X
ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК УЗНАЕТ О ВЕЛИКОМ ЗАМЫСЛЕ
Герцог де Гиз, с тех пор как получил звание генерал-лейтенанта королевства, жил теперь в самом Лувре, в этой колыбели французских королей. Какие же грезы посещали по ночам честолюбивого главу Лотарингского дома? Какой путь прошли его сновидения с той поры, когда в лагере под Чивителлой он доверил Габриэлю свою мечту о неаполитанском престоле? Успокоился ли он теперь? Или, будучи гостем в королевском дворце, пожелал вдруг стать в нем хозяином? Не ощущал ли он прикосновения возложенной на его голову короны?
Вполне возможно, что именно в это время Франциск Лотарингский питал такие тайные надежды. И в самом деле: разве король, взывая к его помощи, не давал волю его дерзновенному честолюбию? Ведь доверив ему спасение Франции в годину тяжких испытаний, король сам признал, что он, Франциск де Гиз, - первый полководец своего времени.
Герцог прекрасно сознавал, что признание его заслуг королем - это еще далеко не все. Теперь нужно будет убедить в них всю Францию. А для этого необходимы блестящие победы над врагом, громовые дела. Для того чтобы Франция доверилась ему и пошла за ним, мало было загладить ее поражения - нужно было ей принести победу.
Вот какие мысли обуревали герцога де Гиза после его возвращения из Италии.
Об этом же думал он и в тот самый день, когда Габриэль де Монтгомери заключил с Генрихом II новое безумное соглашение.
Стоя у окна и машинально барабаня пальцами по стеклу, Франциск де Гиз невидящим взором смотрел на залитый дождем двор. Кто-то осторожно постучал в дверь и, войдя с разрешения герцога, доложил о виконте д’Эксмесе.
- Виконт д’Эксмес! - воскликнул герцог де Гиз, обладавший памятью Цезаря. - Виконт д’Эксмес! Мой юный соратник по Мецу, Ренти и Валенце! Впустите его, впустите немедленно!
Слуга поклонился и тут же ввел в комнату Габриэля.
Нужно сказать, что, покинув короля, мужественный юноша не колебался. Он пребывал сейчас в том редком для человека состоянии внезапного озарения, которое именуется вдохновением. И, войдя в покои герцога, он как бы невольно угадывал те неотвязные думы, которые не давали покоя Франциску де Гизу. Кстати, герцог был чуть ли не единственным, кто мог понять и помочь Габриэлю.
Герцог де Гиз бросился навстречу и заключил его в свои объятия:
- А вот и вы, мой храбрец! Откуда прибыли? Что с вами было после Сен-Кантена? Как часто я вспоминал о вас, Габриэль!
- Значит, вы еще не забыли о виконте д’Эксмесе?
- Черт возьми, он еще спрашивает! - рассмеялся герцог. - Вы, очевидно, не привыкли напоминать о себе! Колиньи рассказал мне часть ваших сен-кантенских подвигов и притом еще добавил, что утаил лучшую их половину!
- Не так уж много я сделал, - с грустной улыбкой промолвил Габриэль.
- Честолюбец! - заметил герцог.
- Это я-то честолюбец? - усмехнулся Габриэль.
- Но, хвала Господу, - продолжал герцог, - вы все-таки возвратились, и мы снова вместе, друг мой! Вспомните, какие планы мы строили в Италии. Ах, Габриэль, теперь Франции нужна ваша доблесть больше, чем когда бы то ни было!
- Все, что я имею, и все, что умею, - заявил Габриэль, - посвящено благу отечества. Я жду только вашего знака, ваша светлость.
- Спасибо, друг мой, - ответил герцог. - Поверьте мне, знака вам долго ждать не придется. Но, по правде говоря, чем больше я пытаюсь разобраться в обстановке, тем тяжелее и запутаннее она мне кажется. Мне нужно немедленно наладить оборону Парижа, создать гигантскую линию сопротивления врагу, остановить наконец его наступление. И, однако, все это не стоит и ломаного гроша, если я не перейду в наступление. Я должен, я хочу действовать, но как?..
И он замолк, как бы испрашивая совета у Габриэля. Он знал удивительную находчивость молодого человека и смутно надеялся, что и теперь он чем-то ему поможет. Но на этот раз виконт д’Эксмес молчал и только вопрошающе смотрел на герцога.
Франциск Лотарингский продолжал:
- Не корите меня за медлительность, друг мой. Вы же знаете: я не из тех, кто колеблется, но я из тех, кто размышляет. Так что не слишком-то порицайте меня, ибо я совмещаю решимость и рассудительность. Однако, - добавил герцог, - вы, кажется, озабочены сейчас еще сильнее, чем прежде…
- Не будем говорить обо мне, ваша светлость, прошу вас, - перебил его Габриэль. - Поговорим сначала о Франции.
- Пусть так, - согласился герцог. - Тогда я вам откровенно скажу, что меня заботит. Мне думается, что самое главное сейчас - совершить какой-нибудь великий подвиг и тем самым поднять дух наших людей, возродить нашу древнюю боевую славу. Нужно не ограничиваться восстановлением наших разрушенных укреплений, а возместить их хотя бы одной убедительной победой.
- И я того же мнения, ваша светлость! - воскликнул Габриэль, удивленный и обрадованный подобным совпадением их взглядов.
- И вы тоже? - переспросил герцог де Гиз. - И вы тоже, должно быть, не однажды задумывались над бедами нашей Франции и о ее спасении?
- Я часто думал об этом, - признался Габриэль.
- Но представляете ли вы себе всю трудность этого будущего подвига? - спросил Франциск Лотарингский. - Да и кто и когда на него решится?!
- Ваша светлость, мне кажется, что я это знаю.
- Знаете? - воскликнул герцог. - Так скажите, скажите, Габриэль!
- Мой замысел не из таких, о которых можно рассказать в двух словах. Вы, ваша светлость, великий человек, но и вам, вероятно, он покажется фантастическим.
- О, я не подвержен головокружениям, - сказал с улыбкой герцог де Гиз.
- Все равно, ваша светлость, - проговорил Габриэль, - я боюсь и заранее вам говорю, что на первый взгляд моя затея может показаться странной, бредовой, совершенно невыполнимой! Но, по сути, она только трудна и опасна.
- Что ж, тем она увлекательней! - воскликнул Франциск Лотарингский.
- Тогда условимся, ваша светлость: вы не изумляетесь. Повторяю, однако: на пути немало опасностей. Но я знаю, как их избежать.
- Если так, говорите, Габриэль, - сказал герцог. - Да кто там стучит, черт возьми! - прибавил он с досадой. - Это вы, Тибо?
- Да, ваша светлость, - сказал вошедший слуга. - Вы приказали доложить, когда соберется Совет. Уже два часа, и господин де Сен-Рене должен прийти за вами с минуты на минуту.
- Ах, а ведь и верно! - заметил герцог де Гиз. - Мне необходимо присутствовать на этом Совете. Ладно, Тибо, оставьте нас… Вы сами видите, Габриэль: я должен идти к королю. Вечером вы мне откроете ваш замысел, но до того скажите хоть в двух словах, что вы задумали?
- В двух словах, ваша светлость: взять Кале, - спокойно произнес Габриэль.
- Взять Кале? - вскричал герцог де Гиз, отступив в изумлении.
- Вы позабыли, ваша светлость, - так же невозмутимо вымолвил Габриэль, - что обещали не изумляться.
- Так вот что вы замыслили! - проговорил герцог. - Взять Кале, защищенный армией, неприступными стенами, морем, наконец! Кале, которым англичане владеют более двухсот лет! Кале - ключ от Франции. Я сам люблю смелость, но тут налицо уже не смелость, а дерзость!
- Вы правы, ваша светлость, - ответил Габриэль. - Но именно такая дерзость может увенчаться успехом. Ведь никому и в голову не придет, что подобный замысел вполне осуществим.
- А может быть, и так, - задумчиво протянул герцог.
- Когда я вам все расскажу, ваша светлость, вы согласитесь со мной. Единственное, что нужно: хранить полную тайну, навести неприятеля на ложный след и появиться у стен города внезапно. Через две недели Кале будет наш!
- Однако все это только общие слова, - сказал герцог де Гиз, - у вас есть план, Габриэль?
- Есть, ваша светлость, и он крайне прост и ясен…
Не успел Габриэль закончить фразу, как дверь открылась, и в комнату вошел граф де Сен-Ренэ.
- Его величество ждет вас, ваша светлость, - поклонился Сен-Рене.
- Иду, граф, иду, - отозвался герцог де Гиз.
Потом, обернувшись к Габриэлю, вполголоса сказал:
- Как видите, я должен с вами расстаться. Но ваша неожиданная и великолепная мысль не дает мне покоя… Если вы считаете такое чудо осуществимым, так неужели я вас не пойму? Можете ли вы быть у меня к восьми часам?
- Ровно в восемь я буду у вас.
- Позволю себе заметить вашей светлости, - сказал граф де Сен-Рене, - что уже третий час.
- Я готов, граф.
Герцог направился было к выходу, но, взглянув на Габриэля, снова подошел к нему и тихо спросил, как бы проверяя, не ослышался ли он:
- Взять Кале?
Габриэль утвердительно кивнул и, улыбнувшись спокойно ответил:
- Да, взять Кале!
Герцог де Гиз поспешил к королю, и виконт д’Эксмес покинул Лувр.
XI
РАЗНЫЕ БЫВАЮТ ХРАБРЕЦЫ
Алоиза сидела у окна, с беспокойством поджидая возвращения Габриэля. Наконец, увидев его, она возвела к небу свои заплаканные глаза. Но на сей раз это были слезы радости.
- Слава Богу! - воскликнула она, бросаясь к двери. - Вот и вы!.. Вы из Лувра? Видели короля?
- Видел, - сказал Габриэль.
- И что же?
- Все то же, кормилица, придется мне подождать.
- Еще подождать! - всплеснула руками Алоиза. - Святая дева! Снова ждать!
- Ждать невозможно лишь тогда, когда ничего не делаешь. - заметил Габриэль. - Но я, слава Богу, буду действовать, а кто видит цель, тот не заскучает.
Он вошел в залу и бросил свой плащ на спинку кресла. Мартина Герра, сидевшего в углу в глубоком раздумье, он даже и не заметил.
- Эй, Мартин! - окликнула Алоиза оруженосца. - Почему ты не поможешь господину виконту снять плащ?
- Ох, простите, простите! - вскочил на ноги проснувшийся Мартин.
- Ничего, Мартин не беспокойся, - сказал Габриэль. - Ты, Алоиза, не очень-то укоряй нашего Мартина. Скоро мне снова потребуются его преданность и усердие. Мне надо с ним поговорить об очень важных делах!
Воля виконта была священна для Алоизы. Она с улыбкой взглянула на оруженосца и, чтобы не мешать их беседе, вышла из залы.
- Ну, Мартин, - сказал Габриэль, когда они остались одни, - о чем же ты так крепко задумался?
- Да вот все ломаю себе голову, пытаясь разобраться в этой истории с утренним человеком.
- И что же? Разобрался? - улыбнулся Габриэль.
- Увы, не очень-то, господин виконт. Если признаться, то ничего, кроме тьмы кромешной, я не вижу…
- А мне, Мартин, как я тебе уже говорил, привиделось совсем другое.
- Но что именно, господин виконт? До смерти хочется знать.
- Рано еще об этом говорить, - ответил Габриэль. - А пока забудь на какой-то срок о себе и о той тени, которая затемнила всю твою жизнь. Попозже мы все узнаем, обещаю тебе. Поговорим лучше о другом. Сейчас ты особенно мне нужен, Мартин.
- Тем лучше, господин виконт!
- Тогда мы поймем друг друга, - продолжал Габриэль. - Мне нужна вся твоя жизнь без остатка, все твое мужество. Готов ли ты довериться мне и, пойдя на любые лишения, целиком посвятить себя моему делу?
- Еще бы! - воскликнул Мартин. - Ведь таков мой долг!
- Молодчина, Мартин! Однако подумай хорошенько. Дело это трудное и опасное.
- Очень хорошо! Это как раз по мне! - потирая руки, беспечно заявил Мартин.
- Будем еще раз рисковать жизнью, Мартин.
- Чем крупнее ставка, тем интереснее игра!
- Но игра эта суровая и, начавши ее, придется играть до конца.
- Либо идти ва-банк, либо вообще не играть! - с гордостью молвил оруженосец.
- Прекрасно, - сказал Габриэль. - Но придется бороться со стихиями, радоваться буре, смеяться над недостижимым…
- Ну, и посмеемся, - перебил его Мартин. - По совести говоря, после той перекладины жизнь мне кажется просто чудом из чудес, и я не посетую, ежели Господь Бог отберет тот излишек, которым он меня пожаловал.
- Тогда, Мартин, все сказано! Ты готов разделить со мной мою судьбу и последуешь за своим господином?
- До самой преисподней, господин виконт, хотя бы для того, чтоб там подразнить сатану!
- На это не слишком надейся, - возразил Габриэль. - Ты можешь погубить со мной душу на этом свете, но только не на том.
- А мне ничего другого и не надо, - подхватил Мартин. - Ну, а кроме моей жизни, господин виконт, вам ничего от меня другого не понадобится?
- Пожалуй, понадобится, - ответил Габриэль, улыбаясь бесшабашности и наивности вопроса. - Мне понадобится, Мартин Герр, еще одна услуга от тебя.
- А какая именно, господин виконт?
- Подбери мне, и притом поскорее, дюжину ребят твоей хватки. Словом, крепких, ловких, смелых - таких, что прошли огонь, воду и медные трубы. Можно это сделать?
- Посмотрим! А вы им хорошо заплатите?
- По червонцу за каждую каплю крови. В том трудном и святом деле, которое я должен довести до конца, жалеть о своем состоянии не приходится.
- В таком случае, господин виконт, - промолвил оруженосец, - за два часа я соберу целую свиту отчаянных озорников. Во Франции, и особенно в Париже, в таких плутах никогда не бывало недостатка. Но кто будет ими командовать?
- Я сам, - сказал виконт. - Только не как гвардии капитан, а как частное лицо.
- Если так, господин виконт, то у меня есть на примете пять или шесть бывалых наших молодцов, знакомых вам еще со времен итальянской кампании. С тех пор как вы их отпустили, они до того истосковались без настоящего дела, что с радостью явятся по первому зову. Вот я их и завербую. Нынче же вечером я вам представлю всю будущую вашу команду.
- Прекрасно, - произнес Габриэль. - Но только одно непременное условие: они должны быть готовы покинуть Париж немедленно и следовать за мной без всяких расспросов и замечаний.
- За славой и золотом они пойдут хоть с закрытыми глазами.
- Я рассчитываю на них, Мартин. Что же касается тебя…
- Обо мне говорить не приходится, - перебил его Мартин.
- Нет, именно приходится. Если мы уцелеем в этой заварухе, я обещаю сделать для тебя то же, что и ты для меня. Я помогу тебе справиться с твоими врагами, будь покоен. А пока - вот тебе моя рука!
- О, господин виконт! - промолвил Мартин, почтительно целуя руку Габриэлю.
- Теперь иди, Мартин, и сейчас же принимайся за дело. А мне надо побыть одному.
- Вы остаетесь дома? - спросил Мартин.
- Да, до семи часов. Мне в Лувре надо быть только к восьми.
- В таком случае я еще до семи представлю нескольких персонажей из состава нашей будущей труппы.
Он поклонился и вышел, чувствуя себя на седьмом небе от одного только сознания, что ему доверили столь важное поручение.
Габриэль, оставшись один, заперся у себя в комнате и принялся в подробностях изучать план Жана Пекуа. Он то расхаживал в раздумье из угла в угол, то присаживался к столу, набрасывая заметки. Ему хотелось, чтобы ни одно возражение герцога де Гиза не осталось без ответа. Мартин Герр явился около шести часов.
- Господин виконт, - важно и таинственно произнес он, - не угодно ли вам принять шесть или семь душ, которые надеются под вашим началом послужить Франции и королю?
- Ну да! Уже шесть или семь? - удивился Габриэль.
- Семь или шесть, которые не известны господину виконту. А с нашими стариками из-под Меца дойдет и до дюжины.
- Черт возьми, ты времени даром не теряешь! Ну-ка, введи людей!
- Поодиночке? - спросил Мартин Герр. - Так вам будет легче составить о них свое суждение.
- Пусть так, поодиночке, - согласился Габриэль.
- Последнее слово, - прибавил Мартин. - Должен вам заметить, что я знаю всех этих людей - иных лично, а об иных имею точные данные. У них разные характеры и разные побуждения, но всех их роднит одна черта - испытанная на деле храбрость. За это качество я вам ручаюсь. Но зато вы должны проявить некоторую снисходительность к другим их слабостям и недостаткам.
После этой существенной оговорки Мартин Герр вышел и через минуту вернулся в сопровождении загорелого, непоседливого детины с беззаботным и смышленым лицом.
- Амброзио, - представил его Мартин.
- Амброзио - имя иностранное. Значит, вы не француз? - спросил Габриэль.
- Кто знает? - ответил Амброзио. - Я подкидыш и вырос в Пиринеях. Одна нога во Франции, другая - в Испании. Впрочем, я легко примирился с подобной незаконностью, не имея никаких претензий ни к Господу Богу, ни к матушке моей!
- На какие же средства вы живете? - поинтересовался Габриэль.
- Очень просто. Мне одинаково дороги обе мои родины, и я стараюсь по мере своих сил стереть между ними границы, знакомя одну с богатствами другой… и наоборот…
- Короче говоря, - пояснил Мартин, - Амброзио занимается контрабандой.
- Но ныне, - продолжал Амброзио, - гонимый неблагодарными властями с обоих склонов Пиринеев, я счел за благо уступить им и явился в Париж, город, где храбрец…
- …где Амброзио сможет, - подхватил Мартин, - применить всю свою предприимчивость, всю свою ловкость и умение.
- Амброзио, контрабандиста, принять! - сказал Габриэль. - Следующий!
Довольный Амброзио ушел, уступив место некоей странной личности с физиономией типичного аскета.
Мартин представил его под именем Лактанция.
- Лактанций, - сказал он, - служил под началом адмирала де Колиньи, который может дать о нем благожелательный отзыв. Но Лактанций - ревностный католик, и он не пожелал повиноваться начальнику, зараженному ересью.
Молчаливым кивком Лактанций подтвердил слова Мартина, и тот продолжал:
- Этот благочестивый рубака приложит все свои усилия, чтобы удовлетворить господина виконта д’Эксмеса, но он просит предоставить ему льготы, нужные для спасения его души. Солдатское ремесло, а также долг совести понуждают его воевать со своими братьями во Христе и уничтожать их по мере возможности. Посему Лактанций полагает, что столь жестокую необходимость следует замаливать с особой строгостью. И он самоотверженно сопоставляет число наложенных им на себя постов и покаяний с числом раненых и убитых, которых он преждевременно препроводил к подножию трона Всевышнего.
- Лактанция, богомольца, принять, - с улыбкой сказал Габриэль.
Лактанций все так же молча поклонился и отправился восвояси.
Вслед за Лактанцием Мартин Герр ввел в комнату молодого человека среднего роста, с живым, одухотворенным лицом и маленькими холеными руками. Его костюм, от воротника до башмаков, был не только чист, но даже не лишен некоторого кокетства. Он грациозно поклонился Габриэлю и застыл перед ним в почтительной позе. Звали его Ивонне.
- Вот, господин виконт, - сказал Мартин, - самый примечательный из всех. Ивонне в рукопашном бою неудержим, как лев, сорвавшийся с цепи! Колет и рубит в состоянии полного исступления. Особенно же он отличается при штурмах. Он всегда вступает первым на первую лестницу и водружает французское знамя раньше всех на стене неприятельской крепости.
- Так, значит, он настоящий герой? - спросил Габриэль.
- Я делаю, что могу, - скромно потупился Ивонне. - И Мартин Герр, без сомнения, несколько преувеличил ценность моих слабых усилий.