- Я думал о тебе, - говорил Бурмин, продолжая распихивать папки по мешкам. - Я все, майор, понимаю: остаешься ты здесь голый и на голом месте, и мы в этом тоже очень виноваты. Но кто мог подумать, что мы не провоюем и двух месяцев - и отдадим юг? Да еще неделю назад я и подумать не мог, что придется вот так сейфы вытряхивать. Ни пяди чужой и тем более своей - вот какая была программа. А теперь свою землю отдаем целыми областями, да еще кровью своей поливаем. Впрочем, тебе это вдруг да и поможет? Немцу небось в голову не придет, что на его пути вдруг станет какой-то майор Шрагин с горсткой людей. В общем, не поминай нас лихом, и желаю удачи. Был бы я помоложе да меньше бы меня здесь знали, ей-богу, остался бы тоже.
Шрагин разволновался. В Москве в спешке с ним не смогли даже попрощаться как следует. И только здесь, от этого усталого пожилого полковника, он услышал человеческие слова, которые так были нужны ему сейчас.
- Спасибо, товарищ полковник, - тихо произнес Шрагин и подошел близко к Бурмину. - Ведь, может, и не увидимся? - так же тихо спросил он.
- Выживем, так увидимся, - буркнул полковник, который, сидя на корточках, застегивал пряжки на мешке. Он поднялся, отпихнул мешок ногой и протянул Шрагину руку. - До встречи, майор, до встречи.
- До встречи, товарищ полковник, - сказал Шрагин, крепко сжав широкую руку Бурмина.
Спустя час состоялась его встреча с участниками группы.
Готовясь к ней, Шрагин отлично понимал, что его рассказ о предстоящей работе будет чисто умозрительным, и теперь даже не пытался делать вид, будто знает что-то такое, чего не знают его товарищи. Самое ценное в этой встрече - возможность хоть немного узнать друг друга. Так вот вышло, что, может быть, завтра им идти вместе на смерть, а они сегодня только впервые увидятся.
- Прочно осесть в городе - наша первая и очень важная задача, - сказал он. - После прихода сюда немцев минимум месяц мы ничего не делаем. Забудем, кто мы. Более того, мы люди вне политики. Нам все равно: хоть сам черт у власти, лишь бы сытыми быть. Но каждый из нас может оказаться в ситуации, когда полезно стать и сочувствующим новой власти. Но тут опасно переиграть. Словом, первый месяц - на изучение каждым своей ситуации и для выработки своей позиции. Затем по моему сигналу вступит в действие известная вам схема связи номер один.
А теперь я хочу побеседовать с каждым из вас в отдельности.
Глава 5
Первым в кабинет вошел высокий парень с каким-то неуловимым выражением лица. Шрагин сначала не понял, в чем дело, - парень явно старался не показать ему своих глаз.
- Рубакин, Анатолий Рубакин, - глухим тенорком представился парень, смотря себе под ноги.
- Садитесь, товарищ Рубакин. Мне бы хотелось услышать, что вы думаете о предстоящей нам работе.
- Ничего я не думаю, товарищ майор, - Рубакин первый раз поднял глаза на Шрагина, и с этого момента на лице его появилось выражение решительности. - Делайте со мной, что хотите, но я не считаю себя способным для этой работы.
- Боитесь?
- Да. И считаю себя не способным.
Все, что говорил этот человек, было так неожиданно, так неправдоподобно, что Шрагин молчал, не находя слов.
- Мне кажется, что вам лучше обнаружить труса сейчас, а не позже, - решительно продолжал Рубакин.
- Но о чем же вы думали, когда шли в спецшколу и собирались стать чекистом? - спросил, наконец, Шрагин.
Рубакин стал с готовностью объяснять:
- Я после семилетки был шофером, но работал мало, имел успех в самодеятельности, у меня тогда тенор прорезался. Мечтал стать артистом. И вдруг меня вызвали и сказали: вот тебе почетная путевка в спецшколу, давай оправдывай доверие и так далее. Как тут откажешься, товарищ майор?
- Почему же вы молчали, когда вас включали в группу? - спросил Шрагин.
- Опять струсил, товарищ майор.
Шрагин долго молчал, смотря в окно, на пустынную улицу.
- Идите к подполковнику Гамарину, - наконец сказал он, - пусть он включит вас в эвакуацию.
- А куда мне явиться… там?
- Куда прикажет совесть. Идите, - брезгливо и с нетерпением ответил Шрагин, смотря на Рубакина и уже не видя его.
В кабинет вошел плотный низкорослый парень с крупной головой, увенчанной копной каштановых вьющихся волос. Прикрыв за собой дверь, он вытянулся, четко, по-военному прошагал к столу, остановился и громко отрапортовал:
- Харченко Павел Петрович.
- Садитесь, товарищ Харченко. Давайте потолкуем о нашей будущей работе.
Харченко сел, провел рукой по своим пышным волосам и, вздохнув, сказал:
- Поздно вы приехали, товарищ майор. Хотя бы на недельку раньше.
- Надеюсь, вы не думаете, что я задержался умышленно?
- Та ни, - с добродушной украинской интонацией ответил Харченко. - Все мы под приказом ходим. Но как теперь успеть исправить то, что наворочено?
- Что вы имеете в виду?
- Ну вот дали нам здесь новые паспорта, таки новеньки, аж скрипят, - Харченко обнажил крупные белые зубы, но непонятно было, улыбается он или злится. - Поставили в них прописку и штамп о работе. Я еще в гостиницу не въезжал, пошел по своей прописке, а там - учреждение. Еще хуже со штампом о работе. У меня, например, пометка, что я работаю на кожевенном заводе. Сходил я и туда. Заводик маленький, рабочих и сотни не будет. А вдруг немцы прикажут всем явиться по месту их прежней работы? Я явлюсь, а меня там никто не знает, и я никого не знаю. А кроме того, у меня нет никакой кожевенной специальности. Неужели некому было подумать об этом?
- Подождите. И у всех так?
- Кроме Григоренко, он получил паспорт без штампа о работе.
- Молодец, я вижу, этот Григоренко.
- Не без того, - согласился Харченко, но в его интонации Шрагин почувствовал иронию.
- Он и в гостиницу не полез, - сказал Шрагин.
- А мы что, хотели туда? Ему из-за жены подвезло. Нам приказали, и все.
- А сами вы разве не понимали, что это подрывает конспирацию? - спросил Шрагин.
- Поначалу не понимали, - откровенно сознался Харченко. - Думали ведь, что до сдачи города вагон времени и что мы еще успеем нырнуть в гущу.
- А ваши костюмы? А участие в облавах?
Харченко насупился и, глядя на Шрагина из-под косматых бровей, сказал:
- Лично я в облавах участвовал с полным сознанием и удовольствием. Вот так. И давайте, Игорь Николаевич, поговорим напрямоту. По оперативным дисциплинам я в спецшколе был первый отличник. Вот так. А что из этого? Разве кто думал, что так все дыбом перевернется? И спешка и ошибки - разве все это по злу или по дурости? Вот, вы вроде, обиделись, что я сказал про ваше опоздание сюда, сказали, что это неумышленно получилось. Так же и со всеми нашими бедами. Вот так, Игорь Николаевич. И в Москве, небось, не все идет как по нотам. И давайте сейчас вместе налаживать дело, а не виноватых искать. У меня, если разрешите, есть разные мыслишки, как нам половчее к городу прижиться.
Следующим собеседником Шрагина был Федорчук, плечистый увалень с голубыми добрыми глазами, обрамленными густыми белесыми ресницами. Густые светлые волосы зачесаны назад. Руки молотобойца. Держится спокойно, непринужденно, говорит неторопливо, точно.
- Как вы расцениваете наше положение? - спросил для начала Шрагин.
- А никакого положения еще и нет. Есть только глупости, которые могут его осложнить.
- Надо же, наконец, принимать меры предосторожности.
- Я лично их уже принял. Поскольку я отвечаю за взрывчатку и оружие, сегодня ночью мы с Харченко все перепрячем. Одно недостроенное здание нашли. В подвал - надежно. И как раз там же, по соседству, я и жилье себе нашел. - Федорчук неожиданно улыбнулся. - Только вот, вроде, жениться придется. Как вы на это посмотрите?
- Кто она?
- Хорошая девушка, наша полностью.
- А почему остается в городе?
- Ее комсомол оставляет. Но она и нам будет полезна. Немка из колонисток. Язык знает. Бойкая. Вы, товарищ майор, в ней не сомневайтесь, я познакомился с ней не вчера.
- Позавчера?
- В самый первый день приезда, товарищ майор.
- Так что же, вы женитесь всерьез?
Федорчук ответил не сразу, щеки у него порозовели, он сморщил лоб и долго с выражением страдания смотрел куда-то в угол.
- Не знаю, поверите ли вы, товарищ майор, - сказал он.
- Да вы прямо скажите: брак у вас будет фиктивный или настоящий?
- У меня жена есть, товарищ майор. И двое сынишек, малыши. И они для меня - все… - Федорчук все больше краснел и морщил лоб, подыскивая слова. - Ну вот… А эта девушка - одна на всем свете, а жених ее в армии. И он для нее тоже - все. Так что в этом вопросе у нас с ней полная ясность. Но сегодня же, если вы не будете возражать, мы с ней чин по чину запишемся в загсе.
- Загс-то, наверно, эвакуировался.
- Штампик в паспорте поставить проще простого. Сделают здесь, в управлении. Я уже говорил.
- Вы в ней уверены?
- Как в себе, товарищ майор. Надо только с горкомом партии договориться, чтобы потом комсомольцы ее не требовали. Так что вы уж поверьте, товарищ майор, у нас с ней все только для дела.
- Про себя ей рассказывали?
- Да что вы, товарищ майор? Тут у нас с ней единственная трудность. Понимаете ли, она вербует меня в комсомольское подполье. И я, так сказать, поддаюсь помаленьку. И пока суд да дело, я с ней немецкий язык совершенствую.
- Какое у нее жилье?
- Была одна комната в маленьком домике, а теперь сосед эвакуировался, и получился совсем отдельный дом. Даже садик свой. Но главное, товарищ майор, чтобы вы поверили, что во всем этом нет ничего, кроме нашего святого дела. Ни-че-го!..
Федорчук все больше нравился Шрагину.
- Расскажите мне коротко свою биографию, - попросил он.
- Из рабочей семьи. Три года без толку томился, все работу по душе искал, - охотно начал рассказывать Федорчук. - А тут армия. Попал в саперы. Потому мне теперь и взрывчатку доверили. Вернулся домой, стал работать в милиции. А между прочим, еще в армии я увлекся тяжелой атлетикой, даже разряд получил. Дома меня сразу в спортивное общество "Динамо". Попал на динамовское соревнование в Ленинград, взял второе место, и меня назначили в спецшколу инструктором по физкультуре. А я как пригляделся, подал заявление, чтобы взяли курсантом. Вот и вся моя биография.
Шрагин попросил Федорчука охарактеризовать участников группы.
- Это занятие не для меня, я к людям очень доверчивый.
- Это опасно.
- Согласен, я еще до войны сделал для себя этот вывод. Что сказать о людях группы? Все мы одного покроя, вместе учились. Ну, а если по-человечески, больше всех мне но душе Харченко.
- Почему? - спросил Шрагин.
- Да по всему, - коротко ответил Федорчук и, видя, что Шрагин ждет более подробного ответа, добавил: - Безотказный, работу любит, любую, я еще в школе приметил. Знаете, есть такие люди: пошли их в ад печи топить, они слова не скажут, поедут в тот ад и будут те печи топить. Работа так работа. Мы и тут держимся с ним на пару, и, если можно, учтите это на будущее.
Новым собеседником Шрагина был худощавый, нервный паренек. Он вошел моряцкой походкой вразвалочку, но тут же спохватился и пошел ровнее.
- Явился для беседы, - сказал он бойко и при этом покраснел. Было видно, что он старается держаться независимо и в то же время он чисто по-мальчишески боится произвести плохое впечатление.
- Моя фамилия Дымко… Сергей Дымко… Сергей Николаевич Дымко… Это если полностью, - говорил он быстро и сбивчиво, прямо смотря на Шрагина, будто желая знать уже сейчас, какое впечатление он произвел. Но так как Шрагин выжидательно молчал, он продолжал: - Начал я жизнь беспризорником… Сиротой остался… Ну, конечно, детдом, учеба… Первичная, так сказать. Там же вступил в комсомол. По путевке комсомола строил московское метро. Не я один, конечно, строил. Оттуда послали в спецшколу. Учился ничего. Бывало, конечно, и срывался. Но когда зашла речь о создании нашей группы, я вызвался первым, вернее, одним из первых.
- Вы представляете себе, чем мы будем заниматься?
- Конечно, представляю, - уверенно ответил Дымко и тут же поправился: - В общих чертах, конечно.
- А к чему у вас больше лежит душа?
- Как к чему? - смешался Дымко.
- К диверсии, разведке, пропаганде?
- Что прикажете, то и буду делать, - выпалил Дымко, явно избегая разговора о предстоящей работе.
"Парень ты хороший, - думал о нем Шрагин. - Но зачем тебя решили сделать разведчиком, никто не знает, а сам ты - тем более".
- Это моя беда, я не умею сразу произвести хорошее впечатление, - огорченно сказал Дымко, будто разгадав мысли Шрагина. - И знаете, это началось еще в детдоме. Но поверьте, всегда со временем выяснялось, что я не такой уж плохой, честное слово. А может быть, это мое свойство как-нибудь пригодится? - с надеждой спросил он.
- Ничего, не боги горшки обжигают. Будем работать, - сказал Шрагин.
Глаза у Дымко радостно вспыхнули, и Шрагин подумал, что он сейчас скажет что-нибудь выспреннее, ненужное, но Дымко промолчал.
Парень, который пришел после Дымко, был неразговорчив, каждое слово приходилось вытягивать клещами.
- Ястребов Алексей Васильевич, - представился он, а потом на все вопросы отвечал только: "да", "нет", "не знаю". У него было открытое, простоватое лицо, и только светло-серые глаза, которыми он в упор смотрел на Шрагина, таили в себе пока еще непонятную силу характера. Шрагин не терпел болтливых людей, но, сталкиваясь с людьми молчаливыми, всегда стремился разгадать, отчего у человека замкнутость. Далеко не всегда это выражает характер человека. Сейчас он осторожно выспрашивал Ястребова о его жизни, учебе в спецшколе, об отношениях с товарищами по группе и, слыша односложные его ответы, видел, что не жизнь сделала этого парня таким сдержанным. Его биография была прямой и чистой, как взгляд его светло-серых глаз. Значит, все дело в характере, а такой характер для разведчика - ценнейшее качество.
Шрагин спросил, любит ли он свою чекистскую работу.
- На эту работу, товарищ майор, без любви вряд ли так просто пойдешь, - убежденно и с хорошей злобинкой ответил Ястребов.
- А вы что же, так вот, сразу эту работу и полюбили?
Ястребов долго не отвечал.
- Батя мой - украинский большевик, - сказал он наконец. - Его на глазах у матери немцы убили… в восемнадцатом году. Мне тогда и трех лет не было.
Следующим пришел Семен Ковалев. Он был выше среднего роста, широкий в плечах, но немного сутулый и оттого казался неуклюжим. Он уже успел избавиться от казенной одежды, на нем были разномастные пиджак и брюки, заправленные в резиновые рыбацкие сапоги с отвернутыми голенищами. Все это сидело на нем ладно и естественно, прямо заскочил сюда человек, идя на рыбалку.
- Вид у вас отменный, - похвалил его Шрагин.
- Натерпелся с этим. Первый раз, знаете, на рынке менялу изображал. Но, вроде, спецовочка получилась ничего.
Шрагин попросил его рассказать о себе.
- Из крестьян я, из потомственных плотников, - говорил он, мягко окая. - Мне бы дома строить, а не это… - он подмигнул. - Но раз уж груздем назвался, надо лезть в кошелку. Так что давайте задание - выполню все, что будет по силам. А надо, так и через силу.
- Что вам больше с руки? - спросил Шрагин.
- Что-нибудь такое, товарищ майор, чтобы немца бить издали и в разговор с ним не вступать, - спокойно и неторопливо ответил Ковалев. - Говорить с ним, наверно, не смогу. И не оттого, что языка не знаю. Просто выдержки не хватит. А вот, к примеру, сбросить под откос поезд - это я готов. И если их там хоть с полсотни сгинет, тогда и самому умереть будет не жалко.
- Ну что же, пристраивайтесь к железной дороге. А только погибать не надо, и менять вас на полсотни фашистов невыгодно.
- Я и не спешу. Я хотел только, чтобы вы знали: перед смертью не дрогну, - просто сказал Ковалев.
- Демьянов Иван Спиридонович, - густым басом представился следующий участник группы, аккуратный, подтянутый мужчина, на котором даже нелепая казенная одежда выглядела ладно и не бросалась в глаза. Он был постарше всех, с кем уже беседовал Шрагин, и в нем сразу же обнаруживалась военная косточка. А спустя несколько минут Шрагин уже знал, что перед ним человек с опытом чекистской работы, который хорошо представлял, чем будет заниматься группа. Шрагин даже подумал, что надо будет иметь его в виду как своего преемника на случай беды. Шрагин спросил Демьянова, почему он в таком возрасте оказался выпускником спецшколы.
- Сколько раз я это объяснял людям! - сдержанно улыбнулся Демьянов. - Я уже шесть лет работал в органах и на седьмой обнаружил, что, если не подучусь, лучше мне в шоферы идти. Поверьте, пять рапортов написал, выговор получил за попытку отлынивать от работы, а все-таки прорвался. И не жалею.
Последним собеседником Шрагина был Егор Васильевич Назаров. Он родился и вырос в рабочей семье на берегу Волги, а похож был на южанина: смуглое лицо, угольно-черные волосы и глаза. А речь неторопливая, рязанская, со всякими самодельными приговорочками. И весь он был такой же неторопливый, скупой на движения.
- На заводе я проработал всего три года, - рассказывал он. - Так что я возле рабочего класса только слегка повертелся, вроде как торопливый гость на свадьбе. И сразу меня в спецшколу. Шел по грибы, а попал на охоту. Но ничего, кончил школу, получил звание. Но звание - это еще не знание, так что я стараться буду, но прошу и подсказать, когда требуется, - говорил он спокойно и даже с улыбочкой.
- Страха не испытываете? - прямо спросил Шрагин.
- Немного есть, конечно, - не успев стереть с лица улыбку, ответил Назаров. - Но умереть, товарищ майор, можно и от аппендицита, а в наш образованный век такая смерть, по-моему, страшнее. - Назаров опустил свои черные глаза, лицо его стало строгим. - Я знаю, товарищ майор, на что иду, но думаю не о смерти, а о борьбе с заклятым врагом, его смерть меня интересует, его, товарищ майор! - сказал он и опять улыбнулся, подняв глаза на Шрагина.
Пока снова все друг за другом входили в кабинет и рассаживались, Шрагин смотрел на них и думал: "Славный в общем народ подобрался. Но вряд ли вот так все соберемся… после…"
- Теперь я еще тверже уверен, дорогие товарищи, что нам по силам развернуть большую работу, - начал он и никак не мог выбросить из головы: "Вряд ли вот так все соберемся… после…" - Наше дело - разведка и диверсия.
В отношении диверсии все ясно: выбираем цель покрупнее и наносим удары, чтобы врагу и не думалось о спокойной жизни. Разведка - это для всех нас ежедневная, кропотливая и предельно важная работа. Наш город и весь этот район - южный фланг немецкого фронта. Когда они пройдут дальше на восток, наш город окажется как бы изолированным от фронта и потому удобным для расположения здесь военных и административных служб. Большой судостроительный завод привлечет сюда морское начальство.
Сейчас мы расстанемся, чтобы в дальнейшем видеться только по установленной системе встреч. Главное для всех - прочней осесть в городе. Нужно торопиться. Считайте, что на эти дела вам даны одни сутки. Григоренко я назначаю своим связным. Мои приказы, переданные через него, подлежат неукоснительному исполнению. Ко мне обращаться можно только через связного, и только я решаю, с кем из вас нужно встретиться лично. Повторяю: я уверен, что мы поработаем хорошо. А теперь идите, товарищи. Времени мало. За дело.