Так что Дмитрий уже привык к тому, что его сверстники никогда ему не перечат и что он умнее и сильнее их всех. Именно поэтому он несказанно удивился при виде бедновато, хоть и чисто одетого незнакомого мальчугана, который в открытую прекословит его царскому величеству, будущему русскому царю. Он даже опустил свою палку, услышав такие нахальные и дерзкие речи.
- А почто пришел-то, а? - уж нормальным голосом, не стараясь изображать из себя хоть и будущего, но царя, спросил он Ивашку.
Тут мальчик несколько засмущался. Что сказать - он не знал. Если правду, что, мол, поглядеть на живого царевича пришел, то тот и обидеться может. Вон у них в Ряжске, когда они всей ватагой прибегали поглядеть на юродивого, тот всегда на это обижался и кидался в них камнями. Правда, они обычно первыми начинали дергать его за одежду да за руки, но это не важно. Все равно ведь тот кидался.
Да и неудобно как-то. Еще решит, что Ивашка пришел поглядеть на его болезнь. Как тут сказать, что за всю свою жизнь он ни разу даже мельком не видал ни царя, ни хоть кого-нибудь из царской семьи, вот ему и интересно.
- Пришел и пришел, - попытался Ивашка увернуться от прямого ответа. - Вижу, скучно тебе, вот я и хотел поиграться с тобой. Мне ведь тоже скучно.
- А как же ты меня узрел-то? - недоверчиво переспросил царевич.
- А вон в щелку. Шел мимо, глянул, дай, думаю, предложу поиграться, а не захочет - не надо, дальше пойду.
- Так ты бы оттуда спросил.
- Вот еще, - возмущенно фыркнул Ивашка. - Кто ж через щелку разговаривает?
Факт был неоспорим, и возразить Дмитрию было нечего. Он действительно никогда не видел, как разговаривают через щелку, к тому же совсем незнакомые люди.
- А через тын-то почто? - все-таки поинтересовался он.
- Так ведь через ворота к тебе не пустят. Вот я и решил так… - и Ивашка махнул рукой, изображая свой полет. - А ты меня палкой. Вот обижусь сейчас да уйду.
- А я тебе прикажу остаться! - топнул недовольно ногой Дмитрий.
Такой скорый уход Ивашки его никоим образом не устраивал. Ребят для игр пускали к нему не всегда, да и то ненадолго, поскольку лечащий врач (а это был Симон) справедливо полагал, что от возбуждения, вызываемого игрой, болезнь, чего доброго, может обостриться, а припадки участятся. Поэтому Дмитрий находился под присмотром толстых и вечно сонных мамок и кормилиц, которым предписание иезуита было только на руку, поскольку давало больше времени для сна и обычных бабьих сплетен.
К тому же во время игр за Дмитрием требовалось постоянное наблюдение - вдруг опять падучая приключится. А когда он один, то тут уж можно особо за ним и не глядеть, а отдаться во власть господину Морфею или Гипносу, имен коих они, разумеется, не слыхивали, но общество сие, в особенности аккурат после сытого обеда, весьма уважали и почитали.
Вот тогда Дмитрий и бродил где попало, но в основном в своем дворике, не зная, чем бы таким еще заняться. Вполне естественно, что, услышав Ивашкино заявление, царевич восстал.
- Уйдешь, когда я тебе прикажу, - в повелительном тоне сообщил он ему и, отметая возможные со стороны малолетнего невежды возражения, не менее властно добавил: - Такова моя царская воля.
- Будешь царем, тогда и командуй, - фыркнул Ивашка и с серьезным намерением выбраться отсюда тем же путем, что и вошел, направился к дубку, дабы по одной из веток перебраться на ту сторону.
- А я тебя не пущу, - занял перед деревом оборону царевич с палкой в руках и даже грозно махнул ею два раза.
- А ты справишься? - насмешливо поглядел на него Ивашка и тут же получил удар палкой по руке.
- Эй, ты чего дерешься? - обиженно закричал он. - Так-то любой может. Ты без палки давай, чтоб честно было.
Дмитрий изумленно поднял брови.
- Ты тягаться со мной удумал? - пренебрежительно заметил он, но палку отбросил. - Да я тут всех валяю. Я с тобой одной рукой справлюсь.
- А ну, давай! - загорелся Ивашка, обиженный таким высокомерным к себе отношением.
И они, обхватив друг друга за плечи и сосредоточенно пыхтя, принялись топтаться возле дубка, причем царевич действительно попытался поначалу совладать с соперником одной рукой, демонстративно держа другую за спиной, но вскоре был вынужден пустить ее в ход, хотя преимущества это ему все равно не принесло. Более того, уже через минуту Ивашка стал брать вверх. А спустя несколько секунд поверженный и готовый заплакать от своего неожиданного поражения Дмитрий уже лежал на спине, а на нем сидел Ивашка.
- Ну что, съел? - весело сказал он.
- Пусти, - захныкал побежденный царевич.
- Ну ты чего, - став добродушным после победы, Ивашка слез с него и даже пожал Дмитрию руку, но тот ее как бы не заметил и бурей налетел снова на Ивашку.
Тогда тот, твердо держась на ногах и даже не очень-то сопротивляясь, миролюбиво предложил Дмитрию:
- Ты охолонь маленько, а то, вишь, как запыхался, да и я тоже подустал, - чтобы соблюсти равенство и не показывать хоть в этом своего превосходства, поскольку дыхание его было почти ровным, заметил Ивашка.
Победителю легко быть великодушным, хотя, возможно, побежденному просто негде его проявить. Правда, замечено, что поражение не усмиряет только сильных духом, а слабых оно вводит в состояние депрессии. Дмитрий рвался в новый бой - это к его чести.
- Давай лучше поговорим, - опять предложил Ивашка. - Вот тебя как зовут?
- Дмитрий Иоаннович, - гордо поднял голову царевич и, оставив попытку взять реванш за поражение, отпустил Ивашку из своих борцовских объятий.
- Гляди-ка, это у тебя отца Иоанном звали. Погоди, погоди. Так ведь я тоже Иоанн, только сейчас все Ивашкой зовут. Это потому, что я маленький. Значит, мы с родителем твоим одного имени, вот те на, - засмеялся Ивашка.
- Мой отец, - сбил его пыл Дмитрий, - Иоанн Васильевич, государь всея Руси, а ты как был Ивашкой, так им и останешься. Тебе отчество не полагается, поскольку ты из простого званья, а не князь и не боярин.
- Так ведь он умер, Иоанн Васильевич-то? - Ивашка удивленно уставился на Дмитрия, пропустив мимо ушей все обидные намеки.
- Ну да, - грустно вздохнул Дмитрий, - уже годков шесть прошло, - и, хлюпнув носом, отошел к дубку, закрывая лицо рукавом.
- Да ты не плачь, чай, не баба, - рассудительно заметил Ивашка и дружески положил царевичу руку на плечо, продолжая успокаивать: - У меня-то вон вовсе родителев нетути.
- Совсем? - испуганно переспросил Дмитрий.
- Совсем. И ничего, живу.
- А как?
Тут Ивашка многозначительно повел плечом, как бы показывая тем самым, что, мол, лучше не бывает, а с ними одна морока, хотя уж это-то было чистым враньем. Порою Ивашке так остро не хватало не только ласковых рук матери, но и тяжелой отцовской длани, которой он так никогда и не испытал, что он даже пускал слезу, не в силах удержаться от тоски по родному существу. Ну хоть какому-нибудь. Часто он также вспоминал и Полюшку, и бородача-кузнеца. Они даже снились ему, после чего он, как правило, просыпался с опять-таки мокрой от слез подушкой.
- Тебе, наверно, вовсе худо, - участливо повернулся к нему царевич. Детское сердце очень отзывчиво к чужой беде и даже о своей, пусть и большой, моментально забывает при известии, что другому-то еще хуже. И тут нет разницы, кто сей ребенок: то ли будущий государь, то ли простой труженик, родившийся для того, чтобы всю свою беспросветную жизнь гнуть спину над сохой.
Только потом уже, став князем, человек этот бывает способен из-за собственного дурного настроения засечь насмерть другого, по своему имущественному положению стоящего на последней ступеньке проклятой иерархической лестницы. И ничего удивительного, что после обмена сообщениями о своих бедах они уже, дружески обнявшись, оживленно беседовали как два закадычных приятеля. Тон в беседе задавал Ивашка.
- А ты луки мастерить можешь? А стрелы делать?
- Нет, - сокрушенно ответил царевич, но потом встрепенулся: - А зачем? У меня есть и лук, и стрелы, и даже колчан всамоделишный, красивый, ужасть.
- Ух ты, - у Ивашки загорелись глаза. - Принеси, поиграем, кто дальше выстрелит. Хотя, - тут он критически обвел взглядом маленькие стены дворика, - здесь и разойтись-то негде. Тогда на меткость, в тын стрелять будем.
- Не-е, - Дмитрий вздохнул, - мамка проснется и заругается. Лучше я потом, в другой раз. Хорошо?
- Ну ладно, - великодушно махнул рукой Ивашка. - А сам-то ты изготовить лук сумеешь?
- А зачем? - опять переспросил Дмитрий.
- Вот те на, - опешил Ивашка. - То есть как это зачем? Вот тебе сделают плохой, а лучше уже не будет. А коли сам, то какой хочешь, такой и твой. Хочешь поболее, хочешь помене, хочешь тугой, а хочешь послабее. Опять же стрелы…
- А ты все сам можешь? - Царевич с завистью посмотрел на Ивашку. - А меня обучишь?
- Конечно. Я тебя ворон стрелять обучу и галок всяких.
- Ого! - обрадованно воскликнул царевич. - Значит, ты еще придешь ко мне?
- Непременно приду, - заверил Ивашка царевича. - Хошь завтра?
- Давай. Токмо ты опосля обеда, чтоб, как сейчас, мамка с кормилицей не мешались. А то крик подымут.
- А ты тогда никому не сказывай, что я был у тебя, вот они и знать не будут, - поучительно сказал Ивашка.
- Никому, - и Дмитрий перекрестился. - А давай еще раз поборемся кто кого.
- Ну давай, - согласился Ивашка без былого воодушевления, потому что уже в первой стычке понял, что он сильнее, а поддаться, чтобы царевич не обиделся, было не в его правилах.
Уже через минуту Дмитрий вновь оказался под Ивашкой, но на этот раз воспринял поражение значительно спокойнее.
- А почему же меня до этого никто не валял? - изумился он, все еще лежа на земле.
- Значит, слабые они вовсе али поддаются, чтоб не обидеть - ты же царевич, - ум Ивашки предельно логично вычислил эти два возможные варианта.
- А ты не хочешь?
- Не умею, - сознался Ивашка, но тут же добавил: - Токмо здесь правило есть простое: чтоб все всегда по-честному было. Так что поддаваться нельзя. Ты так им и скажи вдругорядь, а для верности обидь как-нибудь поначалу, чтоб они разозлились и по-честному с тобой валялись.
- Ладно. - Царевич начал уж было подниматься с земли, как тут оба мальчугана аж вздрогнули от пронзительного женского крика.
- Ах он охальник, ах он бесстыжая рожа! Ивашка поднял голову и увидел, как, путаясь в длинных юбках, спускается по ступенькам крыльца какая-то толстуха лет сорока, громко возмущаясь его, Ивашкиной, наглостью.
Дмитрий тоже повернул голову и, увидев эту бабу, тихонько шепнул Ивашке:
- Беги. - И когда Ивашка уже был на дереве, добавил негромко: - К завтрему ждать буду.
- Ладно, - подмигнул Ивашка и, ускользнув от толстухи, пытавшейся схватить его за ногу, примерился, чтоб спрыгнуть на ту сторону, но для этого нужно было зависнуть и перевернуться на руках, а тогда толстуха все ж таки ухватила бы его за ногу, но тут неожиданно помог Дмитрий. Он подскочил к женщине, с силой боднув ее в выпяченный большой живот, и отчаянно закричал, отвлекая ее внимание:
- Чего толкаешься-то? Вот возьму и мамке нажалуюсь.
Чем у них дело кончилось, Ивашка не доглядел - он был уже далеко и скоро оказался во дворе у иезуита. Митрича еще не было, и он наконец спокойно перевел дух.
Глава XVI
ДРУЗЬЯ-БЛИЗНЕЦЫ
Прошло немного времени со дня знакомства Ивашки с царевичем, и вскоре повелось так, что жильцы симоновского дома у себя на подворье да в избе не засиживались. Не сразу, конечно, а постепенно, в особенности по глубокой осени, уверовав, что хозяин по такой непролазной грязи проехать не сможет, Митрич зачастил к вдове, порою и на ночь там оставаясь.
Поначалу он хотел было прихватить с собой Ивашку, еще когда засобирался в деревню первый раз, но потом одумался. Немец-то и сам туда захаживал - то травы какие понадобятся, а то и к колдуну наведывался, что жил в шести верстах от села, на окраине огро-мадного болота. Ежели Симон узнает, что нарушен его строгий указ - никуда не пускать со двора мальчишку, не миновать Митричу наказания.
Карать же Симон умел жестоко, и хотя бородачу, слава богу, ни разу не довелось испытать его на себе, но чуял он, что коли боярину-иноземцу будет нужда - тот не пощадит никого, безбоязненно пойдет прямо по костям да по телам и даже под ноги себе не глянет. А ну, ежели кто в той деревне мельком обмолвится за Ивашку, что тогда? Ведь Рейтман строго-настрого наказывал, чтоб ни единая живая душа его даже не видала.
Посему и приходилось Ивашке сидеть взаперти, безвылазно, никуда со двора, по мнению Митрича, не отлучаясь. А чтоб хоть как-то занять мальчугана, договорился приемный отец малого Никитки, чтоб тамошний попик все священные книги, кои есть в церкви, дал бы на время почитать мальцу. Уламывать пришлось долго, пока Митрич не догадался с ним щедро поделиться кой-какими припасами, дабы размягчить душу священника.
Читал их Ивашка обычно только по вечерам, когда возвращался от Дмитрия. А бывал он теперь у него чуть ли не в каждое отсутствие Митрича. Как только тот за порог, по-доброму улыбнувшись Ивашке да еще лукаво подмигнув при этом, так и мальчуган со двора шасть - и к царевичу, а тот уж и рад-радешенек новому товарищу, с которым не соскучишься.
С Ивашкой Дмитрию и впрямь было по-настоящему интересно, не то что жильцы, которые во всем поддаются и послушно исполняют все, что ни велит царевич. И впрямь: одно дело - исполнительные слуги, и совсем другое - закадычный приятель. Уж коли его победа - стало быть, честно, без обмана, коли он похвалил - значит, и впрямь есть за что, от души.
А чтоб жильцы, приревновав, не могли сболтнуть про его нового товарища, Дмитрий порешил, чтобы они приходили поутру, перед обедней, а уж опосля сытной трапезы, когда мамок с кормилицами неудержимо в сон тянет, чтоб к нему во двор ни ногой.
Поначалу бабы диву давались, а ден пять спустя даже рады были: пущай блажит царевич, коли на то его воля. Ежели он один во дворе - еще лучше: следить не надо, дабы в игре не забидели, не поранилось бы дите, в припадке бы не забилось. Можно и поспать вволю. А царевичу только этого и нужно было. Вмиг, как Ивашка обучил, свистнет по-особому, глядь, а дружок его уже лезет через тын.
Вот тогда уже царевич ни минуты не скучал. То Ивашка игре его какой новой да диковинной обучит, то чурбачок принесет, чтобы научить ложки вырезать. Сам-то он дело это освоил запросто, дивуясь, как Митрич от скуки, как он это называл, занимался баловством, а вот с Дмитрием пришлось посложнее.
Поначалу тот только глядел за работой тонких Ивашкиных рук, изумляясь его мастерству да умению, а когда сам взял в руки липовую плашку, так через некоторое время даже отбросил ее с досады далеко в сторону - не получается, хоть ты режь.
И ладно бы само вырезание, когда надо понемногу стругать да выскребать заготовку. Это еще полбеды. А у него не выходило даже бить баклуши. У его нового товарища они получались на загляденье - ровные, причем с одного края, где будущая ручка ложки, потоньше, чтобы поменьше строгать, а у противоположного - потолще. У царевича же все вкривь и вкось.
А чтоб хоть как-то обосновать свой отказ, Дмитрий гордо заявил:
- На то мужики есть, а мое дело царское, у меня и без того делов, чай, много будет.
Ивашка возразил резонно:
- Коли тот же ложкодел ведать будет, что царь в его ремесле все знает, то и обмануть не посмеет.
Дмитрий в ответ на это лишь усмехнулся:
- У меня, я чаю, и так никто на обман пойти не посмеет - стрельцы-то на што? Вмиг плетьми забьют.
Не сумел Ивашка выразить словами, что подлинная власть держится не на батогах, а на уважении да любви к царю. Он уже и в ту пору подспудно чуял, что это так, а сказать не смог.
Зато, призвав на помощь терпение, все-таки сумел научить царевича освоить это дело, да так, что Дмитрий вскорости наловчился лучше Ивашки - то ли пальцы у него гибче были, то ли талант к вырезанию ложек имелся, как знать. Одно только царевича огорчало, что похвалиться не перед кем. Первую, что он сделал, хотел показать своим домашним, да Ивашка запретил, а точнее, сумел убедить, что ничего хорошего из этого не выйдет.
- Спросят, кто обучил, на кого скажешь? На меня?
- Холопов вон сколь по двору шастает. На любого укажу.
- А коли тот побожится, что не учил, тогда как? К тому ж его еще и отлупить могут.
- За что? - изумился Дмитрий.
- А как ты мне поначалу рек: мол, не царево се дело. Вот чтоб не учил, чему не надо. Лучше я их с собой заберу да сохраню, а как царем станешь - отдам.
- Вот удивлю всех, - сразу размечтался Дмитрий. - А как не поверят?
- А я на что? - весело улыбнулся Ивашка. - К тому же ежели ты при них ложку вырежешь, то и вера сразу появится. А теперя давай я тебя на дерево лазить научу.
Дмитрий опасливо глянул на дубок:
- Чай, свалиться можно. Больно, поди.
- А руки на што? - осерчал Ивашка. - Ты ж царем будешь. Рази ты видал когда-нибудь царя, который по деревьям лазить не умеет?
Поскольку сознаваться Дмитрию в том, что за все время безвылазного сидения в Угличе он ни одного царя ни разу не видел, тем более такого, чтоб лазил по деревьям, то он честно мотнул головой:
- Не, не видал.
- То-то, - торжествующе сказал Ивашка и подтолкнул Дмитрия к дереву: - Лезь давай.
- А ты? - испуганно повернулся тот к Ивашке.
- Я сзади помогать буду, ежели что. Давай, давай, не боись. - И, видя, что Дмитрий все не решается, добавил хитро: - Царь, а боисся. - И фыркнул: - Ну и царь.
И полез Дмитрий на дубок, а вскорости и это дело так пришлось ему по душе, что он уже, когда, притомившись после игр да забав, открыв рот слушал Ивашкины пересказы, для начала предпочитал непременно залезть на одну из облюбованных ветвей. Уж очень ему нравилось смотреть на приятеля сверху, будто он восседает на троне.
К тому же если взять на деле, то в основном, спустя месяц после их первого знакомства, царевич смотрел на него только снизу, безоговорочно признав себя младшим и по уму, и по силе, и по возрасту, хотя был помладше всего на три месяца - Ивашка в июле народился, а тот в октябре. А куда денешься, коли твой товарищ все умеет и все может, а ты, сидючи за четырьмя стенами, ничего не освоил.
На словах, правда, они были равны, все-таки царем, хоть и будущим, особо не покомандуешь, да и не любил этого Ивашка, не видя во власти никакой радости. Зато занятие, чтоб пришлось обоим по душе, находил всегда. То учил мастерить лук, то - изготавливать стрелы, а то, насадив на шест свеклу и прислоня это сооружение к тыну, устраивал состязание - кто попадет первым да еще угодит в самую середку.