Габриэль направился было к Диане де Кастро, но ему помешал рой гостей, окруживших короля. Генрих II только что объявил, что, желая закончить этот день сюрпризом для дам, он распорядился соорудить на галерее сцену и что на ней сейчас представлена будет пятиактная комедия в стихах г-на Жана Антуана де Баифа под заглавием "Храбрец". Весть эта, Разумеется, была принята шумно и радостно. Кавалеры подали дамам руки и проводили их в соседнюю залу, где наскоро были устроены подмостки. Но Габриэль так и не сумел пробиться к Диане и устроился не рядом, а неподалеку от нее, позади королевы.
Екатерина Медичи заметила молодого человека и окликнула его. Пришлось к ней подойти.
- Господин д’Эксмес, отчего вас не было сегодня не турнире? - спросила она.
- Ваше величество, служебные обязанности, которые угодно было возложить на меня государю, лишили меня этой возможности.
- Жаль, - обворожительно улыбнулась Екатерина, - вы ведь несомненно один из самых смелых и ловких наших всадников. Вчера от вашего удара покачнулся в седле государь - случай редкостный. Мне бы доставило удовольствие снова быть свидетельницей ваших побед.
Габриэль молча поклонился. Крайне смущенный этими комплиментами, он не знал, как на них ответить.
- Знакомы ли вы с пьесой, которую нам собираются показать? - продолжала Екатерина, очевидно, весьма расположенная к красивому и робкому молодому человеку.
- Я знаком только с латинским ее оригиналом, - ответил Габриэль, - ибо пьеса эта, как я слышал, простое подражание комедии Теренция.
- Если я не ошибаюсь, - заметила королева, - вы разбираетесь в литературе не хуже, чем владеете копьем.
Все это говорилось вполголоса и сопровождалось взглядами отнюдь не суровыми. Но замкнутый, хмурый, как Еврипидов Ипполит, Габриэль принимал заигрывания итальянки с натянутым видом. Глупец! Откуда было ему знать, что благодаря такой монаршей милости он не только будет сидеть рядом с Дианой, но и увидит самое яркое проявление ее любви - сцену ревности. В самом деле, после того как Пролог, согласно обычаю, попросил у слушателей снисхождения, Екатерина шепнула Габриэлю:
- Сядьте со мною, господин ученый, чтобы я могла в случае надобности обращаться к вам за объяснениями.
Герцогиня де Кастро сидела у самого края прохода. Габриэль, поклонившись королеве, взял табурет и скромно сел рядом с Дианой, чтобы никому не мешать.
Комедия началась.
Это была, как и говорил королеве Габриэль, переделка "Евнуха" Теренция, написанная со всем наивным педантизмом того века. Но мы воздержимся от ее разбора. Напомним лишь, что главное действующее лицо в пьесе - некий лжехрабрец, солдат-хвастун, которого обманывает и водит за нос некий ловкач.
И вот с самого же начала пьесы многочисленные приверженцы Гизов, сидевшие в зале, пожелали увидеть в старом, смешном забияке самого коннетабля Монморанси, а сторонники Монморанси услышали в хвастовских рассказах солдата-фанфарона намеки на честолюбие герцога де Гиза. Поэтому каждая удачная мизансцена превращалась в сатирический выпад и каждая острота попадала в цель. Люди той и другой партии хохотали во все горло, показывали пальцем друг на друга, и комедия, которая разыгрывалась в зале, была поистине не менее забавна, чем та, которую играли на подмостках актеры.
Наши влюбленные воспользовались тем, что оба соперничавших придворных стана заинтересовались представлением, и среди грома рукоплесканий и взрывов хохота дали волю своему чувству. Сначала они оба прошептали:
- Диана!
- Габриэль!
Это был их священный пароль.
- Вы собираетесь замуж за Франциска де Монморанси?
- Вы пользуетесь благорасположением королевы?
- Вы же слышали, что она сама меня позвала.
- Вы знаете, что на этом браке настаивает государь.
- Но вы соглашаетесь, Диана?
- Но вы слишком внимательны к Екатерине, Габриэль.
- Одно только слово! - умоляюще попросил Габриэль. - Вас, стало быть, еще интересует, какое чувство может во мне вызвать другая? Для вас небезразлично, что у меня творится в душе?
- В той же мере небезразлично, - ответила герцогиня де Кастро, - в какой вас интересует то, что творится у меня в душе.
- О, в таком случае, Диана, позвольте вам сказать: если вы чувствуете то же, что и я, - значит, вы ревнуете! Словом, если вы чувствуете то же, что и я, - значит, вы страстно любите меня!
- Господин д’Эксмес, - нарочито холодно ответила Диана, - меня зовут герцогиней де Кастро.
- Но ведь вы овдовели, сударыня? Вы свободны?
- Увы, свободна!
- О, не вздыхайте так, Диана! Сознайтесь, что вы еще любите меня хоть немного! Не бойтесь, что вас услышат: все увлечены шутками этого балбеса! Ответьте мне, Диана, вы любите меня?
- Тсс!.. Разве вы не видите, что действие подходит к концу? - лукаво шепнула Диана. - Подождите, по крайней мере, следующего акта.
Антракт продолжался минут десять - целых десять веков! По счастью, Екатерина, следившая за Марией Стюарт, не подзывала к себе Габриэля. Он же не подходил к ней, зная, что тем погубил бы себя.
Когда представление возобновилось, Габриэль спросил:
- Итак?
- Что? - сказала Диана, словно позабыв обо всем на свете. - Ах да, вы меня, кажется, спросили, люблю ли я вас? Но ведь я уже вам ответила: так же, как и вы меня.
- Ах, - воскликнул Габриэль, - понимаете ли вы, Диана, что сказали? Знаете ли вы, до чего я вас люблю?
- Но если вам угодно, чтобы я это знала, - произнесла юная притворщица, - вы должны мне об этом рассказать.
- Так слушайте же меня, Диана, и вы увидите, что в течение этих шести лет нашей разлуки все мои помыслы устремлены были к вам. Ведь только приехав в Париж, через месяц после вашего отъезда из Вимутье, я узнал, кто вы: дочь короля и герцогини де Валантинуа. Но приводило меня в ужас не то, что вы принцесса крови, а ваше супружество с герцогом де Кастро. И, однако, тайный голос твердил мне: "Все равно! Будь рядом с нею, приобрети известность, чтобы имя твое когда-нибудь донеслось до ее слуха. Пусть она тогда восхищается тобою!" Вот так я думал, Диана, и пошел служить герцогу де Гизу как человеку, способному помочь мне быстро достигнуть славы. И в самом деле, на следующий год я вместе с ним оказался в осажденном Меце и способствовал сколько мог почти невероятному исходу - снятию осады. Там же, в Меце, я узнал о взятии Эдена королевскими войсками и о гибели вашего мужа, герцога де Кастро. Он даже не свиделся с вами, Диана! О, я пожалел его, но как я дрался при Ренти! Спросите об этом у герцога де Гиза. Я сражался в Аббевиле, Динане, Бавэ, Като-Камбрези. Словом, я был всюду, где гремели пушки, и могу сказать, что за эти годы не было ни одного славного дела, в котором бы я не участвовал.
- После Восэльского перемирия, - продолжал Габриэль свой рассказ, - я приехал в Париж, но вы еще были в монастыре, Диана, и мой вынужденный отдых очень меня томил, но тут, на мое счастье, война возобновилась. Герцог де Гиз, желая мне оказать честь, спросил, не хочу ли я сопровождать его в Италию. Еще бы не хотеть! Перевалив зимой через Альпы, мы вторглись в Миланскую область. Валенца взята. Парма и Пьяченца пропускают нас, и, пройдя триумфальным маршем по Тоскане, мы достигаем отрогов Абруццких гор. Однако герцог де Гиз начинает испытывать недостаток в людях и деньгах. Все же он берет Кампли и осаждает Чивителлу. Но армия в упадке, экспедиция не удалась. И вот тогда в Чивителле, Диана, из письма кардинала Лотарингского к брату я узнаю о вашей помолвке с Франциском де Монморанси.
По ту сторону Альп мне уже было делать нечего - с этим согласился сам герцог де Гиз и в результате любезно разрешил мне вернуться во Францию, дабы преподнести государю завоеванные знамена. Но моим единственным желанием было увидеть вас, Диана, поговорить с вами, узнать от вас самой, охотно ли вы вступаете в этот брак, рассказать вам, как я только что сделал, о своих шестилетних скитаниях, спросить у вас, наконец, любите ли вы меня, как я вас.
- Друг мой, - мягко сказала г-жа де Кастро, - я тоже отвечу вам рассказом о своей жизни. Когда я, двенадцатилетняя девочка, оказалась при дворе, после первых дней, заполненных удивлением и любопытством, скука овладела мною, золотые цепи этого существования стали меня тяготить, и я горько затосковала по нашим лесам и полям Вимутье и Монтгомери, Габриэль! Каждый вечер я засыпала в слезах. Однако мой отец, король, был очень добр ко мне, и я старалась отвечать любовью на его нежность. Но где была моя свобода? Где была Алоиза? Где были вы, Габриэль? Короля я видела редко. Госпожа де Валантинуа была со мною холодна и замкнута, чуть ли не избегала меня, а я… мне нужно было, чтобы меня любили, Габриэль… Поэтому, друг мой, первый год мне было очень трудно…
- Бедная моя Диана! - растроганно прошептал Габриэль.
- Таким образом, - продолжала Диана, - пока вы сражались, я томилась. Мужчина действует, а женщина ждет - такова судьба. Но порою ждать куда тяжелее, чем действовать. В первый год моего супружества я осталась вдовой, и король на время траура поместил меня в монастырь Святых Дев. Благочестивая и спокойная жизнь в монастыре понравилась мне гораздо больше, чем все эти вечные придворные интриги и треволнения. Поэтому, когда траур кончился, я попросила у короля и добилась разрешения еще побыть в монастыре. Там меня, по крайней мере, любили, особенно сестра Моника, напоминавшая мне Алоизу. Впрочем, меня любили все сестры, а главное… главное, что я могла мечтать, Габриэль… Я была свободна. А о ком и о чем я могла мечтать, вы, конечно, догадываетесь…
Успокоенный и восхищенный, Габриэль ответил только страстным взглядом. По счастью, шла одна из интереснейших сцен комедии: фанфарон попал в комичное положение, Гизы и Монморанси блаженствовали. Поэтому-то и в пустыне чета влюбленных не нашла бы более уединенного места, чем в этом зале.
- Прошло пять лет спокойной жизни, отданной надеждам, - рассказывала Диана. - Я испытала только один горестный удар - скончался Ангерран. Но другая беда не заставила себя долго ждать. Король опять призвал меня и сообщил, что я должна стать женой Франциска де Монморанси. Я противилась, Габриэль, я уже не была ребенком, не понимающим, что он творит. Я противилась. Но тогда отец взмолился и объяснил мне, какое значение имеет этот брак для блага государства. А вы, по-видимому, забыли меня… так говорил король, Габриэль. Да и где вы? Кто вы? Словом, король так настаивал, так умолял меня… Это было вчера… да, вчера… Я согласилась с ним, но с условием, чтобы, во-первых, эта казнь была отсрочена на три месяца, а во-вторых, чтобы я узнала, что с вами сталось.
- Словом, вы помолвлены? - побледнел Габриэль.
- Да, но я еще тогда не встретилась с вами и не знала, какое сладостное и мучительное чувство охватит меня при вашем неожиданном появлении… Ах, я сразу почувствовала, что мое обещание, данное государю, превращается в пустой звук, что брак этот невозможен, что моя жизнь принадлежит только вам и что если вы еще любите меня, то я буду любить вас вечно… Согласитесь же: вы ни в чем не можете меня упрекнуть…
- О, вы ангел, Диана! И все, что я сделал, чтобы быть достойным вас, - ничто…
- Послушайте, Габриэль, теперь, когда судьба снова свела нас, взвесим, какие препятствия надо нам еще преодолеть. Король крайне честолюбив по отношению к своей дочери, а сватовство Монморанси, к несчастью, повысило его требовательность.
- На этот счет будьте спокойны, Диана. Мой род ничуть не ниже их рода, и он не впервые породнился бы с королевским домом.
- Правда? Габриэль, вы осчастливили меня! Я ведь по части геральдики полная невежда. Я не слыхала про род д’Эксмесов. Там, в Вимутье, я называла вас Габриэлем и не искала более приятного имени! Только оно мне дорого, и если вы уверены, что короля удовлетворит ваше происхождение, то все прекрасно и я счастлива. Как бы вас ни звали - д’Эксмес, или Гиз, или Монморанси, - все в порядке… Только бы вы не оказались Монтгомери…
- А почему же мне нельзя называться Монтгомери? - ужаснулся Габриэль.
- Наши старые соседи Монтгомери, по-видимому, причинили королю какое-то зло, он на них очень сердит.
- Вот как? - воскликнул Габриэль, чувствуя, как у него сжимается сердце. - Но кто кому причинил зло - они королю или король им?
- Мой отец так добр, что не может быть несправедлив, Габриэль.
- Добр к своей дочери, это верно, но для врагов…
- …беспощаден, быть может, - ответила Диана. - Но какое нам дело до Монтгомери, Габриэль?
- А что если я все же принадлежу к этому дому?
- О, не говорите этого, мой друг!
- Но все же… что бы вы сделали, будь это так?
- Будь это так, - сказала Диана, - я бросилась бы в ноги к обиженному, кто бы он ни был, и плакала бы и умоляла его до тех пор, пока ради меня отец не простил бы вас или пока вы не простили бы отца.
- И обиженный наверняка бы уступил вам, если бы, впрочем, тут не было пролитой крови, ибо только кровью смывается кровь…
- Ах, вы меня пугаете, Габриэль!.. Довольно меня испытывать. Ведь это было только испытание, правда?
- Да, Диана, простое испытание… Бог не допустит этого… - пробормотал он как бы про себя.
- Ведь не может же быть вражды между моим отцом и вами?
- Надеюсь, Диана, надеюсь… Я бы слишком страдал, причинив вам такую боль…
- В добрый час, Габриэль! И если вы на это надеетесь, - добавила она с милой улыбкой, - то и я надеюсь упросить отца отказаться от своего решения, равносильного моему смертному приговору. Такой могущественный государь, как он, сумеет возместить ущерб, который понесут господа Монморанси.
- Нет, Диана, всех его сокровищ и всей его власти мало, чтобы возместить им такую утрату.
- Не бойтесь, друг мой: Франциск де Монморанси смотрит на это, слава Богу, иначе, нежели вы, и предпочтет вашей бедной Диане деревянную палку маршала. Я же, когда он согласится на эту славную замену, постепенно подготовлю короля… Я напомню ему о наших родственных узах с домом д’Эксмесов, о ваших личных подвигах, Габриэль… - Она умолкла. - Боже, пьеса, кажется, идет к концу!
- Пять действий! До чего она коротка! - огорчился Габриэль. - Вы правы, вот и Эпилог, сейчас он изложит мораль комедии.
- Хорошо еще, что мы успели поговорить почти обо всем…
- Нет, я вам не сказал и тысячной доли…
- Да и я тоже, - ответила Диана, - благосклонность королевы…
- О, злая! - перебил ее Габриэль.
- Злая - это та, которая вам улыбалась, а не я, которая вас отчитывает, слышите? Больше не говорите с нею сегодня, друг мой, так я хочу!
- Вы хотите? Как вы добры! Я не буду с нею говорить… Но вот и пьесе конец! До свидания! Скажите мне на прощание хоть одно слово, чтобы оно подбодрило и утешило меня!
- До скорого свидания, Габриэль! Твоя навеки, мой муженек, - радостно шепнула Диана остолбеневшему Габриэлю.
И она исчезла в шумной, бурлящей толпе. Габриэль тоже незаметно улизнул, чтобы, согласно обещанию, избежать встречи с королевой… Вышел он из Лувра в глубоком убеждении, что Антуан де Баиф - великий человек и что никогда он еще не присутствовал на спектакле, который бы доставил ему такое громадное удовольствие.
В передней к нему подошел поджидавший его Мартин Герр. Его новый костюм так и блистал.
- Ну что, видели герцогиню Ангулемскую, господин виконт? - спросил оруженосец своего господина, когда они вышли на улицу.
- Видел, - рассеянно ответил Габриэль.
- И что же, герцогиня Ангулемская все еще любит господина виконта? - продолжал Мартин Герр, видя, что Габриэль в хорошем настроении.
- Бездельник! - крикнул Габриэль. - Кто это тебе сказал? С чего ты взял, что госпожа де Кастро любит меня или что я люблю госпожу де Кастро? Ни слова об этом, плут!
- Ладно, - пробормотал Мартин. - Господина виконта любят, иначе бы он тяжело вздохнул и не стал бы кричать на меня… Да и сам господин виконт влюблен, иначе заметил бы, что я в новом костюме!
- Что ты мне толкуешь про костюм?.. А ведь и вправду, на тебе его раньше не было.
- Не было, господин виконт. Я купил его нынче вечером, чтобы оказать честь моему господину и его госпоже, да еще заплатил наличными.
- Хорошо, болтун, раз ты потратился на меня, я возмещу тебе этот расход.
- О господин виконт, какое великодушие! Но господин виконт желает скрыть от меня свою тайну, а в то же время дает еще одно доказательство, что он любим и любит. Так легко опустошить кошелек может только влюбленный…
- Пусть так, но молчи наконец, Мартин.
- Предоставляю вас, господин виконт, вашим думам.
Габриэль и в самом деле так размечтался, что, вернувшись домой, почувствовал властную потребность поделиться с кем-нибудь своими мечтами и в тот вечер написал Алоизе:
"Добрая моя Алоиза, Диана любит меня! Но нет, не с этого нужно было начать. Моя добрая Алоиза, приезжай ко мне; после шестилетней разлуки мне не терпится тебя обнять. Теперь я крепко стою на ногах. Я - капитан королевской гвардии, а это один из самых завидных военных чинов. Все это поможет мне восстановить честь и славу имени, завещанного мне предками. Ты и для этого нужна мне, Алоиза. Нужна, наконец, и потому, что я счастлив, ибо, повторяю, меня любит Диана, да, да, прежняя Диана, подруга моего детства, которая не забыла своей доброй Алоизы, хотя и называет своим отцом короля. Так вот, Алоиза: дочь короля и герцогини де Валантинуа, вдова герцога де Кастро никогда не забывала и в своем сердце всегда любила своего безвестного друга из Вимутье. Она мне призналась в этом час назад, и ее сладостный голос еще звучит в моем сердце. Так приезжай же, Алоиза! Право же, я так счастлив, что не в силах сносить одиночество".
XI
МИР ИЛИ ВОЙНА?
7 июня в полном составе заседал Королевский совет. Рядом с Генрихом II и принцами крови расположились коннетабль Анн де Монморанси, кардинал Лотарингский и его брат Карл де Гиз, архиепископ Реймский, канцлер Оливье де Лаквиль, президент Бертран, граф Омальский, графы Седан, Юмьер и Сент-Андре с сыном.
Виконт д’Эксмес в качестве капитана гвардии стоял у дверей с обнаженной шпагой.
Весь интерес заседания, как и всегда, заключался в своеобразном состязании в честолюбии между домами Монморанси и Гизов, представленных в Совете на сей раз самим коннетаблем и кардиналом.
- Государь, - говорил кардинал Лотарингский, - опасность велика, враг у ворот. Огромная армия скапливается во Фландрии, и завтра же Филипп Второй может вторгнуться на нашу территорию, а Мария Английская - объявить нам войну. Государь, тут нужен бесстрашный полководец, молодой и сильный, который бы мог действовать смело и решительно и одно имя которого уже приводило бы в трепет испанца.
- Каково, например, имя вашего брата, господина де Гиза, - иронически вставил Монморанси.
- Да, таково имя моего брата, вы правы, - отрезал кардинал, - таково имя победителя при Меце, Ренти и Валенцы. Да, государь, именно герцога де Гиза необходимо как можно скорее отозвать из Италии, где он испытывает недостаток в средствах, где ему только что пришлось снять осаду Чивителлы и где он и его армия превращаются в никому не нужную обузу, тогда как здесь они послужили бы верным оплотом против вторжения чужеземцев.