Еще одним важным изобретением Дня Пятого, которое могли подарить человеку змеи, является умение обвиваться вокруг древка, переплетаться и свертываться в клубки. А также умирать или же сбрасывать кожу, которая высыхает и остается в обвитом положении. Русалки наверняка подражали движениям живых змей, продевая змеиные шкуры сквозь дыры от сучков, а затем и в петли. От этого умения совсем немного до изобретения способа привязывать острые каменные топоры и наконечники копий к древкам. А также к умению натягивать тетиву на лук. Но это, скорее, умение следующего Дня Шестого.
Впрочем, главный божественный символ русалок Дня Пятого можно и в наше время увидеть на голове женщин и девочек в виде заплетенных кос, похожих на свившихся змей. Да и обвивающие шею бусы – тоже из тех самых времен. В экстерьере наиболее воинственных мужчин также можно найти отголоски символики птиц. Гусарские кивера и орлы на кокардах, да и фуражки с козырьками вкупе с гусиным шагом военных парадов – все это выглядит как-то очень подозрительно.
День Шестой
Пожалуй, нам нужно сформулировать явно главный принцип нашей реконструкции событий. Принцип этот такой: поведение всей прачеловеческой стаи строго обусловлено лишь теми стереотипами, которые сложились на предыдущем этапе. Из базовых инстинктов складываются инстинкты сложные, их сложных инстинктов – программы поведения, из программ – циклы их реализации.
Мы могли заметить, что День Пятый устроен сложнее, чем предыдущий этап антропогенеза. Так, на пятом этапе рождаются сразу два символа божественного начала – змея и птица, а единство племени достигается за счет удвоения "политического центра". Теперь во главе племени оказывается не один самец-вожак, а пара заглавных героев – жрец и жрица, они же – божественные Птица и Змея, объединенные ритуалом первой мистерии.
Усложнение картины реконструкции требует не только сверки с античными и библейскими мифами. Дополнительный критерий проверки состоит в объяснении отдельных второстепенных деталей в поведении человека или в его анатомии. В основном русле наших рассуждений мы заняты обоснованием важнейших социальных стереотипов как "священный брак" древних мистерий, в свою очередь породивший институт моногамного брака. Но мы, как честные исследователи, должны лишний раз перепроверить себя на специфических деталях, которые до сих пор не были в фокусе нашего внимания и не могли подспудно влиять на ход наших рассуждений.
Поэтому еще раз пролистаем ту же книгу Д.Морриса в поисках каких-то явных отличий в сексуальной жизни человека от других приматов, которые мы еще не использовали в качестве улики. Ну, например, такая мелкая подробность, что строение половых органов у приматов приспособлено к вентро-дорсальной позиции. Эта поза используется также для символики подчинения власти вожака. А вот у самок человека, напротив, строение половых органов приспособлено к вентро-вентральной позиции соития. Почему?
Никто еще на этот вопрос не ответил, да и не пытался ответить в виду его малой значимости, побочности. А вот мы на основе нашей реконструкции событий вполне можем объяснить, "пришить к делу" и эту малую улику. Дело в том, что для единства племени в полдень Дня Пятого строго необходим равный "священный брак", публичное соитие двух вождей, жреца и жрицы. Это символическое соитие никак не могло быть вентро-дорсальным, поскольку таковое было символом власти вожака над самкой, а значит "земной", мужской части стаи над "водной", женской. Соответственно, для утверждения символического равенства русалки должны сначала изобрести, а затем обучить самцов новому, человеческому способу соития "лицом к лицу".
Обучение это, как и всегда ранее, происходило путем генетического наследования стереотипов поведения сыновьями русалок с последующей актуализацией во время ночных оргий. Что касается изобретения нового способа, то и здесь разгадка проста. Она вытекает из базовых инстинктов стаи приматов после изоляции девственниц и замены вожака Артефактом. Даже в исходной стае самки-фаворитки, окружающие вожака, имеют равный статус. Естественно, что "девы" в своих ритуальных играх также сохраняли равенство по отношению к Артефакту. Далее здоровая фантазия вполне способна дорисовать вентро-вентральное сближение двух жриц с Артефактом.
Впрочем, не обязательно использовать примеры из сексуальной сферы. Есть не менее убедительный пример очень устойчивого побочного стереотипа социального поведения, который в современных условиях совершенно необъясним. Лет сто назад еще можно было обосновать заботой о пропитании неудержимое стремление значительной части мужчин поехать на рыбалку. Причем замечательно отношение к рыбалке как священному ритуалу, необходимому для самоутверждения. Женщины, по всей видимости, и так уверены в своей власти над большими рыбами. А мужчинам нужно это снова и снова доказывать. Нет ли здесь связи с мифом о Персее и архетипической программой поведения, которая сложилась в полдень Дня Пятого?
Впрочем, пора уже переходить и к Дню Шестому Творения. Даже из краткого обзора в Книге Бытия видно, насколько сложнее процесс и сколь важны события антропогенеза на шестом этапе. Начнем с того, что сотворение "скотов, и гадов, и зверей земных" занимает лишь утреннюю часть Дня Шестого. Сравним с созданием водных и небесных тварей, занявшим весь предыдущий День. При этом речь идет о библейских символах, которые порождены "землей", а не "водой".
Символика Божьего повеления "да произведет земля" нам уже понятна. Речь идет о стереотипах поведения, которые после мистерии "священного брака" стали частью общей веры, священным ритуалом. Напомним, что на предыдущем, пятом этапе русалки изобрели такую программу действий, как охота с последующим приручением крупных птиц. Священный ритуал приманивания птиц наверняка развивался и в дальнейшем. Но по мере экспансии обновленного вида человека, принявшего уже современный физический облик, часть дочерних племен должна встретиться с новыми угрозами, более серьезными, чем "учебная" угроза братьев-птиц священным сестрам-змеям.
Теперь в случае угрозы жизни уже не змеям, но и самим людям, включается программа действий, изобретенная при защите змей от птиц. Включаются стереотипы охоты и подражания инстинктам сильного хищника – обучения его стилю добывания пищи, и затем – попытки приручить врага на добытую приманку. Ставший частью священной веры стереотип амбивалентного отношения к враждебным проявлениям природной среды будет мощным инструментом адаптации человека к любым экологическим нишам, механизмом установления господства над всеми животными. Из бессознательного следования заповеди "возлюбить врага" рождается благословление: "плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими… и над птицами небесными, … и над всяким животным, пресмыкающимся по земле" /Быт 1,28/.
При этом совсем неверной будет интерпретация утренних событий Дня Шестого как стремление новых людей охотиться на животных ради пищи. Напротив, как раз этого мотива не было, а был тот же главный мотив, что и у русалок на пятом этапе – эмансипация, стремление стать равными и превратить врага в родственника. Этот стереотип поведения объясняет формирование "тотемов" и будущей родоплеменной структуры человечества. И лишь в подражание птицам и хищникам человек пробует ритуальное поедание сначала рыбы, а теперь мяса.
Еще одна загадка человеческой Предыстории – наскальная живопись, изображающая охоту. Можно ли объяснить этот феномен в рамках нашей гипотезы? Вполне. Стремление к эмансипации не имеет границ, если помножено на психологическое состояние веры. Но физические силы и умения на каждом уровне развития имеют пределы. Подражать самым сильным хищникам в охоте на самых крупных копытных первочеловек пока не мог, лишь наблюдая эти сцены со стороны. Так что единственным выходом психической энергии было найти подходящий валун или похожее красное пятно на скале, а затем "охотиться на быка" символически. Должен пройти долгий период, пока человек найдет методом проб, ошибок и их творческого осмысления в виде языка наскальной живописи, способы охоты и приручения самого крупного из своих соперников. По всей видимости, даже со львами отношения были не столь сложными, раз именно бык будет последним териоморфным символом "зевса" у древних обитателей Средиземноморья.
Но при этом в символике Книге Бытия этот важный момент укрощения быка не отражен. Как это объяснить? Только начавшейся широкой экспансией и связанной с нею родоплеменной дифференциацией, означающей формирование разных программ поведения и мышления. Одни племена осваивали саванну и степи, развивая программы природной эмансипации, охоты и приручения.
Другие племена, происходящие от той же пары потомков "медузы-победительницы" продолжали двигаться вдоль берегов озер и рек. И в этой части человеческого рода более значимыми становятся стереотипы, связанные с регулярным повторением ритуалов мистерий, подтверждения равенства мужского и женского начал, ведущего к формированию не только внешнего единства племени, но и внутреннего, психического единства человека. То есть эта ветвь развития, судьба которой отражена в образах Книги Бытия, пошла по пути гармонизации сложной психической структуры.
Прежде чем реконструировать условия и механизмы такого развития, нужно для начала понять, о чем идет речь в описании полдня Дня Шестого. Что означают весьма загадочные архетипические образы, открытые Моисею: "И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их" /Быт. 1,27/.
Нет, если бы мы верили в буквальное прочтение Библии, то и вопросов никаких не возникло. Ну, разве только пару-тройку вопросов: Почему намерение Бога сотворить человека по своему подобию вдруг заканчивается сотворением сразу двух особ разного пола? И кто из них по подобию, а кто просто так? И зачем в таком случае нужно буквально спустя тридцать стихов создавать еще одну женщину из ребра мужчины? Все эти вопросы, разумеется, давно поставлены, и на эти темы исписаны горы богословских и эзотерических книг. Но в отличие от богословов, которые вправе ссылаться на чудеса и непостижимость воли Создателя, мы-то с вами обязаны объяснить каждую архетипическую деталь, каждый поворот отраженной в Книге Бытия сложной интриги Предыстории. Причем объяснить со строго научных позиций и исключительно на основе здравой логики. Так что наша задача будет посложнее, но зато намного интереснее.
Однако для перевода символов тайного языка Библии на язык аналитической психологии нам придется все же обратиться за помощью к наиболее мудрым толкователям библейской символики. Например, к апостолу Павлу, в посланиях которого достаточно места уделяется правильной взаимоотношениям мужа и жены, причем со ссылкой на Адама и Еву /1Тим 2, 8-14/. Притом что перевод стиха из Дня Шестого "мужчиной и женщиной" или "мужем и женой" явно равнозначен.
Апостол Павел сам подтверждает свое умение говорить притчами, имеющими как буквальное прочтение, так и скрытый от непосвященных символический смысл. В то же время именно апостол Павел пытается развить явное учение о "внутреннем человеке", о сложной структуре личности. Это учение Павла из Тарса предвосхищает почти на две тысячи лет аналитическую психологию Юнга. Карл Густав из Цюриха, как известно, составил в середине ХХ века первую более менее подробную карту внутреннего устройства человеческой психики. Он, в частности, открыл для психологии такое понятие как "анима" – женская часть личного бессознательного у мужчин.
Поэтому вслед за некоторыми немногочисленными, но довольно убедительными толкователями библейской символики мы также предположим, что за символами "мужа" и "жены" скрывается дух и душа по апостолу Павлу, они же "внутренний человек" и "внешний человек". Павел говорит о духовном человеке, то есть о некоторой психической субстанции, обладающей определенной автономией существования. Такой "духовный субъект", "дух" или "душа" обладает некоей структурной целостностью (телом), а также вступает в отношения с другими "субъектами", ипостасями личности.
Заметим, что Юнг хотя бы жил в одно время с Винером и застал первые ЭВМ. А во времена апостола Павла не было даже отдаленных представлений об информационных объектах (данных) и логических субъектах (программах). Между тем для современного человека, знакомого с курсом информатики, нет ничего удивительного в словосочетании "тело программы" или в представлении об общении (передаче данных и управления) между двумя программными модулями. Так что, на самом деле, Павел из Тарса, как и его Учитель, вынужден рассказывать притчами и неясными терминами о психических программах, живущих в виртуальном пространстве человеческой психики.
Мы уже говорили в начале главы о сложных поведенческих программах, направленных на объекты внешней среды. Это экстравертная часть психики. Но в самом начале нашего эссе мы говорили и возможности применить те же самые психологические функции (набор программ) также и к образам, составляющим коллективный опыт многих поколений. В этом случае речь идет об интроверсии.
Можно представить себе, что на первых этапах антропогенеза, пока коллективный опыт был относительно небольшим, психика прачеловека представляла собой единое "психическое тело" – одну программу из нескольких сложных инстинктов, оперирующих в бодрствующем состоянии с внешними объектами. В ночное время, в состоянии сна эта же программа могла оперировать с данными личного опыта, дополняя его коллективным. В этом нет ничего удивительного, даже собаки во сне "бегают", видимо догоняя убежавших от них днем кошек или хозяев.
Переход "русалочьей" части сообщества в "совиный" режим ночного бодрствования и одновременно к совершенно новой водной среде вполне мог стать первоначальным толчком и причиной усложнения, удвоения структуры психики. Нам известно по собственному опыту, что ориентация и любые движения в темноте и в дневное время, даже в одном и том же месте требуют совсем разных навыков и умений. То есть поведенческая программа русалок, обитавших днем в "водной нише" и лишь ночью выбиравшихся на сушу, практически совсем не совпадала с поведенческой программой сухопутных пралюдей. Точно также информационные образы ночной природы не совпадали с дневными образами той же среды. В двух частях стаи сформировались несовпадающие автономные части психической среды – и предметы (образы объектов), и субъекты (программы действий). Затем, после очередного полудня, воссоединившего обе части разделенной стаи, в психической матрице потомков стали сосуществовать обе несовпадающих части. Назовем эти две слабо связанные друг с другом части психики "дневная личность" и "ночная личность". Вполне вероятно, что те члены основной стаи, что по ночам под Луной присоединялись к оргиям своих сестер-русалок, с наступлением дня ничего не помнили о ночных отношениях. Так что при случае искренне возмущались наглым поведением и жестоко преследовали своих недавних возлюбленных.
Психическая амбивалентность на четвертом, огненном этапе антропогенеза также была бы невозможной без предварительного шизофренического расщепления двух субъектов в одном теле русалки. Разница с предыдущим, третьим этапом – в том, что и "дневная личность", и "ночная" развиты в равной степени и имеют общий опыт. Так что происходит борьба двух комплексов поведенческих программ за психические и физиологические ресурсы организма. Чувственные инстинкты "дневной личности" запускают поведенческую программу лояльной вожаку самки, агрессивные стереотипы "ночной личности" диктуют программу приготовления к жестокой мести. При такой реконструкции происхождения шизофрении достаточно легко понять, в чем заключается преимущество расщепленной личности перед целостной психикой животных предков. Это – возможность параллельной работы одной "личности" с внешней средой через поведенческие программы, а второй "личности" в то же самое время – с внутренними образами личного и коллективного опыта.
На пятом этапе обе автономные личности учатся взаимно сосуществовать, чередовать свою активность, тренируясь на "братьях-лебедях". Повторяющиеся циклы разделения и воссоединения племени через ритуал мистерии "священного брака", постепенно приучают каждую из двух "личностей", ипостасей к своей собственной психологической функции.
Если на третьем этапе первое разделение двух "личностей" произошло преимущественно по времени суток, то после полудня Дня Пятого происходит другая дифференциация, разделяющая территорию и объекты интереса на внутренний (домашний) круг и внешнюю среду. Заметим, что и в наше время такая психологическая дифференциация соответствует традиционному разделению труда между женщинами и мужчинами. Однако делать из этого наблюдения какие-то выводы для доисторического времени пока преждевременно.
Может быть, нам поможет сам доктор Юнг, который обнаружил, что бессознательная часть личности мужчины (анима) имеет женские повадки. Судя по поведению большинства мужчин, аниму интересует рыбалка, охота и другие объекты внешнего круга интересов, а также иногда ночные оргии. Налицо совпадение с интересами "ночной личности" бывших русалок. Аналогично выстраиваем рассуждения об анимусе – личном бессознательном, управляющем поведением женщин. Его круг интересов связан с охраной домашнего очага, совпадая с мотивацией "дневной личности" бывших сухопутных братьев. Это более сложная картина структуры психики, чем описанная апостолом Павлом, хотя нет оснований полагать, что психика человека с евангельских времен сильно усложнилась. Логичнее предположить, что апостол Павел, в отличие от доктора Юнга, уделял мало внимания особенностям женской психики. Причем вовсе не потому, что считал женщин менее ценными, а просто из убеждения в их полном духовном равенстве с мужчинами.
Вернемся к итогам Дня Пятого. Главным условием стратегического паритета и "священного брака" стал запрет наследницам "Медузы" возвращаться к прежним занятиям, включая рыбную ловлю. Первых из них приходилось, как Андромеду, даже привязывать на берегу. Теперь внешняя экспансия и вопросы охоты становятся вопросом веры, а значит – мужской деятельности. При этом есть очень важное отличие от предыдущих этапов развития, когда племя "земли" вело сугубо оседлый и оборонительный образ жизни. Теперь экспансия "людей веры" означает, что в их психике должны также работать и стереотипы надежды, чувственные функции мотивации, присущие раньше только женской "ночной личности". На этом этапе уже можно использовать юнгианский термин "анима" для личного бессознательного в личности мужчины – побуждающей ипостаси. Другое дело, что мужская, исполнительская ипостась тоже не может быть названа сознательной.
Первичное сознание, причем не личное, а коллективное, родовое, возникнет позже на шестом в процессе внешней экспансии из инстинктивной коммуникации во время опасной охоты. Точнее даже вследствие неудач в охоте на крупных животных – во время тренировок, в ходе которых реальные объекты охоты заменяют сначала символические знаки, артефакты и пиктограммы, а потом и звуковые знаки – первые слова. Понятно, что такая первобытная коллективная рефлексия могла случиться лишь при доминировании анимы с ее маниакально-депрессивной мотивацией в период неудач.