* * *
Если идею потусторонней детерминации разрабатывала астрология, а горизонты избирательного сродства исследовала алхимия (наука как таковая принципиально занималась посюсторонним, конкретным причинением), то и в сфере человекознания возникали свои объяснительные схемы и даже объяснительные практики – и это не только хиромантия и другие практики гаданий. Едва ли не самой близкой к теории трех ключиков является концепция, которую в диалоге Платона "Пир" излагает Аристофан. Согласно ей каждый человек в момент заброски в мир подвергается "рассечению" и лишается своей половинки, которую потом приходится искать. Тогда счастье – это и есть объединение с найденной половинкой: муж и жена, одна сатана, плоть едина.
В этой до сих пор не исчерпавшей себя идее наиболее любопытный аспект состоит в том, что знаменитая предустановленная гармония Лейбница хоть и предустановлена, но почему-то не установлена – вот и приходится подбирать шифры и пробовать ключики. Более того, и эта мотивация отодвинута на второй план, она вступает в действие, когда запущен режим суперигры, запущен в соответствии с какой-то тайной суммой баллов.
Теория трех ключиков отличается от концепции, изложенной в "Пире", прежде всего вот чем. Потенциальные замочки, к которым подходит тот или иной ключ, находятся не только в душах и телах смертных, они разбросаны по всей сфере присутствия – и тут уже кому что досталось. Они как билетики из лотереи в Вавилоне, провидчески описанной Борхесом, – с той разницей, что регулярных розыгрышей не проводится. Вместо этого тебе может достаться обрывок газеты с цифрами, и если ты догадаешься сличить комбинацию, может оказаться, что обретешь суженую, или вдруг будешь вознесен по социальной лестнице, или таланты обретут внезапно единственно возможное применение. Или удача, фарт застигнут тебя каким-то иным, еще неясным способом. Конфигурация отверстия, в которое попадает один из твоих ключиков, не предрешена заранее, о ней в общем виде можно высказаться лишь на манер расхожей мудрости: кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Ключик потому-то и не один, их три, а может, два, а может, и целая связка. Один пригоден как раз для дел сердечных, другой – чтобы снискать благоволение императора, третий – для ситуации, которая может внезапно возникнуть, а может не возникнуть вообще (но нужно еще вспомнить в нужный момент о наличии ключа), и лишь в таком расширительном смысле теория трех ключиков вообще имеет смысл. Она гласит: золотой ключик есть у каждого, и где-то существует открываемая им дверь: быть может, за холстом в каморке папы Карло, может, в далекой Калифорнии, на острове Таити – бог знает где, и никто не знает когда. Карту персонального острова сокровищ, в отличие от связки ключей, при рождении никому не выдают; навскидку можно сказать, что больше шансов у того, кто не устает пробовать.
Опять же даже наличие ключиков нисколько не отменяет житейского минимализма – "не можешь достичь желаемого, научись желать достижимого", "по одежке протягивай ножки", "где родился, там и пригодился"… Если бы не эти отговорки, золотой ключик значительно чаще находил бы себе применение. И все же, если вооружиться теорией, горизонты munda humana несколько проясняются. Сразу же полезным оказывается предположение, что, помимо сугубо индивидуальных ключиков, существуют универсальные отмычки, которые вполне годятся для "раздолбанных" замков. Теорий универсальных отмычек в современной психологии полно, тут вполне годится даже какая-нибудь соционика. Работе с отмычкой можно научиться, научиться можно даже изготовлению отмычек. Создание и подгонка такого рода шаблонов – одно из самых важных, востребованных человеческих умений, оно идет сразу вслед за владением речью. Но всегда найдется Гамлет, который скажет: вы не умеете играть даже на флейте – что же вы пытаетесь играть на мне? Может быть, впрочем, и не скажет, а просто посмотрит отчужденно или с грустью…
Что самое удивительное, не так уж редки случаи, когда отмычкой изо всех сил работает обладатель золотого ключика; к тому же не будем забывать, что искусно подобранная или подогнанная отмычка всяко лучше ключика, который просто не от этой дверцы. Вот почему притирка-подгонка идет постоянно и коммуникаторы с хорошим набором отмычек всегда в цене.
И все же, хотя попадание ключа есть всякий раз однократная, неповторимая причина, принципиально не обобщаемая на тот или иной класс случаев, расстановка людей в мире, по крайней мере их правильная расстановка, объясняется зачастую именно поворотом ключа. Сколько сил было потрачено впустую, и результаты ничтожны – но вот вдруг сработал ключик, и все перевернулось, если угодно, расставилось по своим местам. Обрело устойчивость – как будто оно всегда так и было.
* * *
Поскольку результат срабатывания ключика здесь и сейчас ничего не сообщает о ситуации там и потом и не позволяет извлечь никаких уроков, за исключением негативных, дискредитирующих буквальное следование удачному прецеденту, мы всякий раз имеем дело с нелепыми казусами, с которыми наука, в сущности, не знает, что делать. Наука имеет дело с регулярностями, а теория трех ключиков направлена исключительно на сингулярности, и способ ее применения можно охарактеризовать как персональную герменевтику. У историка подобный способ описания, как правило, вызывает досаду и даже аллергию – но лишь до тех пор, пока он не обращен к своей персональной истории, и тут теория трех ключиков очень даже подходит, поскольку объяснение всегда имеет форму для меня. В зависимости от соответствия или несоответствия этой форме "чужая сингулярность" может показаться и неожиданно убедительной, и сущей ерундой.
Мне, например, убедительными и даже убеждающими представляются два казуса, вообще не имеющие отношения к истории. Первый описан в романе Алексея Толстого "Петр I" и относится к знакомству будущего самодержца с будущим всемогущим вельможей Александром Меншиковым.
В общих чертах это выглядело так. Царь-подросток гулял в саду и натолкнулся на неизвестно как пробравшегося туда мальчишку. Мальчик, которого звали Алексашка, имел совсем мало времени, чтобы произвести незабываемое впечатление на будущего государя, но он воспользовался ключиком (который всегда под рукой по определению). В данном случае он имел вид иголки, простой швейной иглы: Алексашка продел ее сквозь щеку, вытащил как ни в чем не бывало, и Петруша был покорен. Этим движением, этим неожиданным жестом Меншиков отпер себе дверь во власть, в историю, в полноту собственной осуществленности. Если скажут, что ключик здесь ни при чем, можно отметить, что он всякий раз ни при чем, но всякий раз именно он, персональный ключик, и открывает дверь личностного присутствия. Ибо такова природа необобщаемой сингулярности, а значит, и истории, ведь для истории в принципе недостаточно одних только регулярностей.
Второй, столь же сингулярный, но при этом архетипический случай – это ветхозаветная история Иосифа, блестяще воссозданная и переосмысленная Томасом Манном. История прекрасного сновидца, вознесенного из тюрьмы и ставшего по правую руку от фараона. Преимущество данной истории в том, что очертания ключика даны гораздо яснее, и они связаны со сном, с толкованием сновидений. Любопытно и поучительно, что в этом рассказе Иосиф пробовал свой ключик не раз, как минимум дважды, словно о чем-то догадываясь, но смутно – что понятно, ибо относительно набора ключиков никогда и не существует полной ясности. Первый раз это случилось в присутствии братьев, и вот как описывает этот эпизод Библия:
"Он сказал им: выслушайте сон, который я видел: вот, мы вяжем снопы посреди поля; и вот, мой сноп встал и стал прямо; и вот, ваши снопы стали кругом и поклонились моему снопу.
И сказали ему братья его: неужели ты будешь царствовать над нами? Неужели будешь владеть нами? И возненавидели его еще более за сны его и за слова его" (Быт. 37: 6–8).
Эффект сна был усугублен следующим сном, и в итоге Иосиф чудом остался жив, но был брошен в глухой колодец и в конце концов продан в рабство в Египет. Но и там он не отказался от попыток все же воспользоваться своим ключиком, от толкования сновидений. Иосиф истолковал сны хлебодару и виночерпию – тоже без видимых последствий. Впрочем, пробный поворот на сей раз оказался удачным, хотя чудесным образом оправданный виночерпий фараона на два года забыл своего благовестника. Но настал, наконец, и звездный час: семь тучных и семь тощих коров приснились самому фараону, и вторые, как известно, пожрали первых. И семь тучных колосьев в следующем или в том же самом сне были попраны колосьями сухими и пустотелыми.
Результаты придворных толкований были сочтены смехотворными – вот тогда и вспомнил виночерпий об Иосифе. Иосиф истолковал сон как подобает, сумев углядеть в нем государственный смысл, и заключил свое толкование следующим образом:
"А что сон повторился фараону дважды, это значит, что сие истинно слово Божие, и что вскоре Бог исполнит сие" (Быт. 41: 32).
Владыка Египта был впечатлен не меньше, чем будущий самодержец российский, так что судьба упрямого сновидца была предопределена:
"И сказал фараон Иосифу: так как Бог открыл тебе все сие, то нет столь разумного и мудрого, как ты; ты будешь над домом моим…" (Быт. 41: 39, 40).
Итак, допустим, несколько раз ключик не подошел, однако нашлась и для него дверца. У Иакова, отца Иоси фа, ключ к завету состоял в скромном кулинарном мастерстве и своевременности чечевичной похлебки, у сына обнаружилась склонность к толкованию сновидений, кто-то третий мог оказаться владельцем коня, когда прозвучали знаменитые слова: коня, коня, полцарства за коня!
Для теории ключиков самым главным служит то обстоятельство, что победа над обстоятельствами не является здесь добродетелью ни в каком смысле слова. Она не результат рациональных усилий, не достижение правильно устроенной воли, в противном случае наша теория просто окажется избыточной – тогда вполне достаточно дисциплинарной психологии и регулятивной этики. Связка незримых ключей, конечно, должна висеть на брелочке, коды доступа должны размещаться на определенном носителе, но почему тот или иной телесно-душевный носитель снабжен именно такими ключами, этого нельзя объяснить никакой формой регулярного причинения.
Идея о трех ключиках беспричинна, если под причиной понимать то, что поддается воспроизведению (некоторые еще более строгие логики вообще считают причиной лишь то, что всегда поддается воспроизведению), и вопрос рано или поздно следует поставить так: в какой мере объяснением может служить нечто, не указывающее на причину и причиной не являющееся? Указание на сингулярность объекта есть скорее его описание и регистрация, и подходит ли тут вообще слово "теория"? В каком-то смысле да, поскольку, помимо регулярных причин или просто регулярностей, воспроизводящих и удерживающих фюзис, есть еще экстраординарные причины и случайные события. Куда отнести возвышение Иосифа?
Не ограничиться ли просто непритязательной формулировкой: подвернулся благоприятный случай? И составить что-нибудь подходящее для букваря:
Случай как раз подвернулся,
Ключик в замке повернулся…
Но теории вероятности в принципе недостаточно для мира, который авторизован во всех своих важнейших моментах. Стохастический разброс управляет анонимными мирами, которые, впрочем, входят в человеческое присутствие, но как непременный фон. Хайдеггер говорит нам, что мирность мира принадлежит к роду Daseinmassig, а все прочие миры в этом смысле и не миры вовсе. Из этого тезиса можно как раз сделать вывод, что субъекту не обойтись без теории трех ключиков или чего-нибудь подобного, поскольку в мире, где живет он и где, следовательно, обитают субъекты, важнейшие персональные и межперсональные дверцы открываются "предустановленными" (чудесным образом обретенными) ключиками. Переходя на терминологию Канта, можно сказать, что "связка ключей" решительно отбрасывается при построениях чистого теоретического разума, но в результативности практического разума ей все равно принадлежит решающее слово. То есть ключики работают на практике и как практика, хотя их гносеологический статус остается под сомнением. Один мой знакомый математик, специалист по теории вероятности и математической статистике, очень любит вычерчивать кривые распределения вероятностей для объяснения любых социальных феноменов, однако для себя он понимает самое важное из случившегося как раз в духе теории трех ключиков:
"Только на следующий день я вышел на балкон, а в гостиницах балконы обычно примыкают друг к другу. На соседнем и стояла Катя, смотря вдаль, на меня даже не взглянула. А я взглянул и не могу сказать, что особо впечатлился. Но так, сам не знаю почему, вернулся в номер, взял из чемодана пакетик с орешками, снова вышел на балкон и сходу спросил: "Девушка, хотите орешков?" А она посмотрела на пакетик и достала из кармана халата точно такой же. И мы одновременно засмеялись. Вот так это и случилось, так я встретил Катю, лучшую женщину мира".
* * *
Знакомый математик не разрешил называть его имя, я и не буду, но против изложения собственной теории на этот счет он не возражал. Его собственная фишка называется "совпадение эвентограмм" и является разновидностью теории ключиков-замочков. Математик (раз уж нужна какая-нибудь фамилия, пусть он будет Лобачев) представил такой ход рассуждений:
"Мы вышли на свои балконы почти одновременно. Совпали пакетики с орешками, хотя, как потом выяснилось, ни я ни она не любители орешков. Оказалось, что ей, как и мне, нужно было завтра уезжать, – ну и совпала еще пара моментов, но это уже наше личное дело. Та к вот. Есть такое понятие – "наложение фонограммы" – один из современных приемов создания музыки и вообще интересных звуковых эффектов. Наложение спектрограммы – самый наглядный способ идентификации вещества. Далее. Мы говорим о совпадении убеждений, совпадении взглядов – это подходящие основания для сближения, а то и дружбы. Совпадение вкусов – еще более притягивающая вещь. Но подобное встречается нередко, я бы сказал, что это известные и действенные аттракторы в человеческом мире. По ним можно строить кривую распределения.
Но если наложение фонограмм дает такие интересные эффекты, то наложение индивидуальных событий и обстоятельств – вещь куда более уникальная. Тут, я думаю, как раз и подходит слово "эвентограмма" от английского "event", "событие". Она, эвентограмма, собственно говоря, только и обнаруживается в момент сравнения – но если наложение дает резонанс совпадений, то мало не покажется. Именно так получилось у меня с Катей. Мало ли что могло бы нас сблизить: молодость, подходящие обстоятельства, ну и вкусы, в конце-то концов, – но все это так, необязательно, как говорится, не очень-то и хотелось. Я точно помню, что с первого взгляда ничего такого особенного не испытал. Но балкон, орешки, выезд в один и тот же час и еще множество обстоятельств, которые сами собой озвучились, все это обнаружилось и совпало! Наложение эвентограмм дало фантастический резонанс! Как будто случайно вытащенный ключ повернулся в попавшемся замке без усилий (именно так выразился Лобачев. – А. С.). Ведь не могло же это случиться вообще ни с того ни с сего? Не говоря уже о том, что совпадение эвентограмм никогда не заканчивается просто так".
Вот и Лобачев тоже упомянул о ключе и замке, упомянул независимо от моей внутренней теории, но меня уже тогда интересовали теории судьбы для собственного пользования, и я собрал небольшую коллекцию их. Некоторые оказались довольно невразумительными и невнятными, так что теория Лобачева представляла собой скорее исключение. Кстати, в ответ на мой вопрос, не собирается ли он изложить нечто подобное в математической форме, Лобачев решительно ответил:
– Ни за что. Во-первых, это не имеет математической и вообще научной формы, хотя я-то знаю, что принцип работает. Есть и еще причина, но это к делу не относится.
– Боишься, что в опубликованном виде твоя теория утратит действенность? – предположил я.
– Вот-вот. Тут что-то вроде корпускулярно-волнового дуализма. Эту разновидность я, между прочим, называю научно-мистический дуализм: любой феномен, зарегистрированный наукой, неизбежно потеряет свою мистическую силу. И в данном случае пострадаю я. Не хотелось бы.
Несерьезные на первый взгляд опасения друга-математика соответствовали действительности, я-то это знал – теория ключиков их полностью подтверждала. Гносеология великих сингулярностей, тем более великих персональных сингулярностей, пока, увы, отсутствует, но практика таких сингулярностей сама себя утверждает и подтверждает.
Принцип совпадения эвентограмм описывает компактную область персональных резонансов. Уместность его введения вытекает прежде всего из непредсказуемости схождений и нерегулярности сравнений. Да, мысли (идеи), которыми мы обмениваемся, образуют собственную общность. Отношения товаров и властные отношения создают социальное единство, в котором индивиды могут быть простыми переменными. Стало быть, во всех этих областях действует автономное регулярное причинение, исследуемое соответствующей наукой – социологией, политэкономией, политологией, логикой, в конце концов. Но тем самым тут нет и особой достоверности, граничащей с ощущением чуда, хотя встретить настоящего единомышленника – это прекрасный пожизненный бонус. Важно другое: то, что может произойти в таких случаях в рамках ординарной коммуникации, это, конечно, роскошь человеческого общения, но она некоторым образом уже заложена в социальных институциях. А вот то, что возникает из наложения одного событийного штрихкода на другой, ничем не предусмотрено из сферы стабилизированной причинности, потому и резонанс здесь чаще всего напоминает цепную реакцию. То есть совпадение эвентограмм при сличении не может закончиться "так просто", итоговое событие производит впечатление чуда, чего-то нерукотворного именно в силу беспомощности привычных долгосрочных стратегий. В литературе, которая в этом отношении наблюдательнее любой науки, мы нередко встречаем соответствующие совпадения случайного и неминуемого. Ну вот, например, у Валентина Катаева:
"Он заметил под ее глазом у самого нижнего века, или даже на самом веке, маленькую, как маковое зернышко, родинку. Даже не маковую родинку, а соринку. Эта соринка под красивым глазом решила его судьбу. Яд любви и похоти проник не только в его тело, но и в душу".
Математик Лобачев вполне мог познакомиться с женщиной, которую он назвал бы своей, при самых различных обстоятельствах – мог сыграть свою роль фактор длительности пребывания бок о бок, фактор расчета или привычки. Все это было бы обычно, медленно и психологично, как в популярной советской песенке: "Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…"