Всем было понятно, что воевода хочет остаться наедине с дорогой могилой.
Арсен обнял Златку за плечи и повел с горы. Когда отошли до первого крутого спуска, оглянулся. На вершине, вместе с воеводой, остался также и Сафар-бей. На фоне ярко-голубого неба четко вырисовывались две темные неподвижные фигуры…
Только к вечеру спустились Младен и Сафар-бей в стан. Никто не знал, что произошло там между ними, о чем они говорили. Пройдя мимо хижин, Сафар-бей подошел к обрыву и сел на холодный заснеженный камень. Было что-то печальное и горестное в выражении его бледного лица, в устало опущенных плечах.
– Драган, пошли людей – пусть проведут его до Стивена, – приказал воевода.
– А как же… – Драган хотел спросить, завязывать ли снова глаза Сафар-бею, но промолчал. Что-то неуловимое во взгляде воеводы удержало его. Но Младен понял своего молодого друга.
– Нет, нет, повязки не надо, не надо! – сказал поспешно. – Я верю… Не посмеет он привести янычар на могилу матери своей…
Фирман
1
Гамид сидел в комнате Сафар-бея на мягком миндере и со злорадством смотрел на исполосованную кнутами спину старого Станка, подвешенного за вывернутые руки к потолку. Напротив замерли в ожидании приказа янычары – Карамлык и великан Абдагул.
– Ты уже старик, бай Станко, а ведешь себя, как неразумный подросток. Ай-ай-ай! – произнес Гамид спокойно. – Твое упрямое молчание свидетельствует не в твою пользу. Неужели хочешь, чтобы мы переломали тебе ноги, вырвали язык и выжгли глаза? Не вынуждай нас делать это. Скажи, где Сафар-бей?
– Не знаю, ага, – прохрипел Станко.
– Но ведь следы ведут на твой двор, мерзкий гяур! Как же ты можешь не знать!
– В который раз говорю: Аллах – свидетель, не знаю, куда девался Сафар-бей!
– Тогда скажи, где искать Якуба! Не станешь же ты уверять, что не знаком с этим разбойником!
– Впервые слышу это имя!
– Не говори глупостей! Вчера вечером Якуб зашел с улицы к Сафар-бею. Его видел Карамлык. Но оттуда он на улицу не выходил. Нетрудно догадаться, какой дорогой он, выкрав бюлюк-пашу, покинул дом. Здесь не обошлось без твоей помощи, старый пес!
– И все же я не знаю никакого Якуба, провалиться мне в преисподнюю, если вру!
Гамид потерял терпение и крикнул:
– Абдагул, всыпь этому упрямому ишаку еще! Может, он поумнеет и припомнит то, о чем с таким упорством старается забыть!
Верзила Абдагул схватил болгарина за поседевшие волосы, ударил в грудь, отбросил от себя. Снова засвистел кнут. Страшная боль исказила лицо старика.
– Изверги! – прошептал несчастный. – Сил больше нет терпеть…
Гамид подал знак прекратить пытку.
– Ну, говори!
– Дайте воды.
Карамлык поднес к запекшимся губам старика кружку воды, которую тот с жадностью выпил. Но, утолив жажду, продолжал молчать. Только затуманенным взором уставился в мрачное сытое лицо спахии.
– Я жду, – процедил Гамид. – Где Сафар-бей?
Станко выплюнул из разбитого рта кровь, отрицательно кивнул головой. Лицо его распухло от побоев, туго связанные руки одеревенели. Он терял последние силы. Если бы не веревка, которой он был подвешен к потолку, то не устоял бы на ногах.
– Я его… и в глаза не видел, ага.
– Врешь! Вы увели его с Якубом!
– Клянусь, я не имею чести быть знакомым ни с каким Якубом!
– Невелика честь быть знакомым с разбойником… Да не выкручивайся: ты очень хорошо знаешь Якуба! Скажи – где он? Куда вы дели Сафар-бея?
– Напрасно пытаешь меня, ага. Мне ничего не известно ни о Сафар-бее, ни о Якубе…
Тихий, спокойный ответ Станко вконец разозлил Гамида.
Проклятый гяур! В чем только душа держится, а правды не говорит! Но он развяжет язык упрямому гайдуку! Ведь нужно же, наконец, узнать, где Сафар-бей, даже если бы пришлось замучить до смерти не одного, а тысячу болгарских собак! На это у Гамида были серьезные причины.
О таинственном, странном исчезновении Сафар-бея он узнал сегодня утром, возвратившись из Загоры от бейлер-бея. Неожиданное известие ошеломило его. Несмотря на то, что между ними в последнее время установились напряженные, даже враждебные взаимоотношения, Гамид не спускал глаз с молодого аги и очень волновался, когда тот находился в опасности. Объяснялось это тем, что Гамид был очень суеверен. А много-много лет назад, когда он с похищенными детьми воеводы Младена подъезжал к Загоре и, устав, присел отдохнуть на камне у дороги, к нему неслышно, как тень, подошла старая цыганка. Ее тусклые черные глаза впились в его лицо.
"Позолоти руку, добрый ага, и я расскажу все, что случилось с тобой в жизни", – прокаркала старуха.
Гамид хотел прогнать ее, но цыганка отгадала его намерение и вцепилась смуглыми скрюченными пальцами в рукав:
"Не прогоняй!.. Вокруг тебя кровь, много крови. Черные думы бороздят твое чело… Я не буду говорить о былом… Позолоти, красавчик, руку, и я поведаю тебе, что ожидает тебя в будущем. Не пожалей для бедной цыганки куруша…"
Гамид заколебался. Будущее его пугало. Наугад сказанные цыганкой слова о крови заставили его вздрогнуть. Может, и вправду старая ведьма провидит будущее?
Он вытащил из кармана куруш. Цыганка с жадностью схватила монету, запрятала в густые складки пестрого одеяния. Быстро разметала карты.
"Будущее твое светло, добрый ага, – продолжала она. – Выпадает тебе богатство в дальней дороге. И почет, и уважение. Ожидал тебя тяжкий удар, но ты счастливо избежал его. А еще имеешь ты большой интерес в детях. Они не кровные, не родные тебе, ага, но тесно связаны с твоей судьбой. Настолько тесно, что я даже боюсь говорить…"
"Говори, старая!.." – прикрикнул встревоженный Гамид.
"Позолоти руку, счастливчик!"
Он бросил еще одну монету. Цыганка посмотрела на него тусклым взором, проскрипела:
"Далеко стелется твоя дорога, счастливчик. И все время рядом с тобой идут по ней двое. То отходят от тебя, то снова приближаются: дороги ваши пересекаются, как морщины на моем лице. И вот что странно: даже смерть твоя зависит от смерти одного из них…"
Гамид побледнел. Голос его задрожал:
"Детей?"
"Тех, что сопровождают тебя, ага…"
Цыганка исчезла так же неслышно и незаметно, как и появилась. А Гамид еще долго сидел на теплом камне, потрясенный услышанным. Со страхом смотрел на черное одеяло, под которым лежали укутанные, а вернее, связанные дети воеводы. "Тьфу, шайтан! Неужели моя судьба теперь зависит от участи гайдуцких последышей? Неужели для того, чтобы продлить свою жизнь, я должен радеть и о них?.."
Слова цыганки глубоко проникли в душу Гамида. Мистический страх за свою жизнь заставлял его долгие годы беречь Ненко и его сестренку, заботиться о них и о их будущем. Когда бейлер-бей, желая нанести беспощадный удар воеводе Младену, хотел уничтожить детей, Гамид выпросил для них помилования, а затем отдал Ненко под именем Сафар-бея в янычарский корпус, а Златку держал при себе вместе со своими детьми, дав ей имя Адике.
Как только он узнал сегодня, что при загадочных обстоятельствах исчез Сафар-бей, то немедленно начал розыски, которые навели на мысль, что Сафар-бей похищен. Куда же он делся? Что с ним? Жив ли? На это мог ответить только один человек – Станко. К его двору ведут следы… Он, пожалуй, многое знает и о Якубе, которого Гамид не без оснований считал своим смертельным врагом и хотел побыстрее убрать с дороги. Но проклятый болгарин молчит!
Гамид сам схватил тяжелый кнут и начал бить им старика по рукам, по лицу, по спине.
Станко извивался, пытаясь защитить хотя бы глаза.
– Ты мне признаешься, гяурский пес! – хрипел спахия, вкладывая в удары всю свою злобу. – Все скажешь!
– Я ничего не знаю… – стонал бай Станко.
– Где Якуб? Куда вы девали Сафар-бея?
– Я их не видел, ага. Аллах – свидетель.
Кнут засвистел снова. Гамид осатанел. Даже Абдагул и Карамлык отошли к стене, боясь, как бы и их не зацепило.
Неожиданно скрипнула дверь, и на пороге появился Сафар-бей. Гамид застыл с поднятым кнутом. В глазах – и удивление, и смятение, и радость, которые он не в состоянии был скрыть.
– Что все это означает, Гамид-бей? – спросил Сафар-бей, прикрывая за собой дверь и с удивлением оглядывая свою комнату. – Салям!
Гамид глупо улыбнулся, протянув к Сафар-бею руки, словно ждал, что тот кинется в его объятия. Но Сафар-бей сделал вид, что не замечает порыва спахии.
– Так что же здесь происходит? – повторил он свой вопрос.
Гамид отбросил кнут. Помрачнел.
– Когда исчезает янычарский бюлюк-паша, я должен узнать, куда он делся.
– И поэтому ты избиваешь этого несчастного? Что же он рассказал тебе?
– Я узнал от аскеров, что к тебе заходил Якуб…
– А еще что?
– Больше ничего. Но и этого достаточно для меня.
– Якуб – мой друг, – холодно сказал ага.
Гамид натянуто улыбнулся:
– Сафар-бей, дорогой мой, неужели мы так и будем говорить стоя посреди комнаты? Я сегодня вернулся от бейлер-бея и привез очень важный фирман султана. В нем говорится о новом походе на урусов. Может, мы поговорим обо всем наедине?
– Хорошо, – мрачно согласился Сафар-бей.
– Тогда прикажи вывести эту гайдуцкую собаку и запереть в подвал.
Сафар-бей кивнул аскерам:
– Выведите его и отпустите!
Карамлык и Абдагул бросились отвязывать Станко. Гамид недовольно засопел:
– Сафар-бей, ты допускаешь ошибку. Этот болгарин причастен к твоему похищению! Его надо допросить!
– Ты сам ошибаешься, Гамид-ага, – спокойно ответил Сафар-бей. – Никто меня не похищал… Якуб у меня действительно был. Он принес мне важную весть, которая и заставила меня отправиться в путь.
– Куда?
– А это моя маленькая тайна, Гамид-ага. Как тебе известно, я не евнух. И потому нетрудно догадаться, какие чувства заставили меня ненадолго покинуть свой отряд…
Гамид недоверчиво покосился на Сафар-бея, но ничего не сказал. Карамлык и Абдагул подхватили Станко под руки и поволокли из комнаты.
Сафар-бей плотно прикрыл дверь, взбил на мягкой оттоманке миндер, предложил Гамиду сесть.
– Теперь поговорим, Гамид-ага. Что нового у бейлер-бея? О чем пишет наияснейший султан в своем фирмане?
2
Стара Планина была наилучшим пристанищем и убежищем для гайдуков. Во всех малодоступных местах – на высокогорных лугах, в глубоких темных ущельях, в чащах вековечных девственных лесов – стояли темные сосновые хижины, срубленные пастухами-горцами по приказу гайдуцких воевод прежних времен. Хижины эти были приземисты, неказисты, но надежно защищали людей от осеннего ненастья и зимних холодов.
В одну из таких заснеженных мрачных долин к Гайдуцкой пещере привел свою дружину воевода Младен. Похоронив Анку, он ни дня не хотел оставаться там, где все напоминало о ней. К тому же к Сливену его влекло желание отомстить Гамиду.
Пока гайдуки рубили дрова, растапливали в хижинах печи, готовили горячую пищу, Драган, переобувшись после долгого перехода в сухие сапоги, подошел к воеводе:
– Думаю, бай Младен, мне не мешало бы прогуляться в город. Нужно оповестить наших людей, где мы расположились.
– Ты устал, Драган.
– И все-таки отдыхать некогда. Сафар-бей уже прибыл в Сливен, и нам необходимо проведать о его намерениях относительно нас. Интересно также узнать, что поделывает Гамид…
– Ты настоящий юнак, Драган! Когда мне придется перебираться в лучший мир, я распрощаюсь с землей без сожаления: ты продолжишь дело, за которое я боролся всю жизнь! – с чувством сказал воевода. – Ну что ж, иди! Но будь осторожен…
Драган ушел.
Возвратился он неожиданно быстро – перед рассветом. Младен очень удивился, так как раньше, чем на второй день, да и то к вечеру, не ждал его.
– Что случилось, Драган? Ты вернулся с полпути?
– Да. Но не один. Со мною – Димитр… Нам обоим повезло: он торопился из Сливена в наш прежний стан, где никого не застал бы, а я топал в Сливен, где напрасно разыскивал бы его, – потому благодарим всех святых, что началась вьюга. Она загнала нас в Медвежью пещеру, где мы и встретились, к радости обоих.
– Где же Димитр? Зови его сюда! – Воевода накинул на плечи кожух, раздул в устье печки огонь. – Он, наверное, может многое рассказать…
– Да, пришел он не с пустыми руками.
Через минуту в хижину вошел Димитр, сбил с длинных обвислых усов снег. Младен обнял его, посадил возле огня. В хижине проснулись все: Звенигора, Спыхальский, Грива, Златка, Якуб, Яцько. Каждому хотелось узнать новости.
Марийка подала на стол хлеб и жареную козлятину, но Димитр не притронулся к еде. В печи разгорелись сухие сосновые сучья, и пламя осветило лицо ятака. На нем проступала тяжелая усталость, – видно, не легко было пробираться по заснеженным горам окольными путями. В глазах застыла тревога.
Все, конечно, понимали, что только очень важная причина могла заставить Димитра покинуть Сливен и самому, не ожидая гайдуцкого связного, двинуться в горы.
– Что случилось, бай Димитр? – спросил воевода, пожимая гостю руку.
Димитр тяжело вздохнул:
– Станко пытали…
– Как? Кто это сделал?
– Гамид… Все допытывался, проклятый, куда девался Сафар-бей. А также интересовался Якубом.
– Ну?..
– Станко ничего не сказал. Да он и не знал ничего, кроме того, что я причастен к этой истории. Но меня он не выдал. А подозрение на него пало потому, что наши следы вели к его двору…
– Жаль Станко, – сказал Драган. – Он жив? В безопасном месте?
– Да. Аскеры притащили его чуть живого и бросили во дворе, как собаку… Но крепок старик! Не успела жена ввести в дом и отпоить молодым вином, как он сразу же приказал позвать меня…
Димитр провел рукой по лицу, вытирая с оттаявших в тепле бровей и усов холодные капельки воды.
– Что-нибудь важное? – спросил воевода Младен.
– Очень важную новость сообщил мне Станко… Гамид при нем обмолвился о султанском фирмане, в котором идет речь о новом походе на руснаков. Думаю, было бы интересно знать подробное его содержание, бай Младен, а?.. Вот почему я так торопился к вам…
– Спасибо тебе, друг Димитр! – с чувством произнес воевода. – Спасибо тебе от всей Болгарии за верную службу… Ты принес очень важное известие, и мы теперь сообща подумаем не только над тем, как захватить Гамида, но и как овладеть султанским фирманом.
– А что это за штука – фирман? – спросил протяжно степенный Грива.
– Фирман, друзья, – это султанский указ, – пояснил воевода. – Если бы нам удалось раздобыть его, мы смогли бы узнать о необычайно важных и серьезных делах. Если в нем действительно говорится о новом походе султана на Украину, то мы узнали бы о начале его, количестве войск и кому из пашей поручено возглавлять поход. Так я думаю…
– Гм, то было бы вправду хорошо раздобыть ту штукенцию, панство! – прогудел Спыхальский.
– Конечно, – поддержал его Арсен. – Во что бы то ни стало мы должны немедленно выступить в Сливен…
Он вопросительно взглянул на воеводу, ожидая его поддержки.
Воевода Младен немного помолчал, должно быть в мыслях решаясь на что-то. Потом сказал:
– Ясно одно – мы должны это сделать немедленно. Но как? Кто пойдет на это?
– Гамид живет в хане Абди-аги, – вставил Димитр. – Его охраняют.
– Мы с Драганом уже бывали в том хане, – промолвил Арсен. – Думаю, и теперь следует идти нам. Двоих вполне достаточно.
– Нет, пожалуй, втроем лучше, – засомневался Драган.
– Тогда я – третий! – поднялся Спыхальский.
– Нет, нет, пан Мартын, – поспешил отказаться Арсен от помощи своего шумливого запальчивого друга. – Мы на тебя и одеяния янычарского не подберем.
– Тогда пойду я, – произнес Якуб. – Мне…
Но Златка вдруг перебила его:
– Нет-нет, за третьего буду я! Я очень хорошо, лучше всех вас, знаю Гамида, его повадки. По скрипу половиц под ногами я могу узнать не только его самого, но даже в каком он настроении…
– Ну что ты, Златка, – начал Арсен. – Там нужен воин, который умел бы…
Девушка не дала казаку закончить мысль:
– …который умел бы стрелять, хочешь сказать?.. Отец, скажи ему! – обратилась она к воеводе.
Младен развел руками. Неожиданное заявление дочери наполнило его сердце гордостью: он вдруг увидел в ее характере то, чего сам желал своим детям, когда они появились на свет, – смелость, решительность, верность отчизне и готовность отдать за нее жизнь. Но как отпустить ее, девушку, на такое опасное дело?
Он заколебался.
– Да, Златка умеет хорошо стрелять, – произнес погодя. – И на коне ездит… Но сможешь ли ты, – обратился он к ней, – проявить выдержку и силу духа в обстановке, в которой вы окажетесь там, в хане Абди-аги?
– Выдержку и силу духа только и можно проявить в сложной обстановке. А как иначе?
Здесь вмешался Драган.
– А я вот думаю, – сказал он, – Златка будет полезна нам больше, чем кто-нибудь другой. Она прекрасно знает турецкий, одно это уже много значит. Кроме того, вдруг все сложится так, что она окажется необходимой, как приманка для Гамида.
Девушка благодарно взглянула на молодого гайдука. Арсен же остался недоволен словами друга и хотел резко возразить ему. Однако Младен прекратил их спор.
– Я согласен, – решил он. – Дочь воеводы вправе подвергать себя опасности наравне со всеми… Теперь, друзья, обдумаем все получше – и в путь!..
3
Из-за Родопских гор подул теплый ветер, и снег сразу посерел, пропитавшись водой. По улицам Сливена зажурчали быстрые ручьи.
Возле хана Абди-аги остановились три всадника. Судя по одежде, это были два чорбаджия спахиев и молоденький аскер-слуга. Привязав лошадей к коновязи, они направились к дверям.
В хане было полутемно и пусто, если не считать четырех спахиев, которые после сытного обеда дремали в углу за столом, да самого кафеджи Абди-аги. Увидев незнакомых посетителей, кафеджи сложил в приветствии руки перед длинной седой бородою и с неожиданной для его возраста резвостью кинулся навстречу гостям:
– Салям, правоверные! Мой дом к вашим услугам.
Несмотря на то, что в городе было много войск, постоялый двор не приносил его хозяину желаемой прибыли, и Абди-ага искренне радовался каждому новому человеку, переступающему его порог с курушем в кармане.
– Ночлег и обед для троих, – произнес один из прибывших, бросая на стол золотую монету.
Абди-ага низко поклонился высокому красивому спахии, который с такой небрежной легкостью разбрасывается золотыми динарами, словно он испанский инфант.
– Все будет к вашим услугам, высокочтимый ага!
Он провел прибывших на второй этаж своего большого дома, открыл изъеденную шашелем дверь и ввел в просторную комнату. Цветные стекла окон пропускали мало света, и здесь было сумрачно, как и внизу. Повеяло застоявшимся воздухом помещения, в котором редко живут люди.
– Располагайтесь, высокочтимые! Сейчас слуга принесет вам обед, – сказал Абди-ага и, взглянув на высокого чорбаджию, в котором признал старшего, спросил: – Осмелюсь узнать, ага, как долго вы собираетесь погостить у меня?
– Это может зависеть от многих обстоятельств, кафеджи-ага.