– Ну, краше Рима у вас, принц, вряд ли получится, но не в этом дело. Главное, что вы стремитесь создать некий "второй Рим". У каждого правителя свой "второй Рим" и свой путь к нему. Может, со временем я и в самом деле окажусь при дворе этого вашего северного Рима. Только вот что я вам скажу, наш Гаральд Суровый: наверное, всякий монарший двор – это исчадие лицемерия и разврата, потому что именно таким он и задуман был Всевышним. Но римский… римский, очевидно, превосходит все прочие. Впрочем, кое-чему я там все же научилась, – скабрезно улыбнулась Мария. – Во всяком случае, тому, за что на Востоке ценят любую женщину. Даже императрицу, которая внешне обязана выглядеть неприступной и целомудренной, как Ева до первородного греха. Ну что, после всего только что услышанного я нравлюсь вам еще больше?
– Вы – прекрасная женщина.
– Вы забыли начать со слова "Наверное". Тогда было бы сказано: "Наверное, вы прекрасная женщина" – ибо пока что это всего лишь ваше предположение.
– Нет, вы и в самом деле…
– Ничего, – прервала его племянница василевса, – вскоре вы действительно в этом убедитесь. Правда, сразу же признаюсь, что опыта соблазнения мужчин в бассейне термы у меня пока что нет, – Мария округлила свои коричневатые, цвета спелой сливы, глазки и вопросительно посмотрела на норманна, как бы спрашивая: "Догадываетесь, принц, о ком идет речь?" Но, говорят, в этом есть нечто такое… – одновременно пощелкала она и пальцами, и кончиком языка. – Сразу признаюсь, что в термы свои повелительница меня не допускает. А если бы я каким-то чудом оказалась там вместе с вами, императрица приказала бы утопить нас обоих.
Гаральд мысленно представил себе сцену утопления и рассмеялся.
– Впрочем, она способна проделать это и собственноручно, – вполне серьезно, хотя и не без лукавинки в глазах, предупредила его Мария. И теперь они уже оба рассмеялись.
Как свободно чувствовал себя Гаральд с этой женщиной! Какой открытой и доступной она казалась ему в эти минуты! И какой непохожей, в сравнении со всеми остальными женщинами, которых он до сих пор знал, представала!
– Но ведь вряд ли мы смогли бы встретиться сегодня с вами, "венценосная" Мария, если бы повелительница этого не захотела.
– Не называйте меня "венценосной".
– Мне-то казалось, что вы сами настаиваете на этом титуле. Во всяком случае, я слышал его от повелительницы.
Девушка подошла к самому большому фонтану, несколько раз зачерпнула ладошкой теплую, слегка отдающую серным духом воду…
– Разве вам неизвестно, что многие произносят это слово – "венценосная" – с явной издевкой, намекая на мою близость с императором? – в голосе ее Гаральд не уловил ни обиды, ни грусти. Создавалось впечатление, что весь окружающий мир она воспринимает с той долей иронического лукавства, которая при любых обстоятельствах позволяет возвышаться над ним.
– Вы хотели сказать: "На близость к… императору"? Или, может, я неверно понимаю ваш эллинский язык?
– Вот именно: "с императором". Многие считают нас любовниками. Ничего удивительного, при многих монархических дворах это обычное явление.
– Но вы действительно являетесь любовниками?
– Всего лишь чувственная игра, – томно улыбнулась Мария. – Считайте это платой за титул "венценосная". Правда, иногда…
Со ступеней донеслись шаги повелительницы, и оба умолкли. Зоя застала их стоящими по обе стороны фонтана, причем каждый из них смотрел в свою сторону, любуясь радужными водопадами.
– Что, вы так и не успели по-настоящему познакомиться? – спросила повелительница, как только оказалась в "Храме родников".
– Уже познакомились, – заверила ее Мария, – очень даже близко.
– А, по-моему, я зря столько времени провела, развлекая императора. Не вижу азарта в глазах, не ощущаю любовного сговора.
Появившаяся вслед за императрицей служанка подошла к Марии и молча указала рукой на выход. "Венценосная" и сама поняла, что теперь настала ее очередь удалиться, поэтому поспешно направилась к лестнице, даже не одарив Гаральда мимолетным взглядом.
– Но ты, конунг, понимаешь, что я специально уговорила императора допустить "венценосную" Марию до этой встречи? – спросила повелительница, когда шаги девушки затихли где-то за лестничной площадкой. Зоя тоже подошла к самому выходу, так что если бы Мария, служанка или кто бы то ни было оказались на нижнем пролете лестницы, она бы тут же изобличила их любопытство.
– Догадаться было не так уж и трудно.
– Но устроила я вам эту встречу в "Храме родников" не для того, чтобы отныне ты страдал по ней. Нет, страдать ты по-прежнему должен по мне.
– То есть я обязан любить вас? – мрачно улыбнулся Гаральд.
– Терпеть, – сухо ответила императрица. – Предаваться всем тем эротическим прихотям, которым решу предаваться я, и терпеть. Сегодня ты нажил себе еще одного влиятельного и крайне опасного врага – стратега Зенония. Поэтому рано или поздно вынужден будешь искать защиты у меня, потому что только у меня ты способен будешь найти ее.
– Хотите сказать, что мы нужны будем друг другу? – сдержанно уточнил Гаральд.
– Можно высказаться конкретнее: вскоре мы вряд ли сумеем выжить друг без друга. Слишком в этом городе и в этой агонизирующей империи все запущено, слишком очевидна ее роковая обреченность.
Конунг знал, что в последние десятилетия в Константинополе неспокойно, здесь отравляют императоров, без конца плетут сети заговоров, а к перечню традиционных врагов империи, в коих всегда числились покоренные народы, воинственные соседи и коварные сарацины, ненавидевшие эллинов уже хотя бы потому, что они – эллины, добавился еще один – Ватикан.
Принц не был знаком со всеми тонкостями религиозных и военно-политических отношений между Римом и Константинополем. Однако хорошо знал, что давно наметившийся раскол между западной и восточной ветвями христианства все неотвратимее углубляется. Кто-то из константинопольских иерархов и придворных пытался замедлить этот процесс, кто-то, наоборот, наслаждался его сатанинской нелепостью, однако те и те лишь усугубляли ядом и кинжалом освященную борьбу за власть.
Местные священники уже не раз намекали Гаральду, как будущему правителю христианской державы: все идет к тому, что вскоре эти ветви – римская и византийская – единого христианского древа превратятся в две разные, враждующие церкви . В предчувствии этого раскола официальные и тайные посланники папы римского уже пытались делать все возможное, чтобы ослабить восточную, византийскую ветвь. А достичь этого они намеревались ослаблением самой Византийской империи, приведением к ее трону абсолютно покорного Риму правителя.
– Надеюсь, тебе понятно, что рано или поздно ты понадобишься мне не только как любовник, но и как военачальник, командир нескольких норманнских легионов, – проговорила повелительница, игриво подставляя ладонь под один из миниатюрных водопадов "Храма родников".
– Теперь уже понятно.
– Тогда что тебя смущает, наш доблестный конунг?
– Смущает "венценосная" Мария.
– Ну, "венценосная" Мария!.. – разочарованно растягивала слова Зоя. – Мне еще не приходилось встречать мужчину, особенно вернувшегося из похода, которого бы она не смущала.
– Почему она оказалась на этой встрече и в этом "Храме"? Как я должен вести себя с ней и вообще как ее воспринимать? Как невесту? Нас что, собираются помолвить?
– Все-таки понравилась? – кротко поинтересовалась повелительница, но в глазах мелькнул тот же озорной огонь коварства, который совсем недавно вспыхивал в этом зале в глазах "имперской племянницы".
– Скажем так: вполне подходящая кандидатура для династического брака. Если только он возможен.
– Хотите сказать, принц: "Если только в качестве приданого будет предложена имперская корона".
– Династические браки для того и совершаются, чтобы закреплять ими высокородное право на трон, – холодно напомнил Гаральд. – Достаточно вспомнить браки, заключаемые вами, повелительница.
– О моих браках мы рассуждать не станем, тем более что главный мой династический брак еще впереди. Его еще только надо заключить. Хотя это будет непросто, поскольку слишком уж все в нем выступает против меня.
Зоя оторвала взгляд от завораживающей струи водопада и вызывающе, призывно перевела его на молодого викинга, как бы мысленно утверждая: "И ты догадываешься, кто может оказаться моим следующим женихом".
– Может, все-таки рискнете, мой принц? Причем приданое вам уже известно – корона. Поначалу может быть только пост первого стратега империи, что позволит побыть на троне мне самой, а затем уже… Нет-нет, с ответом не торопитесь, поскольку я сама еще с ним окончательно не определилась. Ну а что касается Марии… Не спорю: перед нами – истинное дитя женско-монастырского безбожия. Такая, никакими нормами этикета не сдерживаемая, кобылица способна увлечь кого угодно, поскольку кажется простой, доступной, умудренной жизнью.
– Поначалу вы предостерегли меня от желания поддаться ее чарам, пригрозив местью императора, но в тот же день сделали все возможное, чтобы свести нас один на один в этом подземелье, в "Храме родников". Причем сделали это на глазах и с молчаливого согласия все того же императора. Так как же мне позволено будет истолковывать ваши придворные игрища?
– А что во всем этом неясного? – повела плечами императрица. – "Венценосная" эта понадобилась только для того, чтобы отвести подозрения василевса. Правда, к ней правитель тебя тоже неминуемо приревнует, но меня это будет только забавлять.
– Она что, действительно стала любовницей императора?
Гаральд не сомневался, что повелительница не только подтвердит это, но и поделится какими-то подробностями любовных похождений соперницы, и был удивлен, когда императрица вдруг с грустью в голосе произнесла:
– Все мы, женщины, становимся любовницами бога Эроса. А мужчины… Мужчины – всего лишь безвольное орудие его божественных пыток. Что же касается моего дражайшего супруга и по совместительству всесильного василевса, то главное, чтобы гнев его ревности не вспыхнул раньше того времени, которое определю я сама.
Гаральд какое-то мгновение прислушивался к отзвукам ее голоса, медленно покачал головой, словно пытался избавиться от какого-то навязчивого видения, и решительно направился к выходу.
21
Вот уже в течение полугода византийский корпус Гаральда, состоявший из трех норманнских и одного греческого легионов, выдерживал атаки повстанческих отрядов сирийцев, прикрывая портовое селение Гарди, в заливе которого стоял византийский флот, и два полуразрушенных крепостных замка, расположенных севернее и южнее этой местности.
Еще двумя легионами эллинов он укрепил гарнизон города Бактии, расположенный в двадцати милях южнее Гарди, и горный лагерь византийцев, построенный в свое время стратегом Зенонием севернее Гарди, неподалеку от входа в разветвленную горную долину, которую арабские повстанцы использовали для формирования своих отрядов. Гаральд сумел истребить большую часть бунтовщиков, которые блокировали этот лагерь, совершил два рейда в глубь долины и, усилив обескровленный гарнизон потрепанным в боях легионом, отошел на свою базу в Гарди.
Здесь конунг использовал древнюю тактику викингов: внезапно высаживая свои отряды то в одной, то в другой части побережья, он вскоре полностью очистил его от бунтующих арабских племен и теперь готовился к рейдам в глубь территории. Конечно, у него было недостаточно войск, чтобы взять под контроль все сирийские земли, но что основные силы бунтовщиков в горных районах ему удастся уничтожить – в этом конунг не сомневался.
– Только что задержали одного из повстанцев, – вошел к нему в шатер Гуннар. – Он из местных, сознался, что послан специально для того, чтобы разведать, что происходит в поселке и каковы наши силы. Заодно взяли и его брата. Но похоже, что с бунтовщиками он не связан и лазутчиком не был.
– Значит, теперь нам нет необходимости посылать своего разведчика в стан бунтовщиков? – спросил Гаральд, разворачивая карту прибрежной части Сирии. – Введи-ка сюда этого негодяя. Вместе с переводчиком. Кстати, вы уже выяснили, где его дом, кто из родных имеется в поселке?
– Выяснили. Через несколько минут их приведут сюда, чтобы казнить вместе с повстанцем.
Лазутчик оказался крестьянином лет сорока пяти. Избитый, в изорванной одежде и насмерть перепуганный, он тут же упал перед принцем на колени и стал молить пощады.
– Если ты ответишь на все мои вопросы и выполнишь то, что от тебя потребуется, – выставил ему условия Гаральд, – никто из твоих родных не пострадает, твой дом останется целым, а тебе мы устроим ночью побег к своим. Если же начнешь вилять – сожжем вместе с домом и всеми родственниками, каких только обнаружим. Как считаешь, такой обмен любезностями справедлив?
– Справедлив, – признал сарацин, морщась от боли, поскольку Гуннар уже вонзил ему в лопатку острие кинжала.
В течение нескольких минут он рассказывал все, что знал об отрядах повстанцев, а затем сообщил, что в одну из ближайших ночей руководитель восставших шейх Насари намерен напасть на Гарди.
– Однако мне сказали, что больше всего ты интересовался нашим флотом.
– Правда ли то, что сказал мой командир, будто шейха интересует, сколько у вас кораблей, где они стоят, много ли воинов охраняют причалы и ночует ли часть воинов на судах?
– Шейх мечтает захватить поселок, отрезать нас от кораблей и блокировать в крепости? – спросил Гуннар.
– Этого я не знаю, – молвил сарацин-лазутчик. – Но у нас в отряде давно говорят о том, что нужно сжечь корабли византийцев, и тогда отряды повстанцев и пираты вновь смогут вернуться на побережье.
Шатер стоял на небольшой возвышенности между старинной глинобитной крепостью и берегом моря. Гаральд вышел из него и прошелся по лужку, окаймленному несколькими валунами. Бревенчатые причалы были устроены по обе стороны длинной серповидной косы, разделявшей полумесяц небольшой бухты. Скалистые берега этой морской заводи подступали с южной стороны – почти к самым стенам крепости, а с северной – к небольшому полуразрушенному замку, некогда принадлежавшему какому-то купцу. Но Гаральд уже давно оборудовал сторожевые посты по обоим берегам.
– Если у тебя хватит мужества вернуться к своему командиру и передать те сведения, которые мы сообщим, твоя семья получит такое вознаграждение, что до конца своих дней забудет, что такое бедность.
– В городе многие знают, что я схвачен.
– Мы устроим тебе побег.
– Мне не поверят, а как только станут пытать, я не выдержу.
Гаральд задумался, он понимал, что лазутчик прав: вряд ли в отряде поверят в реальность его бегства.
– А мы пошлем его брата Наила, – предложил Гуннар. – Будут свидетели из местных, что мы его отпустили как невиновного. Но брат успел передать ему, что завтра большая часть войска на нескольких судах уходит на юг. И мы действительно уйдем, это подтвердят многие. А вот куда мы ушли…
– Что ж, приводи сюда Наила. Если он хочет спасти жизнь брату и семье, согласится.
Судя по всему, план Гуннара удался. Подойдя ночью к Гарди, отряд в несколько сотен повстанцев увидел, что и в центре города, и в крепости, в замках византийцы по какому-то поводу веселятся: горят костры, звучат барабаны и рожки… Самое время было напасть на гавань, истребить охрану и сжечь все те корабли, которые там остались. Причем нападение должно было произойти не только с берега, но и с моря, для чего повстанцами было использовано несколько баркасов.
Одного только восставшие не могли предположить, что и уход основной части норманнов во главе с конунгом Гаральдом, и весь этот "праздник" – всего лишь ловушка, поскольку, куда бы они ни сунулись, их везде ждала засада. Сотни лучников в считанные минуты выкосили всех, кто оказался поблизости кораблей, а баркасы были выжжены "греческим огнем". В это же время сотни лучников истребляли небольшую охрану, оставленную восставшими в горном поселке, превращенном мятежным шейхом в свою резиденцию и основную базу.
В течение всего последующего дня отряды варяжской гвардии огнем и мечом очищали этот и два соседних горных поселка от мятежников, а заодно грабили их жителей, а также "ревизовали" тайники и склады мятежников. Кроме того, несколько летучих конных отрядов, тоже состоявших в основном из лучников, истребляли группы повстанцев, пытавшихся найти спасение в горах после разгрома в Гарди.
Когда, спустя двое суток, длинный обоз норманнов, груженный военной добычей и сокровищами шейха, который покончил жизнь самоубийством, приближался к Гарди, навстречу ему примчался гонец. Он сообщил, что из Константинополя прибыл отряд кораблей с легионом византийцев на борту, причем на одном из судов находился стратег Георгий Маниак , который пребывает теперь в резиденции конунга. Увидев, что вместе с обозом норманны ведут более двухсот пленных, гонец сообщил, что и гарнизон города тоже пленил более сотни мятежников, часть из которых получила ранения; всех их сегодня намерены казнить.
– Скачи и передай: без моего приказа никто не смеет казнить ни одного человека.
Георгий Маниак, которого считали вторым стратегом Византии, встречал его варяжскую гвардию недалеко от въезда в город, сидя на прекрасном, в этом же бою добытом у повстанцев арабском скакуне, точно таком же, какой гарцевал под Гаральдом. Он и все его сопровождение были облачены в доспехи римских легионеров, увенчанные высокими гребенчатыми шлемами.
– Я прибыл сюда с подкреплением, – сказал Маниак, выслушав приветствие и короткий доклад Гаральда, – поскольку император уверен, что вы понесли большие потери и ваши силы иссякли. Императрица Зоя настояла, чтобы я лично прибыл сюда с легионом и оценил ситуацию. Если она окажется для вас угрожающей, приказано оставить здесь только гарнизоны византийцев, а варяжскую гвардию срочно вернуть в Константинополь.
– Потому что там складывается угрожающая ситуация для императора? – спросил Гаральд, сопровождая Маниака во время объезда им обоза; количество добычи по-настоящему поразило стратега. Притом, что он уже знал, как много ее находится в замке-резиденции конунга.
– Скорее для императрицы. Впрочем, при любом раскладе сил в императорском дворе появление в столице варяжской гвардии сразу же остудит горячие головы.
– Но моим норманнам не хотелось бы надолго засиживаться за городскими стенами.
– И не придется. Я намерен пойти походом на Сицилию и Южную Италию. Мои люди уже собирают ополчение. Это хорошо, что мне не придется оставлять здесь свой легион.
– А зачем его оставлять? Восстание разгромлено, мятежный шейх покончил с собой, еще два горных шейха, которые были его основными командирами, погибли, а дворцы их сожжены.
– Константинополь вновь, как и после разгрома пиратов в Эгейском море, встретит вас в колеснице триумфатора. Жаль только, что сам ритуал триумфального въезда в столицу, как это было в древние времена в Риме, у нас не прижился.
– После сицилийского похода мы обязательно возродим его, – напророчил конунг.
– Вот только поход выдастся очень тяжелым.
– Именно поэтому Константинополь будет встречать своего стратега как триумфатора.