По Крещатику едет мотоциклист в очках-консервах. Листья на киевских каштанах желтые. Часть упала на мостовые. Осень уже перевалила за середину, но еще тепло.
Мотоциклист сворачивает на Бибиковский, едет вверх, потом делает левый поворот. Тормозит у одного из подъездов на улице Терещенковской, звонит, а когда ему открывают, вручает телеграмму привратнику.
Слуга приносит телеграмму в гостиную на небольшом подносе.
Мишель одет и собирается уходить.
Михаил читает:
– С прискорбием сообщаем, что ваш дядюшка – Александр Николович Терещенко…
Мишель крестится, на его глазах слезы.
Киев. Аскольдова могила. Кладбище возле церкви-ротонды
Мелкий моросящий дождь.
У могилы стоит семья Терещенко почти в полном составе, но на этот раз они не одни – на похороны пришло много народа, целая толпа. Множество людей в мундирах, чувствуется, что это похороны не просто очень уважаемого человека, а государственного мужа. Черные зонты колышутся над непокрытыми головами. Дождь хлещет по траве, по плитам надгробий. Памятников много, кладбище старое, тесное, люди стоят прямо между могилами.
Священник читает поминальную молитву.
Гроб опускают в землю. Летят вниз комья жирной черной земли и растекаются по полированной крышке.
У могилы всхлипывающая вдова, рядом с ней, придерживая под локоть, мадам Терещенко – все такая же строгая, с сурово поджатыми губами. Рядом – супруги Ханенко, Богдан Иванович и Варвара Николаевна, чета Муравьевых-Апостолов. Молодое поколение семьи – многочисленные двоюродные и троюродные братья и сестры – тоже здесь.
У ворот кладбища вереница экипажей и машин.
Публика разъезжается.
Киевский особняк Михаила Терещенко. Гостиная
Входит одетый по-дорожному Федор Федорович.
Мишель обнимает его.
– Почему не раздеваешься?
– Зашел попрощаться. Жена ждет в экипаже. Едем домой.
– Самолеты зовут? – спрашивает Михаил с грустью.
– Зовут, – соглашается Дорик.
– А мое предложение?
Дорик качает головой.
– Не мое это дело, – говорит он виновато. – А раз не мое – толку не будет. Денег мне и моим детям хватит, да и не хочу я коммерцией заниматься. Я, Мишенька, хочу построить самый быстрый в мире самолет. А потом, после самого быстрого – самый большой. Ты себе помощника найдешь, дядя Богдан поможет, если попросишь. А меня не уговаривай, я на сахаре зачахну.
– Да я и не уговариваю, Федя. Доброй дороги!
– Не скучай. Я всегда буду тебе рад, так что… ждем в гости!
Они еще раз обнимаются на прощание.
– И помни, о чем я тебя просил, – негромко говорит Дорик. – Не играй с огнем. Эти люди тебя скушают, а косточки выплюнут. Ты не той породы, Мишель. Ты игрок, а не налетчик.
– Конечно, – отвечает Терещенко, похлопывая Федора по спине. – Ты за меня не беспокойся… Зачем они мне?
Поезд. У окна в вагоне стоит Мишель Терещенко.
За окнами снова дождь. На стеклах – россыпь капель.
Поезд въезжает под крышу вокзала.
Терещенко выходит из вагона и, пройдя по перрону, спускается по лестнице на мостовую. За спиной у него здание Восточного вокзала Парижа.
Он садится в экипаж.
Коляска с поднятой крышей катится по парижским улицам.
Ноябрь 1911 года. Париж. Квартира Маргарит
Мишель и Маргарит лежат в постели. Ее голова у него на плече. Терещенко курит.
Оба молчат. За окнами – мерцающий электрический свет.
– Хочешь, я угадаю, что ты скажешь? – наконец шепчет Маргарит.
Мишель молчит.
– Ты скажешь, что Рождество и Новый год мы проведем раздельно.
Он продолжает молча курить.
– Так хочет твоя мать. А ты не можешь ей перечить. Что ты молчишь? Это так?
– На этот раз мама ни при чем…
– И что на этот раз?
Она откидывается на спину, и теперь они оба лежат, глядя в потолок.
Маргарит тоже закуривает.
– На этот раз – дела.
– Настолько важные, что их нельзя оставить даже на неделю?
– Настолько важные, что их нельзя оставить на неделю.
– Можно узнать – какие?
– Я занят семейным бизнесом – слежу за работами по реконструкции театров в Киеве и Петербурге, перестраиваю завод под Житомиром. Теперь мне не на кого положиться. Я один, Маргарит.
– Я все время одна, милый! И где ты проведешь Новый год?
– Семья соберется в Феодосии.
– Где это?
– Это в Крыму.
– И где этот Крым?
– На юге. Там тоже море, только другое – Черное. Я покажу тебе на карте…
– Твоя мать настолько меня не любит, что готова провести зиму вдали от Канн.
– Маргарит, ты преувеличиваешь!
– Я преуменьшаю, Мишель. Послушай, если ты настолько хороший сын, если ты так не хочешь ее огорчать, то почему бы тебе не убраться из моей постели? Насовсем! Твою мать это очень порадует!
Она пытается встать, но Терещенко придерживает ее.
– Потому, что я люблю тебя, Маргарит.
– Это не любовь, Мишель! – говорит она со слезами в голосе. – Это мука! Ждать тебя месяцами! Просыпаться от того, что послышался твой голос! Высматривать почтальона! И все время быть одной! Одной!!!
– Мы обязательно будем вместе!
– Я больше не верю твоим обещаниям…
– Я клянусь тебе, Маргарит – мы будем вместе. Пожалей меня, наберись терпения. Я делаю все, что могу.
– Ты делаешь недостаточно.
Он начинает целовать ее. Маргарит сначала сопротивляется, но под напором ласк сдается.
Ноябрь 1911 года. Париж. Сад Тюильри
Яркий осенний день. Воздух холодный, но солнце сияет вовсю. Между ветками парят тончайшие паутинки.
Мишель и Маргарит гуляют по саду.
Солнце выгнало парижан на улицы, на аллеях много народа – даже стулья расставлены вокруг фонтана, и на них сидят, греясь в лучах светила, словно коты, старики в длинных, до пят, пальто, с шарфиками на шее.
– Прекрасный день, – говорит Михаил. – У нас в это время уже лежит снег. Или слякоть и грязь по колено. Когда наступает зима, а зима в Петербурге длинная, я скучаю только по двум вещам: по тебе и по солнцу.
– Я скучаю только по тебе, – тихо отвечает Маргарит.
По ней видно, что она счастлива идти рядом с Терещенко. Видно и по лицу, и по тому, как она опирается на его руку.
Они проходят мимо нескольких пожилых мужчин, играющих в шары.
– Слушай, Марг, – Мишель внезапно останавливается. – У нас всего несколько дней друг для друга – давай-ка поедем к морю.
Уже знакомая нам прибрежная дорога. Над морем едет авто, в нем Мишель и Маргарит. Машина проносится мимо поворотного знака "Вилла Марипоза". Серпантин. Набережная Монте-Карло. Авто сбавляет ход.
Ноябрь 1911 года. Монте-Карло. Яхта Дорика "Диана"
– Вы только посмотрите! Мишка! Мишель! Ну глянь!
Дорик счастлив. Он вприпрыжку бегает по палубе, а Терещенко с Марг следуют за ним, осматривая новое приобретение – это паровая яхта. Она большая и роскошная – красивых линий корпус, высокие мачты, наклонная дымовая труба. Она вся сверкает в лучах холодного ноябрьского солнца – горят красным медные леерные стойки, желтый диск отражается в безупречно вымытых стеклах рубки.
– Я влюбился в нее, как в женщину! – признается Дорик. – Пошли! Я покажу вам кают-компанию!
Он шагает впереди гостей – тонкий в кости, худощавый, чтобы не сказать хрупкий – и с гордостью, словно не купил, а построил это судно, распахивает двери кают-компании.
Красное дерево, диваны, кресла, пряный запах табака.
Дорик падает на диван, отшвыривая прочь свою морскую фуражку.
– Какими судьбами, родные вы мои?
Он открывает графин с коньяком и плещет янтарную жидкость в стаканы на столике.
Марг и Мишель переглядываются.
– Решили заехать на несколько дней, – говорит Терещенко.
– Как я понимаю – инкогнито?
Терещенко ухмыляется и делает глоток коньяка.
– Правильно понимаешь.
Марг тоже берет со столика стакан и делает вид, что пробует спиртное, но на самом деле просто отводит глаза.
– Марг, – зовет ее Дорик. – Мишель! Я в любом случае, что бы не случилось, на вашей стороне. Перестаньте! Я, конечно, люблю тетю Лизу, но это не значит, что вас я люблю меньше!
Он поднимает стакан.
– За вас, родные мои! Вы моя семья!
Все трое выпивают по глотку.
– А теперь, – говорит Дорик, – самое интересное! Я покажу вам машинное отделение!
– Только не машинное! – Терещенко обнимает Марг за плечи. – Только не это, Федор!
– Придется, кузен! – Дорик манерно хмурит брови и надевает фуражку, залихватски сдвигая ее на бок. – Придется!
Ноябрь 1911 года. Монте-Карло. Вечер. Казино "Монте-Карло"
Перед входом останавливается машина. В салоне Маргарит и Мишель. Они выходят из авто, поднимаются по лестнице и входят в казино.
Здесь все, как было несколько лет назад, – люди, столы для баккара, рулетки, игры в кости. Людей довольно много – блестят драгоценности, шуршат платья, клубится над головами играющих табачный дым.
Пара проходит через игровой зал.
Мишеля окликает гортанный женский голос.
– Мишель?
Он оглядывается.
– Моник?
Моник не одна, с ней высокий седой мужчина.
– Я рада тебя видеть, Мишель!
Француженка целует его в щеку. Маргарит смотрит на нее с удивлением и в некотором замешательстве.
– Знакомьтесь, это мой муж, Альбер.
– Весьма рад…
– Альбер, Мишель – тот самый безумный русский, которому я обязана самым крупным выигрышем в своей жизни!
Мужчины жмут друг другу руки.
– Это моя невеста, мадмуазель Маргарит Ноэ.
– Мадмуазель!
– Месье, мадам…
– Ты в Монте-Карло по делам, Мишель? Или приехал играть? – спрашивает Моник.
– Нет, мое главное дело сейчас находится рядом со мной.
– Если у вас нет дел, а для рулетки пока не настало время, так почему бы нам не пообедать вместе? – предлагает француженка. – Милая Маргарит, надеюсь, вы не возражаете? Я не собираюсь похищать у вас Мишеля, просто очень приятно встретить старого приятеля и познакомиться с вами.
Маргарит улыбается, но улыбка несколько натянута. Она чувствует, что между Мишелем и Моник что-то было, но не подает виду, что это ее заботит.
Ресторан казино
За столиком сидят Мишель с Маргарит и Моник с супругом.
– Тогда он снова делает ставку, – рассказывает Моник со смехом. – Крупье смотрит на него, как побитая собака, но игра объявлена, деваться некуда.
Мишель делает несколько глотков вина из бокала.
– Шарик прыгает, прыгает, прыгает… И когда он, наконец, останавливается, крупье уже мокрый как мышь и бледный как стена…
Судя по пустым тарелкам и бутылкам, обед заканчивается.
– Он смотрит на рулетку, видит, что Мишель снова выиграл, и буквально падает в обморок. Возле стола уже все – распорядители, охрана, старший крупье. Публика аплодирует и пьет дармовое шампанское, а сотрудники казино накрывают стол черной тканью и лица у них такие, словно кто-то только что умер!
– Я не любитель играть, – заявляет Альбер. – Но с удовольствием бы посмотрел, как вы обдираете этих шельмецов, месье Терещенко.
– А вы? – спрашивает Моник у Маргарит. – Вы, Маргарит, любите игру?
Маргарит уже освоилась и прекрасно скрывает свою настороженность за вежливой улыбкой.
– Я совершенно не азартна, Моник. Рулетка не возбуждает моего воображения, пока Мишель играет – я скучаю.
– Игра вас не развлекает?
– Нет. Мишель богат настолько, что не сможет проиграть все. Он и выигрывает потому, что не боится проснуться нищим. Просто ставит до того момента, пока не окажется в выигрыше. Риск – это тогда, когда ты играешь с судьбой: завтра ты или на щите, или со щитом. Или хозяин, или раб – тогда есть интерес. Если ты не можешь упасть, то нечего и волноваться.
– Ты преувеличиваешь! – улыбается Терещенко.
Видно, что он польщен, ему нравится внимание к его особе, ему приятна атмосфера скрытой ревности, которую создают две женщины, сидящие рядом с ним.
– Ну, так что, Мишель? – спрашивает Альбер. – Вы сегодня покажете свое мастерство? Мне кажется, в казино забыли о том, что кто-то может выиграть по-крупному!
Игровой зал. Теперь все четверо стоят у рулетки
Михаил и Альберт играют. К ним присоединяется Моник. Маргарит наблюдает за игрой со стороны, изображая интерес, но получается у нее плохо. Она устала. Все плавает в табачном дыму.
Она садится в стороне.
Михаил, Моник и ее муж продолжают играть, не обращая на Маргарит внимания.
В конце концов Маргарит встает и подходит к Терещенко.
– Мишель, я пойду в номер. Хочу спать.
Михаил не сразу ее слышит.
– Что, Марг?
– Я хочу уйти.
– Конечно же иди…
Он быстро, словно клюнув, целует ее в щеку.
– Я буду позже. Мне, кажется, начинает везти…
Он слегка пьян, раскраснелся. Бабочка на шее сидит кривовато. Глаза еще не стеклянные, но взгляд нерезок. Челка прилипла к влажному лбу.
Маргарит смотрит на него, собираясь еще что-то сказать, но передумывает.
– Мадам, – прощается она с Моник.
Та улыбается и кивает ей в ответ.
– Месье!
Еще одна улыбка от Альберта.
– Спокойной ночи, мадмуазель Ноэ!
Маргарит идет прочь от стола. Спина у нее совершенно ровная.
– Почему она уходит так рано? – спрашивает Альберт.
– Она устала, – поясняет Мишель. – Длинная дорога.
– Мне показалось, что она обижена, – говорит Моник, отпивая шампанское из бокала.
– Нет, что ты! – восклицает Терещенко. – Марг не тот человек, чтобы обижаться!
Маргарит выходит из зала, не оглянувшись. Слезы катятся у нее из глаз.
– Когда-нибудь, – говорит Моник так тихо, чтобы слышать ее мог только Мишель, – ты ее оставишь.
– Что за глупости ты говоришь?
– Это совершенно неизбежно, – Моник ужасающе серьезна. – Рано или поздно.
Терещенко закуривает, потом смотрит на Моник и снова спрашивает:
– Почему ты так думаешь?
– Есть слишком много вещей, Мишель, которые ты любишь больше, чем ее.
– Например?
– Например – себя.
Француженка смотрит прямо ему в глаза трезвым умным взглядом и добавляет.
– Например – игру. Например – женщин. Любовь, дорогой, это всегда немножечко жертва. Когда на жертву готов один из двоих – это не любовь. Впрочем, не печалься – все когда-нибудь заканчивается. И любовь, и везение. Ты собираешься делать ставку, мой азартный друг?
Ноябрь 1911 года. Казино Монте-Карло. Раннее утро
Стол рулетки накрыт черным сукном.
Управляющий подписывает чек. У него под глазами темные круги от бессонной ночи, кожа с землистым оттенком.
– Благодарим вас за игру, месье Терещенко. Надеемся, что вам у нас понравилось. После 10 утра вы можете обналичить чек там же, где и в прошлый раз.
За спиной Мишеля стоит Моник. Она одна, без мужа. В руках у нее большая пачка денег.
Терещенко забирает чек.
– Спасибо, месье. Обязательно навещу вас в следующий приезд.
Щека у управляющего слегка подергивается, но к лицу приклеена радушная улыбка.
– Будем счастливы принять вас вновь.
Михаил и Моник выходят на крыльцо.
Прохладное осеннее утро. Над морем едва-едва розовеет полоска рассвета.
– Ну? – спрашивает Моник.
Рот ее кривится в ухмылке.
– Что будем делать?
Номер гостиницы
Раскиданная одежда. На постели Мишель и Моник яростно занимаются любовью.
Когда все заканчивается, оба закуривают.
– Забавно, – говорит Моник. – Я уж думала, что никогда не буду делать глупости. Моему счастливому браку противопоказаны встречи с тобой, милый. Ты дурно на меня влияешь.
– Прекрасное окончание волшебной ночи.
Моник гасит сигарету в пепельнице и встает с кровати. Взгляд ее падает на софу, где лежит ридикюль с деньгами. Денег так много, что закрыть его не удалось.
– Конечно, волшебное, – в голосе Моник откровенная ирония. – Карета превратилась в тыкву, король-отец упал пьяным, Золушка сбежала, а принц по ошибке переспал с тетушкой-крестной. Единственное, что реально в этой истории – это деньги.
Мишель смотрит на нее, пока француженка одевается. У Моник все еще красивое тело, но это "все еще" теперь заметнее, чем во время прошлой встречи. Ей явно больше сорока.
– Вставай, герой-любовник. Мне пора возвращаться к своему гению от политики, а тебе – к твоей Золушке. Ночь кончилась, волшебство иссякло, добро пожаловать в реальную жизнь. Спасибо за все…
Она наклоняется и целует Михаила в губы.
– Прощай. Даст Бог – свидимся…
Утро. Номер в другом отеле, гораздо более роскошном, чем тот, в котором только что были Мишель и Моник.
Входит Мишель. В комнате светло, постель пуста и не расстелена. Видно, что в спальне не ночевали. Он снимает верхнюю одежду и ложится в рубашке и брюках поверх покрывала.
Смотрит на раскрытый шкаф. Вещи Марг исчезли.
– Прости, – говорит Терещенко в пустоту. – Я задержался. Очень везло.
Никто не отвечает. В тишине слышно, как тикают часы в гостиной.
Михаил закрывает глаза и едва заметно улыбается.
31 марта 1956 года. Монте-Карло. Прибрежное кафе
– Простите, Михаил Иванович, мне надо поменять пленку.
Терещенко постепенно приходит в себя, выныривая из прошлого. Пепельница перед ним полна окурков. Подошедший гарсон ее заменяет.
– Принесите-ка коньяку, – просит его Мишель на французском. – Только не в бокалах, несите сразу бутылку. Утро уже закончилось, не так ли, Сергей Александрович?
– Да как вам будет угодно, – отвечает Никифоров, склонившись над диктофоном. – Скажете – кончилось, так и будем считать.
– Поменяли?
– Почти.
– Значит, пока без протокола?
– Еще полминуты.
– Когда я в последний раз давал показания в России, таких игрушек и близко не было. Сидел писарь и скрипел пером. Часами. Страшная работа – сидишь, пишешь, а при тебе допрашивают, бьют, ломают кости, раздавливают гениталии. А ты все водишь пером, водишь, водишь…
– Ну, вот и все…
– Готовы? А вот и коньяк!
Гарсон наливает коньяк в бокалы.
– За что пьем? – спрашивает Никифоров.
– За знакомство. Включайте свою машинерию – я расскажу вам о том, как впервые встретился с вашим вождем. Это случилось как раз по дороге из Канн в Париж. Я ехал один. Мы с Маргарит не очень хорошо поговорили после той безумной ночи. Она осталась в отеле, а я направился в Париж, чтобы оттуда добраться до Москвы. Семья ждала меня в Феодосии, у нас был там большой дом. Думаю, маман не хотела ехать на Лазурный берег именно из-за Маргарит. Не хотела, чтобы я проводил с ней время. А здоровье моего младшего брата нуждалось в морском климате и Крым оказался именно тем, что нужно. Вот в поезде, идущем в Париж, я и познакомился с господином Ульяновым…