"Не исключена возможность нарушения государственной границы…" Эти слова Павлюк повторял, как присягу. Он знал, что вся застава поднята на ноги из-за той, второй шляпы… Ему было стыдно вспомнить свои тогдашние насмешки над Умурзаковым. Он хотел, чтобы случилось что-нибудь, и тогда он отличится в настоящем деле!
Ночь шумела прибоем. Маяк на мысу через равные промежутки времени загорался ярко-голубым светом. Луч прожектора, в котором вспыхивали ночные бабочки и мотыльки, рассекал темноту, щупал море и небо, потом снова гас, и становилось еще темнее.
Одолевала нудная зевота. Но не потому, что хотелось спать, а просто от скуки. Лучше бы уж ходить, чем торчать на одном месте!
- Эй! - шепотом урезонил его Умурзаков. - Не шуми.
Павлюк тяжело выдохнул воздух и щелкнул зубами. Несколько минут он лежал тихо, усмиряя зевоту и чертыхаясь про себя. Хотелось заорать во все горло, вскочить на ноги, двигаться. Но - нельзя!
И вдруг в километре от них, над пляжем "Абхазии", взметнулась ракета. Пучок огненно-красного света прочертил в небе длинный след и потух, упал в темноту.
- Касым, видишь? - шепотом спросил Павлюк.
- Вижу.
- Бежим туда!
- Нельзя.
Вторая ракета взлетела в небо, прочертив яркий белый след.
- Что же мы сидим? Пошли! - Павлюк вскочил на ноги, он весь дрожал от нетерпения.
- Ложись! Нельзя уходить, - снова шепнул Умурзаков. - Командир сказал - нельзя.
Юрий зло выругался. "Нельзя, нельзя…" Там заварилось дело, а тут - торчи…
Прошло несколько минут. У "Абхазии" было тихо.
…Между тем там произошло следующее. Лейтенант Зубрицкий и пограничник Захаров патрулировали пляж. Они прошли один раз, второй - кругом было спокойно, ни единой души. Когда они проходили в третий раз, встретили Дегтярева. Он шел с полотенцем в руке и громогласно распевал:
Позарастали стежки-дорожки,
Где проходили милого ножки…
- А-а, товарищ Зубрицкий, наше вам! - развязно поздоровался Дегтярев, когда к нему подошли вплотную.
- Что вы здесь делаете? - спросил лейтенант.
Дегтярев помахал полотенцем:
- Да вот искупаться хочу. Водичка сейчас, как парное молочко.
- Не положено, гражданин Дегтярев. Вы же знаете, существует пограничный режим.
- Ну и отлично, - сказал Дегтярев, - но режим этот существует для посторонних, а я, слава богу, свой человек на заставе, и товарищ капитан, конечно, разрешил бы мне купаться не только сейчас, но и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. А как же?
- Освободите пляж! - прервал его Зубрицкий.
Дегтярев стих, пожал плечами и зашагал прочь, оскорбленный. Зубрицкий и Захаров некоторое время смотрели ему вслед. Вот он стал подниматься по лестнице, вот зажег одну спичку, вторую, третью… Видимо, никак не мог прикурить на ветру. Три огонька один за другим вспыхнули и погасли в ночной темноте, поглотившей Дегтярева. И вдруг немного в стороне из кустов вымахнула одна ракета, потом вторая. Мертвенно-яркий свет залил пляж, выхватил из темноты деревья.
Кто дал ракеты? Зачем? Пограничных нарядов поблизости не было. Это Зубрицкий знал точно. Вместе с Захаровым он кинулся к лестнице, взбежал по ней, стал осматривать кусты и камни. Кисловатый запах порохового дыма еще плавал в зарослях, а тот, кто выпустил ракеты, исчез. Исчез и Дегтярев.
Но обо всем этом ни Павлюк, ни Умурзаков еще ничего не знали, а только догадывались, что у "Абхазии" что-то случилось, и Юрий поносил Касыма самыми последними словами. Вот оно, настоящее дело, о котором он мечтал! Две ракеты красного и белого цвета - это сигнал "спешите на помощь". Так какого же черта они торчат здесь?
В какие-то мгновения Юрий переоценил все свое поведение в эти дни, и ему показались, жалкими и смешными все его улыбочки и сомнения, все его снисходительное, безалаберное отношение к службе на "курортной" заставе. Ах, если бы можно было поспешить на помощь, он бы показал, на что способен, он бы показал!..
Но Умурзаков не разрешал.
…Все, что произошло потом, было невероятным. Сначала Касым толкнул его в бок и прошептал: "Смотри!" Затем Юрий увидел, как внизу, к берегу, подплыло что-то черное. Кто-то подплывал к нашему берегу. И это происходило совсем рядом. Касым привстал на колено. Он умел это делать бесшумно, как птица. Юрий тоже привстал. Луч прожектора тревожно заплясал на воде по белым гребешкам волн, далеко от берега. Метнулся в одну сторону, в другую и снова замер на прежнем месте, что-то нащупывая.
А Касым неотрывно смотрел вниз, туда, где черный предмет уже подплывал к камням. Вот он ткнулся о берег и сразу скрылся в нагромождении камней.
- Ракету, - спокойно приказал Умурзаков.
14
Да, все было невероятным в эту ночь. А на рассвете капитан Чижов заканчивал допрос молодого подтянутого человека в форме старшего лейтенанта Советской Армии. Человек сидел на стуле прямо, неподвижно и в упор рассматривал капитана.
- Еще один вопрос, Куприянов, - сказал Чижов. - Вы шли сюда на связь?
- Так точно.
- С кем?
- Это не имеет значения.
- А если подумать…
- Я не люблю повторяться, - Куприянов отвернулся и стал смотреть в окно, давая понять, что он больше ничего не расскажет.
- Так… - терпеливо произнес Чижов. - Тогда я расскажу вам.
Куприянов недоверчиво покосился в его сторону.
- Вы шли на связь, - продолжал Чижов, - с агентом, который выдавал себя за советского инженера-геолога Дегтярева Максима Спиридоновича…
Капитан сделал паузу, от его взгляда не ускользнуло, как по лицу задержанного пробежала тень.
- …По курортным путевкам этот Дегтярев жил в санаториях Сочи и Гагры, а потом приехал сюда и поселился в доме у гражданки Прицкер.
Куприянов мрачно нахмурился.
- В Сочи, в Гагре и здесь он имел целью разведать охрану границы и подготовить вашу высадку. Для этого он подкинул на пляже санатория "Абхазия" свою соломенную шляпу и пришел за ней на нашу заставу. Вот полюбуйтесь, мы сфотографировали его.
Чижов вынул из папки и протянул Куприянову несколько фотографий. Дегтярев и лейтенант Зубрицкий во дворе заставы… Дегтярев и группа солдат, занимающихся на штурмовой полосе… Куприянов с интересом рассматривал их, а потом вдруг брезгливо швырнул на стол.
- Предатель!.. - выдавил он из себя.
- Итак, вы шли к нему?
- Да, к нему, - подтвердил Куприянов, и лицо его приняло прежнее надменное выражение. - Но повторяю, если бы он не оказался предателем, вам не удалось бы так легко задержать меня.
Чижов усмехнулся. "Оказался предателем"… Впрочем, пусть считает хоть чертом, хоть дьяволом!
- Где вы должны были встретиться с ним?
- В ресторане "Поплавок".
- Когда?
- Сегодня в восемь часов вечера.
- Так… Подпишите протокол допроса.
Куприянов взял в руки протокол и внимательно прочитал его. Протокол был точен и скуп, как приговор. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, национальность, образование. Далее говорилось, что в заранее условленном месте и в заранее обусловленное время он был высажен в территориальных советских водах с американской подводной лодки с целью нарушения государственной границы Советского Союза, что в специальном костюме вплавь добрался до берега в районе Лягушачьей бухты, что был задержан в тот момент, когда прятал плавательный костюм в пещере, что при задержании оказал вооруженное сопротивление, в результате чего рядовой первого года службе Павлюк Юрий Михайлович был тяжело ранен в плечо, и что ранение это нанесено двумя пулями из бесшумного пистолета, который и приобщен к плавательному костюму и прочим отобранным при обыске предметам в качестве вещественного доказательства.
Все было верно, и Куприянов поставил под протоколом свою подпись, отдал его капитану, поднялся и вытянул руки по швам:
- Разрешите идти?
Очевидно, его долго муштровали перед тем, как посадить в подводную лодку. Кроме того, он был уверен, что не будь предательства…
Куприянова увели.
Итак, теперь уже ясно: Дегтярев прогуливался по берегу, чтобы отвлечь на себя внимание пограничников. Дескать, свой человек на заставе, удастся заговорить зубы. Но когда это не удалось, зажег три спички. Зачем рисковать самому? И тогда кто-то другой выпустил две ракеты.
Присутствовавший при допросе Зубрицкий рассматривал на столе чернильное пятнышко. Ему было стыдно взглянуть командиру в глаза. И дело было не в том, что Дегтярев скрылся по его вине, и даже не в том, что он, Зубрицкий, так жестоко ошибся во всей этой истории. Он вдруг почувствовал, что действительно не может служить на морской границе, да и вообще на границе. И лучше сознаться в своем поражении прямо и честно, чем вилять хвостом: дескать, позвольте замолить грехи, клянусь оправдать доверие.
Зубрицкий оторвал глаза от пятнышка и твердо посмотрел на Чижова:
- Товарищ капитан…
- Не надо, - перебил его Чижов. - Вы ведь насчет рапорта?
Он открыл сейф, вынул оттуда рапорт и отдал Зубрицкому.
- Вы не отправили? - удивился Зубрицкий.
- Как видите…
Зубрицкий набрал в себя побольше воздуха, словно собирался нырнуть, и сказал:
- Отправляйте. Я очень прошу вас.
Чижов удивленно взглянул на него, о чем-то подумал.
- Понимаю, - вдруг посветлел лицом. - А вот теперь ни за что не отправлю. И не чудите! Пошли.
- Куда?
- Искать Дегтярева и того, кто дал ракеты.
Зубрицкий послушно кивнул.
Да, нужно было продолжать поиски. Поднятые по тревоге соседние заставы перекрыли все дороги и перекрестки; все машины останавливались, и у пассажиров проверялись документы; приморские сады и парки прочесывались пограничниками, территория санатория "Абхазия" была оцеплена, оттуда не мог ускользнуть незамеченным ни один человек. Дегтяреву и его помощнику не вырваться из кольца.
Чижов и Зубрицкий вышли во двор. Часовой стал в положение "смирно". Два солдата закатывали под навес прожектор. Сияло утро. Искрилось море.
Нужно было исполнять свои обязанности.
1959 г.
ИСПЫТАНИЕ
1
Кто-то осторожно тронул его за плечо и тихо позвал. Зубанов открыл глаза. Наташа смотрела пристально и тревожно.
- Костя, к тебе дежурный. Что-то случилось…
- Да? Пусть зайдет.
Зубанов сбросил простыню, сел, посмотрел на часы. Одиннадцать тридцать три. После ночного обхода границы удалось поспать два с половиной часа. Что там еще могло случиться?
- Слушаю вас, - сказал Зубанов, когда ефрейтор Цыбуля вошел и прикрыл за собою дверь.
- Товарищ лейтенант, вас старшина на вышку зовет.
- Что значит - зовет? - нахмурился Зубанов.
- На той стороне турки кого-то бьют, товарищ лейтенант.
- А точнее?
- Какого-то гражданского. Палками и камнями. В общем, старшина вас просит.
Это было серьезно.
- Позвоните старшине Пятирикову, пусть наблюдает. Сейчас поднимусь к нему. Идите.
Цыбуля козырнул, четко повернулся и вышел. И хотя это не ускользнуло от придирчивого взгляда лейтенанта, в душе все же остался неприятный осадок. "Старшина зовет. В общем…" Что за вольности?
Только этой весной он окончил пограничное училище и приехал сюда на должность заместителя начальника заставы.
Многие солдаты были ему почти ровесниками и смотрели на него, как на ровню.
"Ладно, увидят, на что я способен", - подумал он. Вчера начальник уехал в отряд. Зубанов оставался на заставе единственным командиром. И от того, что начало оказалось не очень спокойным, его охватило тревожное возбуждение.
Зубанов быстро оделся и взглянул на себя в зеркало. У него были развернутые плечи, резко очерченные губы, светлые и холодные глаза. Пуговицы горели, как огоньки. Все в порядке! Он вышел на кухню.
Чайник на примусе дребезжал, сердито фыркал струйками пара. Наташа обернулась, посмотрела с тревогой.
- Ты надолго?
- Не знаю.
- Что-нибудь серьезное?
- Турки кого-то бьют.
Она удивленно подняла брови, хотела еще что-то спросить, но муж торопился. Наташа вышла проводить его на крыльцо. Жмурясь от солнца, Зубанов буркнул небрежно:
- Поспать не дали, черти…
Наташа прижалась к нему, провела ладонью по упругой щеке.
- Милый…
Это могли увидеть солдаты. Зубанов легонько отстранил ее и, бросив, что скоро будет, не оглядываясь, сошел с крыльца. Но, чувствуя взгляд Наташи на себе, он с досадой подумал, что не приласкал и не успокоил ее и она будет волноваться, а это ей вредно: жена ожидала ребенка.
Вышка стояла в дальнем углу двора, Короткие четкие тени падали от кипарисов. На упругих, словно проволочных, кустах лавровишни блестело солнце. Рубчатыми языками зеленого пламени вырывались из-под земли стебли агавы.
У подножия вышки тощая серебристая крольчиха щипала траву. Она доверчиво посмотрела на Зубанова, потом запрыгала прочь, вслед за нею поднялись и поскакали крольчата.
Зубанов легко и быстро стал взбираться по лестнице. На верхней площадке стояли старшина Пятириков и наблюдатель солдат Рыжков.
- Я слушаю вас, - сказал Зубанов, ответив на приветствие старшины.
- Турки себя подозрительно ведут, товарищ лейтенант. Нужно, чтобы вы посмотрели.
Последние слова польстили Зубанову. Пятириков был старше его на шесть лет, на заставе начал службу с рядового солдата, знал каждый кустик и камень вокруг и считался отличным службистом.
- А в чем дело? - спросил Зубанов.
В одиннадцать двадцать две на юго-западной окраине турецкого селения, около кофейни, появился неизвестный человек, которого раньше на той стороне не замечали. Через три минуты поодаль от него стали собираться люди. Они размахивали руками и бросали в него палками и камнями. В одиннадцать тридцать неизвестный, преследуемый толпой, скрылся в переулке, напротив кофейни.
- И все? - спросил Зубанов.
- Пока все, - ответил Пятириков.
- И что же вы думаете?
Старшина пожал плечами:
- Да кто их знает… Все может быть.
Сказано это было просто, по-домашнему, и Зубанов недовольно поморщился.
Он огляделся. В голубоватой дымке таяли очертания гор на турецкой стороне. Прямо перед глазами на ближних склонах зеленых холмов были понатыканы дома турецкой половины села.
Зубанов прильнул к стереотрубе, нацеленной на кофейню. Увеличенная в несколько раз, она стояла неожиданно близко - обыкновенный дом с высокой верандой. Штукатурка во многих местах облупилась, обнажая грязные ребра планок. На веранде разговаривали два человека, и было странно, что их так хорошо видно и совсем не слышно отсюда, словно это были глухонемые.
Зубанов пошарил стереотрубой, заглядывая в кривые улочки и огороды, но ничего подозрительного не заметил. Улочки были пустынны, лишь кое-где у порога жилищ сидели женщины. Многие окна забиты досками или заткнуты тряпками. Из щелей валил дым: дома топились "по-черному".
Чужая жизнь начиналась в сотне шагов от Зубанова, за узкой линией границы. Острое чувство любопытства и настороженности всегда охватывало его, когда он вот так наблюдал за той стороной.
Он оторвался от окуляров, выпрямился, и тотчас же картина, открывавшаяся его взору, стала более наглядной, общей, будто он поднялся кверху и теперь мог наблюдать все в целом, сопоставляя и удивляясь еще больше.
Когда-то это было одно село, теперь граница рассекала его на две половины. И разделяли их лишь хворостяной забор и лента контрольно-следовой полосы.
- Рядом, а совсем другая жизнь, товарищ старшина, - назидательно сказал Зубанов.
- Капитализм, - заметил Пятириков.
- Капитализм с остатками феодального уклада, - поправил Зубанов.
Старшина посмотрел на него удивленно.
- Опять бьют! - неожиданно сказал Рыжков, молча наблюдавший в стереотрубу.
- Где? - встрепенулся Зубанов.
Рыжков отступил, давая место лейтенанту, и в этот момент лицо его поразило Зубанова выражением страха и сострадания. Но то, что он увидел через увеличительные стекла, поразило еще больше. Человек, обхватив голову руками, стоял спиной к стене дома, а разъяренная толпа бросала в него палками и камнями. Человек не убегал, не защищался, он только низко наклонял голову, тесно прижавшись к стене, чтобы его не смогли ударить сзади.
- Что они, с ума посходили?
Пятириков и Рыжков молчали, стиснув зубы.
Вдруг человек выпрямился и в отчаянной решимости кинулся на толпу - один против всех. Толпа шарахнулась, пропуская его, и он побежал по кривой улочке. Вскоре все скрылись за строениями. Только облачко пыли поднималось над тем местом, где шла погоня. Но вот и пыль улеглась.
- Как вы думаете, старшина, что все это означает? - спросил Зубанов, отрываясь от стереотрубы.
Пятириков снова пожал плечами. Он пристально следил за турецкой пограничной вышкой, на которой виднелся наблюдатель. Зубанов тоже посмотрел туда. Наблюдатель разглядывал их в бинокль, потом лениво прошелся по площадке. Это был здоровенный парень в матерчатой фуражке с длинным козырьком, форменной рубашке и брюках американского образца. Несуразно длинная винтовка стоймя торчала в дальнем углу площадки.
- Делает вид, что ему безразлично, - определил Зубанов. - Ждет, когда мы уйдем с вышки.
- Просто надоело смотреть, - сказал Пятириков.
Зубанов промолчал. Ему было неприятно, что старшина отмалчивается или поправляет его. Но ощущение неприязни к турецкому аскеру не пропадало, и он сказал:
- Военнослужащий… Оружия при себе не держит.
- Они всегда так, - спокойно пояснил Пятириков и поправил на ремне пистолет.
Старшина не поддерживал разговора, и Зубанов сказал официально:
- Продолжайте наблюдение, Пятириков.
Старшина опять удивленно взглянул на него и прильнул к трубе.
- Мулла на минарет поднялся, - сообщил Пятириков через несколько минут.
Зубанову не часто приходилось видеть муллу на минарете, и сейчас он с любопытством разглядывал обыкновенного тщедушного мужичонку в серой рубашке, черных брюках и кепке. Эта кепка удивляла больше всего. Мулла постоял немного, деловито посмотрел на свои ручные часы, еще постоял и стал что-то кричать вниз, оглаживая бородатое лицо ладонями и время от времени воздевая их к небу. Так он делал свое дело минут десять, передвигаясь бочком, а потом исчез, словно его не было.
- Почему он такой непредставительный? - спросил Зубанов.
- По приходу. Село-то бедное, вот и мулла бедный, - Пятириков говорил это, не отрываясь от стереотрубы. Помолчав немного, он сказал: - А мулла-то все-таки самый богатый человек на селе.
- Почему?
- А заметили - ручные часы носит. Никто из крестьян таких часов не имеет, по солнышку живут. Только мулла да офицер с ихнего поста… А вон и сам офицер пожаловал, легок на помине.