Король небрежно повернулся в сторону коннетабля, как бы говоря ему: ваше слово.
- Государь, - заговорил г-н де Монморанси, - отзовите армию, тем более что это блистательное завоевание Италии, как я и предсказывал, кончается смехотворно. Но для чего вам ее предводить? Посмотрите, какие известия получены с севера: на границе с Нидерландами все спокойно; Филипп Второй трепещет, Мария Английская безмолвствует. От вас зависит возобновить перемирие, государь, или продиктовать условия мира. Вам нужен не полководец, действующий очертя голову, а министр, опытный и благоразумный, не ослепляемый честолюбивым пылом молодости, способный заложить основы достойного и почетного для Франции прочного мира.
- Нужен такой министр, например, как сам господин коннетабль, - язвительно вставил кардинал Лотарингский.
- Да, как я? - надменно вскинулся Анн де Монморанси. - Я открыто советую королю не волноваться из-за какой-то там войны, вести которую придется лишь в том случае, если он сам пожелает воевать. Внутренние дела, состояние финансов, интересы религии заслуживают гораздо большего внимания; и рассудительный дипломат нам нужен сейчас во сто раз больше, чем самый предприимчивый военачальник.
- И во сто раз больше иметь право притязать на благосклонность его величества, не так ли? - едко спросил кардинал Лотарингский.
- Его высокопреосвященство закончил мою мысль, - хладнокровно продолжал Монморанси, - и коли уж затронули этот вопрос, я дерзну попросить у его величества доказательства того, что мои миролюбивые усилия ему приходятся по душе.
- Какое еще доказательство? - вздохнул король.
- Государь, я умоляю ваше величество открыто объявить о чести, оказанной вами моему дому, - о согласии на брак моего сына с герцогиней Ангулемской. Я нуждаюсь в этом официальном подтверждении и в этом торжественном обещании, чтобы твердой поступью продолжать свой путь, не терзаясь сомнениями моих друзей и нелепыми нападками моих врагов.
Этот смелый выпад встречен был двояко: возгласами одобрения или возмущения - в зависимости от симпатии и склонностей того или другого члена Совета.
Габриэль вздрогнул и побледнел, но тут же приободрился, когда кардинал Лотарингский живо ответил:
- Насколько я знаю, булла святого отца, расторгающая брак Франциска де Монморанси и Жанны де Фиен, еще не прибыла и может вообще не прибыть.
- Тогда можно будет обойтись и без нее, - сказал коннетабль. - Эдиктом можно объявить недействительными тайные браки.
- Разумеется, можно поступить и так, - отозвался король, по слабости характера и равнодушию готовый, казалось, уступить настойчивости коннетабля.
Габриэль, чтоб не упасть, вынужден был опереться на шпагу.
Глаза у коннетабля заискрились от радости. Партия мира, благодаря его наглой беззастенчивости, по-видимому, решительно восторжествовала.
Но в этот миг во дворе зазвучали трубы. Играли какой-то незнакомый мотив. Члены Совета обменялись недоуменными взглядами. Почти одновременно вошел церемониймейстер и, низко поклонившись, доложил:
- Сэр Эдуард Флеминг, герольд Англии, ходатайствует о чести предстать перед его величеством.
- Введите герольда Англии, - удивленно, но спокойно ответил король.
По знаку Генриха вокруг него расположились дофин и принцы, а за ними - остальные члены Королевского совета. Появился герольд, сопутствуемый только двумя оруженосцами. Он поклонился сидевшему в кресле королю. Тот небрежно кивнул ему.
После этого герольд провозгласил:
- "Мария, королева Англии и Франции, Генриху, королю Франции. За связь и дружбу с английскими протестантами, врагами нашей веры и нашего отечества, и за предложение и обещание помогать и покровительствовать им, мы, Мария Английская, объявляем войну на суше и на море Генриху Французскому". И в залог этого вызова я, Эдуард Флеминг, герольд Англии, бросаю здесь мою боевую перчатку.
Повинуясь жесту короля, виконт д’Эксмес поднял перчатку сэра Флеминга.
- Благодарю, - сухо обратился Генрих к герольду.
Затем, отстегнув великолепную цепь, которая была на нем, он передал ее герольду через Габриэля и произнес, снова наклонив голову:
- Можете удалиться.
Тот отвесил глубокий поклон и вышел. Спустя минуту снова зазвучали английские трубы, и только тогда король нарушил молчание.
- Сдается мне, - сказал он коннетаблю, - что вы несколько поторопились, обещая нам мир и уверяя нас в добрых намерениях королевы Марии. Это покровительство, якобы оказываемое нами английским протестантам, - лишь благочестивый предлог, прикрывающий любовь нашей сестры, королевы Английской, к ее молодому супругу Филиппу Второму. Война с двумя супругами… Ну, что там? Что еще случилось, Флоримон?
- Государь, - доложил вернувшийся церемониймейстер, - экстренный курьер от господина пикардийского губернатора.
- Будьте добры, господин кардинал, - любезно попросил король, - просмотрите почту.
Кардинал вернулся с депешами и передал их Генриху.
- Ну, господа, - сказал король, пробежав их, - вот и новости другого сорта. Войска Филиппа Второго… собираются в Живе, и господин Гаспар де Колиньи доносит нам, что их возглавляет герцог Савойский. Достойный противник! Ваш племянник полагает, господин коннетабль, что испанская армия готовится штурмовать Мезьер и Рокруа, чтобы отрезать Мариенбург. Он срочно просит подкреплений для усиления этих пунктов и отражения первых атак.
Волнение охватило всех собравшихся.
- Господин де Монморанси, - продолжал король, спокойно улыбаясь, - не везет вам сегодня с предсказаниями. Мария Английская безмолвствует, говорили вы, а нас только что оглушили ее трубы. Филипп Второй… трепещет, и Нидерланды спокойны, говорили вы также, а король Испанский так же мало нас боится, как и мы его. Во Фландрии, видимо, идет немалая возня. Так что, думается, благоразумные дипломаты должны ныне уступить место смелым полководцам.
- Государь, - отозвался Анн де Монморанси, - я коннетабль Франции, и война мне лучше знакома, чем мир.
- Это верно, кузен, - ответил король, - и я с удовольствием вижу, что ваш воинственный дух воспрянул. Извлеките же свой меч из ножен, я буду этому только рад. Я хотел всего лишь сказать, что война должна отныне стать единственной нашей заботой… Господин кардинал Лотарингский, напишите своему брату, герцогу де Гизу, что ему следует вернуться немедленно. Ну, а внутренние и семейные дела придется на время отложить… Что же касается брака герцогини Ангулемской, то мы, пожалуй, хорошо сделаем, если дождемся санкции папы.
Коннетабль скорчил гримасу, кардинал усмехнулся, Габриэль вздохнул с облегчением.
- Господа, - продолжал король, стряхнувший с себя, казалось, всю свою вялость, - господа, надо нам зрело обдумать множество важных вопросов. Сейчас мы закончим, но вечером соберемся опять. Итак, до вечера, и Боже храни Францию!
- Да здравствует король! - воскликнули члены Совета в один голос и разошлись.
XII
МОШЕННИК ВДВОЙНЕ
Озабоченный коннетабль возвращался от короля. Мэтр Арно дю Тиль вышел ему навстречу и тихо окликнул его:
- Господин барон, одно слово…
- Что такое? - вырвалось у коннетабля. - Ах, это вы, Арно? Что вам от меня нужно? Сегодня я совершенно не расположен к беседе…
- Да, я понимаю, - сказал Арно, - господин барон огорчен оборотом дела со свадьбой госпожи Дианы и господина Франциска.
- Как ты успел уже проведать об этом, мошенник? Но, в сущности, плевать мне на то, что об этом знают. Ветер благоприятствует дождю и Гизам, вот что несомненно.
- А завтра ветер подует в сторону вёдра и Монморанси, - осклабился шпион, - и если сегодня король против этого брака, то завтра он может переменить решение. Пожалуй, дело сейчас не в короле. На нашем пути вырастает новое значительное препятствие, господин барон.
- Откуда же ждать препятствия более значительного, чем немилость или хотя бы только холодность короля?
- Со стороны герцогини Ангулемской, например, - ответил Арно.
- Что-то ты учуял, ищейка? - подошел к нему, явно заинтересованный, коннетабль.
- А на что же иное, по-вашему, ушли у меня минувшие две недели, господин барон?
- Да, о тебе давненько не было слышно.
- Ну, вот видите! - подхватил гордо Арно. - А вы-то меня упрекали, что я слишком часто попадаю в донесения полицейских дозоров. Кажется, последние две недели я работал осмотрительно и бесшумно.
- Это верно, - подтвердил коннетабль, - и я немало удивлялся, что мне не приходится выручать тебя из узилищ, каналья. Ты ведь если не играешь, то пьянствуешь или если не дерешься, то развратничаешь.
- Но истинным героем последних двух недель был не я, господин барон, а некий оруженосец нового капитана гвардии виконта д’Эксмеса по имени Мартин Герр.
- Да, да, припоминаю, Мартин Герр заменил Арно дю Тиля в рапортах, которые мне представляют каждый вечер.
- Кого недавно подобрал мертвецки пьяным дозор? - спросил Арно.
- Мартина Герра.
- Кто подрался из-за шулерских игральных костей и пырнул шпагой самого красивого из стражей французского короля?
- Опять же Мартин Герр.
- Наконец, кого вчера накрыли при попытке похитить жену слесаря, мэтра Горжю?
- Все того же Мартина Герра. Этот негодяй так и просится на виселицу. Должно быть, не большего стоит и его хозяин, виконт д’Эксмес, за которым я поручил тебе наблюдать; он вечно выгораживает и защищает своего оруженосца, уверяя, что нет человека более смирного и добропорядочного.
- То же самое вы, по доброте душевной, не раз говорили и обо мне, господин барон. Мартин Герр думает, что он одержим дьяволом. В действительности же он одержим мною.
- Как? Что это значит? Не сатана ли ты? - в ужасе вскричал коннетабль, крестясь. Ведь он был невежествен, как рыба, и суеверен, как монах.
Мэтр Арно ответил только сатанинским смешком и, заметив, что коннетабль достаточно напуган, сказал:
- О нет, я не черт, господин барон. Чтобы вы убедились в этом и успокоились, я прошу у вас пятьдесят пистолей. Будь я чертом, согласитесь, мне бы не нужны были деньги и я бы сам себя выручал из затруднительных положений.
- Ты прав, - облегченно вздохнул коннетабль, - и вот тебе пятьдесят пистолей.
- Я их заслужил, господин барон, завоевав доверие виконта д’Эксмеса. Я, правда, не дьявол, но я немножко колдун, и стоит мне надеть особый, темного цвета камзол и желтые штаны, как виконт начинает беседовать со мною, точно с испытанным, старым другом, от которого нет у него тайн.
- Гм!.. Все это пахнет веревкой, - хмыкнул коннетабль.
- Мэтр Нострадамус, едва взглянув на меня, когда я однажды проходил мимо него по улице, предсказал мне по моей физиономии, что я кончу жизнь между небом и землей, так что я смирился со своим жребием, а это бесценное преимущество. Человек, которому суждено кончить виселицей, не боится ничего, даже петли. Для начала я сделался двойником оруженосца виконта д’Эксмеса. Ну вот, знаете ли вы, догадываетесь ли вы, кто такой этот виконт?
- Знаю, конечно: яростный сторонник Гизов.
- Хуже того: он счастливый возлюбленный госпожи де Кастро.
- Что ты плетешь, бездельник, и откуда это известно тебе?
- Я сказал, что у него от меня нет секретов. Это я чаще всего отношу записки его возлюбленной и приношу ответы. Я в наилучших отношениях с камеристкой этой дамы, причем камеристка только удивляется непостоянству характера своего кавалера: сегодня он предприимчив, как паж, в завтра робок, как монашенка. Виконт д’Эксмес и герцогиня де Кастро трижды в неделю встречаются у королевы, а пишут друг другу ежедневно. Однако - верьте или не верьте - их любовь безгрешна. Они любят друг друга, как херувимы, и, по-видимому, с детских лет. Время от времени я заглядываю в их письма, и они меня умиляют. Госпожа Диана ревнует, и представьте себе, к кому, господин барон, - к королеве! Но она совсем не права, бедняжка. Возможно, что королева неравнодушна к виконту…
- Арно, вы клеветник! - остановил его коннетабль.
- Но ваша усмешка, господин барон, достаточно выразительна! - продолжал негодяй. - Вполне возможно, говорю я, что королева к нему неравнодушна, но виконт-то равнодушен к королеве, в этом нет никакого сомнения. Любят друг друга эти два голубка, как в Аркадии, безупречной любовью, трогающей меня, как нежный пастушеский или рыцарский роман, что, впрочем, не помешало мне, прости меня Боже, выдать этих птичек за пятьдесят пистолей. Но согласитесь, господин барон, я неплохо начал и вполне заслужил свои пятьдесят пистолей.
- Пусть так, - сказал коннетабль, - но я тебя еще раз спрашиваю: откуда у тебя эти сведения?
- Ах, господин барон, простите, пока это мой секрет. Вы можете разгадать его, если пожелаете, но я еще должен таить его от вас. Впрочем, способы мои не имеют для вас ни малейшего значения, вам лишь бы достичь своих целей. А ваша главная цель - быть посвященным в планы и поступки, которые могут вам повредить, и мне кажется, что сегодняшнее мое донесение небезынтересно для вас, господин барон, и небесполезно.
- Разумеется, плут. Но надо и впредь следить за этим проклятым виконтом.
- Буду следить, господин барон. Я предан вам так же, как и своим порокам. Вы будете доставлять мне пистоли, я вам - сведения, вот мы и будем довольны друг другом. Но кто-то идет… Женщина!.. Черт! Имею честь кланяться, господин барон.
- Кто же это? - близоруко прищурился коннетабль.
- О, сама герцогиня де Кастро! Она, вероятно, идет к королю, и нельзя допустить, чтоб она увидела вас со мной… Я исчезаю…
И он быстро ушел.
Что же касается коннетабля, то он, поколебавшись, решил лично удостовериться в правоте слов Арно и двинулся навстречу герцогине Ангулемской.
- Вы направляетесь в кабинет его величества, герцогиня? - спросил он ее.
- Да, господин коннетабль.
- Боюсь, что король не будет расположен к беседе с вами, - продолжал Монморанси, обеспокоенный возможными результатами этой беседы, - и важные вести, только что полученные…
- Они-то и делают этот момент как нельзя более удобным для меня, сударь.
- А для меня неудобным. Вы ведь, сударыня, относитесь к нам очень враждебно.
- Господин коннетабль, я ни к кому не питаю вражды.
- Не питаете вражды? Что ж, вы и впрямь способны только любить? - спросил Анн де Монморанси так выразительно, что Диана покраснела и опустила глаза. - И не эта ли любовь побуждает вас противиться так долго желаниям короля и домогательствам моего сына?
Диана в замешательстве промолчала.
"Арно сказал мне правду, - подумал коннетабль, - она любит этого красивого вестника триумфов герцога де Гиза".
- Господин коннетабль, - ответила наконец Диана, - мой долг - повиноваться его величеству, но мое право - обращаться с просьбами к своему отцу.
- Итак, - заключил коннетабль, - вы все же намерены пойти к королю.
- Да, намерена.
- Хорошо! Тогда я пойду к госпоже де Валантинуа, сударыня.
- Воля ваша, сударь.
Они поклонились друг другу и разошлись в разные стороны.
XIII
ВЕРШИНА БЛАЖЕНСТВА
- Вот что, Мартин, - говорил в тот же день и почти в тот же час Габриэль своему оруженосцу, - я должен пойти произвести обход и вернусь домой лишь через два часа. А ты, Мартин, будь через час в обычном месте и жди письма, важного письма, которое, как всегда, передаст Жасента. Принеси мне его не мешкая. Понял?
- Понятно, господин виконт, но должен просить у вас милости.
- Слушаю.
- Дайте мне гвардейца в провожатые, господин виконт, заклинаю вас.
- Гвардейца в провожатые? Что за новое безумство? Чего ты боишься?
- Себя самого, господин виконт, - жалобным тоном ответил Мартин. - По-видимому, я в эту ночь опять набезобразничал. До сих пор никогда не был ни пьяницей, ни игроком, ни драчуном. А теперь я распутник! Поверите ли, сударь, я имел низость попытаться в эту ночь похитить женщину! Да, похитить! К несчастью, или, вернее, к счастью, меня задержали, и, если бы не мое имя и не ваш авторитет, пришлось бы мне ночевать в тюрьме.
- Но как же, Мартин? Приснилось это тебе или в самом деле нашло на тебя такое затмение?
- Приснилось? Вот протокол, господин виконт. Да, было время, когда я думал, что все эти позорные поступки были страшными кошмарами или что дьявола забавляло принимать мое обличье. Но вы же первый разуверили меня в этом, а к тому же я больше не встречаю своего призрака-двойника. Мой духовник тоже разуверил меня в этом… И теперь нарушителем всех законов, преступником, нечестивцем и негодяем оказываюсь я, как все меня уверяют. Ну что ж, и я в это верю… Лишь вам одному я смею сказать, что я одержимый, что иногда в меня вселяется бес…
- Да нет же, мой бедный Мартин, - смеясь, возразил Габриэль, - как я замечаю, ты просто с некоторых пор стал прикладываться к бутылочке, и тогда у тебя двоится в глазах.
- Но я пью одну только воду, господин виконт, только воду! Разве что здешняя вода из Сены ударяет мне в голову.
- Ну, а в тот вечер, когда тебя отнесли пьяного на паперть?
- Боже мой, да я в тот вечер мирно улегся спать, утром встал такой же непорочный, как лег, и только от вас узнал, как провел ночь. То же самое повторилось и в ту ночь, когда я поранил великолепного стража… То же самое было и вчера, когда я совершил это мерзейшее покушение!.. А между тем по моей просьбе Жером запирает меня снаружи на засов, ставни же я скрепляю тройной цепью! Но ничего не помогает. Видимо, я среди ночи встаю и начинаю жить гнусной жизнью лунатика. Проснувшись, я спрашиваю себя: "Что я за ночь натворил?" Выхожу, узнаю об этом от вас или из рапортов сторожей и тут же иду облегчить свою совесть исповедью. А духовник из-за непрерывных моих грехов уже отказывается их отпускать. Я только тем и утешаюсь, что пощусь и ежедневно по нескольку часов умерщвляю свою плоть, изо всех сил бичую себя плеткой. Но предвижу, что все-таки умру нераскаявшимся грешником.
- Надейся лучше, Мартин, на то, что полоса эта кончится и ты станешь прежним Мартином, благоразумным и степенным, - сказал виконт. - А до тех пор выслушай своего хозяина и точно исполни его приказ. Разве могу я дать тебе провожатого? Ты ведь прекрасно знаешь, что это строжайшая тайна и посвящен в нее только ты.
- Будьте уверены, господин виконт, я сделаю все, что в моих силах. Но я не могу за себя ручаться, предупреждаю вас.
- Право же, Мартин, это мне надоело! Да почему же?
- Потому, что у меня случаются провалы в памяти, господин виконт. Например, я думаю, что я где-то в одном месте, а оказывается, я в другом; я думаю одно, а делаю другое. Недавно на меня наложили эпитимью: прочитать тридцать раз "Отче наш" и тридцать - "Богородицу". Я решил ее утроить и остался в церкви Сен-Жерве, где более двух часов перебирал четки. И что же? Возвращаюсь сюда и узнаю, что вы посылали меня отнести записку и что я даже принес на нее ответ. А на другой день Жасента бранит меня за то, что я накануне слишком вольно вел себя с нею. И так повторялось трижды, господин виконт! Как же вы хотите, чтобы я на себя полагался? Наверняка иной раз в моей шкуре сидит кто-то другой вместо мэтра Мартина…
- Хорошо, за все буду отвечать я, - нетерпеливо сказал Габриэль. - До сих пор ты умело и точно исполнял мои распоряжения, а поэтому и сегодня окажешься молодцом. И знай, что ответ этот принесет мне счастье или же ввергнет в отчаяние.