- Ивашка! - шепотом окликнул он. - Ежели енто ты, голос дай, токмо негромко.
- Я енто, кому исчо и быть, - весело окликнулся Ивашка. - Давненько мы с тобой не видались. Счас я, погодь, влезу, а то веревка слетает, петлю ветер сносит, тады и поздоровкаемся.
- Ты погодь лезть-то, - взволнованным шепотом отозвался Дмитрий. - Нельзя тебе. Убьют.
- Почто так-то? - оторопел от услышанного стоящий по ту сторону забора Ивашка. - Можа, побить и побьют. Тогда ладно - не полезу. А убивать - енто ты сказанул не подумамши.
- Слухай меня и молчи, - перебил его Дмитрий. - Лекарь мой знает, что мы с тобой друг на друга ужасть как похожи.
- Дак, ясное дело, коли я у него живу, а он тебя лечит. Видал, стало быть, - попробовал опять встрянуть Ивашка.
- Молчи, - прошипел Дмитрий.
Нервы у него были напряжены до предела, он поминутно оглядывался на мамку, боясь, что та вот-вот проснется. От волнения царевича даже прохватила дрожь.
- Вот он-то и хочет тебя убить, - заговорщически прошептал Дмитрий в щель, - а скажет, будто ето меня убили, чтоб бунт поднялся и меня на царство поставить.
- Ну-у?! - изумился Ивашка.
- Вот те и ну, - передразнил его Дмитрий. - А потом скажут, что спасся я.
- А убивать почто?
- Чтоб тело мертвое показать всем. Тебя даже в одежду мою обрядят. Я сам видал, как он ее выбирал. Беги, Ивашка. Они ведь еще с татарами уговор держали. Те тоже с Крыма придут им на подмогу. Сказывали, когда трава зеленая будет.
- Так она уже зеленая.
- Стало быть, со дня на день. Беги, Ивашка, прямо сед ни беги.
- Я вмиг. Ты за меня не боись, - успокоил его голос из-за забора. - Вот токмо харч соберу, да и убегну разом. Токмо меня и видели.
- Слышь, Ивашка, - опять окликнул его царевич. - Ты… как… проститься-то забегнешь?
- Непременно, - откликнулся погрустневший голос. - Как же не проститься-то. Ты ж меня от смерти спас. Хучь обниму напоследок. А тобе-то ничего не будет?
- За что? - удивился царевич.
- Ну, что меня упредил. Всю задумку, стало быть, ихнюю сгубил.
- Не-а, я же царевич, - успокоил Дмитрий Ивашку и тут же заторопил друга: - А таперь давай, беги скорей.
- Я прощаться-то не буду. Чай, свидимся, тада и почеломкаемся.
Оглянувшись в очередной раз, Дмитрий увидел проснувшуюся и направляющуюся к нему мамку, явно встревоженную чем-то.
- Идут за мной. Беги, - шепнул он еще раз через забор и, встав, пошел ей навстречу.
- Ты это чего там делал-то? - хмуро встретила его вопросом боярыня Волохова.
- У забора, что ль? - невинно осведомился Дмитрий и тут же нашелся, что сказать в оправдание, - как знать, может и она в сговоре супротив Ивашки, не заподозрила б чего. - Переобуться нужда была. Ка-менюка в сапог залез.
- А у забора-то на кой сел? - стала выговаривать мамка.
- Дак там трава погуще.
- Все едино грязно, да и земля сырая, чай, не прогрелась еще опосля зимы. Заболеешь опять - ужо будет мне от царицы. Я тебе как наказывала? Чтоб на землю - ни-ни.
- А вот мы ему лекарства за то горького, - неожиданно раздался за спиной Дмитрия знакомый и с некоторых пор такой страшный голос лекаря Симона.
Он подошел очень тихо и одну руку почему-то держал за спиной.
Глаза Дмитрия испуганно расширились. Он побледнел и неожиданно для всех бросился к иезуиту, желая увидеть, что тот прячет в руке. Сердечко его учащенно забилось, и он немного успокоился, лишь когда, ухватившись за лекарский кулак обоими руками, разжал его. В кулаке оказался леденец.
- А спужался-то почто? - ласково вопросил Симон царевича.
На лице его застыла слащавая улыбка, но во взгляде мелькало что-то холодно-ядовитое, как у змеи перед решающим прыжком.
- Так бояться будешь, ребятишки засмеют. Скажут, леденца испужался, - и Симон улыбнулся еще шире, явно насмехаясь над царевичем. Дмитрий вдругорядь глянул на руку лекаря - леденец, и тоже облегченно захохотал, широко открыв рот.
- Ну будя, будя, - спустя минуту стала успокаивать его мамка. Царевич не унимался, заливаясь все громче, а затем вдруг побледнел и, захрипев, рухнул на землю.
- Припадок, - мгновенно определил Симон. - Вы в дом, готовьте постель, а я здесь с ним. Быстро, быстро! - поторопил он остолбеневшую Волохову.
- Эх, рановато малость, - прошептал он, когда мамка, тряся телесами, побежала в дом. - Я даже одежку не примерил, - и склонился над бьющимся в приступе падучей царевичем.
А Ивашка тем временем со всех ног летел домой. Заскочив в родной двор, он огляделся по сторонам - пусто. Впрочем, так и должно быть, поскольку мальчик еще перед уходом рассчитывал, что Митрича не будет до самого вечера - уедет повидать Никитку, а сам Симон поехал во дворец к царевичу, строго-настрого наказав Ивашке никуда не отлучаться со двора.
Схватив в подклети пару караваев хлеба и прихватив из погреба несколько луковиц и шмат сала, Ивашка увязал все это в узелок и уж собрался покинуть дом, как вдруг новая мысль пришла ему в голову.
Он критически осмотрел свою одежонку и пришел к выводу, что в ней далеко не пройти, поскольку у него не имелось даже обуви - иезуит держал ее в сундуке, под замком, дабы Ивашка при всем желании не смог никуда уйти - так, на всякий случай, как дополнительная страховка.
"К тому ж ежели я прямо седни сбегну, то и с Дмитрием попрощаться не успею. Его-то уж, чай, во дворе нетути. Солнышка-то не видать, да и смеркается. А я проститься обещался. Негоже выходит. А-а, ладно", - он решительно махнул рукой и подумал, что до завтра ничего случиться не может, коли ему даже не дали померить царскую одежу, а ведь сказывал же друг его верный Дмитрий, что убивать Ивашку должны именно в ней.
Да и бежать лучше засветло, чтобы успеть добраться хотя бы до Синеуса. Больше-то идти ему было некуда. До Переяславля-Рязанского далече, догонят по дороге. Лесом идти - волки сожрут. Рясск родной - так его татаровья окаянные пожгли. Только к Синеусу и оставалось. Если с утра, так за день можно спокойно добраться. А дорогу к нему Ивашка запомнил хорошо, еще когда они с Митричем в марте месяце возвращались от колдуна.
"Главное, чтоб солнце в лик мне било все время, как от деревни ехать, а дотуда добираться - оттель езжали, оно справа светило, стало быть, когда пойду - слева должно быть. Чего уж проще", - и Ивашка совсем успокоился.
Однако на следующий день вырваться из дома ему никак не удавалось, несмотря на то что лекаря целый день не было. Мешал Митрич, с утра просивший мальчика рассказать что-нибудь эдакое, а потом, пока Ивашка сказывал про святого Сергия Радонежского и как тот благословил войско Дмитрия Донского на рать великую с татаровьем поганым, наступило время обеда.
После полудня бежать смысла не было, к тому ж, услыхав о болезни царевича и неожиданном его припадке - об этом рассказал Симон, заскочив на минутку за лекарствами, - Ивашка больше думал уже не о своем побеге, а о царевиче - как-то он, оклемается, нет ли?
В четверг иезуит объявил, что Дмитрий уже ходил гулять, и наказал Митричу нынче же сходить с Ивашкой в баню, помыть его как следует, а вечером он уже примерит одежду, чтоб мальчику завтра было не зазорно показаться царевичу.
Ивашка поначалу обрадовался, услыхав, что Дмитрий жив-здоров, но потом, вспомнив грозное предостережение друга, вздрогнул от мысли, что там его в бане и прибьют. Однако, взглянув мельком на Митрича, он тут же устыдился этой мысли. Тот аж расцвел, узнав, что Ивашку поведут знакомить с царским сыном.
"Нет, Митрич ничего не знает, поди", - подумалось мальчику.
- Уж я тебя, малец, по такому случаю напарю. Чтоб до каждой косточки пар дошел, - гудел взволнованно бородач.
И действительно, обещание он свое сдержал. В Рясске-то мальцам последок доставался. В первую голову мужики мыться ходили - под самый злющий пар, потом уж бабы да ребятня. В монастыре это дело и вовсе не больно-то уважали, а тут…
Весь красный, измученный и исхлестанный березовым веником, да не одним, а двумя, Ивашка, как и подобает мужику, все вытерпел молча, но зато потом пришло удивительное чувство блаженной легкости и невесомости.
Вечером он примерил нарядную одежу, которую привез иезуит. Она пришлась Ивашке почти впору, вот только парчовый зипунок чуток жал в плечах, да несколько малы были мягкие желтые сапожки. Но Ивашка смолчал и про зипунок, и про сапожки, боясь, что их отберут и привезут другие, совсем не такие красивые, как эти, что уж на нем.
- Сейчас спать, - сказал Симон, провожая мальчика в каморку, - а поутру я съезжу во дворец и мигом обернусь назад за тобой. Митрич тебя в это время оденет. Когда вернусь, чтобы был готов, - предупредил он еще раз мальчика и подтолкнул к постели: - Спать.
Утром Ивашку разбудило ворчание Митрича:
- Ишь, заспался, как нарочно. Вставай, вставай, а то и во дворец не уедешь. Вон, одежа готова уже.
Ивашка мигом ополоснулся из медного рукомойника, в спешке разбрызгивая воду во все стороны, натянул наспех алую ферязь на белоснежное исподнее, но Митрич осадил его:
- Сымай назад. Вначале эвон что, - и протянул Ивашке красивый становой кафтан. - А енто так останется лежать. Запарисся в ей, - и он кивнул на ферязь.
Затем придирчиво осмотрел уже одетого Ивашку с ног до головы и похвалил:
- Вылитый царевич.
От этих слов в Ивашке сразу проснулись дремавшие опасения. Всплыл в памяти взволнованный шепот Дмитрия: "Беги! Убьют!"
Он помрачнел, но как мог беззаботно сказал Митричу:
- Я покамест во дворе погуляю.
- Боярин заругает, - засомневался было бородач, но потом махнул рукой: - Ан ладно. Иди уж, покрасуйся. Токмо в лужи не лазь - сапоги запачкаешь.
Ивашка мигом слетел с крыльца, нырнул в конюшню, выхватил из угла присыпанный сеном узелок и рванулся к подворотне. Но на крыльце уже стоял Митрич, встревоженно закричавший мальчику:
- Погодь, погодь! - И, сойдя вниз, крепко ухватил его за плечо. - Это куда ж ты собрался? Эва, ажно харч прихватил на дорогу, - подметил он каравай хлеба, выглядывавший из узла.
Ивашка исподлобья глянул на бородача, а тот продолжал, укоризненно глядя на мальчика:
- Нешто так делают? Нехорошее энто дело. Ишь чего удумал. Решил, стало быть, прихватить одежку понаряднее да сбечь. Не ждал я от тебя, брат, такого. Уж чего-чего, а… - и он замолк, услышав горькое всхлипывание Ивашки:
- Вить убьют меня тута, дядя Митрич, коль не сбегу я. Вот вам крест, - и мальчик быстро перекрестился на золоченые кресты видневшейся вдали церкви Преображения Спасова.
- Погодь, погодь, - Митрич опешил от таких неожиданных речей, присел на корточки, не выпуская Ивашкиного плеча, и, озадаченно уставившись на мальчика переспросил:
- Убьют тебя - ты рек?
Ивашка в ответ быстро закивал головой.
- И кто ж?
- Боярин наш, лекарь царский.
- Ишь ты, - Митрич весело покрутил головой, недоумевая, как такая выдумка могла прийти в голову мальцу.
- Ас чего ж ты помыслил так-то?
- И не помыслил я. Сказывали мне, что так будет.
- Да кто ж сказывал-то? Какой шиш приблудный эдакие страхи на тебя нагнал?
- А вы нешто не знали? - в свою очередь строго спросил Ивашка бородача. - Нешто не вместях с боярином?
- Упаси бог, - перекрестил он мальчика. - Ишь чего удумал, на невинного человека такой поклеп строишь. Да рази у меня на дитя рука подымется?! Рази смогу я, коль и захотел бы?! Да мне хучь бы царь приказал - нешто я смог бы?! Эва-а… а насчет боярина - тоже лжа великая. Почто ты так умыслил на него? Кто оболгал, скажи, не боись?
- А вы никому? - После минутного колебания Ивашка решился посвятить во все Митрича.
К тому ж ему ничего иного и не оставалось, ведь с минуты на минуту должен был вернуться Симон, и тогда уже спасения не жди.
- Да вот тебе крест, - истово наложил на себя двумя узловатыми натруженными пальцами крестное знамение Митрич.
Ивашка вздохнул и начал свой рассказ. Митрич внимательно слушал, порой открывал рот, чтобы сказать что-то, но сдерживался и только гневно хмурил брови. Наконец мальчик закончил. Бородач некоторое время молчал, потом озадаченно крякнул и спросил, в надежде увидеть добрую детскую улыбку и услышать звонкий голос: "Да пошутил я, дядя Митрич. Не серчай!"
- Неужто все, что ты сказывал, - правда? Ивашка повернулся к церковным крестам и еще раз трижды перекрестился на них.
- Ажно голова загудела, - пожаловался бородач Ивашке, в сомнении почесывая лоб. Делал он это со всей силой, будто надеясь, что ему оттуда удастся выскрести, если как следует постарается, конечно, единственно правильную мыслишку о том, как поступить.
- Давай-ка мы с тобой вот что… - наконец решил он. - Спешить неча. Лучше всего, ежели мы боярина дождемся, и я сам его вопрошу. Поглядим, чего он нам скажет.
Ивашка совсем по-взрослому, рассудительно ответил:
- Убьет он тогда меня, вот и весь сказ будет. Митрич ухмыльнулся в свою густую бороду.
- Ну, за енто ты не боись. Коли он хучь пальцем до тебя коснется, я его… - Он замешкался, но потом нашелся: - Вон, по стене так и размажу, аки гниду поганую. - И, заметив по-прежнему недоверчивый Ивашкин взгляд, добавил: - Ни на шаг от себя не отпущу. Не боись. К тому ж, сдается мне, что страхи твои напрасные будут. Это я не к тому, что ты мне тут сказки сказывал, а что напутал малость. Бывает такое, ага, бывает. У взрослых даже порой случается.
В это время ударил колокол. Бил он тревожно и часто, призывая весь честной народ на площадь.
- Эва, никак стряслось что? - Митрич вопросительно уставился на мальчика, будто тот мог дать ему ответ.
- Пойдем-ка в дом. Я прикрою тебя, дабы ты опять стрекача не задал, да схожу разузнаю все. Не боись, я скоро обернусь, - сказал он уже напоследок, для надежности закрывая дверь за мальчиком на увесистый замет.
Вернулся он и впрямь скоро и выглядел еще более озадаченным, нежели перед своим уходом. С секунду он молча смотрел на Ивашку, затем медленно вымолвил:
- А ведь и впрямь ты правду сказывал.
- Дак почто колокол звонил, почто народ сбирают? - нетерпеливо выспросил мальчик Митрича.
- Дык, ведь как получается-то? Убили, бают, царевича. Людишки годуновские повинны, глаголют на площади. - И он, нагнувшись к Ивашке, шепотом продолжил: - Глаголить разно можно. А как взаправду? - И подытожил сказанное: - Стало быть, ты мне сущую правду рек.
- А что ж теперь будет? - жалобно спросил Ивашка.
- Схорониться тебе надоть, вот чего, - произнес деловито Митрич и заторопился куда-то к себе в подклеть.
- Ты иди-кось сюды. Спущайся, - раздался через минуту его голос снизу.
Ивашка сошел во двор и увидел выходящего из-под лестницы Митрича, держащего в руках полушубок.
- На-кось, примерь, - протянул он его мальчику, затем помог натянуть и, отойдя в сторону, критически заметил: - Велик дюже, ну ништо - чем больше, тем лучше. Там холодно, чай.
- Где? - испугался мальчик.
- Где, где, - проворчал Митрич. - В погребе, где ж ишо. Узелок свой токмо не забудь.
Спустившись в погреб, бородач зачем-то ухватился рукой за железный крюк, вбитый в притолоку, и подергал его легонько. Затем проворчал одобрительно:
- На совесть вколочено. Надежная работа. - И, поплевав на руки, опять ухватился за крюк, кряхтя и тужась изо всех сил. Затем, все ж таки выдернув его из притолоки и отскочив по инерции вместе с ним к противоположной земляной стене, ухмыльнулся в бороду:
- Ан есть исчо силушка, не поубавилась. - И скомандовал Ивашке: - Полезай внутрь, а я сейчас.
Еще несколько минут мальчик, стоя уже внутри, разглядывал, как Митрич озабоченно расширяет с помощью острого узкого ножа отверстие, где раньше находился крюк, и только собрался спросить, зачем он это все проделывает, как бородач неожиданно перед самым его носом захлопнул дверь и ловко накинул замет.
- Ой, - испугался мальчуган. - Дядя Митрич, ты чего? Ты почто так-то, обманом? - закричал он, навалившись со всей силой на дверь, и она, неожиданно для Ивашки, вновь открылась. С гулким стуком плюхнулся наземь увесистый замет.
- Ай молодец, силач, - улыбался стоявший рядом с дверью Митрич. - Такой замет плечами снес, не каждому мужику под силу будет. - Затем, посерьезнев и будто что-то вспомнив, продолжил: - Я счас крюк-то назад воткну, а дверь закрою и замет поставлю, чтоб боярин, когда придет, ежели разыскивать тебя начнет, не нашел.
- А ежели он сюда толкнется?
- Для того и замет стоит, - пояснил Митрич. - Ему, я чаю, и невдомек, что дверь счас и дите открыть сможет. А ты сиди тихо, аки мышь, и жди меня. Ежели до ночи не вернусь, стало быть, тебе самому уходить надоть, но я так думаю - это крайний случай. Скорей всего, к Синеусу. Не забоишься?
- Не-а, - протянул Ивашка. - Я и сам туда хотел.
- Вот и хорошо. Ну, а ежели помстилось тебе про убивство, то тогда…
- Да говорю ж вам, как на духу, - все правда была! - закричал Ивашка возмущенно.
- Вот и проверим, - рассудительно ответил Митрич. - Ежели боярин тебя не спохватится, стало быть, ты напутал малость, али твой друг Дмитрий чегой-то перемудрил, поскоку боярин наш - лекарь царев. У него, ежели он человек честный, голова совсем не тем должна быть занята. Ну а ежели искать тебя всюду станет - стало быть, совсем он гнилой в душе, аки гадюка скользкая, и тогда прощай службишка моя верная. Чист я буду тогда от слова свово, ибо, - тут он грозно повысил голос, - детоубийце в холопы не нанимался.
С этими словами он вновь закрыл дверь и оставил Ивашку сидеть на каких-то бочонках, а сам вышел вон. Буквально через десяток минут раздался нетерпеливый стук в ворота. На взмыленном коне влетел иезуит в одном кафтане и накинутой поверх епанче. Когда Митрич открыл ворота, Симон соскочил со своего аргамака и небрежно бросил поводья бородачу.
- Мальчик в доме? - спросил он, проходя мимо и явно торопясь.
"Вот оно, началось, - подумалось Митричу. - Стало быть, истинную правду малец мне рек. Да и Синеус верно насчет боярина глаголил, да я, дурень старый, не поверил".
- Дак тут такая штука получилась, - кашлянул он в кулак и продолжил виноватым тоном: - Одел я его, как наказывали, а потом чуток отлучился - в погреб нужда была сходить. Вылезаю, а его, постреленка, уже и след простыл.
- Ты что?! - Иезуит остановился, побледнел, и глаза его от ярости сузились, как у дикой кошки. Не в силах сдержать клокотавшие в нем чувства, он поднял плетку и начал охаживать ею бородача, который, не увертываясь, а лишь закрываясь руками от ударов, пятился все дальше и дальше.
Иезуиту было от чего прийти в столь сильный гнев. В этот день все шло наперекосяк. Казалось, не только люди, но и сама судьба пошла наперекор его обширному замыслу.