– Светские рауты. Игры в казино. Фейерверки в Канне. Театры, балерины, любовницы – случайные и постоянные… – перечисляет Никифоров. – Светский лев. Откуда столько материала?
– Архивы охранного отделения, – сообщает капитан. – Состоял под наблюдением с момента поступления в университет. Дело заведено в 1907 году. Ничего не предпринимали, не опекали, но аккуратно собирали всю доступную информацию…
– Коллеги, – улыбается Никифоров.
– Точно, коллеги, – отзывается капитан без тени улыбки на лице. – Можно только поучиться технике документирования. Технических средств практически не было, сплошная агентурная работа. Мастера вербовки. Вы… Прости, ты бы удивился, увидев списки людей, состоявших в агентах Охранного. Они тщательно отслеживали связи Терещенко с членами императорского семейства, с политиками и промышленниками, собирали информацию о контактах с членами революционного подполья, о торговых партнерах Всероссийского общества сахарозаводчиков и еще попутно имели отдельные дела на членов семьи Михаила Ивановича. После вступления Терещенко в масонскую ложу задокументировано практически все.
– Можно глянуть?
– Зачем спрашиваешь? Конечно. Отдельная папка.
– Ложа "Малая Медведица"…
Никифоров фыркает.
– Детские игры на свежем воздухе…
– Если мне позволительно высказать свое мнение…
– Да говори, говори…
– Не вижу ничего смешного – масоны в России были значимой силой, Сергей.
– Кто б спорил, – говорит Никифоров, – а я не стану. Да не смотри на меня так! Где твое чувство юмора? Название смешное…
– Согласен.
Никифоров листает бумаги.
– Керенский, Некрасов, Милюков, Коновалов, Гучков… Знакомые все лица!
– Гучков состоял в "Военной ложе".
– Да тут материала на сотню авантюрных романов! – искренне восхищается Сергей Александрович.
– Доступ к материалам по делу Терещенко ограничен. Даже тебе выписывали отдельный допуск.
В руках у Никифорова еще одна папка, на обложке выцветшими чернилами надпись: Терещенко Михаил Иванович, общие материалы, 1912 год.
– Что стоит посмотреть здесь? – спрашивает Никифоров, взвешивая на ладони пухлую стопку бумаги.
– Участие Терещенко в открытии больницы на Подоле. Присутствовали – он и чета Ханенко. Значимое событие, широко освещалось прессой. Часть благотворительных программ Фонда Терещенко. Все лето он занимался семейным делом – инспектировал соляные копи в Бахмуте, занимался реконструкцией сахарного завода под Винницей, был правой рукой своего дяди – Богдана Ханенко. Видишь это фото? Заседание Правления Товарищества. Михаил сидит справа от дяди.
– Это Киев?
– Нет, Петербург. А вот это фото – Киев. Фото из архива "Киевских Ведомостей". Дарение картины Художественному музею. Ханенко пригласили Михаила Ивановича на церемонию. Это его тетка – Варвара, она дарит полотно музею. А это – директор музея. Вообще, Художественный музей в Киеве – это дело рук их семьи.
– К своей француженке он так и не поехал?
– Ну почему? – спрашивает капитан, заглядывая в свои записи. – Поехал. В конце августа 1912 года.
Конец лета 1912 года. Париж
Терещенко едет по Елисейским Полям в открытом автомобиле.
Машина останавливается возле знакомого дома – тут находится квартира Маргарит.
Он взбегает по лестнице – в руках Михаила огромный букет роз.
Маргарит открывает дверь на стук и замирает от неожиданности – Терещенко почти не видно за букетом, настолько он большой.
Они целуются. Букет падает на пол.
– Почему ты не предупредил? – спрашивает она.
– Хотел сделать тебе сюрприз!
– Где ты был столько времени?
Он отстраняется, продолжая держать ее в объятиях.
– Работал, любимая…
Маргарит прижимается к его плечу, на глазах у нее слезы.
– Глупости какие… – говорит он. – Ну зачем слезы? Ты же знала, что я тебя не забыл. Я посылал тебе цветы каждую неделю, писал, звонил…
– Тебя очень долго не было. Прости. Это от радости.
– Я тоже очень скучал по тебе.
Михаил смотрит на нее, но Маргарит прячет лицо.
– Перестань, – улыбается Терещенко. – Слезы тебе к лицу. Ты и с ними красавица! Я приехал, чтобы пригласить тебя на ужин. Одевайся! Только не у меня на глазах, а то не будет ни ужина, ни сюрприза!
Теперь уже улыбается Маргарит.
– Подожди…
– У тебя пять минут! – командует Мишель.
– Десять! – возражает она.
– Хорошо – десять! – соглашается Терещенко. – Но не более!
Маргарит выходит из гостиной.
Они спускаются по лестнице.
Красивая пара – он в смокинге, она в элегантном вечернем платье – достаточно строгом, но далеко не целомудренном.
Машина едет по парижским улочкам, выскакивает на Бульвары.
Маргарит придерживает шляпку руками. Терещенко смеется.
Вечереет. Загораются мягким светом газовые фонари.
Пара выходит из авто возле ресторана "Максим". Метрдотель встречает их у входа.
Зал пуст и украшен цветами. Играет струнный оркестр. Официанты и повара стоят в ряд, встречая гостей.
– Ты никогда не была у меня на родине, и я решил привезти ее тебе, – объясняет Терещенко. – И украинские повара, и официанты, и метрдотель, и музыканты, и икра, и рыба, и дичь – привезены из моей страны. Даже шампанское из царских погребов в Абрау-Дюрсо… Так что сегодня в "Максиме" русский вечер.
Мишель и Маргарит садятся за столик.
– Мне нравится, – говорит она, оглядываясь. – Цветы, музыка, мы вдвоем… У тебя на родине так извиняются перед обиженными девушками?
– Я могу даже стать на колени!
– Тогда тебе стоит сделать русские вечера традицией. Я никогда не видела тебя на коленях!
Терещенко без стеснения опускается на колени.
– Теперь видишь? – спрашивает он. – Ты – единственная, перед кем я готов это сделать. Я прошу прощения за то, что так долго не приезжал к тебе, и готов искупить свою вину. Приглашаю тебя в Канн, Марг. Хочу познакомить тебя с "Иоландой"…
Улыбка слетает с лица Маргарит.
– Кто такая Иоланда?
– Да перестань ты, глупенькая… Что за ревности? "Иоланда" – это моя яхта!
Терещенко берет в руки ладонь Маргарит и нежно целует пальцы.
– Поедем сегодня ночью, дорогая. Я обещаю – это будет восхитительная неделя. Самая лучшая неделя в нашей жизни!
Средиземное море. Яхта Михаила Терещенко "Иоланда". Вечер
Яхта идет мимо мыса Антиб. Терещенко и Маргарит сидят на палубе, любуясь начинающимся закатом. Кричат чайки. Едва слышно дышит могучая паровая машина "Иоланды". Лица у Маргарит и Мишеля умиротворенные.
– Маргарит, – говорит Терещенко. – Как бы ты отнеслась к тому, чтобы уехать из Франции?
– Зачем? – с удивлением спрашивает она. – И куда?
– В Петербург. Со мной.
– С тобой? Ты зовешь меня замуж, Мишель?
Он качает головой.
– Я зову тебя с собой, Марг… Я не могу на тебе жениться.
Она смотрит на Мишеля без всякого дружелюбия. Чувствуется, что разговор ей неприятен.
– Тогда не стоит об этом говорить. Мы провели прекрасную неделю. Ты не солгал – это были самые лучшие дни в нашей совместной жизни. Постарайся не испортить впечатление.
– Марг, я бы женился на тебе сегодня же, я хочу этого всем сердцем! Но я не могу переступить через…
Он запнулся.
– Я знаю, – говорит Маргарит, – что твоя мать меня ненавидит!
– Она не ненавидит… Понимаешь, у нее свой взгляд на брак.
– Надеюсь, тебе не надо напоминать, что это твой брак, а не ее? Я не собираюсь выходить замуж за твою мать.
– Маргарит, не злись… Я уверен, что рано или поздно мама изменит свое мнение. Она просто не знает тебя! Поверь, вообще-то у нее золотое сердце. Ты убедишься в этом, когда вы познакомитесь поближе.
– В мои планы, – отрезает Марг, – не входит знакомиться с ней поближе. И давай закончим этот бессмысленный разговор. Мы вместе почти пять лет, и все это время ты рассказываешь мне, что твоя маман обязательно изменится. А что ты расскажешь мне, когда она изменится в худшую сторону?
– Ты не понимаешь!..
– Что я должна понимать? – обрывает она тираду Мишеля. – Я должна принять то, что мужчина, который меня любит, живет за тысячи километров от меня? Что мы видимся несколько раз в год? Ты думаешь, я не понимаю, что ты не ведешь монашеский образ жизни? Я понимаю! Задай себе вопрос: сколько еще мы можем продолжать наши отношения? Год? Два? Три? Я и сегодня уже немолода для невесты. А какой я буду, когда твоя мама сменит гнев на милость?
– Поэтому я и зову тебя в Петербург! – восклицает Терещенко. – Зову жить под одной крышей! Ты же будешь моей женой перед Богом, зачем тебе обряд? Мы любим друг друга и разве нам нужно для этого разрешение?
– Я хороша для любовницы, но недостаточно хороша, чтобы быть женой! Твоя мать усматривает в наших отношениях мезальянс?
Маргарит близка к тому, чтобы взорваться.
– Конечно же, ее сыну в жены нужна не просто девушка из хорошей семьи – нужна как минимум графиня! Или княжна! Так? Кем я поеду за тобой? Содержанкой? В Париже у меня хотя бы есть друзья, какой-то круг общения. Я могу работать, если захочу! В конце концов, я могу в любой момент сеть в поезд и уехать в Прованс, к родителям! Что я буду делать в Петербурге? Сидеть взаперти, не имея возможности выйти в свет? Буду твоим трофеем?
– Маргарит…
– Я ненавижу ее. Ненавижу ее потому, что люблю тебя! – говорит она зло, чеканя слова. – Ненавижу, потому что ее спесь – единственная причина, которая не дает нам жить вместе!
– Марго, не говори ничего такого, о чем потом пожалеешь…
– Ах, да! Ни слова о твоей маман! Она – неприкасаемая! Это обо мне можно говорить все, что угодно! Так?
– У мамы – свои соображения…
– А можно услышать твои? Собственные?
– Я хочу, чтобы ты была со мной. У меня нет иных соображений.
– В качестве кого? Няни? Любовницы? Гулящей девицы? Или будешь держать меня в своем доме в Петербурге, как фарфоровую собачку на камине? Для создания уюта?
– Марг! Пойми! Я не могу на тебе жениться против воли матери! Я не могу разрушить нашу семью ради семьи своей! Я не могу разбить ей сердце!
– У нее есть сердце? – спрашивает Маргарит с угрожающей интонацией. – Если бы у нее в груди было сердце, а не ледышка, то она бы давно отпустила своих детей. И тебя. И твою сестру Пелагею. И Лиз. Но она держит вас рядом, называя свою деспотию – любовью. Держать кого-то в железной клетке – преступление, но запирать собственных детей в клетке из обязательств – еще ужаснее.
– Марго!
– Давай закончим этот разговор, Мишель. Что бы я ни делала, что бы ты ни говорил потом – сегодня я услышала правду: у тебя всегда будет своя семья, а я в любом случае останусь сама по себе. И наши чувства никак этого не исправят. Все, все, все… – она помотала головой, словно недовольный ребенок. – Достаточно. Не будем тратить драгоценное время. Завтра наша неделя заканчивается – мне пора в Париж, тебе – домой, заниматься делами. Налей-ка мне шампанского, любимый!
Он с готовностью выполняет просьбу, пытаясь выглядеть уверенным, но получается плохо. Похоже, что тирада Маргарит выбила его из колеи.
– Давай выпьем за нас, – предлагает Маргарит, поднимая бокал. – Знаешь, я ни о чем не жалею. Ни на секунду. Я даже рада, что встретила именно тебя. Ты яркий, Мишель. Ты обаятельный. Рядом с тобой хорошо.
Она отпивает глоток шампанского.
– От тебя остается приятное послевкусие. И ты сказочно богат, что добавляет тебе шарма…
Она невесело смеется.
– Не мужчина, а клад, который попал ко мне в руки. Возможно, не встреть я тебя, и в моей жизни не было бы красок. Скучное существование с каким-нибудь Полем или Анри. Трое детей. Монотонный быт, монотонные занятия любовью в тесной спальне… Жизнь с тобой, Мишель, – фейерверк. Ты – человек-сюрприз. И, наверное, хорошо, что мы видимся три-четыре раза в год, потому что постоянные сюрпризы утомляют. Пусть будет, как будет. За тебя!
Конец лета 1912 года. На борту яхты "Иоланда".
Средиземное море неподалеку от Канн. Ночь
Судно идет разгоняя ночь ходовыми огнями. На палубах горит только дежурное освещение. Ночная вахта. В рубке – рулевой и капитан Бертон: норвежцу выпало дежурить в это время.
В роскошно убранной хозяйской каюте на кровати спят Маргарит и Михаил.
В комнате легкий беспорядок, возле кровати на ковре несколько пустых бутылок из-под шампанского, пепельница с окурками, полные бутылки, бокалы, блюдо с фруктами…
Михаил спит на животе, обняв подушку. А Марго, если присмотреться, не спит. Вот она осторожно выскальзывает из-под простыни, набрасывает на плечи легкий, практически прозрачный, пеньюар, не скрывающий, а, скорее, подчеркивающий красоту ее обнаженного тела. Маргарит сует ноги в тапочки, поднимает с ковра бутылку шампанского и тихо выходит из каюты.
На палубе никого, августовская ночь тепла. Вдалеке видны огни берега. Маргарит идет по палубе, походит к борту и отпивает вино прямо из горлышка. Она смотрит на россыпь огоньков на берегу и пьет подвыдохшееся шампанское глоток за глотком. На лице нет ни тени улыбки, она озабочена и мрачна, она не плачет, хотя на глазах у нее слезы.
В каюте Мишель переворачивается на бок, пытается обнять Маргарит во сне, но не найдя ее рядом, просыпается.
– Марг! – зовет он.
Ответа нет.
Терещенко вскакивает, заглядывает в уборную, зачем-то открывает шкафы и лишь потом осматривает палубу через окно – никого.
– Марго! – негромко кричит он. – Отзовись!
Михаил торопливо натягивает брюки прямо на голое тело и выходит из каюты.
– Марго! – зовет он уже идя по палубе.
Он шагает вдоль борта, силясь разглядеть силуэт девушки игре тени и света.
Маргарит изрядно пьяна.
Она сбрасывает с плеч пеньюар, раскидывает в стороны руки, подставляя лицо ветру, закрывает глаза и наклоняется вперед, над леерами, чтобы воздух обдувал ее сильнее.
Терещенко выходит из тени, видит Маргарит и бросается к ней, громко окликая по имени. Девушка пугается, теряет равновесие и начинает падать вниз, в бегущую вдоль борта темную воду.
Михаил рвется вперед изо всех сил, девушка уже летит в волны…
Воздух рвет пронзительный крик.
Терещенко на миг замирает, но потом срывает со стены спасательный круг и, перекрестившись, перемахивает через ограждение.
Глава четвертая
Накануне
Конец лета 1912 года. Средиземное море неподалеку от Канн. Ночь
Удар об воду силен, Мишель выпускает из рук круг и начинает барахтаться. Волна от борта "Иоланды" отбрасывает его в сторону, и он снова судорожно хватается за круг.
Гладкий огромный бок яхты пролетает в нескольких метрах от него, далеко вверху светятся иллюминаторы.
– Марго! – кричит он, выхаркивая соленую морскую воду. – Марг!
Он уже за кормой "Иоланды". Терещенко с ужасом глядит на уходящее судно. Ему кажется, что на корме какое-то движение. Раздается звон корабельной рынды, а потом вой сирены!
Мишель еще видит, как за кормой вскипает бурун от включенных на реверс винтов, но судно водоизмещением почти в 2000 тонн не остановить быстро.
– Маргарит! – кричит Терещенко еще раз, и изо всех сил вытягивает шею, пытаясь различить хоть что- то на фоне темной воды.
Никого.
Он бьет ногами, чтобы плыть прочь от кильватерной струи, и продолжает звать Марго. Ответа нет. Над морем стоит мертвая ночная тишина. Позади Мишеля вспыхивают прожектора, но они далеко и свет их бесполезно шарит по черной глади.
Снова ревет сирена. Раз, другой, третий…
На борту "Иоланды" организованная суета. Поднятые по тревоге матросы спускают на талях шлюпку. Отдает приказы на норвежском Бертон. На корме ослепительным бело-голубым светом рвет ночь прожектор. Всматриваются во тьму наблюдатели. Но лучи света не могут ничего нащупать!
Скользит вниз шлюпка с сидящими в ней спасателями. В последний миг в нее прыгает капитан. Шлюпка падает брюхом на воду. Матросы берутся за весла.
С расстояния невозможно рассмотреть, что делается на "Иоланде", и саму "Иоланду" видно лишь благодаря сигнальным лампам на корме.
Терещенко выскакивает из воды по пояс, опираясь на круг.
Только темнота. Он видит лишь несколько футов пустого пространства, напоминающего расплавленную смолу.
– Марго!
Мишель уже не кричит, а хрипло каркает.
И тут Марг выныривает рядом с ним – мокрые волосы закрывают лицо, между прилипшими прядями сверкает ужасом глаз.
Она цепляется за Мишеля и тот от неожиданности ослабляет хватку, и они оба погружаются в воду. Марго тащит Терещенко вниз, в глубину, он старается вынырнуть и ему это удается только потому, что он намертво вцепился в веревку на спасательном круге. Девушка повисает на нем почти без чувств, ее бьет дрожь – и от выпитого, и от пережитого ужаса.
Михаила тоже трясет. Он прижимает Марго к себе, словно стараясь согреть и защитить одновременно.
– Ты сошла с ума… – выдавливает из себя Терещенко. – Что ты делаешь? Зачем?
– Ты мог не прыгать за мной, – шепчет Марго. – И было бы лучше…
– Кому было бы лучше, глупенькая? Кому? Я не хочу потерять тебя. Я не могу даже подумать об этом!
– Я не хочу, чтобы ты делал выбор между своей семьей и мной…
– Не думай об этом, Марго. Я найду решение.
Терещенко заглядывает в лицо Маргарит, силясь разглядеть в глазах девушки отклик на его слова. Но глаза Маргарит закрыты, щеки мокры от слез.
– Ты говоришь это потому, что не веришь в то, что нас найдут…
– Бертон нас найдет. Слышишь? Они уже ищут нас.
Над морем несется резкая трель свистка. В небо взлетает огненный шнур и расцветает куполом осветительной ракеты. Потом слышен звук выстрела.
– Мы здесь, – кричит Терещенко. – Мы здесь!
Но расстояние между ними и шлюпкой очень велико. Голос теряется, не долетев до Бертона, который стоит на носу лодки и управляет прожектором. Рядом с ним боцман ожесточенно дует в свисток каждые несколько секунд.
Еще одна ракета заливает светом все вокруг.
Марго утыкается Терещенко в плечо.
– Не бойся, они уже рядом.
– Я не боюсь. Я люблю тебя, Мишель. Я так тебя люблю, – шепчет она.
– Хочу от тебя ребенка… – говорит он шепотом, хотя никто не может их услышать. – Ребенка… Слышишь?
На них падает луч прожектора.
– Вот они! – говорит Бертон по-норвежски.
Матросы налегают на весла.
Марг и Терещенко поднимают из воды.
Капитан набрасывает на девушку китель, прикрывая ее наготу.
Мишель по-прежнему держится за круг, а боцман пытается забрать его у Терещенко, то из этого ничего не выходит – у Михаила мертвая хватка. Наконец-то общими усилиями удается разогнуть руку и разжать ему пальцы.
– Он сумасшедший! Зачем он прыгал? – говорит Бертон на норвежском боцману. – Будь волна на фут выше, и мы бы никогда их не нашли. Ни его, ни ее…
Терещенко начинает хохотать. Сначала тихо, а потом все сильнее и сильнее.
– Что случилось, сэр? – спрашивает Бертон на английском. – Вы в порядке?