* * *
Утром мы выехали на границу. Промелькнули пустынные улицы города, остались позади картофельные поля, дорога пошла в гору. Москвичка сидела рядом с шофером и с любопытством смотрела по сторонам. Как раздражал меня этот ее затылок с пучком черных волос, и эта ее тонкая и длинная шея, и ее узкие покатые плечи! Всю ночь я проклинал себя за малодушие и терзался, что уезжаю, ничего не сказав своей Клаве.
Да, я уезжал тайно, потому что прекрасно знал Клавин характер: она бы пошла к самому полковнику и добилась отмены его решения. Что же касается моей спасительной мысли насчет неожиданностей в жизни офицера-пограничника, то после трезвых размышлений она показалась мне обыкновенным мальчишеством. Оставался единственный выход: во что бы то ни стало вернуться домой завтра к вечеру.
Машина вымахнула на возвышенность. Слева засинели воды Татарского пролива. Погода выдалась ясной, было видно, как вдали по матовой глади ползли рыбачьи катера и два игрушечных пароходика.
- Смотрите, море, как вертикальная стена, правда? - вдруг сказала Татьяна Михайловна.
Я промолчал. Десятки раз я видел море, и никогда оно мне не казалось вертикальным.
Потом пролив опрокинулся куда-то в сторону, и по бокам дороги потянулись сопки, до самых вершин утыканные обгорелыми пнями.
- Что это?
- Японцы сожгли, - сухо ответил я.
- Когда?
- В двадцать пятом, перед уходом с северной половины острова.
- А-а…
И она опять замолчала.
Дорога круто свернула вправо и вскоре стала подниматься на Камышинский перевал. Замелькали белые придорожные столбики; остроконечные ели и пихты медленно опускались в пропасть.
- Давно построена эта дорога?
- Перед войной.
- Как же здесь пробирались раньше?
- А так…
Раньше здесь проезжали по другой, гужевой дороге, остатки которой виднелись кое-где рядом с новой, а еще раньше - по узким тропам, но я не счел нужным вдаваться в подробности.
На вершине перевала Татьяна Михайловна попросила остановиться. Я нехотя вылез из машины: остановки в пути не входили в мои планы.
- Как красиво! - воскликнула спутница, вглядываясь в таежные дали.
- Да, красиво, - вежливо согласился я, хотя, по-моему, ничего красивого не было в этих облысевших сопках, туманных ущельях и обомшелых камнях. Я с неприязнью смотрел на москвичку. На ней были серый широкий дождевик и изящные туфли с какими-то замысловатыми застежками. На остановке было потеряно тридцать минут.
…Майор Борисов встретил нас, как и полагается, во дворе штаба. Он сдержанно поздоровался с Татьяной Михайловной, покровительственно похлопал меня по плечу и провел в свой кабинет.
- Как дела? - заговорил он со мной, искоса наблюдая за столичной гостьей.
- Вот приехали посмотреть границу, - сказал я, втайне радуясь, что москвичка с первых же минут встречи оказалась на втором плане.
- Знаю. Полковник уже информировал, - небрежно обронил Борисов и взял со стола газету "Чекист на страже". - Вот только что прочитал нашу многотиражку, - сердито проговорил он и щелкнул пальцем по заголовку на первой странице, подчеркнутому жирной синей чертой. - Уж больно громкое заглавие: "Враг не прошел!" Ну зачем так? Бух-трах, ба-ба-бах! А? - с укоризной посмотрел он на Татьяну Михайловну, словно она была автором заголовка.
Та протянула руку:
- Позвольте. Что же тут написано?
- Да так, ничего особенного…
Приблизив к прищуренным глазам газету, она прочитала вслух:
- "Пограничники Петров и Осипенко с розыскной собакой Рекс обнаружили на границе следы неизвестного человека. Двадцать шесть километров по тайге и сопкам преследовали они нарушителя. При задержании враг оказал вооруженное сопротивление, в результате чего Рекс был убит. На обратном пути задержанный неоднократно предлагал наряду крупную сумму денег, но Петров сказал, что пограничники Родиной не торгуют. За бдительность и мужество Петрову и Осипенко объявлена благодарность".
Татьяна Михайловна улыбнулась и вернула газету, ничего не сказав.
А майор продолжал с издевкой:
- "Враг не прошел!", "Пограничники Родиной не торгуют"… Ну, прямо как о защитниках Сталинграда, местное слово!
Он достал из ящика стола книжку в ярком красивом переплете и затряс ею перед лицом москвички:
- Вот как надо писать! Просто, скромно, красиво! - И, глядя на меня, майор принялся объяснять: - Понимаешь, зашел недавно в нашу библиотеку. Гляжу, новая книга, "Пятидесятая параллель". Дай, думаю, почитаю. Не иначе, как о нашей сахалинской границе. Взял. А в ней про жизнь рыбаков. Но все равно - здорово написано! Я ведь сам до армии рыбачил. За одну ночь прочитал.
Он говорил долго, расхваливая "Пятидесятую параллель" и обращаясь только ко мне, словно я, а не москвичка был главным его гостем. Бывают такие люди: высказывая свое полное равнодушие и даже пренебрежение к новому человеку, они исподволь, незаметно изучают его и потом только делают вывод, что это за человек и стоит ли ему доверяться. Откровенно говоря, в тот день я был рад такой странной привычке майора. Еще больше я обрадовался, когда через полчаса он поднялся и перекинул через плечо плащ:
- Ну-с, я готов.
- Как? Вы уезжаете, не попрощавшись с семьей? - удивилась Татьяна Михайловна.
- А у нас здесь семей нет, - снисходительно обронил майор. - Эвакуированы с Дальнего Востока до случаю военного времени.
Мы вышли к машине.
* * *
Сразу за Онором потянулись болота, поросшие мелколесьем и осокой. Машина запрыгала на бревенчатых настилах, разбрызгивая проступавшую сквозь щели воду. Кругом было тихо, пустынно: ни человека, ни птицы. Даже привычная в этих местах мошкара куда-то исчезла. Должно быть, перед этим стояли холодные дни.
Москвичка молчала. Молчал и Борисов, внезапно насупившись и сосредоточенно поглядывая по сторонам.
Так мы проехали километров пятнадцать. У мостика через мелкую гнилую речушку нам встретились два пограничника. Они стояли по обочинам дороги и спокойно ждали приближения машины. Потом один из них поднял руку и, когда машина остановилась, подошел к передней дверце. Внимательно посмотрел на Татьяну Михайловну, отдал честь майору и мотнул головой: дескать, проезжайте.
- Почему они не потребовали документов? - спросила Татьяна Михайловна.
- Солдат службу знает… - усмехнулся Борисов, посмотрев на меня.
Внезапно кусты ольхи и осинника расступились, и открылась большая поляна, вся в пнях и поваленных деревьях.
- А это тоже японцы? - обернулась ко мне москвичка.
- Нет, это сектора обстрела.
Майор метнул на меня недовольный взгляд и нахмурился.
В центре поляны, в зеленом острове кустов и высоких сосен, стояли деревянные постройки. Это и была застава Поддубного, или Хандаса, как ее называли в отряде.
- А почему она так называется?
- По имени речки, которую проезжали, - пояснил я.
- Хан-да-са… Как это поэтично!
Мы вежливо согласились, хотя ничего поэтичного не находили в этом названии. Хандаса и Хандаса… В отряде были и другие заставы: Пильво, Амба, Пиленга, Тополев мыс, и никто никогда не восторгался их названиями.
Не успели мы вылезти из машины, как к Татьяне Михайловне подлетел молодцеватый лейтенант с румяным лицом и вытянулся в струнку:
- Лейтенант Поддубный, начальник заставы!
- Здравствуйте, - протянула она руку.
- Здравия желаем!
У него был зычный, повелительный голос.
По широкому коридору мы прошли в просторное помещение, заставленное койками. Одни из них пустовали, на других спали пограничники.
- Отдыхают?
- Так точно! - ответил Поддубный.
Он был весь внимание и предупредительность.
- А когда же они встанут?
- В разное время. Прошу, - он пригласил москвичку в канцелярию. Но Татьяна Михайловна не торопилась.
- И так каждый день? Одни спят, другие бодрствуют?
- Да. Одни спят, другие бодрствуют.
- Интересно. Очень интересно.
Поддубный промолчал, корректно склонив голову. Он привык больше слушать, чем рассказывать, и отвечать на вопросы, чем спрашивать.
Из канцелярии мы прошли в ленинскую комнату, потом осмотрели кухню, двор, собачий питомник. Попадавшиеся нам бойцы с любопытством глазели на незнакомую женщину. Борисов нервно похлестывал по голенищам сапог прутиком. Я плелся сзади, мечтая об одном: скорее вернуться в город. А москвичка все расспрашивала и расспрашивала, будто инспектор: и сколько лошадей на конюшне, и какие собаки в питомнике, и что готовит повар на ужин. До всего ей было дело, все ее интересовало. Пояснения давал Поддубный, майор же больше отмалчивался, хмурился и хлестал себя прутиком.
Проходя мимо казармы, окна которой были снаружи затянуты проволочными сетками, Татьяна Михайловна остановилась:
- А зачем решетки на окнах?
- Для предохранения личного состава, - ответил Поддубный.
- От чего?
- От посторонних предметов.
- Например?
Вопрос был задан слишком настойчиво.
- Японцы иногда гранатами балуются…
Борисов с размаху хлестнул по голенищу. Кажется, эта женщина не в меру любопытна.
И когда, вернувшись в казарму и поужинав, она сказала, что хочет выйти ночью с кем-нибудь из солдат на границу, мы, не сговариваясь, дружно принялись рисовать мрачные картины.
- Там болото, а вы в туфлях.
- Скоро пойдет дождь, и вы до нитки промокнете.
- Позавчера на границе видели медведя.
Но москвичка упорно стояла на своем. На заставе найдутся сапоги и плащ, говорила она, а медведи на людей не нападают.
Тогда Борисов выдвинул компромиссное предложение: не хочет ли Татьяна Михайловна посмотреть, как отдается пограничному наряду боевой приказ?
- Это, наверно, неинтересно, - неуверенно сказала она.
- Что вы! - воскликнул майор и по своему обыкновению стал доказывать мне, а не москвичке, как это интересно. Я слушал и кивал головой.
- А на границу завтра, по солнышку. Договорились? - заключил Борисов.
Это подействовало.
Старшина принес в канцелярию керосиновую лампу, зажег ее, за окнами сразу стало черно.
В сопровождении дежурного вошли два пограничника. Вид у них был грозный: фуражки с опущенными на подбородок ремешками; брезентовые плащи, туго перетянутые солдатскими ремнями, патронные сумки, гранаты и ракетницы, висящие по бокам.
Старший наряда, голубоглазый, розовощекий здоровяк с пухлыми, как у ребенка, губами, быстро осмотрелся по сторонам, вскинул руку к фуражке и доложил, что пограничный наряд в составе ефрейтора Петрова и рядового Осипенко прибыл за получением боевого приказа на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Осипенко, смуглолицый, с горбинкой на переносице, с любопытством смотрел на москвичку.
Поддубный вышел из-за стола:
- Как отдохнули?
- Хорошо, товарищ лейтенант!
- Как здоровье?
- Отлично, товарищ лейтенант!
- Службу нести можете?
- Так точно, товарищ лейтенант!
Это был обычный диалог между начальником заставы и пограничным нарядом.
- Так… - сказал Поддубный и покосился в сторону москвички. Та сидела на стуле, выпрямившись, прищуря глаза.
Затем он по очереди взял у пограничников винтовки, пощелкал затворами, заглянул в казенную часть, проверил у каждого патронные сумки, осмотрел гранаты, потребовал перевязочные пакеты. Все было в порядке.
- Так… - снова проговорил Поддубный и вежливо спросил Татьяну Михайловну: - У вас будут вопросы?
- Нет, что вы… - смутилась она.
Поддубный разыгрывал свою роль с блеском.
- Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!
Далее он указал вид наряда, маршрут движения и сроки службы, подробно изложил задачу каждого на любой предвиденный и непредвиденный случай. Он называл речки и сопки, не существующие на Сахалине, и опознавательные знаки, не указанные ни в одной инструкции. Он говорил о том, чего не бывает в приказах, и умалчивал о том, что обязан был сказать. Это была интересная сцена.
- Вопросы есть? - серьезно спросил Поддубный у Петрова, и Петров так же серьезно ответил, что вопросов у наряда нет.
- Повторите приказ!
И старший наряда повторил приказ слово в слово, ни разу не запнувшись и ничего не спутав. У него была великолепная память.
Поддубный приложил руку к фуражке:
- Выполняйте!
Дежурный, Петров и Осипенко четко повернулись и, стуча сапогами, вышли из канцелярии. Через минуту они уже снимали с себя ракетницы, гранаты, патронные сумки, брезентовые плащи и сдавали все это дежурному. На границу им нужно было выходить после двух часов ночи.
* * *
Ночью мне не спалось. Я ворочался на тугом матраце и думал о москвичке. Эти ее расспросы, желание пойти ночью с нарядом… Чертовщина какая-то! Кто же все-таки она на самом деле? О свадьбе уже не хотелось думать.
Я встал, оделся и, ступая на цыпочках, вышел из комнаты, где спали бойцы. Из сушилки доносился разговор. Беседовали трое: Петров, Осипенко и Татьяна Михайловна. Они сидели на низкой скамеечке перед жарко пылающей печкой и не видели меня. В красных отблесках пламени их лица были похожи на раскрашенные физиономии дикарей, с жердин свешивались плащи и болотные сапоги.
Сначала меня охватило чувство неловкости: Петров и Осипенко только сейчас отправлялись в наряд, и, конечно, Татьяна Михайловна разгадала нашу вчерашнюю хитрость. Но тут же мелькнула мысль: "Ну и черт с ней! А мы иначе поступить не могли". И я остановился у дверей. Что она еще выпытывает у солдат?
- Скажите, как же вы не потеряли след нарушителя? Ведь двадцать шесть километров!
- А с нами Рекс был, - ответил Петров. - Опять же одного гвоздя не хватало.
- Какого гвоздя?
- Ну, на подковке левого каблука у нарушителя. Примета хорошая.
- Понятно. А скажите, как Рекс погиб?
Наступила пауза.
- Рекс? - проговорил Петров тихо. - Да уж вот так, не уберегся. А в общем, прыгнул на шпиона, а тот прямо на лету в него три пули всадил. Четвертую, последнюю, значит, для себя оставил. Но Рекс все равно не дал. Умирающий, он вцепился в правую руку. Тот перехватил маузер левой рукой, да мы подоспели.
И опять наступила пауза.
- Скажите, как он вам деньги предлагал?
- Ну, известно как. Взял и предложил. Пять тысяч.
- А вы что ответили?
- А мы сказали: "Зачем деньги? Мы и так богаты". И повели на заставу.
Я хотел было войти в сушилку, но в дежурной комнате громко зазвонил телефон. Послышался приглушенный голос дежурного:
- Ноль девять слушает вас… На участке заставы без происшествий, товарищ полковник!
Я уже спешил к телефону.
- Вас, - прошептал дежурный, зажимая трубку ладонью, - начальник отряда.
- Сердитый? - тихо спросил я.
- Да-а, - и дежурный испуганно махнул рукой.
"Видимо, уже все знает, - подумал я. - Ну что ж, тем лучше".
Трубка была теплой от прикосновений дежурного.
- Слушайте, что у вас там творится? - донесся сквозь разряды и щелчки на линии голос "бати".
- Разрешите доложить, товарищ полковник? - с готовностью проговорил я.
- Не надо мне ничего докладывать, слушайте, я все знаю, - в трубке наступила пауза. - Вы почему уехали и ничего не сказали своей невесте?
Ах, вот в чем дело! Речь идет о моей свадьбе. Но какие могут быть о ней разговоры, если на заставе назревают события, куда более важные? Если бы полковник только знал… И я сказал равнодушно:
- А что?
- Как что? Я за вас, что ли, буду жениться?
- Да нет, почему же?..
- Почему же, почему же! - недовольным тоном передразнил полковник. - Ваша невеста сегодня в отряде все пороги обила. Куда, говорит, пропал мой жених? А жениху и горя мало.
- Что же вы ей сказали?
- Ну, ясно что, - уже миролюбиво ответил "батя". - Поняла. Ждет.
- Спасибо, товарищ полковник.
Я пытался поведать о своих подозрениях, но полковник не слушал меня.
- В общем, договорились отложить свадьбу до твоего приезда. Родители не возражают. Так что учти… жених.
Я долго не опускал трубку, досадуя на себя за то, что так и не сказал ничего о москвичке, и в то же время испытывал чувство благодарности к "бате". Было приятно, что он уладил дело со свадьбой и позвонил мне.