XXI
НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ПОЕЗДКА В ИТАЛИЮ
- Что случилось, господин кардинал? - возмутился король. - Неужели даже здесь я не могу принадлежать самому себе?
- Государь, - ответил Карл Лотарингский, - простите, что я нарушаю запрет вашего величества, но нас, меня и моего брата, привели к вам неотложные дела.
В ту же минуту в комнату вошел герцог де Гиз, молча поклонился королю и королеве и остановился за спиною кардинала, строгий, молчаливый, неподвижный.
- Тогда говорите, - обратился Франциск к кардиналу.
- Государь, только что обнаружен заговор против вашего величества… Здесь, в Блуа, вам нельзя оставаться… вам нужно его покинуть немедленно!
- Заговор! Покинуть Блуа! Что все это значит?
- Это значит, что злодеи покушаются на жизнь и корону вашего величества.
- Покушаться на меня! За что? Я только что занял трон и никому, по крайней мере сознательно, не причинил никакого зла!.. Кто же эти люди, господин кардинал?
- Кто же еще, как не проклятые еретики - гугеноты!
- Опять еретики! - вскричал король. - А вы не ошибаетесь?
- Увы! На сей раз никаких сомнений.
Король, видимо, был раздосадован - ведь беспощадная действительность оборвала его радостные грезы. Его дурное настроение сразу же отразилось на Марии. Один только герцог де Гиз был совершенно спокоен и невозмутим.
- Но почему меня так возненавидел мой народ? - обиженно проговорил Франциск.
- Я же вам доложил, государь, что мятежники - сплошь гугеноты.
- Но от этого они не перестают быть французами. Господин кардинал, я передал вам в руки власть, чтобы вы сделали ее действительно благословенной, а теперь я вижу вокруг себя только жалобы и недовольство!
- О, государь! - с упреком воскликнула Мария.
- Однако, государь, несправедливо возлагать на нас ответственность за то, в чем повинно наше время, - сухо отозвался кардинал.
- Но я бы хотел, - вспыхнул молодой король, - на время отказаться от вашего содействия, чтобы понять, наконец, кого так не любят - вас или меня!
- О, ваше величество! - снова упрекнула его Мария Стюарт.
Король замолчал, поняв, что зашел слишком далеко.
После ледяного молчания опять заговорил Карл Лотарингский, и в тоне его, полном достоинства, прозвучала незаслуженная обида:
- Государь, поскольку наши усилия не признаны, мы, как верноподданные и преданые ваши родичи, считаем необходимым уступить свои посты более достойным и более удачливым лицам.
Смущенный король молчал, а кардинал, выдержав паузу, продолжал:
- Вашему величеству остается только сообщить нам, кому именно нужно сдать наши дела. Что касается меня лично, то заменить меня несложно. Вы можете остановиться на канцлере Оливье, или на кардинале де Турноне, или на господине д’Опитале…
Мария Стюарт в отчаянии закрыла лицо руками, а Франциск уже готов был раскаяться в своей ребяческой выходке.
- Но должность великого магистра и руководителя военными делами, - не унимался Карл Лотарингский, - требует столь удачного сочетания выдающихся способностей и блестящей известности, что, помимо брата, я могу назвать лишь двух особ, достойных этого поста. Тут возможен господин де Бриссак…
- Бриссак! Он вечно ворчит, вечно недоволен! - заметил король.
- А затем - господин де Монморанси. Он не столь даровит, но все же известен.
- Э, - снова возразил Франциск, - коннетабль слишком стар и слишком пренебрегал мною, когда я был дофином. Но почему, господин кардинал, вы не вспоминаете о моих прочих родных, о принцах крови, в частности о принце Конде?
- Государь, я с горечью должен сообщить, что в списке главарей заговора на первом месте имя Конде!
- Не может быть! - поразился король.
- Государь, так оно и есть!
- Значит, это настоящий заговор против государства?
- Государь, это почти мятеж! И ныне, когда вы освобождаете нас от столь тяжелой ответственности, мой долг - просить вас назначить нам преемников как можно скорее, ибо протестанты будут под стенами Блуа через несколько дней.
- Дядя, что вы говорите! - ужаснулась Мария.
- Сущую правду, государыня!
- Много ли их, мятежников? - спросил король.
- По слухам, около двух тысяч… Ну, а теперь мы оба, герцог де Гиз и я…
- Как, - перебил Франциск, - и в такой опасности вы оба хотите меня покинуть?
- Но, если я не ошибаюсь, именно такова была воля вашего величества…
- Чего же вы хотите? Мне было действительно досадно, что из-за вас… что у меня столько врагов!.. Но, милый дядя, довольно об этом, расскажите мне подробней о сем дерзком мятеже… Как вы намерены его предотвратить?
- Нет уж, увольте, государь, - все еще с обидой ответил кардинал, - после того, что мне довелось услышать от вашего величества, пусть лучше другие…
- Дорогой дядюшка, я вас прошу забыть о мимолетной вспышке, о которой я сам сожалею, - сказал Франциск II. - Или мне надобно извиниться? Просить прощения?
- О государь, после того как вы вернули нам свое драгоценное доверие… - начал было кардинал.
Но король, не дав договорить, воскликнул:
- Полностью! И от всего сердца!
- Мы только теряем время, - веско произнес герцог де Гиз.
Это были первые слова, сказанные им с начала разговора.
Он выступил вперед, как бы считая все ранее происходившее своего рода скучным прологом, в котором он снисходительно предоставил кардиналу играть ведущую роль. Теперь же, когда с болтовней покончено, он брал инициативу в свои руки.
- Государь, - объявил он королю, - вот каковы обстоятельства: на днях две тысячи мятежников под начальством барона Ла Реноди и при поддержке принца Конде должны ринуться из Пуату, Беарна и прочих провинций к Блуа, дабы завладеть Блуа и похитить ваше величество!
У пораженного Франциска вырвался гневный жест. Мария Стюарт охнула:
- Похитить короля!
- И вас вместе с ним, государыня, - продолжал герцог. - Но не извольте беспокоиться, мы не дремлем.
- Что же вы намерены предпринять? - спросил король.
- Мы получили сведения час назад, - ответил герцог. - Чтобы быть в полной безопасности, вы должны нынче же покинуть беззащитный Блуа и направиться в хорошо укрепленный Амбуаз.
- Куда? В Амбуаз? В эту мрачную крепость? - спросила королева.
- Ребенок! - гневно взглянул герцог на свою племянницу и добавил: - Так нужно, государыня.
Тогда возмутился король:
- Значит, нам бежать от мятежников?
- Государь, - возразил герцог, - нельзя бежать от врага, который даже еще и не объявил войну. Пока мы ничего толком не знаем о преступных замыслах бунтовщиков. Но так или иначе, мы не избегаем сражения, только меняем его место. И я буду просто счастлив, если мятежники последуют за нами до Амбуаза.
- Но почему? - спросил король.
- Почему? - высокомерно улыбнулся герцог. - Потому, что таким образом мы можем раз и навсегда покончить с еретиками и ересью, потому, что настало время разить уже не на театральных подмостках, потому что я отдал бы два пальца на руке… на левой руке за то, чтобы довести до конца эту решительную борьбу, которую безумцы затевают против нас.
- И эта борьба, - вздохнул король, - есть не что иное, как междоусобная война.
- Мы примем ее, государь, с тем, чтобы с нею покончить. Вот мой план в двух словах: ваше величество, помните, что мы имеем дело с бунтовщиками, и только. Уезжая из Блуа, мы должны вести себя так, будто ничего не знаем, ничего не ведаем. Когда же бунтовщики подойдут к нам, дабы предательски захватить нас, они попадут в ими же расставленные силки! Итак, никаких волнений, никакой тревоги… это относится в особенности к вам, государыня. Я сам распоряжусь обо всем, но, повторяю, никто не должен догадываться ни о том, что мы готовы, ни о том, что мы что-то знаем.
- На какое время назначен отъезд? - покорно спросил Франциск.
- На три часа дня, государь. Причем к отъезду все готово, я позаботился заранее.
- Как это - заранее?
- Да, государь, заранее. Я заранее знал, что вы, ваше величество, воспользуетесь советами чести и здравого смысла.
- В добрый час, - со слабой улыбкой кивнул король, - к трем часам мы будем готовы.
- Благодарю, государь, за доверие, сейчас дорога каждая минута, и поэтому мы, мой брат и я, вынуждены откланяться.
И, довольно небрежно поклонившись королю и королеве, он вышел из королевских покоев вместе с кардиналом.
Удрученные Франциск и Мария молча смотрели друг на друга.
- А как же наша мечта о поездке в Рим? - грустно улыбнулся король.
- Она сведена к бегству в Амбуаз! - ответила Мария Стюарт и тяжело вздохнула.
XXII
ДВА ПРИГЛАШЕНИЯ
После рокового турнира Габриэль жил уединенно, уйдя в свои невеселые, тягучие мысли. Человек действия и вдохновенного порыва, жизнь которого насыщена была до той поры бурной деятельностью, оказался вдруг обреченным на бездействие и одиночество.
Он не показывался ни при дворе, ни у друзей и редко выходил из своего особняка; при нем не было никого, кроме его кормилицы Алоизы и пажа Андре, который к нему возвратился после неожиданного отъезда Дианы де Кастро в бенедиктинский монастырь.
Габриэль, в сущности совсем еще молодой человек, чувствовал себя опустошенным, исстрадавшимся стариком. Он помнил все, он ни на что больше не надеялся.
Сколько раз в течение этих долгих месяцев он жалел, что не погиб в бою, сколько раз он спрашивал себя, зачем герцог де Гиз и Мария Стюарт укротили ярость Екатерины Медичи, сохранив тем самым ненужную ему теперь жизнь! Да и в самом деле: что ему делать в этом мире? На что он годен?
Но бывали и такие минуты, когда молодость и сила брали свое. Тогда он расправлял плечи, поднимал голову, поглядывал на шпагу, смутно ощущая, что еще не все потеряно в жизни, что есть у него и будущее, что жестокая борьба, а может, и победа когда-нибудь решат его судьбу.
Но, оглядываясь на свое прошлое, он видел перед собой лишь два выхода, дающих возможность вновь приобщиться к настоящей трепетной жизни: это либо война, либо борьба за веру.
Если во Франции грянет новая война, то в его душе - он был в этом уверен - возродится былой боевой задор и он с радостью сложит свою голову в бою! Этим он возместит свой невольный долг герцогу де Гизу или юному королю.
Однако думал он и о том, что был бы не прочь пожертвовать своей жизнью ради новых идей, недавно озаривших его душу. Дело Реформации, по его мнению, - это святое дело, в основе которого заложены истоки справедливости и свободы.
Итак, война или религия! Только посвятив себя одной из этих целей, он сможет вырваться из заколдованного круга и разрешить наконец свою судьбу.
6 марта, в дождливое утро, Габриэль угрюмо сидел в кресле перед камином, когда Алоиза ввела к нему гонца. Сапоги со шпорами и весь его костюм были забрызганы дорожной грязью.
Это был нарочный из Амбуаза, прискакавший с большим эскортом. У него было несколько писем от герцога де Гиза. Одно из них предназначалось Габриэлю. Вот что в нем было:
"Дорогой и доблестный соратник! Я пишу Вам на ходу, рассказывать более подробно нет ни времени, ни возможности. Вы говорили нам, королю и мне, что явитесь по первому зову. Так вот: сегодня мы Вас зовем.
Выезжайте немедленно в Амбуаз, куда только что прибыли король с королевой. Когда приедете, я объясню Вам, чем Вы можете нам помочь.
При этом, как мы и говорили, Вы совершенно свободны в своем выборе и в своих действиях. Ваше усердие мне слишком дорого, чтобы я мог злоупотреблять им. Итак, приезжайте как можно скорее. Вы будете, как всегда, желанным гостем.
Любящий Вас
Франциск Лотарингский.
Амбуаз, 4 марта 1560 года.
При сем прилагаю пропуск на тот случай, если на дороге Вас остановит королевский дозор".
Прочитав письмо, Габриэль встал и, раздумывая, обратился к кормилице:
- Алоиза, позови ко мне Андре, и пусть седлают пегого, а заодно приготовят и дорожную сумку.
- Вы снова уезжаете?
- Да, Алоиза, через два часа отправляюсь в Амбуаз.
Спорить было излишне, и, опечалившись, Алоиза пошла исполнять приказания Габриэля.
Но едва она занялась сборами, как явился другой гонец и пожелал поговорить с глазу на глаз с графом де Монтгомери.
Этот гонец, не в пример первому, вошел скромно и бесшумно и молча подал Габриэлю запечатанное письмо.
Габриэль вздрогнул: он узнал в гонце того человека, который когда-то принес ему от Ла Реноди приглашение на собрание гугенотов на площади Мобер.
Да, да, это был тот человек, да и печать на письме была та же.
Вот его содержание:
"Друг и брат,
мне не хотелось покидать Париж, не повидавшись с Вами, но для этого у меня не хватило времени.
Срочные дела вынуждают меня уехать, не пожавши Вам руки.
Но мы уверены, что Вы с нами, и я знаю, что Вы за человек. Таких не нужно ни подготавливать, ни убеждать. Достаточно слова. А слово таково: Вы можете нам помочь. Приезжайте.
Будьте между 10-м и 12-м сего месяца в Нуазэ близ Амбуаза. Там Вы найдете нашего доброго и благородного друга де Кастельно. Он Вам расскажет о том, чего я не могу доверить бумаге.
Заранее оговариваю, что все это Вас ни к чему не обязывает и Вы имеете полное право остаться в стороне от событий.
Итак, приезжайте в Нуазэ. Там мы свидимся. И даже если Вы не примкнете к нам, Ваши советы наверняка пригодятся.
Итак, до скорой встречи. Мы рассчитываем на Ваше присутствие.
Л. Р.
Если Вам на пути встретятся наши дозоры, запомните: наш пароль по-прежнему "Женева", но отзыв - "Жизнь и жертва".
- Я выеду через час, - сказал Габриэль молчаливому посланцу.
Тот поклонился и вышел.
"Что же все это значит? - задумался Габриэль. - Что это значит? Два посланца от двух столь противоположных партий назначают мне свидание чуть ли не в одном и том же месте? Но все равно, все равно! Герцог всемогущ, протестанты гони мы, у меня связи и тут, и там. Я должен ехать, а там что будет, то будет. Но как бы то ни было, предателем я не стану никогда!"
И через час Габриэль в сопровождении Андре пустился в путь.
XXIII
УБИЙСТВЕННОЕ ДОВЕРИЕ
В замке Амбуаз, в своих покоях, герцог де Гиз оживленно беседовал с высоким, крепко сбитым и энергичным человеком, одетым в мундир капитана стрелков.
- Маршал де Бриссак меня заверил, что я могу положиться на вас, капитан Ришелье.
- Я готов на все, ваша светлость, - ответил Ришелье.
- Тогда я вам поручаю охрану главных ворот замка. Это не значит, конечно, что господа протестанты начнут приступ именно в этом месте. Однако этот пункт имеет важнейшее значение. А посему мы не должны ни впускать, ни выпускать никого без мандата за моей подписью.
- Будет исполнено, ваша светлость. Кстати, какой-то молодой дворянин, назвавшись графом де Монтгомери, только что явился ко мне. У него нет мандата, но есть пропуск, подписанный вами. Он заявил, что прибыл из Парижа. Проводить ли его к вам, как он того просит?
- Да, и незамедлительно! - оживился герцог. - Но погодите, это еще не все. Сегодня в полдень к вашим воротам должен явиться принц Конде, которого мы пригласили сюда. Вы пропустите лишь его одного, но не тех, кого он приведет с собой. Под видом военных почестей постройте ваших солдат. Пусть они зажгут фитили и держат наготове свои аркебузы.
- Будет исполнено, ваша светлость, - отчеканил Ришелье.
- Затем, - продолжал герцог де Гиз, - когда протестанты рванутся вперед и начнется свалка, зорко следите за принцем и, если он сделает хоть движение или на миг поколеблется обнажить против них шпагу, убейте его!
- Сделать это нетрудно. Вот только нелегко простому капитану быть рядом с принцем.
Герцог задумался, потом сказал:
- Великий приор и герцог Омальский будут не спуская глаз следить за ним, и они вам подадут сигнал - тогда вы повинуйтесь.
- Слушаюсь, ваша светлость.
- Вот и хорошо, капитан. Можете идти. Скажите, чтобы графа де Монтгомери немедленно пропустили ко мне.
Капитан Ришелье низко поклонился и вышел. Через минуту герцогу доложили о Габриэле. Тот предстал перед ним бледный, угрюмый, и даже радушный прием первого министра не рассеял его мрачной сосредоточенности.
Недаром, сопоставив зародившиеся у него подозрения с некоторыми высказываниями, которые вырвались у королевских патрулей, Габриэль был близок к истине.
Король, который его помиловал, и партия, к которой он примыкал, вступили в открытую войну.
- Знаете, Габриэль, - обратился к нему герцог, - зачем я вас вызвал?
- Я могу лишь догадываться, но точно не знаю, ваша светлость.
- Протестанты решились на мятеж. Они намереваются напасть на нас здесь, в Амбуазе!
- Это прискорбная и пагубная крайность!
- Нет, друг мой, вы ошибаетесь. Это же великолепный повод, - возразил ему герцог.
- Что вы хотите этим сказать, ваша светлость? - удивился Габриэль.
- Я хочу сказать, что протестанты собираются застать нас врасплох, а мы-то их уже поджидаем! Я хочу сказать, что их замыслы раскрыты, их планы сорваны. И самое главное - что они первые обнажили шпаги и тем самым выдали себя с головой. Они погибли - вот то, что я хотел вам сказать.
- Не может быть! - воскликнул пораженный граф де Монтгомери.
- Теперь судите сами, - продолжал герцог, - знаем ли мы все подробности этой нелепой затеи. Вот послушайте. Шестнадцатого марта они должны соединиться под городом и начать нападение. В карауле у них были свои люди, теперь весь караул сменен. Их друзья должны были им открыть восточные ворота, теперь эти ворота заколочены. Их отряды должны были тайком пробраться по лесным тропам через леса Шато-Реньо, но королевские солдаты захватят их врасплох, и до Амбуаза не дойдет и половины. Мы превосходно осведомлены и подготовились на славу.
- Н-да… замечательно, - повторил потрясенный Габриэль и, не зная, о чем говорить, спросил: - Но кто же вам так точно все рассказал?
- Вот то-то и оно! - засмеялся герцог. - Двое из их стана раскрыли нам их планы - один за плату, другой со страху. Могу признаться: шпионом был тот, кого, может быть, вы знаете, и зовут его маркиз де…
- Молчите! - вскричал Габриэль. - Не называйте мне его имени… Я не должен был спрашивать, вы и так мне слишком много открыли! А честному человеку очень трудно не изобличить предателя!
Удивившись, герцог де Гиз возразил:
- Но мы же питаем к вам, Габриэль, полное доверие!..
- А зачем вы меня, собственно, вызвали? Об этом вы мне еще не сказали.
- Зачем? - переспросил герцог. - У короля так мало надежных и преданных слуг. Вы из самых надежнейших. Вы поведете отряд на мятежников.
- На мятежников? Невозможно!
- Невозможно? Почему так? - поразился герцог. - Мне непривычно слышать это слово из ваших уст, Габриэль.
- Ваша светлость, - твердо ответил Габриэль, - я приобщился к их учению.
Герцог де Гиз вскочил с места и посмотрел на графа чуть ли не со страхом.