– Нет, так будет… – Король безмятежно улыбнулся. – Всем известно, что самый богатый монашеский орден – это братья-тамплиеры. Казна быстро наполнится. Деньги – это мякина. Подует ветер – и их уже нет. А остров останется. Здесь благодатные земли, работящий народ… Что еще тебе нужно?
– Сир, ты ведь не хочешь пустить по миру наш орден? Сто пятьдесят тысяч безантов – это нереально, – твердо сказал Робер де Сабле.
Ричард пристально посмотрел на лицо своего бывшего вассала и коротко вздохнул. Он хорошо знал Робера де Сабле и ему был известно, насколько тот добр и великодушен, и настолько упрям. Придется уступить…
– Ладно, только ради нашей дружбы, – примирительно сказал король. – Сто тысяч. Это мое последнее слово. Иначе продам этот остров к чертям собачьим, например, Филиппу Французскому. Уж он-то найдет за такую жемчужину в своей короне и сто пятьдесят тысяч золотых.
Прецептор понял, что дальнейшая торговля уже неуместна – теперь Ричард не уступит ни одного денье; он сказал свое последнее слово. А если король закусит удила, то тогда ордену не видать Кипра как своих ушей.
– Согласен, – тяжело вздохнув, ответил Робер де Сабле. – Сто тысяч. Но в кассе ордена пока есть всего лишь сорок тысяч безантов…
– Это неважно. Расплатитесь позже. Время терпит. А пока у меня есть к тебе еще одно предложение. Я знаю, ты близко знаком с некоторыми вождями данов…
– Знаком. В одном из походов на северные земли приходилось сражаться с ними бок о бок. Достойные воины.
– Вот и я об этом. Мы несем большие потери от пиратов. Они совсем обнаглели. Грабят наши караваны за милую душу. А дать серьезную защиту грузовым судам я не могу – все мои воины наперечет, а Саладин, по слухам, собрал огромную армию. Поэтому неплохо бы привлечь данов для охраны наших караванов. Их драккары быстрее пиратских посудин, да и воевать они мастаки. Как ты на это смотришь?
– Отличная мысль, государь! – воскликнул Робер де Сабле. – Я немедленно отправлю посыльное судно в Даннмарк.
– Что ж, обо всем мы с тобой договорились, осталось скрепить наши взаимные обязательства кубком доброго вина. Эй, виночерпий! – возвысил свой голосище Ричард. – Где тебя носит, олух?! Вина нам!..
* * *
На следующий день король Ричард послал к Исааку Комнину рыцаря со свитой, чтобы пригласить императора на переговоры. Правитель острова после долгих колебаний все же согласился на предложение (скорее ультиматум) короля Англии, получив предварительно гарантии безопасности. Переговоры происходили в местечке Колосси, расположенном недалеко от Лимесоса. Ричарда настаивал на том, что Исаак Комнин должен присягнуть в верности королю Англии, сопровождать его в Палестину со своим отрядом и выплатить двадцать тысяч золотых монет в качестве компенсации за ограбление англичан, потерпевших кораблекрушение. На этой встрече присутствовали все лорды во главе с Ги де Лузиньяном. В конце концов Исаак Комнин сдался на уговоры короля и Ричард принял его оммаж.
Но в эту же ночь Исаак Комнин прислал королю Англии вызывающее письмо, в котором требовал немедленно покинуть остров. Возмущенный Ричард атаковал и захватил лагерь Исаака, однако императору вновь удалось скрыться в Килани.
12 мая 1191 года в завоеванном Лимесосе, в капелле Святого Георгия, прошла церемония венчания короля Англии Ричарда I Плантагенета и принцессы Беренгарии Наваррской. Ричарду не терпелось прижать к сердцу свою голубку; он и впрямь влюбился в Беренгарию. Церемонию проводил епископ Иоанн Фитцлюк. Ричарду к тому времени исполнилось тридцать четыре года, а его королеве – двадцать шесть лет.
Неожиданно от Филиппа Французского прибыл посланник, епископ Бовэ из Мерло, который привез письмо с просьбой торопиться в Акру, где разворачивались боевые действия крестоносцев против армии Салах ад-Дина. Но Ричард, втянутый в непредвиденные и неожиданные для себя военные действия, не мог покинуть остров, не обеспечив безопасность Кипра как источника снабжения крестоносцев.
В руках Исаака Комнина все еще находились три укрепленных пункта: Кирения, Дидима и Буффавенто. После взятия Левкосии, Ричард заболел, и поручил свои верным помощникам Ги де Лузиньяну и Роберту де Турнхаму продолжать боевые действия. Де Лузиньян осадил Кирению и взял ее.
При этом дочь Исаака Комнина вышла из замка Кирении, пала на колени и сдалась на милость Ричарда.
Роберт де Турнхам захватил все замки на побережье, и когда Ричард приказал атаковать Буффавенто, Исаак сдался окончательно, прося только о том, чтобы его не заковывали в железо. Король Ричард пообещал и сдержал свое обещание, но весьма своеобразно – все-таки заковал Исаака Комнина… но в серебряные цепи. Его передали под надзор Ральфа Фитц Годфри, и спустя какое-то время рыцарь перевез Исаака Комнина в крепость Маргат на севере Палестины, возле Триполи. Жена и дочь бывшего василевса Кипра были помещены под опеку двух королев – Иоанны Плантагенет и Беренгарии Наваррской.
Король Англии Ричард I Плантагенет – новый владыка богатого и цветущего острова, подтвердил все законы и привилегии, дарованные в свое время Кипру византийским императором Мануилом I Комнином. Место греческого военного гарнизона во всех городах занял франкский. Главными администраторами – шерифами – острова были назначены Ричард де Камвиль и Роберт де Турнхам. В их задачу входило снабжение воюющих армий крестоносцев продуктами и необходимым снаряжением. До поры до времени король и прецептор тамплиеров решили оставить все как есть и не предавать огласке свой уговор – еще не пробил нужный час.
Но Ричард Плантагенет не был бы самим собой, не отмочив какую-нибудь веселую штуку. Он заставил богатых и знатных киприотов в присутствии всех лордов сбрить бороды в знак изменения статуса острова – переход под владычество латинян. Не знавшие много лет бритвы, киприоты заливались крупными слезами – уж больно нерадивыми были цирюльники франков, которые весьма небрежно наточили свои инструменты. Король и лорды с трудом сдерживали смех, глядя на их страдания, зато потом, когда киприоты ушли, испив на прощанье по кубку вина, огромный королевский шатер едва не взорвался от гомерического хохота…
Закончив на Кипре все необходимые дела, король Ричард отплыл в Сирию 5 июня 1191 года.
Глава 7
В Багдаде все спокойно…
О, благословенный и блистательный Багдад! Город, воспетый многочисленными поэтами и изрядно приукрашенный в повествованиях велеречивыми сказочниками, место, которое в древних преданиях называли "благодатной страной" и "раем на Земле". В Багдаде правил мудрый и справедливый халиф Харун ар-Рашид, здесь жила дочь визиря Шахразада, превратившая своим красноречием кровожадного, как лев, халифа Шахрияра в благодушного домашнего кота; тем самым она спасла жизни многих девушек и принесла городу мировую славу. А ночью в городе промышлял король преступного мира всего Востока по прозвищу Багдадский Вор, который существовал все века, начиная со дня постройки Багдада; он был вечен и неистребим. Вероятно, под этим прозвищем выступало много искусных багдадских воров разных эпох.
Место возле реки Тигр, где раскинулся Багдад, было известно давно. Здесь обычно проходили ярмарки, на которых продавали лошадей. Багдад, свою новую столицу, построил халиф аль-Мансур. План города прямо на местности наметил сам халиф. Он шел, а следом за ним придворный зодчий отмечал стены будущего города пеплом. Затем аль-Мансур приказал наложить на линии из пепла пропитанные нефтью семена хлопка и поджечь их.
Халиф собственноручно заложил и первый камень в основание Мадинат-аль-Салям – Города мира. Это было официальное название города, которое употреблялось в документах и выбивалось на монетах. Но были у новой столицы и другие имена: Мадинат-аль-Мансур (Город Мансура), Мадинат-аль-Халяли (Серповидный город), Мадинат-аль-Заура (Извилистый город). Однако уже во время строительства новый город стали называть Багдадом – по имени небольшого селения, расположенного неподалеку. Первоначально город был построен в виде круга, все три его стены сложили из кирпича-сырца, а обожженный кирпич использовали только при кладке потолков и сводчатых переходов. Уже через несколько лет после своего основания Багдад стал сильно разрастаться. Он не вмещался в своих тесных стенах, поэтому изгнанные из Круглого города торговцы стали строить свои ряды и лавки вблизи его стен, речных пристаней и вдоль основных сухопутных дорог.
Багдад долго не подвергался осадам и не знал серьезных волнений; это было золотым временем его расцвета. Из всех городов тогдашнего мира только Константинополь мог соперничать с Багдадом в великолепии. Своим процветанием город был обязан прежде всего тому, что стал крупнейшим центром мировой торговли. Бесчисленные караваны доставляли на багдадский базар запорошенные пылью дорог тюки с фарфором и шелковыми тканями, мехами и воском, драгоценными камнями и пряностями, золотом и слоновой костью. Багдад рос и богател со сказочной быстротой, сюда прибывали купцы с Запада и Востока, здесь совершались самые крупные по тем временам сделки, багдадские купцы считались едва ли не самыми богатыми в мире. Вместе с ними богатели и багдадские халифы, жившие в роскоши, о которой рассказываются легенды. Дворцовая челядь одного из халифов насчитывала тысячу человек. В нее входили гвардия и личная канцелярия правителя Багдада, чтецы Корана, астрологи, часовщики, шуты, посыльные и скороходы, барабанщики, лекари, повара и много другого люда.
Жители Багдада наслаждались банями, которых насчитывалось около десяти тысяч. Многие из них были богато украшены настенными росписями и красивой мозаикой.
Халифы не скупились на приобретение различных редких растений. В Багдаде был померанцевый сад, деревья для которого привезли из Омана, куда они, в свою очередь, были завезены из Индии. Пруды в столице халифата были украшены лотосом. Стволы пальм облицовывали позолоченными пластинами, что придавало городскому пейзажу облик неповторимой красоты. Вокруг одного из багдадских прудов из олова стояли четыреста пальм, все одинаковой высоты в пять локтей, стволы которых вплоть до самой кроны были облицованы резным тиковым деревом, скрепленным позолоченными металлическими обручами.
Вечерело. Уставшее за день солнце торопилось побыстрее спрятаться в златокованые чертоги, чтобы отдохнуть от дневной суеты. Рыбаки уже вытащили свои круглые лодки, сплетенные из бамбука и обмазанные смолой, на берег и прямо на камнях разожгли костры, чтобы приготовить мазгуф – большую рыбину, разрезанную вдоль хребта и раскрытую, словно книга. Обычно ее держат над огнем, пока она не станет золотистой, а затем укладывают на горячий пепел, чтобы рыба немного потомилась.
Приятный запах жареной рыбы защекотал в ноздрях и Авар чихнул. Хасан понимающе улыбнулся – он тоже был голоден. Они шли весь день вместе с попутным караваном практически без остановок. Хозяин каравана, толстый перс с черными глазами-маслинами и круглым животом, который изрядно выпирал из-под зеленого шелкового халата, торопился попасть в Багдад до того времени, когда закроют городские ворота, от которых начиналась дорога к городу Эль-Куфа, что на реке Евфрат; собственно говоря, так назывались и сами ворота – Баб ал-Куф. Перспектива ночевать с дорогим товаром возле стен города его не устраивала. Слишком много было в Багдаде любителей поживиться за чужой счет.
Они едва успели – ворота уже хотели закрыть. Хорошо, что купец сунул в руку сборщика пошлин солидный бакшиш, и тот, мигом сменив гнев на милость, дал знак страже у ворот пропустить не только караван, но и всех, кто к нему присоседился по дороге. Таких насчитывалось человек семь (не считая Авара и Хасана), в основном дехкане. Они собрали немного денег и решили кое-что прикупить для себя и своей семьи на знаменитом багдадском базаре, славившемся дешевизной товаров.
– Кто такие, куда и зачем идете? – с напускной строгостью спросил у юношей сборщик пошлин.
Сидевший рядом с ним писец макнул гусиное перо в чернильницу и приготовился записать имена прибывших в специальную книгу.
Судя по внешнему виду молодых людей, взять с них было нечего. Одежда на фидаинах была чистой, но такой ветхой, что казалось удивительным, почему она до сих пор не расползлась на клочья. Кроме того, они никоим боком не относились к купеческому сословию и не имели никаких товаров, а значит, с них полагалась только пошлина за въезд в Багдад.
Сборщик пошлин был весьма проницательным и изрядно поднаторевшим в своем ремесле, поэтому сразу определил, что эти двое прибыли в Багдад из бедного горного селения, забытого Аллахом, чтобы подыскать себе какую-нибудь работу. Он только посмеялся в душе над провинциальной наивностью юношей – вряд ли кто-нибудь наймет их на постоянную службу. Скорее всего они будут влачить жалкое существование поденных работников, заработка которых едва хватает на ежедневную черствую лепешку и чай. К бедным Багдад был безжалостен.
– Нам бы работу найти, пресветлый господин… – поклонившись, робко ответил Хасан.
Казалось, еще немного и он заплачет. Знал бы сборщик пошлин, что его жизнь висит на волоске! Вряд ли он мог заподозрить, что молодые люди – фидаины Старика Горы.
Но случись так, нож Хасана быстро нашел бы дорогу к его горлу. А потом они, как призраки, растворились бы в надвигающихся сумерках.
После недолгих раздумий юноши решили пробираться в Багдад под видом туповатых горцев, которых семья уже не в состоянии прокормить. Вездесущие и многочисленные шпионы халифа знали, что наемные убийцы могут маскироваться под дервишей и бродячих артистов, поэтому относились к ним с особым вниманием. А на дехкан обычно смотрели сквозь пальцы, с пренебрежением, тем более что их внешний облик говорил сам за себя. Разве можно подделать натруженные мозолистые руки и потемневшие от солнца лица?
Это обстоятельство как раз и стало для Авара и Хасана главной проблемой начальной стадии выполнения поставленной перед ними задачи. Но только не для даи аль-кирбаля Хусейна. Различных препаратов для изменения внешнего облика в алхимических лабораториях Старца Горы хватало. Лица юношей сделали темными при помощи смеси сока грецкого ореха и каких-то добавок, намертво въевшихся в кожу, а руки у них и так были в мозолях от каждодневных тренировок на пределе человеческих возможностей. Для большей правдоподобности пришлось лишь окунуть их в горячую грязь, а затем небрежно помыть, после чего на руках проявились все морщинки, словно они и впрямь ковырялись в земле с детства.
– Платите по два дирхема и проваливайте, – недовольно сказал сборщик пошлин.
Юноши назвали свои вымышленные имена, бросили по две медных монеты на большой металлический поднос и поторопились смешаться с толпой, которая толклась на площади за воротами в ожидании зрелищ. Здесь уже гудели бубны, выступали канатоходцы и чревовещатели, а на смену им готовились выйти "пожиратели огня". Они дули на факелы, и у них изо рта вырывался огненные фонтаны.
– Нужно найти недорогую, но приличную чайхану, – деловито сказал Хасан.
– Нужно, – согласился Авар. – Но где? Может, спросим?
Хасан снисходительно посмотрел на Авара и сказал:
– Иди за мной.
И они углубились в хитросплетение улиц Багдада. По тому, с какой уверенностью шагал его товарищ, Авар сделал вывод, что Хасану уже довелось бывать в городе. Но он никогда даже не вспоминал о Багдаде, хотя мог бы – в этом не было ничего зазорного и тайного. Авар хотел спросить его об этом, но тут же прикусил язык и благоразумно промолчал: слово – серебро, а молчание – золото. Так всегда говорил Азермехр. Если хочешь больше узнать о человеке который тебя интересует, заткни фонтан своего красноречия, и хорошо прочисти уши, дабы внимать каждому слову своего собеседника. А Хасан по-прежнему был для Авара сплошной загадкой.
Чайхана располагалась неподалеку от базара – места, которое они обязательно должны были завтра посетить, чтобы выполнить задание. Она полнилась народом, но чайханщик, которого звали Абдураззак, все-таки нашел им место – не под навесом, где были все остальные его клиенты, а на плоской крыше чайханы. Юноши сговорились с чайханщиком, что здесь они и заночуют. Авар, для которого большой город казался ловушкой, был напряжен до такой степени, что, казалось, мог читать мысли людей. Поэтому он и подметил, что Абдураззак относится к Хасану не просто как к обычному клиенту, а угодливо, хотя внешне это почти не проявлялось, если не считать выражения глаз.
С чего бы хозяину столь солидного заведения – а чайхана возле базара была местом весьма прибыльным – заботиться о каких-то оборванцах? Правда, Хасан перед этим потряс перед носом Абдураззака полным кошельком, в котором зазвенело серебро. Но этот жест ни о чем не говорил. Ведь они могли быть просто ворами, которые сорвали богатый куш, срезав кошелек с пояса какого-нибудь богатого ротозея.
Однако эти тревожные мысли вскоре уступили место зверскому аппетиту. Ужин получился превосходным: плов с мясом, свежие лепешки-кунафы в меду, чайник горячего ароматного чая и на закуску фрукты. Дневная жара пошла на убыль, подул легкий ветерок, и сибаритничать на крыше чайханы было удивительно приятно. Тем более – после дальней дороги и иссушающего зноя.
Юноши наслаждались покоем, пили чай и прислушивались к разговорам в чайхане. А там, похоже, появился какой-то поэт, и посетители начали дружно упрашивать его почитать свои стихи. Авар не очень хорошо разбирался в поэзии (если не сказать – совсем ее не знал; Азермехр говорил, что красивые слова никогда не заменят один точный удар кинжалом), но что касается Хасана, то он слушал стихи, открыв рот.
У поэта был сильный голос, но Авару послышалась в нем огромная печаль, даже горе: