Приняв такое решение, Диана отбросила прочь всякие колебания, двинулась в путь и через три дня появилась в Лувре, где ее встретил с распростертыми объятиями растроганный король.
Однако эти изъявления отцовских чувств она приняла крайне сдержанно. Сам же король, которому хорошо было известно расположение Дианы де Кастро к Габриэлю, тоже испытывал какую-то тревожную растерянность. Присутствие дочери невольно напоминало ему то, о чем вспоминать не хотелось. Быть может, поэтому он и не заикнулся о предполагавшемся ее браке с сыном Монморанси: в этом смысле г-жа де Кастро могла быть совершенно спокойна. Впрочем, ей и без того хватало забот. Ни в особняке Монтгомери, ни в Лувре, ни в других местах ничего достоверного о виконте д’Эксмесе ей не сказали.
Молодой человек исчез.
Проходили дни, недели, целые месяцы. Напрасно Диана прямо или исподволь выспрашивала о Габриэле - никто ничего определенного о нем не знал. Некоторые уверяли, будто видели его, но заговорить с ним не решились - вид его был столь мрачен, что все от него шарахались. Более того, все эти неожиданные встречи происходили почему-то в самых различных местах: одни встречали его в Сен-Жерменском предместье, другие - в Фонтенбло, третьи - в Венсенском лесу, а некоторые - даже в Париже…
Откуда могли взяться такие разноречивые сведения?
И, однако, в этом была доля истины.
Габриэль, пытаясь избавиться от страшных воспоминаний и еще более страшных мыслей, не мог усидеть на одном месте. Нестерпимая жажда действия бросала его по всему краю. Пешком или на коне, бледный и мрачный, похожий на античного Ореста, гонимого фуриями, он блуждал как неприкаянный по городам, деревням, полям, заходя в дома только на ночлег.
Однажды, когда война на севере уже утихла, он заглянул к одному своему знакомому, к мэтру Амбруазу Парэ, недавно вернувшемуся в Париж. Обрадованный Амбруаз Парэ встретил его как героя и задушевного друга.
Габриэль, словно изгнанник, возвратившийся из далеких странствий, принялся расспрашивать хирурга обо всех давным-давно известных новостях.
Так он узнал, например, что Мартин Герр выздоровел и теперь находится, видимо, на пути в Париж, что герцог де Гиз и его армия стоят лагерем под Тионвилем, что маршал де Терм отбыл в Дюнкерк, а Гаспар де Таван овладел Гином, и что у англичан не осталось ни одной пяди французской земли, как в том и поклялся Франциск Лотарингский…
Габриэль слушал внимательно, но новости эти не взволновали его.
- Благодарю вас, мэтр, - сказал он Амбруазу Парэ. - Мне приятно было узнать, что взятие Кале пошло на пользу Франции. Однако не только ради интереса к этим новостям явился я к вам, мэтр. Должен признаться: меня взбудоражил наш разговор в прошлом году, в маленьком домике на улице Сен-Жана. Теперь мне хотелось бы побеседовать с вами о вопросах религии, которые вы постигли в совершенстве… Вы, вероятно, перешли уже на сторону Реформации?
- Да, виконт, - не колеблясь, ответил Амбруаз Парэ. - Кальвин благосклонно ответил мне на мое письмо и рассеял последние мои сомнения, последние колебания. Ныне я один из самых ревностных среди посвященных.
- Тогда не угодно ли вам приобщить к вашему свету нового добровольца? Я говорю о себе. Не угодно ли вам укрепить мою зыбкую веру, подобно тому, как вы укрепляете истерзанное тело?
- Мой долг - облегчить не только физические страдания человека, но и страдания его души. Я готов вам служить, господин д’Эксмес.
Больше двух часов длилась их беседа, во время которой Амбруаз Парэ был пылок и красноречив, а Габриэль - спокоен, печален и внимателен.
Потом Габриэль встал и, протягивая руку хирургу, сказал:
- Благодарю, наш разговор пойдет мне на пользу. Время, к сожалению, не такое, чтоб я мог открыто присоединиться к вам. Мне нужно подождать… Но благодаря вам, мэтр, я понял, что вы идете по верному пути, и отныне считайте, что я если не делом, то сердцем уже с вами. Прощайте, мэтр Амбруаз… Мы еще свидимся…
Габриэль молча распрощался с хирургом и ушел.
Через месяц, в самом начале мая 1558 года, впервые после своего таинственного исчезновения он появился в особняке на улице Садов святого Павла.
Там было немало перемен. Две недели назад вернулся Мартин Герр, а Жан Пекуа с Бабеттой жили там уже третий месяц. Но судьба, очевидно, не пожелала довести испытание преданности Жана до конца, и за несколько дней до возвращения Габриэля Бабетта разрешилась мертвым ребенком.
Бедная мать сильно убивалась, но в конце концов нежные утешения мужа и материнская забота Алоизы несколько смягчили ее горе.
Итак, однажды они сидели вчетвером за дружеской беседой, как вдруг дверь отворилась, и в комнату медленно и спокойно вошел хозяин дома, виконт д’Эксмес.
Они с радостными возгласами вскочили со своих мест и бросились к Габриэлю. Когда первые восторги утихли, Алоиза засыпала вопросами того, кого вслух называла "господин", а в сердце своем - "дитя мое". Где это он так долго пропадал? Что намерен делать сейчас? Останется ли наконец среди тех, кому так дорог? Но Габриэль грустно взглянул на нее и приложил палец к губам: значит, он не желает распространяться ни о прошлом, ни о будущем.
И чтобы избавиться от настойчивых расспросов, он сам стал расспрашивать Бабетту и Жана Пекуа: не нуждаются ли они в чем-нибудь, имеют ли они сведения о Пьере, оставшемся в Кале… Он посочувствовал горю Бабетты и постарался ее утешить, насколько можно утешить мать, потерявшую свое дитя.
Почти целый месяц провел Габриэль среди друзей и домочадцев, но, хотя был он добр и любезен, по всему было видно, что пребывает он в мрачной меланхолии.
Мартин Герр не спускал глаз со своего вернувшегося хозяина. Габриэль и с ним поговорил, но, к сожалению, ничем не напомнил о давнем обещании покарать преступника, некогда прикидывавшегося его оруженосцем. Мартин же настолько уважал Габриэля, что не смел первым заговорить об этом с виконтом.
Но вечером, уже собираясь уходить, Габриэль сам обратился к Мартину Герру:
- Мартин, я не забыл о тебе. Я все время искал, допытывался и, кажется, нашел следы той правды, что тебя волнует.
- О, господин виконт! - радостно пробормотал смутившийся оруженосец.
- Да, Мартин, - продолжал Габриэль, - я собрал нужные сведения и чувствую, что иду по верному пути. Но мне нужна твоя помощь, друг мой. На той неделе поезжай к себе на родину, но по дороге остановись в Лионе. Через месяц я с тобой там встречусь, и мы согласуем дальнейшие наши действия.
- Слушаюсь, господин виконт, - отвечал Мартин Герр. - Но неужели до той поры мы не увидимся?
- Нет, сейчас мне нужно побыть одному, - непререкаемым тоном возразил Габриэль. - Я снова вас покину, и не надо меня удерживать, это меня только огорчит. Прощайте, друзья мои! Помни, Мартин, через месяц мы встречаемся в Лионе.
- Я буду вас там ждать, господин виконт.
Габриэль тепло распрощался с Жаном Пекуа и его женой, крепко пожал руки Алоизе и, словно не замечая скорби своей старой кормилицы, ушел в ночь… И снова - беспокойные метания, снова - бродячая жизнь, на которую, казалось, он был обречен…
XXXIII
НОВАЯ ВСТРЕЧА С АРНО ДЮ ТИЛЕМ
Минуло еще шесть недель, и вот мы уже у порога красивого домика в деревушке Артиг, что неподалеку от Риэ.
15 июля 1558 года…
На гладко выструганной деревянной скамейке сидел какой-то человек, проделавший, судя по его запыленной одежде, немалый путь. Он, развалясь, протягивал ноги, обутые в грязные башмаки, женщине, стоявшей перед ним на коленях и, видимо, собиравшейся их расшнуровать.
Человек недовольно хмурил брови, женщина улыбалась.
- Долго я буду ждать, Бертранда? - грубо спросил он. - Ты выводишь меня из терпения! До чего же ты неуклюжа!
- Вот и готово, Мартин, - кротко промолвила женщина.
- Что готово? Эх! - заворчал мужчина. - А где домашние туфли? Ну! Разве ты вовремя догадаешься их принести, дубина ты стоеросовая!.. А я сиди босой и жди!
Бертранда метнулась в дом и через секунду вернулась с туфлями.
Вы, конечно же узнали, кто перед вами. Да, да, это был все тот же хам и грубиян Арно дю Тиль, укрывшийся под именем Мартина Герра, и ныне укрощенная и удивительно смиренная Бертранда де Ролль.
- А где мой стакан меда? - пробурчал Арно.
- Все готово - робко сказала Бертранда, - я сейчас принесу…
- Опять дожидаться! - нетерпеливо топнул он ногой. - Поторапливайся, а не то… - И он выразительным жестом завершил свою недосказанную мысль.
Бертранда исчезла и вернулась с молниеносной быстротой. Мартин взял из ее рук стакан меда и с явным удовольствием залпом выпил его.
- Здорово! - причмокнул он языком, как бы удостаивая благодарности жену.
- Бедный мой дружок, тебе жарко! - Бертранда осмелилась отереть платком лоб своего сурового муженька. - Надень шляпу, а то простудишься. Ты, наверно, устал?
Он ответил ей тем же ворчанием:
- И надо было мне считаться с какими-то дурацкими обычаями и гонять по всей округе, чтоб созвать на обед целую стаю голодных родичей! Как же, годовщина свадьбы!.. Клянусь, я начисто забыл про этот нелепый обычай, и вот только вчера ты мне напомнила… Ну ничего, обошел теперь всех… Через два часа вся родня с ненасытными челюстями будет здесь…
- Спасибо, Мартин. Ты верно говоришь: обычай действительно нелепый, но ему нужно покоряться, если не хочешь прослыть гордецом и невежей.
- Тоже мне философ! - с издевкой отозвался лже-Мартин Герр. - А ты, бездельница, хоть что-нибудь сделала по своей части? Стол накрыт?
- Да, Мартин, как ты и приказал.
- А судью пригласила?
- Пригласила, Мартин, и он сказал, что постарается заглянуть к нам.
- "Постарается"! - яростно завопил лже-Мартин. - Это не то! Надо, чтоб непременно был! Плохо ты, значит, его приглашала! Этого судью мне нужно приручить. Его приход хоть как-то окупит всю эту глупую сумятицу с бестолковой годовщиной!..
- "Бестолковая годовщина"! - слезливо повторила Бертранда. - И это о нашей свадьбе! Ах, Мартин, ты теперь стал образованный, много ездил, много видел и можешь презирать обычаи нашего края… но все-таки… Эта годовщина мне напоминает то время, когда ты был не так суров к своей бедной женушке…
Мартин разразился язвительным хохотом:
- Да, да, но тогда и женушка была не так нежна к своему муженьку!.. Помнится, иной раз она даже позволяла себе…
- О Мартин! - воскликнула Бертранда. - Не заставляй меня краснеть…
- А я, когда вспоминаю, что был ослом, который мог терпеть… Да ладно уж… довольно об этом… Характер мой с тех пор изменился, да и твой тоже… Ну, а теперь все идет ладно, и у нас получилась недурная семья.
- Вот именно, - подтвердила Бертранда.
- Бертранда!
- Что, Мартин?
- Ты сейчас же отправишься снова к судье, еще раз пригласишь к нам и непременно заручишься его согласием. И знай: если он не явится, то быть тебе битой!
- Все сделаю, Мартин, - уверила его Бертранда и мгновенно исчезла.
Арно дю Тиль одобрительно посмотрел ей вслед, потом блаженно потянулся, удовлетворенно вздохнул и самодовольно прищурил глаза, как человек, который ничего не боится и ничего не желает.
Он даже и не заметил, что по дороге, безлюдной в этот знойный час, бредет, тяжело опираясь на костыль, какой-то путник.
Завидев Арно, он остановился:
- Извините, приятель, нет ли в вашем селении таверны, где можно было бы отдохнуть и пообедать?
- Таковой у нас не имеется, - вяло отозвался Арно. - Вам придется идти в Риэ, два лье отсюда. Там есть постоялый двор.
- Еще два лье! - ахнул незнакомец. - Я и без того валюсь с ног и охотно бы дал пистоль за хорошую постель и добрый обед.
- Пистоль? - пошевелился Арно дю Тиль (его отношение к деньгам ничуть не изменилось). - Ну что ж, если уж вам так хочется, то можно будет постелить в уголке, а что до обеда, так у нас сегодня справляют годовщину свадьбы и лишний сотрапезник не помешает. Подойдет?
- Конечно, ведь я же сказал, что валюсь с ног от голода и усталости.
- Тогда решено: оставайтесь за один пистоль.
- Получите вперед!
Арно дю Тиль привстал, чтоб взять деньги, и приподнял шляпу, закрывавшую его лицо.
Увидев его, странник изумленно попятился:
- Племянничек! Арно дю Тиль!
Арно взглянул на него и побледнел, но тут же пришел в себя:
- Ваш племянничек? Я вас не узнаю. Кто вы такой?
- Ты не узнаешь меня, Арно? Ты не узнаешь своего старого дядюшку по матери, Карбона Барро, которому ты, так же как и всей семье, причинил столько хлопот?
- Да нет, клянусь! - нагло рассмеялся Арно.
- Как так! Да разве ты не уморил свою матушку, мою бедную сестру, которую лет десять назад бросил в Сожьясе?! Ах, так, значит, ты меня не узнаешь, негодяй! Но я-то тебя тут же признал!
- Не понимаю, сударь, что вы хотите этим сказать? - ничуть не смущаясь, отвечал наглец. - Я никакой не Арно, я Мартин Герр, я не из Сожьяса, а из Артига. Здешние старожилы знают, что я здесь родился, и если вам охота выставить себя на посмешище, так повторите свои бредни перед моей женой Бертрандой де Ролль и пред моими родными.
- Жена! Родные! - повторил ошеломленный Карбон Барро. - Позвольте… Неужели я ошибся?.. Нет, невозможно… Такое сходство…
- За десять лет трудно поручиться, - перебил Арно. - Но, может, вам и зрение изменяет? Мою родню вы сможете увидать и услыхать здесь, они вот-вот подойдут.
- Ну что ж, пусть так! - Карбон Барро стал понимать, что он ошибся. - Бывает… но могу сказать от имени всей семьи, что племянничек-то наш был величайшим прохвостом! И, по моему расчету, даже трудно предположить, чтоб он был жив. Думается мне, что его давным-давно повесили!
- Вы так думаете? - не без горечи спросил Арно дю Тиль.
- Я в этом уверен, дорогой Мартин Герр! - убежденно заявил Карбон Барро. - Но вам все это ни к чему, поскольку речь идет вовсе не о вас.
- Совершенно ни к чему, - подтвердил Арно с некоторым недовольством.
- Ах, сколько раз, - продолжал разговорчивый дядюшка, - сколько раз, глядя на слезы его бедной матери, я поздравлял себя с тем, что остался холостяком и не наплодил кучу детишек!
"Ладно! У дядюшки Карбона нет детей, значит, нет и наследников!" - поразмыслив, заключил Арно.
- О чем вы задумались, мэтр Мартин? - спросил дядюшка.
- Вот думаю, - мягко отозвался Арно, - что, несмотря на все эти утверждения, вы, почтенный Карбон Барро, все-таки были бы не прочь иметь сынка или, на худой конец, хоть вот такого неважного племянника… Все же родственник… вы бы могли ему завещать свое состояние…
- Мое состояние? - переспросил Карбон.
- Ну конечно! Вы, наверное, не слишком-то бедны, ежели так легко бросаетесь пистолями! А этот Арно был бы вашим, как я полагаю, наследником. Черт возьми! Вот потому-то я и жалею, что не могу хоть на время превратиться в Арно!
- Арно дю Тиль действительно был бы моим наследником, - согласно кивнул головой Карбон Барро. - Но не велика радость от моего наследства, ибо я совсем не богат… Правда, сейчас я могу заплатить пистоль, потому что очень устал и проголодался. Но тем не менее мой кошелек не слишком туго набит…
- Хм!.. - недоверчиво хмыкнул Арно дю Тиль.
- Вы мне не верите, мэтр Мартин Герр? Как вам угодно… Впрочем, проверить нетрудно: я направляюсь в Лион, где председатель судебной палаты, у которого я двадцать лет служил судебным приставом, предлагает мне приют и кусок хлеба до конца моих дней. Он-то мне и прислал двадцать пять пистолей на уплату долгов и на дорогу. Словом, мое наследство не таково, чтобы соблазнить Арно дю Тиля… если он здравствует и поныне. Вот почему…
- Хватит болтать! - грубо оборвал его раздосадованный Арно дю Тиль. - Мне только и дела, что выслушивать ваши побасенки! Давайте мне ваш пистоль и заходите в дом, если хочется. Потом пообедаете, отоспитесь, и мы будем квиты. И незачем так долго и много разглагольствовать.
- Но вы же сами меня расспрашивали!
- Ладно… Вот уж и гости собираются… Я вас покидаю, надо их встретить… А вы не стесняйтесь, заходите сами. Провожать я вас не буду…
- Сам вижу, - буркнул Карбон Барро и вошел в дом, поругивая про себя хозяина за столь неожиданные перемены в его настроении.
Три часа спустя все сидели за столом под тенистыми деревьями. Артигский судья, которого так усердно зазывали на обед, восседал на почетном месте. Добрые вина чередовались с затейливыми тостами. Молодежь говорила о будущем, старики - о минувшем. Дядюшка Карбон Барро имел полную возможность убедиться, что хозяина и в самом деле называли Мартином Герром и что среди обитателей Артига он свой человек.
- Помнишь, Мартин Герр, - говорил один, - августинского монаха, брата Хризостома, того, что нас обоих учил читать?
- Ну как же, как же! - отвечал Арно.
- А помнишь, братец Мартин, - подхватил другой, - как на твоей свадьбе впервые у нас в краю дали салют из мушкетов?
- Как же, припоминаю…
И, дабы оживить приятные воспоминания, он крепко обнимал жену, горделиво восседавшую рядом с ним.
- Если у вас такая прекрасная память, - раздался вдруг позади него повелительный голос, - если вы помните все подробности, то, может быть, вы припомните и меня?
XXXIV
ПРАВОСУДИЕ ПОПАЛО ВПРОСАК
Тот, кто произнес эти слова, сбросил с себя коричневый плащ и широкополую шляпу, затенявшую его лицо, и подгулявшие гости увидели перед собой богато одетого молодого человека с гордой осанкой. Неподалеку от него стоял слуга и держал под уздцы двух лошадей.
Все почтительно встали, удивленные и заинтересованные.
Один лишь Арно дю Тиль вдруг побледнел, как мертвец.
- Виконт д’Эксмес! - растерянно прошептал он.
- Так как же? - громовым голосом обратился к нему Габриэль. - Узнаете ли вы меня?
Арно прикинул в уме свои шансы на выигрыш и после мгновенного колебания решился.
- Конечно, - ответил он, пытаясь придать своему голосу необходимую твердость, - конечно, узнаю… Вы - виконт д’Эксмес, которого я не раз видел в Лувре и в те времена, когда был в услужении у господина де Монморанси… Но я никак не полагал, что вы запомните меня, скромного и незаметного слугу господина коннетабля.
- Вы забываете, что служили одновременно и у меня!
На лице у Арно отразилось глубочайшее изумление:
- Кто? Я? Простите, но вы, господин виконт, глубоко ошибаетесь!
- Я настолько не боюсь ошибиться, - спокойно возразил Габриэль, - что предлагаю артигскому судье, который присутствует здесь, немедленно вас арестовать и заключить в тюрьму! Теперь ясно?
За столом воцарилась настороженная тишина. Удивленный судья подошел к Габриэлю. Один Арно сохранял завидное самообладание.
- Хотел бы я знать, в каком преступлении меня обвиняют, - обратился он к виконту.
- Я вас обвиняю, - громко заявил Габриэль, - в том, что вы нагло подменили моего оруженосца Мартина Герра и предательски завладели его именем, имуществом и женой, использовав при этом ваше поразительное сходство.
Услыхав такую четкую формулировку, пораженные гости со страхом переглянулись.
- Что бы это значило? - бормотали, крестясь, они. - Мартин Герр больше не Мартин Герр? Что за дьявольщина? Уж не колдовство ли здесь?