есть ли это предчувствие землетрясения, которое ожидается к десяти часам вечера?" - прочитал очередной вопрос ведущий и икнул, будто тошнота гражданки Чичикиной передалась и ему. - Прошу вас, академик Норов…
- Вы, наверное, что-нибудь съели несвежее, товарищ Чичикина, остроумно вышел из положения академик Норов. - Советую вызвать "скорую" на дом…
Сидящие за овальным столом коллеги-академики хмыкали, вымученно улыбаясь, и только Чичикиной было не до смеха. Она даже возмутилась, серьезный человек, академик, а отшучивается, будто догадывается, что ей, пенсионерке, задержали на почте пенсию, посему она со вчерашнего дня сидит на воде и сухарях, а от этого навряд ли затошнит… Когда ей тоже не удалось во второй раз пробиться на телестудию, Чичикина попыталась успокоить себя мыслью: "Ничего, я этого академика в газете пропишу, пусть знают у него на работе, какой он шутник…"
- "Известно, что на Западе и даже в Японии есть прибор, с точностью определяющий место и время землетрясения… Почему бы Шахграду не закупить этот прибор, чтобы не сидеть и не гадать - завтра ударит или через неделю, в полдень или ближе к десяти вечера?" Этот вопрос задает гражданин Шаршаров, - сообщил ведущий, - прошу вас, академик Сааков, ответить…
Давлятов, за неимением своего телевизора, смотрел передачу на квартире Мирабова в компании врача и его десятилетней дочери Хури.
- Шаршаров? - вдруг воскликнул он. - Я не ослышался?! Иуда! Доносчик!
- Неужели товарищ Шаршаров всерьез думает, что, если бы такой прибор был изобретен, он бы не был в первую очередь изобретен нашими славными учеными? - несколько нескладно, зато убедительно ответил академик Сааков.
- Спасибо, убедительно! - поддержал его ведущий, ибо вопрос имел деликатную окраску.
"Не убедил, гнида! - зло пробормотал Шаршаров. - Я бы тебя, с твоими куцыми доводами, не только в Академию наук, но и на страницы "Белой медведицы" не пустил бы, хотя бреда и там было предостаточно…" И хотел прямо, без обиняков сказать об этом академику, но во всех телефонах, выходящих на телестудию, слышались короткие гудки.
Мирабов, заинтересовавшись вопросом гражданки Чичикиной о тошноте и головной боли - предвестниках землетрясения у особо чувствительных натур, одним краем глаза смотрел на экран телевизора, а другим - на диск телефона, тщетно пытаясь прорваться с вопросом к академикам. Им тоже были отмечены два-три случая подобной чувствительности, о которых он узнал у пациентов своей больницы, и он жаждал полемики с Норовым. Только дочь его сидела будто безучастная ко всему, должно быть не понимая, зачем вокруг столько шума!
Давлятов выхватил у Мирабова трубку:
- Может, мне повезет… Удивительно, - не поверил он, - линия свободна…
- Гражданин Салих, - сказал ведущий, - вчитываясь в телефонограмму. Тут вроде и вопрос и утверждение… Гражданин Салих спрашивает: расширила ли наука знания того, на чем держится земля? "Ведь известно, - пишет он, что земля - на роге быка, а бык на рыбе, а рыба на воде, а вода на воздухе, а воздух на влажности, а при влажности обрывается знание знающего…" Прошу, академик Зияев… - предоставил ведущий слово очередному, как отмечено в сценарии, оратору.
И не успел Зияев открыть рот, как инициативу подхватил академик-фе-мудянин, который, услышав имя Салиха, заерзал в кресле, сжимая кулаки.
- Позвольте ответить! - не дожидаясь своей очереди, вмешался фему-дянский академик.
- Прошу! Прошу! - смутился ведущий, словно боясь, как бы между академиками не возникла перепалка на глазах у миллиона зрителей. - Если уважаемый академик Зияев не возражает…
- Нет, я не возражаю, - мрачно молвил Зияев, - напротив, рад выслушать авторитетное мнение своего коллеги…
- Просто поразительно, - начал фемудянский академик, в упор глядя в камеру, словно желая взглядом испепелить задавшего вопрос, - в наше время, на исходе века, который называют веком небывалого взлета научных открытий… чтобы у кого-то в голове могла еще вертеться подобная белиберда о быке, держащем землю, и о рыбе на воде… Простите, гражданин Са-лих, но мне кажется, что вы просто решили поиздеваться не только над нами - пусть нас, участвующих в этой передаче, вы не уважаете! - но и над своими земляками-шахградцами… Любой школьник, подними его среди ночи в постели, без заминки скажет: земля держится на плавающих платформах, которые, наползая одна на другую, вызывают землетрясение… Мне кажется, что шахградцы должны выявить в своей среде таких, кто, подобно гражданину Салиху, сеет в народе суеверие и мистику, ослабляя его волю к стойкости… Мы не дадим погибнуть цитадели нашей цивилизации - родному для нас всех Шахграду!
"Сатана, - прошептал Салих, - вспомни-ка, кого Он поставил наместниками после гадян и поселил на этой земле… долины ее вы заняли каменными зданиями, в горах иссекли себе каменные домы. Сказано было: помните благодеяния Бога и не злодействуйте, распространяя на земле нечестие… Значит, только ты один, сатана, остался жив из всех, кто пришел на эту землю после гадян… Один ты, академик…"
Салих тщетно пытался связаться с телестудией, чтобы напомнить фему-дянскому академику об этом, но ведущий программы уже нетерпеливо поглядывал на часы - вместо краткого, лаконичного ответа по заранее заготовленному сценарию фемудянин целых полчаса давал отповедь гражданину-идеалисту Салиху, в счет драгоценного времени других академиков, и невольно подвел передачу к черте.
- Уважаемые шахградцы! Не скрою, мы не успели сегодня ответить на все ваши телефоновопросы, но впереди у нас еще не одна встреча с сейс-мосветилами… Сейчас же позвольте завершить передачу… тем более что до десяти часов осталось каких-нибудь сорок минут… Простите за шутку, спохватился ведущий, подумав, что наверняка ему теперь несдобровать за это упоминание, пусть невольное, о злополучных десяти часах - начальством было строго запрещено по всем каналам связи града произносить слово "десять" применительно к ходу времени, чтобы лишний раз не смущать покой шахградцев. - Желаю всем спокойной ночи…
- И тебе, соловей, того же желаю! - воскликнул Давлятов с такой гримасой, словно собирался ударить кулаком по экрану телевизора, задержись ведущий еще на секунду…