По узкой кривой улочке верхом на лошади рысью ехал турецкий офицер. Он браво сидел в седле, выпятив грудь, а сзади, ухватившись за лошадиный хвост, трусцой бежал солдат. Куры шарахались от них в разные стороны. В одном месте солдат споткнулся и выпустил хвост, и тогда офицер, чуть осадив лошадь, огрел его хлыстом. Солдат припустил вприпрыжку, снова ухватился за хвост и теперь уже больше не отставал. Так они приблизились к турецкому пограничному посту и скрылись в воротах.
- Прибыл их благородие, - усмехнулся Пятириков.
Зубанов промолчал.
За турецкой околицей на чахлых косогорах, возле редких кустиков кукурузы и чая, копошились крестьяне.
- Тяпками да мотыгами копают землю… Разве ж это жизнь? - сокрушенно проговорил Пятириков, видимо, тяготясь молчанием.
- Да-а… - задумчиво произнес Зубанов. Сцена избиения не выходила у него из головы. Что бы это могло означать?
2
Спустившись с вышки, Зубанов направился в канцелярию, а старшина задержался около конюшни.
- Дежурный, ко мне! - крикнул Зубанов, войдя в коридор.
Цыбуля предстал немедленно.
- Что нового?
Цыбуля ответил, что ничего нового нет, только у сержанта Ковригина разболелись зубы и вспухла щека.
- Пусть потерпит.
Цыбуля напомнил, что сержант включен в тревожную группу.
- Я сказал, пусть потерпит, - произнес Зубанов раздельно. - А теперь идите.
Цыбуля исчез так же внезапно, как и появился.
Зубанов прошелся по канцелярии, поглядел в окно. Всезнающий старшина куда-то запропастился…
В дверь робко постучали.
- Да! - резко крикнул Зубанов.
Вошла Наташа в своем просторном ситцевом платье, с блуждающей кроткой улыбкой на подурневшем лице.
- Костя, я видела, как ты спустился с вышки, и решила зайти… Что там, у турков?
- Пустяки! Несколько идиотов били одного калеку.
- Это не может отразиться на границе?
- Не задавай глупых вопросов, - раздраженно ответил Зубанов.
- Может, ты позавтракаешь?
Наташа смотрела на него так нежно, что он сказал мягче:
- Ладно, сейчас.
Она вышла.
Зубанову стало жалко Наташу. Такую молодую, красивую завез на край света, и теперь она сидит без дела. А ведь кончила медицинский институт, и ее оставляли в Алма-Ате. Он любил Наташу и отдал бы все, чтобы она была счастлива и чтобы у нее благополучно родился ребенок, конечно, мальчик.
- Наташа, подожди! - крикнул он в окно и быстро вышел из канцелярии.
Но тут перед ним снова предстал Цыбуля:
- Товарищ лейтенант, позвонил Рыжков: турки нарушают границу!
Зубанов в два прыжка очутился у телефонного аппарата:
- Рыжков, что там у вас?
- Человек через КСП перешел, на левом фланге возле третьего камня.
- А что аскеры?
- Пропустили…
Грохот сапог сотрясал помещение. Замелькали фуражки и лица. Тревожная группа уже стояла перед Зубановым: сержант Ковригин, солдаты Свинцов и Гоберидзе. Словно из-под земли вырос Пятириков.
- Разрешите мне с ними идти? - попросил он.
- Иду я! - отрезал Зубанов. - Вы останетесь за меня.
И первым выбежал во двор. Мелькнуло лицо Наташи, испуганное, побледневшее. Вот и тропа. Ветер свистел в ушах. Если так бежать, у третьего камня можно быть минут через десять. Он лежал за околицей села, в двадцати шагах от границы. Там и нужно перехватить нарушителя.
Вот и камень. Зубанов с разбегу упал в траву. Острая колючка впилась в ладонь. Колотилось сердце. Справа и слева залегли сержант Ковригин, солдаты Свинцов и Гоберидзе. Где нарушитель?
Слегка дрожали силуэты далеких гор. Прямо перед глазами маячил пограничный столб. Вокруг - ни души.
Зубанов взглянул на ладонь, рваная царапина сочилась кровью.
- Во-он, во-он идет! - тревожно прошептал Ковригин.
По колхозной цитрусовой плантации шел человек, не прячась и не убегая.
И снова топот ног.
Зубанов испытывал никогда еще не приходившее к нему чувство боевого азарта. Вот он, нарушитель, в нескольких шагах от него! То, ради чего он учился и приехал сюда, на край земли, - сейчас случится. Человек шел своей дорогой, не оборачиваясь.
- Стой!
Человек остановился, повернулся к Зубанову и пошел навстречу ему. Он шел медленно и неуверенно, как лунатик.
- Прокаженный! - крикнул испуганно Гоберидзе.
Зубанов невольно попятился. Лицо человека напоминало морду льва - настолько его исказили лиловые бугры на лбу и висках. Да, это был прокаженный, и он шел навстречу Зубанову.
- Стой! Остановись! - крикнул он, все еще пятясь.
Отвращение и растерянность охватили Зубанова. Прокаженного, как и всякого нарушителя, нужно обыскивать, вести на заставу, допрашивать… Он заразится сам, заразит солдат, Наташу, ребенка. Люди никогда не излечиваются от проказы, их заключают в лепрозории, и там они медленно погибают.
Прокаженный остановился тяжело дыша и что-то сказал, глухо и сипло.
- Что он говорит, Гоберидзе? - не оборачиваясь к солдату, нетерпеливо спросил Зубанов.
- Непонятно говорит… Не по-грузински говорит…
Судя по внешности, хотя и очень искаженной, это был турок или курд. На нем - ветхий пиджак, грязная рубаха, рваные штаны, шерстяные носки и кожаные остроносые туфли.
- А по-турецки вы умеете? - не теряя надежды, спросил Зубанов у Гоберидзе.
- По-турецки не умею…
Три пары глаз пограничников следили за командиром, ожидая приказания. Если б повстречаться с этим прокаженным один на один, без свидетелей! Никто не видел бы его растерянности. Но он встретился не один. И от этого было тяжелее вдвойне.
Незнакомец стал показывать знаками, что пришел с той, турецкой стороны и хочет идти сюда, в советское село. Он смотрел на пограничников покорно и эта покорность обезоруживала больше всего.
- Что будем делать? - спросил Зубанов, оборачиваясь к солдатам.
- Обыскать нужно и вести на заставу, - сказал Ковригин.
Это был тот самый Ковригин, у которого разболелись зубы и распухла щека. Зубанов только сейчас вспомнил об этом, мельком взглянув на него. Сержант повесил автомат на шею и шагнул вперед.
- Разрешите мне, товарищ лейтенант? - и добавил: - Может, у него оружие есть или еще что?.. Всякое бывает.
- Но вы же заразитесь! Утром я видел, как его били турки.
- А-а, не так страшен черт! - махнул рукой Ковригин. - Надо же кому-то…
Он сказал это так просто, что у Зубанова что-то дрогнуло в душе. А может быть, Ковригин считает, что он, лейтенант Зубанов, побоится сделать это сам? Считает его трусом?
- Разрешите? - повторил сержант.
Зубанов медлил. Если он разрешит, то не простит себе этого никогда… Он - командир, этим сказано все.
- Обыск произведу я, - сказал Зубанов как можно спокойнее.
Ковригин изумленно взглянул на него, поколебался с минуту и взял автомат наизготовку.
Все дальнейшее происходило для Зубанова будто во сне. Он жестами показал неизвестному, что нужно поднять руки и повернуться кругом. Подошел к нему сзади и ощупал его карманы. Оружия не было. Свести руки прокаженного за спиной и связать их Зубанов не осмелился. И без того, оглаживая карманы, он чувствовал себя так, будто дотрагивается до расплавленного металла. Ему хотелось зажмурить глаза, но он только задержал дыхание. Потом, отойдя на несколько шагов и отдышавшись, он приказал солдатам конвоировать задержанного, а сам пошел позади, с ужасом рассматривая свои ладони. Ему следовало бы вытереть капли холодного пота со лба, но он страшился прикоснуться руками к лицу и нес их перед собой на весу, как чужие.
Так все пятеро вошли в село и направились к заставе. Деревянные дома, с их террасами, открытыми окнами и высокими фундаментами стояли то выше, то ниже дороги, и были видны то их стены, то чешуйчатые черепичные крыши. Развесистые чинары, густые заросли маслин и яблонь - все сливалось в причудливое царство теней и зелени… Удивительно живописен был вид этого маленького грузинского селения, но у Зубанова было такое ощущение, что все это он видит в последний раз.
Жители села, попадавшиеся на пути, останавливались, пораженные невиданным зрелищем. Кое-кто, не вытерпев, бросал короткие фразы, которых Зубанов не мог понять.
3
Ворота заставы были закрыты. Зубанов толкнул калитку, пропустил в нее прокаженного, и солдат дал знак остановиться. К ним тотчас же направился Пятириков и дежурный Цыбуля. От командирского домика быстро пошла Наташа.
- Не подходить! - сказал Зубанов и предостерегающе протянул руки.
Пятириков, Цыбуля и Наташа остановились. Они смотрели на прокаженного.
- Гоберидзе, будете караулить, - приказал Зубанов.
Гоберидзе стал лицом к задержанному, махнул рукой. Тот покорно сел на землю.
- Остальным отойти, - добавил Зубанов.
Все отошли, оглядываясь.
Только крольчиха Машка доверчиво подбежала к прокаженному, обнюхала его вытянутые ноги.
- Да отгоните же ее, Гоберидзе! - крикнул Зубанов.
Гоберидзе пихнул носком сапога крольчиху, и она отбежала.
- Костя, ты прикасался к нему? - спросила Наташа.
Глаза ее были полны испуга.
- Нет! - твердо ответил Зубанов и взглянул на Ковригина и Свинцова.
- И никто не подходил к нему?
- Никто.
Наташа внимательно посмотрела на мужа.
- А почему ты все время оглядываешь свои руки?
- Да оцарапал ладонь какой-то чертовой колючкой!..
- У тебя царапина? Покажи.
Зубанов покорно показал ладонь. Капли крови еще не засохли.
- Костя, ты понимаешь, что будет, если такими руками ты прикасался к нему? - тихо спросила Наташа.
- Но я же не дотрагивался.
Наташа немного подумала.
- Все равно… Идем, нужно продезинфицировать руки. Потом я перевяжу тебе это место.
- Хорошо, - сказал после некоторого колебания Зубанов. - Только быстрее, нужно заняться этим… - он кивнул в сторону забора.
- Идите, идите! - торопил Ковригин. - Мы тут сами управимся, товарищ лейтенант.
- Точно! - подтвердил Цыбуля.
Пятириков кивнул, внимательно наблюдая за прокаженным.
Удивительно заботливы были сейчас люди! И этот молчаливый старшина, и этот бесцеремонный Цыбуля, и этот Ковригин, у которого болели зубы.
Когда Зубанов вскоре вернулся, он заметил, что никто ничего и не делал с задержанным - все ждали его, лейтенанта.
Старшина Пятириков отозвал Зубанова в сторону:
- Константин Павлович, может, это не прокаженный?
Если бы старшина догадывался, как Зубанову хотелось, чтобы его подозрения сбылись! Но он не догадывался и продолжал развивать свои мысли дальше:
- А может, это и настоящий прокаженный, и турки пустили его через границу, чтобы отвлечь наше внимание от других участков.
Предположения Пятирикова заставили задуматься. Что если он прав? Пока тут они судят да рядят, где-нибудь пробирается настоящий шпион.
- Вы закрыли границу? - спросил Зубанов.
- Закрыл, Константин Павлович, и доложил коменданту.
- Нужен врач или фельдшер, - сказал Зубанов. - Позвоните в комендатуру.
- Долго придется ждать.
- А если попросить фельдшера из сельского медпункта?
- Фельдшер уехал.
Этот старшина знал все.
Зубанов был старшим в звании, и только ему было дано право решать: что делать с этим прокаженным. Он ждал совета от старшины. Еще сегодня утром он бы не позволил себе такого обращения, а сейчас спросил:
- Как же проверить, Иван Семенович?
Оба посмотрели на Наташу, и оба подумали об одном и том же.
- Вспомнил! Нужно колоть его иголкой, - сказал старшина. - Если это прокаженный, он не почувствует боли.
И он снял с себя фуражку, где у него всегда хранилась иголка, вынул ее и направился к забору.
- Назад, - тихо и властно сказал Зубанов. - Я сам.
Он хотел добавить, что уже прикасался к задержанному и теперь ему все равно, но к ним подходила Наташа.
- Проверю я, - сказала она. - И ты не можешь мне приказывать.
Голос ее был непривычно тверд.
- Но позволь… - попробовал было возразить Зубанов.
- Не позволю! - перебила Наташа и добавила мягче: - Я же врач, Костя.
Зубанов молчал.
- Разрешите послать за председателем колхоза Яманидзе? - обратился Пятириков. - Он знает турецкий язык.
Зубанов кивнул. Он думал о Наташе, все еще надеясь, что обойдется как-нибудь по-другому, без ее участия.
Но она уже вернулась в белом халате, хирургических перчатках и с медицинскими инструментами. Теперь она выглядела еще строже.
Она подошла к прокаженному и жестом попросила его встать. Тот встал. Нечто вроде улыбки появилось на бугристом покорном лице. Его никто не бил и не прогонял. Он снял пиджак и рубашку, кинул себе под ноги. Все тело его было в лиловых буграх, сочащихся гноем. Наташа подошла вплотную и стала осматривать эти бугры тщательно и неимоверно долго.
Хлопнув калиткой, вошел Яманидзе. На него никто не обратил внимания. Подойдя на цыпочках к Зубанову, он спросил шепотом:
- Генацвале, этого задержали?
Зубанов кивнул.
- Йой, боже ты мой, - тихо проговорил Яманидзе и замолк.
Все ждали, что скажет Наташа.
- Это прокаженный, - сказала Наташа, подойдя к мужу и держа на весу руки в перчатках.
- Да? - переспросил Зубанов.
- Да. Его нужно немедленно изолировать.
- Йой, боже ж ты мой! - воскликнул Яманидзе. - Вот до чего бедность довела человека! Генацвале, разреши поговорить с ним?
- Обязательно.
Прокаженного звали Мовлюдином. Он решил добровольно перейти в Советский Союз. Здесь, рассказывают, лечат прокаженных. Видит аллах, он говорит правду, только правду.
Яманидзе переводил каждую фразу, и все слушали, сурово хмурясь.
- Ну и дела… - задумчиво проговорил Пятириков, когда Мовлюдин закончил.
Зубанов взглянул на свои руки. Ему показалось, что царапину вдруг пронзила жгучая боль.
- Передайте ему, - обратился он к переводчику, - что его будут лечить.
Яманидзе перевел. Прокаженный закивал головой и что-то сказал сбивчиво и горячо.
- Он говорит, что целует ваши руки, - перевел Яманидзе.
Зубанов криво усмехнулся. Но слова Мовлюдина взволновали его. На минуту он забыл о своих руках и о себе, а подумал о тех, кто жил по другую сторону границы, таких же униженных и несчастных, как этот Мовлюдин.
4
Вечером задержанного увели. По совету Наташи, пограничники сшили из кусков старого брезента большой мешок, и прокаженный залез в него с головой.
- Ну, Мовлюдин, давай поправляйся там, - сказал Пятириков дружелюбно, и все заулыбались.
В ответ из мешка прозвучало какое-то мычание.
Место у забора полили раствором извести, а всем пограничникам было приказано тщательно вымыть руки с мылом и карболкой. Наташа объяснила при этом, что соприкасание с лепрозорным больным, как называют прокаженных, вообще-то не очень опасно, но лучше все-таки соблюсти меры дезинфекции. Зубанов вымыл руки еще раз. Настроение у него было хотя и подавленное, но не такое отчаянное, как раньше: живут же врачи в лепрозориях и не заражаются. Так сказала Наташа.
Потом он поднялся на вышку. Там уже стоял другой наблюдатель, сменивший Рыжкова. Солнце опускалось за горы, было прохладно и тихо.
- Ну, как дела? - приветливо спросил Зубанов у солдата.
- Все в порядке, товарищ лейтенант! - весело ответил солдат. - Ничего подозрительного.
Глазам Зубанова снова, как и утром, предстала картина гор и турецкая половина села. Дома были освещены медными тревожными отблесками заката. На минарете мулла совершал вечерний намаз. О чем он молился, что просил у аллаха для своих правоверных? Не настороженность и неприязнь испытывал сейчас Зубанов к той стороне, а какое-то странное чувство заинтересованности и сострадания, будто он был в ответе за то, что там творилось.
Уже в сумерки Зубанов спустился с вышки и заглянул в казарму. Она была почти пуста: все пограничники несли службу.
Зубанов вышел во двор. Постоял, прислушиваясь. Было тихо кругом. В домах на нашей стороне зажглись электрические огни. Кое-где заговорило радио. А в сотне шагов тонула во мраке и безмолвии турецкая половина села.
1960 г.
БЕССМЕРТНИК
В руках у меня коробка с высушенными цветами бессмертника. Я вынимаю один желтенький мягкий цветок и растираю пальцами. Он пахнет дорожной пылью, горячим песком и еще чем-то жарким и солнечным. Бессмертник - дитя песков и солнца. Он растет на сухих полянах, открытых каменистых и песчаных склонах, по обочинам степных дорог. Его собирают в июле, в первые две недели цветения. Испокон веков, у многих народов он применяется как целебное средство против желтухи. Но я не болею желтухой, мне просто хочется рассказать об одной удивительной истории.
…Султану Ахмед-оглы велели идти, и он пошел. Он пересек границу, взобрался на песчаный косогор и стал рвать цветы, которые по-персидски назывались хак-е-шир, а по-русски бессмертник. Так велел ему Али-Эшреф-хан.
Султан рвал и складывал цветы в мешок. Нарвав полный мешок, он должен был тем же путем перейти границу обратно, отдать цветы Али-Эшреф-хану и получить от него вознаграждение.
О, Али-Эшреф-хан - самый богатый и уважаемый человек в дехистане . Благодаря ему Султан и его молодая жена до сих пор не умерли с голоду. Он дает бедным людям землю, семена, воду, двух рабочих волов и даже азал с маллой . За это Султан отдает четыре доли всего урожая, оставляя себе пятую. Но что делать? Как говорят, по лестнице на небо не заберешься.
Слава аллаху, они с Дильбар имеют свою хижину, а на столе дважды в день появляется ячменный хлеб и кувшин с мастом . Как истинный правоверный, Султан пять раз в день возносит молитву, соблюдает посты, ходит в мечеть. Амулет с сурой из корана защищает его от злых духов.
Вчера перед вечерней молитвой Али-Эшреф-хан позвал его в свой дом. Дом у господина самый большой и красивый во всем селении. Он под железной крышей, и в окна вставлены настоящие стекла. Быть приглашенным туда - большая честь.
Али-Эшреф-хан сидел на веранде с господином, которого Султан никогда не видел раньше. Судя по одежде, он был жителем города. Лицо его украшала бородка, а глаза были спрятаны под толстые стекла очков.
- Вы меня звали, ага? - почтительно произнес Султан, остановившись в дверях.
Хозяин и гость только что кончили есть и сейчас курили. Господин из города впился в Султана поверх очков, а Али-Эшреф-хан лениво разгонял ладонью табачный дым.
- Известно ли тебе, Султан, о растении хак-е-шир, у русских оно называется бессмертником? - заговорил он.
- Да, ага, - ответил Султан.