Маниак мечтательно, хотя и довольно грустновато, улыбнулся.
– Как считаете, конунг, сколько я смогу взять людей из корпуса, которым вы командовали? При этом учтите, что три моих корабля, которые доставляли сюда продовольствие и снаряжение, только что освободились от груза.
– Кроме варяжской гвардии можно взять еще и половину византийского воинства. Основные шайки пиратов разгромлены, а суда их потоплены; бунтовщики, что сумели в эти дни уцелеть, тоже придут в себя нескоро, да и собрать новые силы им будет нелегко.
– Сегодня же пошлю гонцов в метрополию, на своем легком итальянском паруснике, – задумчиво и как бы про себя произнес стратег. – С докладом. Чтобы получить разрешение императора или хотя бы первого стратега.
– Зачем тратить время? – пожал плечами Гаральд. – Погружаем воинов на суда и уходим.
– В таком случае во время доклада императору мне придется сослаться на ваше мнение и на вашу уверенность, конунг.
– И правильно поступите, господин стратег, – беззаботно подбодрил его викинг.
– С вами, конунг, приятно иметь дело, – вежливо положил ему руку на плечо стратег. – Быстро принимаете решение, чего я никак не могу добиться от первого стратега Зенония.
Маниак выжидающе уставился на норманна, однако тот лишь понимающе улыбнулся. Он давно знал, сколь сложными стали отношения при константинопольском дворе, где, как ему порой казалось, каждый из чиновников интригует против всех, поэтому предпочитал демонстративно держаться вне этих интриг. Другое дело, что далеко не всегда это удавалось.
– Потому и тороплюсь, что мысленно я уже нахожусь на берегах Сицилии, – объяснил он стратегу. – Когда выступаем?
– Если я вернусь в метрополию с таким войском, долго ждать уже не придется.
– Не хочу, чтобы мои варяжские гвардейцы томились без дела.
Городок-крепость Гарди, конечно же, мало напоминала Рим, а тем более – в дни триумфа. Тем не менее, предупрежденные гонцами, солдаты гарнизона и значительная часть местных жителей встречали обоз, во главе которого двигались стратег и конунг, с неподдельным ликованием. Сверкали на солнце доспехи, легионеры били мечами о щиты, играли флейты, слышались восторженные возгласы, а главное, в глазах и в голосе каждого светилась надежда на мир; пусть недолгий, кровью добытый, но все-таки мир.
А еще через несколько часов в гавань вошли суда, на которых совсем недавно Гаральд со своими гвардейцами уходил из местного порта. Как оказалось, их команды сумели взять на абордаж три пиратских судна, которые возвращались после многодневной охоты в Греческом море, так что командующему византийской эскадры тоже было о чем докладывать начальнику варяжской гвардии и стратегу.
– Как видите, чтобы почувствовать себя триумфатором, не обязательно въезжать с лавровым венком в Рим, – подытожил эти торжества Гаральд, уже сидя за пиршеским столом. – Важно почувствовать себя воином, который честно и храбро выполнил свое воинское предназначение, почувствовать себя победителем, понять, что это – твой личный триумф, пусть даже и без имперских колесниц.
– В таком случае не стану и впредь сдерживать себя, – отреагировал Маниак, – а, наоборот, попытаюсь усилить ваш личный триумф. Кстати, вас, конунг конунгов, ожидает сюрприз. – Он потянулся к уху Гаральда и вполголоса сообщил: – На острове Лемнос, к которому мы обязательно пристанем, чтобы отдохнуть и пополнить запасы воды, вас будет ждать одна прекрасная особа.
– Прекрасная, говорите? – холодно процедил Гаральд, чтобы тут же, только мысленно, воскликнуть: "Неужели опять… императрица Зоя?! Неужели все еще не может угомониться?!"
После антипиратского рейда повелительница в течение трех недель буквально изводила его своим патронатом, любовными игрищами и сексуальными экзальтациями. Слов нет, это была зрелая опытная женщина, умеющая преподнести себя мужчине и знающая цену каждому прикосновению, каждой изысканной ласке. Она не просто спала с ним, а в буквальном смысле этого слова отдавалась, заставляя Гаральда забыть, что она – женщина другого возраста и совершенно иного поколения. Как забыть и то, что в постели у норманнов всегда ценились только напор и грубая мужская сила и что большинство викингов предпочитало брать своих женщин где угодно, только не в постели.
Ни культ воспетой в романсах "дамы сердца", ни культ рыцарских страданий под балконами и столь же романтических поединков из-за дамы – до холодной Норвегии, слава богам, пока еще не дошел. "Во имя женщины" норманны могли подраться, определяясь с очередностью доступа к телу молодой вдовы или пленницы. Хотя даже в этой ситуации хвататься за меч или кинжал из-за женщины считалось недостойным викинга и воспринималось как осквернение оружия. Вполне достаточно было кулаков.
Понимала ли это в своем возрасте императрица? Конечно же, понимала. Зоя никогда не скрывала от Гаральда, что до него через "имперскую опочивальню" прошел не один крепкий рослый норманн, от которого требовалась только его грубая, необузданная сила, облаченная в поистине варварский наскок. Однако тут же стремилась показать, что с ним, с ее "норманнским принцем", все выглядит по-другому. И действительно, в данном случае, кроме мужской силы и молодости, от норманна требовались еще и нежность, привязанность и даже преданность.
Постепенно эта замужняя императрица увлеклась Гаральдом настолько, что все настойчивее намекала на брак с дальнейшим провозглашением его императором Византии. Правда, для этого еще понадобилось бы сотворить заговор, убрать императора и многих его сторонников…
Но в том-то и дело, что Имперскую Матрону, как называла Зою ее племянница, принцесса Мария, эти подробности бытия не останавливали. Она уже решила, что карту своей судьбы вытянула, а потому, закусив удила, все неслась и неслась… к пропасти. Причем галопировала с такой вызывающей откровенностью, буквально под носом у супруга-императора и его соглядатаев, что у конунга порой закрадывалось сомнение: действительно ли эта роковая женщина желает вознести его, а не погубить? Пусть даже так вот изысканно, да к тому же – вместе с собой.
– Успокойтесь, конунг, – сжалился над ним Маниак, – на сей раз это не Имперская Матрона. Вас будет ждать принцесса Мария, племянница императора, которую, по аналогии с прозвищем императрицы, называют теперь Имперской Девой.
– Неожиданный поворот событий, – иронично заметил викинг. – Имперской Девой, говорите? Не слышал.
– Она должна прибыть туда на судне своего двоюродного брата Орадиса, наместника императора на Лемносе.
Гаральд рассмеялся, но это был смех человека, которому предлагали спастись от огня, бросившись в полымя. Предаваясь интимной зависимости от Зои, он мог рассчитывать на ее влиятельное заступничество. Даже от гнева императора. А на чье заступничество он мог рассчитывать в этом змеином гнезде, пренебрегая любовью и доверием властной императрицы?
– Почему вдруг она так доверилась вам? – настороженно поинтересовался норманн. – Именно вам? Насколько я знаю, принцесса очень осторожна в своих похождениях, как, впрочем, и в каких-либо контактах с мужчинами из императорского круга.
– Она доверилась не мне, а принцессе Феодоре, сестре императрицы, которая, по просьбе императора, выступает в роли наставницы Марии.
– …И которая тут же поторопилась сообщить вам об этом вояже Имперской Девы?
– А каким еще образом она могла помочь Марии встретиться с вами вне стен Константинополя?
– Как же это она решилась выступить доверенной особой племянницы, да к тому же любовницы императора – в столь деликатной авантюре?
– Как видите, решилась.
– Невзирая на то, что в данном случае Мария выступает как бы соперницей ее сестры, Имперской Матроны?
– Именно поэтому и решилась; с сестрой у нее свои счеты.
– А не ловушка ли это?
– Ну, еще и потому решилась, что, прикрываясь прихотью императорской пассии, она получает возможность встретиться со мной на Лемносе.
– Вот теперь многое прояснилось! Я так и понял, что свой рассказ вы начали не с того, с чего следовало бы начинать.
И мужчины понимающе ухмыльнулись: теперь их связывала общая интрига, а значит, они могли больше доверять друг другу. Во всяком случае, Гаральду хотелось верить в это.
22
Лемнос встречал их неподвижной синевой морских заводей, изумрудными коврами склонов и разноцветьем рыбачьих парусов.
Едва судно, на котором шли стратег и командир варяжской гвардии, бросило якорь у причала, как к нему тут же приблизились две крытые повозки, на одну из которых возницы пригласили Гаральда, а на другую – Маниака.
Мария встретила своего норманна во внутреннем дворике загородной виллы, в наряде танцовщицы. Оставив на вилле только двух служанок, которые представления не имели, кто она такая и называли ее Александрой, эта дева сама преподносила мужчине кубки с вином, сама приближала к нему миски со всевозможной едой и, пока он насыщался, ублажала его, напевая мелодии, восточными танцами. Затем сама же омывала его утомленное походами и битвами тело в огромном банном чане…
В постели Мария была нежна и настолько неутомима, что Гаральд с ужасом подумал: "Не приведи Господь оказаться супругом этой любовной садистки! Вряд ли моих сил хватило бы хотя бы на месяц!" Несколько раз он деликатно пытался прекратить любовные "стенания" Марии, но всякий раз она впивалась в него своими ноготками, заявляя: "Нет, это еще не все! Не зря же я столько дней копила в себе силы и любовное влечение!"
– Ты доволен моим обхождением и моими ласками? – невинно поинтересовалась Мария, когда эта пытка любовью завершилась.
– Посмел бы я только сказать, что недоволен!.. – саркастически парировал.
– И телом моим тоже доволен?
– Прежде всего – телом, – самодовольно признал норманн, победно растянувшись на жестком, словно бы специально для любовных утех созданном ложе, под красным балдахином. – Оно крепкое, упругое и благоухающее…
Гаральд произносил это, блаженно прищурив глаза и мечтательно вспоминая о тех первых мгновениях, которые провел в объятиях "венценосной" девы: они были колдовскими. Вот только долго предаваться этим грезам ему не пришлось. То, что произошло в следующую минуту, поначалу показалось ему невинной шуткой, если только было что-либо шуточное в том, что в горло ему, прямо в пульсирующую артерию, уперся клинок миниатюрного, невесть откуда появившегося в руке девы кинжала.
– Так вот, сладострастный норманн, поднимешься ты с этого ложа только после того, как поклянешься, что, вернувшись из сицилийского похода, тотчас же попросишь императора, чтобы позволил жениться на мне. Но сначала ты попросишь руки у меня самой.
– А если откажусь, то?.. – с трудом проговорил он, стараясь лишний раз не шевелиться.
– …Это любовное ложе тут же превратится для тебя в смертное.
– Ты уверена, что император согласится? – улучив момент, когда Мария слегка ослабила нажим, викинг перехватил ее руку и отвел, но каким-то едва уловимым движением девушка перебросила кинжал в левую руку и вновь вонзилась им в шею, только уже чуть в сторонке от вены.
– Не двигайся, а то заколю, – со всей возможной решительностью в голосе предупредила она. – И отпусти мою руку.
Гаральд покорно освободил ее запястье. Он вновь мог бы увернуться от кинжала, но не хотел осложнять отношения.
– Я спросил, согласится ли император?
– Этот, возможно, и не согласится, хотя я попытаюсь уговорить его этим же кинжалом.
– А что, есть еще какой-то император? – двигаться по-прежнему было опасно, зато говорить можно было свободнее.
– К тому времени, когда ты вернешься из похода, этот император окончательно разочарует всех точно так же, как разочаровал меня.
– И ты знаешь, как вести себя при этом, чтобы не вызвать гнев императрицы?
– Я желаю, чтобы руки моей ты попросил в присутствии самой Имперской Матроны. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем искаженная физиономия этой мегеры.
– Вот видишь, одно общее желание у нас уже обнаружилось, поэтому спрячь кинжал и давай поговорим спокойно, обстоятельно, пытаясь убедить друг друга, что мы достаточно мудрые люди.
– А твоя клятва? Женитьба?
– Ты ведь не собираешься выходить за меня только потому, что я тебе приглянулся? Так позволительно поступать простолюдинкам, плебейкам, но никак не принцессам. Для грубых постельных услад существуют молодые крепкие рабы, которые, к тому же, всегда рядом. Поэтому давай все спокойно обсудим. Прежде всего просвети меня: что сейчас происходит при дворе, в Константинополе?
Немного поколебавшись, Мария капризно, по-детски вздохнула и, уронив кинжал на пол, улеглась на спину рядом с норманном.
– Имперская Матрона крайне недовольна Михаилом – и как мужем, и как правителем. И если уж она что-то задумала… Словом, все идет к тому, что одним взмахом она избавится и от надоевшего супруга, и от соперника по трону.
– Соперника по трону? Оказывается, ей нужен такой император, который не мешал бы ей править империей?
– Который позволил бы Зое убедить всех патрициев, весь имперский двор, что править этой империей достойна только она и никто другой. Ты ведь знаешь, что Зоя – последняя из Македонской династии и что отец завещал ей династический трон, как его самой надежной и решительной хранительнице. Вот почему Имперская Матрона давно уверовала, что она вправе распоряжаться византийским троном как фамильной собственностью. Это ее трон, ее корона, ее вечный город и навечно ее империя…
– Хорошо, допустим, ей удастся отстранить Михаила от власти… Кто из возможных претендентов окажется в очереди на ее супружеское ложе, а значит, и на корону?
– Вы, принц норвежский, вы. Более достойного претендента на свое тело и свой трон она не видит.
– Это ты так решила?
– Так решила Имперская Матрона. Во всяком случае, ей очень хотелось бы, чтобы следующим на ее супружеском ложе оказался ты. По-моему, она даже не скрывает этого.
– Неужели она не понимает, что если я стану императором, то править ей не придется?
– Как только она это поймет, отправишься вслед за Михаилом. Причем избавиться от тебя будет легче, ведь ты не грек, не византиец; ты – всего лишь норманнский наемник, варяг. Впрочем, не исключено, что в промежутке между Михаилом и тобой, пока ты будешь в походе, появится еще кто-то.
Гаральд признал правоту ее предположений, однако промолчал. Предвидя, какие интриги и авантюры ожидают его в Константинополе, он с тоской подумал о своей приморской резиденции в Гарди. Начальнику варяжской гвардии так нравился вид на бухту и окрестные горы, сам его непритязательный, словно бы выдержанный в суровом норманнском стиле, замок-резиденция, что порой казалось, он с удовольствием провел бы в нем весь остаток своих лет.
– До сих пор мы говорили только об амбициях Имперской Матроны. Но ведь ты требуешь, чтобы я женился на тебе, а не на ней. Так, может быть, поговорим о твоих тронных амбициях?
Неожиданно появились двое рослых, крепких евнухов. Они спустили воду из чана, ополоснули его и вновь наполнили теплой водой.
– Не вздумай приближаться к моей купели, – строго предупредила Мария, – чтобы не появилось дурацкого соблазна утопить меня. Поднимись, сядь на лавку и слушай.
– Уже повинуюсь, "венценосная".
Дева спустилась в небольшое углубление, старательно омылась под струей воды, стекавшей по неширокому желобу, и благоговейно вошла в купель.
– Михаил боится Зои Македонской как Страшного суда, – произнесла она, пока Гаральд тоже плескался под теплой струей. – Как-то, после раскрытия очередного заговора против него, василевс признался, что никогда не стремился к короне, предпочитая судьбе императора судьбу известного юриста и странствующего философа. Он ведь у нас книжник. Я тогда поинтересовалась, что же ему мешает вернуться к этой стезе, тем более что теперь слава его как странствующего философа будет подкрепляться славой былых императорских деяний.
– Но он загадочно улыбнулся, – прервал ее рассказ Гаральд, – и с сожалением в голосе произнес что-то вроде того, что избавиться от короны еще труднее, нежели добиться ее.
– Нечто похожее он и сказал, но… от кого ты узнал об этом? – насторожилась Мария. – Вы что, говорили с ним на эту тему?
– Ты забыла, что мой брат был королем-изгнанником и путь свой бренный закончил в одной из битв за трон. Мы с ним много говорили о судьбе монарха как таковой.
– Однако никакие сетования брата от бредней о короне вас не избавили, разве не так, принц? Так вот, нам нетрудно будет сначала убедить Михаила в существовании очередного заговора, причем в его ближайшем окружении, во главе которого стоит Имперская Матрона; а затем и помочь ему избавиться от главной заговорщицы. Любым путем: от яда и удавки до монастырской кельи. После чего самому Михаилу предложим отречься от короны взамен на гарантию безопасности, пожизненное содержание за счет казны и роль посла по особым поручениям при императоре, которая позволит ему увидеть мир. То есть мы предложим ему уйти благородно, чтобы, потеряв имперскую корону, он не потерял корону собственного достоинства. Как вам мой план, принц?
– Ознакомившись с ним, самые опытные возмутители имперского спокойствия наверняка прослезились бы.
– Я ведь рассказала вам все это не для того, чтобы выслушивать ваши шутки и колкости, – по-детски надула губки Имперская Дева.
– Какие уж тут шутки… у подножия эшафота? Но согласись, что в этом замысле не хватает одного звена. Каким образом на троне окажешься ты?
– Не я, а вы, мой повелитель, вы! А значит, мы оба, – снисходительно улыбнулась вершительница имперских судеб. – Забыла сказать, что Михаил не просто отречется от престола, нет! Он с признательностью в душе отречется именно в вашу пользу уже как супруга племянницы, родственного человечка. Причем сделает это с искренней благодарностью за избавление от тяжести, непосильной и крайне опасной для жизни.
– А если все пойдет не по твоему замыслу?
– По нашему замыслу, – жестко уточнила Имперская Дева. – Впредь вы будете мыслить и высказываться только так.
– Так вот, если пойдет не по замыслу?..
– Сорваться этот заговор может только при отстранении повелительницы и ее верного паладина Зенония, которому, как первому стратегу, все еще подчиняется армия. Но в таком случае нас подстрахует сам император, а также стратег Маниак и мой брат Орадис, которому фактически принадлежит весь этот остров и который готов бороться за то, чтобы Лемнос был объявлен независимым королевством. Ну, на крайний случай герцогством, под патронатом Византии.
– А значит, на какое-то время этот остров стал бы нашим убежищем… – продолжил ее мысли Гаральд.
– Да, он мог бы стать вполне надежным пристанищем. Мой брат – обладатель большого торгового флота, а посему несколько его судов под мощной охраной наемников всегда будут находиться там, где мы укажем, и ждать нас.
– Но предположим, что заговор не удался. Что дальше?
– Если сорвется замысел с добычей византийской имперской короны, придется снизойти до королевской короны Норвегии.
Мария выжидающе взглянула на норманна, и они мило улыбнулись друг другу.
– Жертвенная снисходительность, – услышала принцесса вместо заверений в том, что варвары-норвежцы только и ждут ее появления в Тронхейме, на норвежском троне.