- О, господин виконт, если бы только не эти дьявольские козни!..
- Ты опять за свое! - перебил его Габриэль. - Мне надо уходить, а ты отправляйся через час. И вот еще что: ты знаешь, что со дня на день я жду из Нормандии кормилицу Алоизу. Если она приедет в мое отсутствие, отведи ей комнату, смежную с моей, и прими ее как хозяйку дома. Запомнишь?
- Запомню, господин виконт.
- Итак, Мартин: быстрота, тайна, а главное - присутствие духа.
Мартин ответил глубоким вздохом, и Габриэль вышел из дома.
Через два часа, рассеянный и озабоченный, он вернулся обратно, но, увидев Мартина, тут же рванулся к нему, выхватил у него из рук письмо, жестом отпустил его и принялся читать:
"Возблагодарим Бога, Габриэль, король уступил, мы будем счастливы. Вы, вероятно, слыхали уже о прибытии из Англии герольда, объявившего нам войну от имени королевы Марии, а также о крупном наступлении, готовящемся во Фландрии. Эти два события, грозные, может быть, для Франции, благоприятствуют нашей любви, Габриэль, потому что усиливают влияние молодого герцога де Гиза и ослабляют влияние старого Монморанси. Король еще колебался, но я молила его. Я сказала, что Вы вернулись ко мне, что Вы человек знатный и доблестный… я Вас назвала - будь что будет!.. Король, прямо ничего не обещав, ответил, что подумает; что так как государственные интересы здесь уж не столь обязательны, то жестоко было бы с его стороны губить мое счастье; что он сможет дать Франциску де Монморанси возмещение, которым тот вполне удовлетворится. Он не обещал ничего, но сделает все. О, Вы полюбите его, Габриэль, как я его люблю, моего дорогого отца, который претворит в действительность нашу шестилетнюю мечту! Мне столько надо Вам сказать, а на бумаге слова так холодны! Слушайте, друг мой, приходите сюда сегодня в шесть вечера, во время заседания Совета. Жасента проводит Вас ко мне, и в нашем распоряжении будет целый час для беседы о лучезарном грядущем, открывающемся перед нами. К тому же я предвижу, что Вы будете участвовать во фландрской кампании. Вам придется, увы, проделать ее, чтобы исполнить свой воинский долг и заслужить меня, любящую Вас так нежно. О Боже, я ведь Вас очень люблю. К чему теперь это скрывать от Вас? Приходите же, чтобы я увидела, так ли Вы счастливы, как Ваша Диана".
- Да, да, счастлив, очень счастлив! - громко воскликнул Габриэль, прочитав письмо. - И чего же теперь недостает моему сердцу?
- Уж конечно, не присутствия вашей старой кормилицы, - раздался голос Алоизы, до этого мгновения безмолвно сидевшей в темном углу.
- Алоиза! - закричал Габриэль, бросаясь к ней в объятия. - Алоиза, ты неправа, тебя мне очень недостает! Как твое здоровье? Ты совсем не изменилась. Поцелуй меня еще раз. Я тоже не изменился, по крайней мере сердцем. Меня очень тревожило, что ты так долго медлила. Что тебя задержало?
- Проливные дожди размыли дороги, ваше сиятельство, и если бы не ваше взволнованное письмо, то мне бы вовек не собраться к вам.
- О, ты хорошо сделала, что поспешила, Алоиза, отлично сделала, оттого что счастье в одиночестве - не полное счастье! Видишь письмо, только что полученное мною? Оно от Дианы. И она мне пишет… Знаешь, что она мне пишет? Что препятствия, мешавшие нашей любви, можно будет устранить; что король уже не требует от Дианы согласия на брак с Франциском де Монморанси; наконец - что она любит меня. Она меня любит! И ты здесь, я могу поделиться с тобой своею радостью. Алоиза! Скажи теперь, не достиг ли я в самом деле вершины блаженства?
- А если все-таки, ваше сиятельство, - спросила Алоиза, все такая же грустная и сдержанная, - если все-таки вам пришлось бы отказаться от госпожи де Кастро?
- Это невозможно, Алоиза! Говорю же тебе: все затруднения исчезают сами собой.
- Преодолеть можно затруднения, исходящие от людей, - возразила Алоиза, - но не те, что исходят от Бога, ваше сиятельство. Вы не сомневаетесь, конечно, что я вас люблю и не пощадила бы своей жизни, чтобы оградить вас от малейших забот. Ну так вот, если бы я сказала вам: не дознавайтесь, почему я об этом прошу, ваше сиятельство, но откажитесь от брака с госпожой де Кастро, перестаньте встречаться с нею, во что бы то ни стало подавите любовь, ибо вас разделяет страшная тайна, открыть которую не просите меня в ваших же интересах, - если бы я с такой мольбою валялась у вас в ногах, ваше сиятельство, то что бы вы ответили мне?
- Если бы ты, Алоиза, не приводя доводов, потребовала от меня покончить с собою, я бы послушался тебя. Но любовь не подчинена моей воле, кормилица, ведь она тоже исходит от Бога.
- Господи, да он кощунствует! - воскликнула кормилица, молитвенно сложив руки. - Но ты-то видишь: он не ведает, что творит! Прости его, грешного!
- Алоиза, ты приводишь меня в смятение! Не держи меня в смертельной тревоге! Ты должна мне все рассказать… Говори же, умоляю тебя!..
- Вы этого требуете, ваше сиятельство? Вы требуете, чтоб я посвятила вас в тайну, хранить которую я поклялась Господу Богу, но которую сам Господь Бог велит мне ныне открыть вам? Так знайте же, ваше сиятельство, вы заблуждаетесь! А заблуждаться относительно чувства, внушенного вам Дианой, вы не должны!.. Ибо - уверяю вас - это не желание, не страсть, а лишь глубокая привязанность, дружеская и братская потребность покровительствовать ей, ваше сиятельство.
- Но ты ошибаешься, Алоиза, и обаятельная красота Дианы…
- Я не ошибаюсь, - поспешила перебить его Алоиза, - и вы сейчас согласитесь со мною, потому что я приведу доказательство, которое будет для вас так же бесспорно, как и для меня. Знайте же, есть предположение, что госпожа де Кастро… мужайтесь, дитя мое… что госпожа де Кастро - ваша сестра!
- Сестра! - воскликнул Габриэль и вскочил с места, точно подброшенный пружиной. - Сестра! - повторил он, почти обезумев. - Как же дочь короля и госпожи де Валантинуа может быть моей сестрою?
- Ваше сиятельство, Диана де Кастро родилась в мае тысяча пятьсот тридцать девятого года. Ваш отец, граф Жак де Монтгомери, исчез в январе того же года, и знаете, в связи с каким подозрением? Знаете ли вы, в чем обвиняли вашего отца? В том, что он - возлюбленный госпожи Дианы де Пуатье и что его предпочли дофину, ныне французскому королю! Теперь сопоставьте числа, ваше сиятельство.
- Земля и Небо! - воскликнул Габриэль. - Но постой, постой… Пусть даже моего отца и обвиняли в этом, но из чего следует, что это было обоснованное обвинение? Диана родилась через пять месяцев после смерти моего отца, но из чего видно, что Диана не дочь короля? Он ведь любит ее, как отец.
- Король может ошибаться, как могу ошибаться и я, ваше сиятельство. Заметьте, я не сказала: Диана - ваша сестра. Но это вероятно. Мой долг, мой страшный долг повелел мне поставить вас в известность. Разве не так? Иначе вы не согласились бы отказаться от нее!
- Но ведь такое сомнение в тысячу раз ужаснее самого несчастья! - воскликнул Габриэль. - Кто разрешит его, о Боже!
- Тайна известна была только двоим, ваше сиятельство, - сказала Алоиза, - и только эти двое могли бы ответить вам: ваш отец и госпожа де Валантинуа… Но, думается мне, она никогда не признается, что обманула короля и что дочь ее - не его дочь…
- Да, и если даже я люблю не дочь своего отца, то люблю дочь его убийцы! Ибо за смерть отца мне должен ответить он, король Генрих Второй. Так, Алоиза?
- Кто это знает, кроме Бога?
- Всюду мрак и хаос, сомнение и ужас! - простонал Габриэль. - О, я с ума сойду, кормилица!.. Нет, нет, - тут же воскликнул молодой человек, - я не желаю превращаться в безумца, не желаю!.. Сперва попытаюсь во что бы то ни стало докопаться до истины. Я пойду к герцогине де Валантинуа, я умолю ее посвятить меня в тайну, которую буду свято хранить. Она ведь набожная католичка, и я добьюсь, чтоб она клятвой скрепила правду своих слов… Я пойду к Екатерине Медичи, может, она знает что-нибудь… Я пойду и к Диане и прислушаюсь, что говорит мне голос сердца. А если бы знал, где найти могилу отца, я бы пошел и воззвал к нему с такой силой, что он бы восстал из праха и ответил мне!
- Бедный, дорогой мой мальчик! - прошептала Алоиза. - Какая смелость, какое мужество даже для такого страшного удара!
- И я приступаю к делу тотчас же, - сказал Габриэль, охваченный лихорадочной жаждой деятельности. - Сейчас четыре часа. Через полчаса я буду у герцогини де Валантинуа, часом позже - у королевы, в шесть - на свидании с Дианой, и, когда вечером вернусь сюда, Алоиза, для меня уже приподнимется, пожалуй, уголок мрачной завесы, скрывающей мою судьбу. До вечера!
- Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? - спросила Алоиза.
- Ты можешь молиться, Алоиза. Молись!
- Да, за вас и за Диану, ваше сиятельство.
- И за короля, Алоиза, - мрачно произнес Габриэль.
И он стремительно вышел.
XIV
ДИАНА ДЕ ПУАТЬЕ
Коннетабль де Монморанси все еще находился у Дианы де Пуатье.
- В конце концов, она же ваша дочь, черт возьми, - надменно и властно говорил он, - и вы имеете те же права и ту же власть над нею, что и король. Требуйте венчания.
- Но, друг мой, - мягко отвечала Диана, - не забывайте, что до сих пор я слишком мало уделяла ей внимания. Как же мне проявить материнскую власть? Я ее не ласкала, как же мне бить ее? Мы находимся с ней - и вы это знаете - в весьма холодных отношениях, и, несмотря на ее попытки сблизиться со мной, мы продолжали встречаться лишь изредка. Она к тому же сумела приобрести большое влияние на короля, и я, право же, не знаю, кто из нас влиятельнее сейчас. Поэтому исполнить вашу просьбу, друг мой, очень трудно, если не сказать - невозможно. Махните рукой на этот брачный союз и замените его еще более блестящим. Для вашего сына мы попросим у короля маленькую Маргариту.
- Мой сын уже не играет в куклы, - фыркнул коннетабль. - И как могла бы содействовать процветанию моего дома Девочка, едва научившаяся говорить? Наоборот, герцогиня де Кастро, как вы только что сами заметили, имеет на короля большое влияние, потому-то я и желаю, чтоб она стала моей невесткой. Удивительная вещь, гром и молния, сколько препятствий на пути к этому браку! Наперекор госпоже де Кастро, наперекор этому расфуфыренному капитанишке, наперекор самому королю я хочу, чтоб этот брак состоялся! Я так хочу!
- Хорошо, друг мой, - согласно кивнула Диана де Пуатье, - я обещаю сделать все возможное и невозможное для исполнения вашего желания.
Коннетабль что-то недовольно проворчал. Странно, но Диану де Пуатье необъяснимо тянуло к этому старому, вечно тиранившему ее ворчуну. Ведь Анн де Монморанси не был ни умен, ни блестящ и пользовался заслуженной репутацией скряги. Одни только страшные казни, которыми он усмирил мятежное население Бордо, создали ему своего рода омерзительную известность. Даже обладая храбростью, он оказался неудачлив в тех сражениях, в которых участвовал. При Равенне и Мариньяне, где одержаны были победы, он еще не командовал и ничем не отличался среди прочих. При Бикоке, стоя во главе швейцарского полка, он дал перебить почти весь свой полк, а при Павии был взят в плен. Тем исчерпывалась его воинская слава. И если бы Генрих II - разумеется, под влиянием Дианы де Пуатье - не благоволил к нему, он так и остался бы на втором плане и в Королевском совете, и в армии. Тем не менее Диана нежно заботилась о нем и во всем ему подчинялась.
В этот миг послышался осторожный стук в дверь, и появившийся паж доложил, что виконт д’Эксмес настоятельно просит герцогиню оказать ему милость, уделив минуту по чрезвычайно важному делу.
- Влюбленный! - воскликнул коннетабль. - Что нужно ему от вас, Диана? Уж не пришел ли он, чего доброго, просить у вас руки дочери?
- Принять его? - покорно спросила Диана.
- Разумеется, ведь этот визит может быть нам полезен. Но пусть-ка он немного подождет, пока мы договоримся.
Паж удалился.
- Если к вам пришел виконт д’Эксмес, - сказал коннетабль, - то это значит, что возникло какое-то непредвиденное затруднение. Положение, должно быть, кажется ему отчаянным, иначе он бы не прибег к этому крайнему средству. Слушайте же внимательно, и если вы точно выполните мои наставления, то, возможно, вам и не придется тогда обращаться к королю. Диана, о чем бы виконт ни просил вас, отвечайте отказом. Если он попросит вас указать ему путь, направьте его по пути противоположному. Если пожелает услышать от вас "да", говорите "нет". Ведите себя с ним высокомерно, пренебрежительно - словом, дурно… Вы поняли меня, Диана? Сделаете то, что я вам говорю?
- Все будет исполнено в точности, мой коннетабль.
- Тогда, надеюсь, кавалер наш будет сбит с толку. Бедняга! Бросается прямо в пасть к… - он хотел сказать "к волчице", но поправился: - к волкам. Предоставляю вам его, Диана, и жду от вас подробного отчета о беседе с этим красивым претендентом. До вечера!
И, поцеловав Диану в лоб, он удалился. В другую дверь паж ввел виконта д’Эксмеса.
Габриэль отвесил Диане почтительнейший поклон, на который она ответила небрежным кивком. Но Габриэль, заранее готовый к неравной борьбе между пылкой страстью и ледяным тщеславием, начал довольно спокойно:
- Герцогиня, я понимаю сам дерзновенность и бессмысленность просьбы, с которой осмеливаюсь к вам обратиться. Но в жизни случаются иной раз такие важные, такие крайние обстоятельства, что под их влиянием становишься выше обычных условностей и невольно пренебрегаешь обычными приличиями. И вот я стою перед одним из этих страшных переломов судьбы, сударыня. Человек, говорящий с вами, явился отдать свою жизнь в ваши руки, и, если вы безжалостно уроните ее, она разобьется.
Г-жа де Валантинуа, казалось, застыла в немой неподвижности. Перегнувшись вперед, подперев рукой подбородок, она не сводила с Габриэля недовольного, удивленного взгляда.
- Вы знаете или, может быть, не знаете, герцогиня, - продолжал он, стараясь не поддаваться обескураживающему воздействию этого нарочитого молчания, - что я люблю госпожу де Кастро, люблю ее глубокой, пылкой, необоримой любовью.
Легкая усмешка Дианы де Пуатье словно говорила: "А мне что до этого?"
- Я заговорил об этой переполняющей мою душу любви, герцогиня, дабы иметь повод сказать, что я преклоняюсь перед нею, обожествляю ее как наитие свыше. Сердце, которое она посетила, становится чище, возвышеннее, ближе к Небу…
Диана де Пуатье переменила позу и, полузакрыв глаза, небрежно откинулась на спинку кресла.
"Куда он гнет со своею проповедью?" - думала она.
- Таким образом, вы видите, что любовь для меня - святыня, - продолжал Габриэль. - Более того, она всесильна в моих глазах. Пусть бы даже супруг госпожи де Кастро был еще жив, я любил бы ее и даже не старался бы подавить в себе это непобедимое чувство… Только надуманная любовь поддается укрощению, истинная же не слушает приказов, и спастись от нее нельзя. Поэтому и вы, сударыня, вы тоже не защищены от вторжения в вашу душу истинной страсти…
Герцогиня де Валантинуа по-прежнему молчала. Лишь насмешливое изумление светилось в ее глазах. Габриэль заговорил с еще большим жаром, точно желая смягчить это каменное сердце.
- Король восхищен вашей дивной красотой, вы тронуты его любовью, но сумело ли ваше сердце ответить ему взаимностью? Увы, нет… И вот однажды вас увидел красивый, доблестный и преданный дворянин. Он влюбился в вас, и страсть его нашла отклик в вашей душе, не сумевшей отозваться на страсть короля. В самом деле, разве титулы покоряют сердца? Кто может вам помешать в один прекрасный день великодушно и с чистой совестью предпочесть подданного господину? Не знаю, как другие, но я настолько понимаю благородство чувства, что никак не могу поставить в вину Диане де Пуатье, при всей любви к ней Генриха Второго, любовь ее к графу де Монтгомери.
Диана порывисто приподнялась и широко раскрыла свои большие зеленые и ясные глаза.
- Что ж, вы располагаете вещественными доказательствами этой любви? - обеспокоенно спросила она.
- Я располагаю только уверенностью, правда, невещественной, но твердой, - ответил Габриэль.
- А! - произнесла она, и лицо ее приняло прежнее выражение. - В таком случае, мне ничего не стоит сказать вам правду. Да, я любила графа де Монтгомери. А дальше что?
- Дальше?.. - Этого Габриэль не знал и бродил теперь лишь в потемках предположений. Однако он продолжал: - Вы любили Жака де Монтгомери, герцогиня, и я осмеливаюсь предположить, что вам еще дорога его память. Ибо если он и исчез с лица земли, то из-за вас. И вот я именем его заклинаю вас, герцогиня, разрешить мне задать один вопрос, который может показаться вам очень дерзким. Но я повторяю, что жизнь моя связана с этим ответом, и если вы мне в нем не откажете, то отныне я буду ваш душою и телом…
- Довольно, сударь, - сказала герцогиня. - Задайте же этот страшный вопрос.
- Позвольте мне, произнося его, преклонить перед вами колени, - сказал Габриэль и действительно опустился на колени и с бьющимся сердцем, тихо спросил: - Герцогиня, вы любили графа де Монтгомери в тысяча пятьсот тридцать восьмом году?
- Возможно, - ответила Диана де Пуатье. - Дальше.
- В январе тысяча пятьсот тридцать девятого года граф исчез, а в мае того же года родилась будущая герцогиня де Кастро.
- И что же?
- Вот здесь-то, герцогиня, - продолжал Габриэль едва слышно, - здесь-то и заложен томящий меня секрет. Я умоляю вас открыть мне его. Ведь от него зависит вся дальнейшая моя судьба, и, поверьте, он умрет в моей груди, если вы удостоите меня откровенности. Перед этим распятием клянусь вам, сударыня: у меня вырвут прежде жизнь, чем ваше признание. К тому же вы можете всегда отречься от него, вам поверят больше, чем мне… Герцогиня! Кто отец Дианы де Кастро? Действительно граф де Монтгомери?
- Ха-ха! - презрительно рассмеялась Диана. - Вопрос и впрямь дерзкий! И вы правильно поступили, предпослав столь пространное введение. Но успокойтесь, милейший, я не гневаюсь на вас. Вы и в самом деле заинтересовали меня своей загадкой, и, знаете ли, загадка эта еще продолжает меня занимать, ибо, в сущности, вам-то что за дело, господин д’Эксмес, дочь ли короля или дочь графа герцогиня Ангулемская? Король считается ее отцом, этого довольно для вашего честолюбия, если вы честолюбивы. И что за бесцельное желание допросить прошлое? У вас есть для этого основание, сударь?
- Вы правы, герцогиня, основание у меня есть, но я заклинаю вас не спрашивать меня о нем, - отозвался Габриэль.
- Вот как! - воскликнула Диана. - Мои тайны вы желаете знать, а свои скрываете. Сделка для вас, во всяком случае, небезвыгодная.