* * *
- Фамилия, имя, отчество?
- Курков Александр Петрович.
- Год рождения?
- Тысяча девятьсот восьмой.
- Место рождения?
- Хутор Михайловский Нежинского района Черниговской области.
- Отец?
- Курков Петр Славович. Учитель церковноприходской школы. Скончался в одна тысяча девятьсот семнадцатом году.
- Мать?
- Куркова Ульяна Ивановна, домохозяйка. Умерла через два года после смерти отца.
- Образование?
- Семь классов.
- Семейное положение?
- Холост.
Следователь прихлопнул ладонью муху и брезгливо стряхнул ее на пол.
- Чем занимались до войны?
- Работал по хозяйственной части. На складе.
- Каком именно?
- На складе исподнего белья, прошу прощения за подробности. При Васильковском управлении райторга.
- Воровали, значит?
- Никак нет. Работал честно, за что был даже награжден почетной грамотой.
- А я говорю: воровал!.. Как оказался в городе?
- Получил тяжелое ранение. Лежал в госпитале. Вон же документ перед вами. Отпуск у меня…
- К какой партии принадлежите?
- Беспартийный.
- Имя жены?
- Холост.
- Год вступления в партию?
- Беспартийный.
- Воинская специальность?
- Пехота. Пулеметный расчет.
- Любимая еда?
- Борщ.
- Украинский?
- А что, есть казахский борщ?
- Вопросы задаю я. Отец посещал церковь?
- Да.
- В каком госпитале проходили лечение?
- Эшелон А-47.
- В каком полку проходили службу?..
Курков устало отвечал на одни и те же вопросы. "Допросы" шли каждый день по пять-шесть часов. Если делал ошибку в ответе, добавлялись два часа дополнительно. Потом тридцать минут на обед, двадцатиминутный отдых и - к стенду. А там - стрельба из разных видов оружия: автомат, пистолет, наган, бердан, самострел… Потом - метание ножей, топоров, вилок. Потом - борьба, бокс…
А утром снова:
- Фамилия, имя, отчество?
- Курков Александр Петрович…
- Курков, о чем задумались? - офицер положил на стол пачку сигарет, зажигалку. Встал, потянулся.
- О превратностях жизни.
- В смысле?
- В том смысле, что я еле сбежал из Совдепии, а теперь усиленно готовлюсь туда вернуться.
- Боитесь?
- Нет. Какая разница, где подыхать?!
- С такими настроениями вас могут не допустить к заданию.
- Значит, дольше проживу.
Офицер прикурил, глубоко втянул дым в себя, а потом тутой струей выпустил его через ноздри. Курков усмехнулся:
- Вы курите прямо как у нас.
- А что еще я делаю как у вас?
- Многое. Вот только в вопросах допускаете иногда ошибки.
- Например?
- Вы спросили, к какой партии я принадлежу. У нас так не говорят. У нас бы спросили коротко: партийность?
- Учту. Кстати, почему вы решили, что вас отправят в Совдепию?
- А куда еще меня могут послать?
- Логично. Хорошо, предположим, вы вернулись в Россию. Что вас там ожидает в случае ареста?
Русский усмехнулся:
- В лучшем случае тюрьма. Но этого не произойдет. Вот если б поймали за прошлые дела, тогда - да. Вы же, как я понимаю, готовите меня к диверсионной деятельности. А за это везде - "вышка".
- Вы имеете в виду расстрел?
- Ну почему только расстрел? Петля, например. То есть удавка в руке сокамерника. Да или просто сапогами забьют…
Инструктор затушил окурок:
- В чем-то вы, конечно, правы. Там, - офицер неопределенно махнул рукой, - все будет зависеть только от вас. А уж выживать, как я успел понять, вы умеете. Курков, я с вами работаю три месяца. И сегодня вы впервые, как это у вас говорят, завыли…
- Заскулил.
- Верно. - Следователь протянул курево "арестованному": - Неужели в этих словах есть отличие?
- Воют от отчаяния. Скулят от бессилия.
- Курков, вы и бессилие - понятия несовместимые.
- Сам себе удивляюсь. - "Подследственный" кивнул на стакан и графин с водой: - Позволите?
Обер-лейтенант жестом разрешил.
Курков тяжело поднялся, подошел к столу, налил в стакан воду, выпил и произнес:
- Будь вы сейчас настоящим следователем, господин обер-лейтенант, лежать бы вам на полу с проломленным черепом.
- Считайте, что прошли еще один тест, - обер-лейтенант Грейфе щелкнул пальцами правой руки. - А вы, кстати, понравились нашему шефу.
- Которому из них? За последние месяцы меня столько народу рассматривало, что я сам себе стал напоминать обезьяну в зоопарке.
- Вы бывали в зоопарке? Где?
- В Киеве.
- Сейчас нет Киева. И нет зоопарка. А штурмбаннфюрер Скорцени есть. Вот ему-то вы и понравились.
…Встреча со Скорцени состоялась в мае. Через два месяца после того, как его начали обучать диверсионной деятельности.
Куркову и раньше доводилось слышать о любимце фюрера. Герой нации действительно оказался таким, каким его описывали на словах и в газетах: мощным, подтянутым, высоким, с открытым большим лбом, со шрамом на левой щеке и цепким оценивающим взглядом. "Ценит себя мужик, - Куркову Скорцени тоже понравился. - Достойный противник".
Штурмбаннфюрер СС, инженер по образованию, а ныне - командующий 150-й танковой бригадой СС, указал ему тогда на стул напротив себя. Между ними находились лишь большой письменный стол и переводчик. Скорцени окинул собеседника не менее оценивающим взглядом и без всякого приветствия начал:
- Я не люблю предателей. И не только Германии. Впрочем, у рейха нет предателей. У него есть только враги. Явные и скрытые. Я не люблю предателей как явление. Вы меня понимаете? - Курков кивнул. - Предатель - существо мелкое, обреченное. Мелкое в своем духовном состоянии, обреченное - в физическом. Политое, вы предатель? - Вопрос прозвучал резко и неожиданно.
- Нет. - Подследственный не знал, как обращаться к собеседнику, и потому решил отвечать коротко и безлико. - Я не предатель.
- Вы постоянно лжете, господин Политов! Сначала утверждали, что являетесь лейтенантом Красной армии Шевцовым и перебежали к нам из-за страха наказания сотрудниками НКВД за невыполненное задание по обеспечению солдат продуктами питания. Так? - Переводчик переводил точно, слово в слово. Курков в ответ промолчал. - Впрочем, мы тогда быстро выяснили, что из русской армии действительно сбежал один человек и что он не был заслан к нам людьми НКВД. А вот чтобы выяснить причину вашего побега, нам понадобилось некоторое время. Вы ничего не хотите мне сказать? К примеру, за что были осуждены?
Курков сидел, опустив голову.
Скорцени вскинул руку, посмотрел на часы.
- Господин перебежчик, у вас ровно тридцать минут, чтобы поведать нам свою историю. Правдивую историю.
Курков сжал пальцы рук. Ну вот, началось…
- Я - Политов Михаил Самойлович. Командир Красной армии. Действительно сидел в тюрьме, по политическим соображениям…
Скорцени жестом остановил его. Переводчик отреагировал по-своему:
- Штурмбаннфюрер СС, господин Скорцени дал вам тридцать минут, чтобы вы рассказали правдивую историю. Он недоволен тем, что вы нас снова обманываете!
Курков с недоумением воззрился на переводчика:
- Почему вы решили, что я вожу вас за нос?
- Я знаком немного с русским языком и знаю, что значит "водить за нос". Посмотрите на стол, господин Политов.
Курков снова повернулся к Скорцени и увидел перед ним папку серого цвета с тесемочками с правой стороны. "А ведь минутой назад ее не было", - мелькнула мысль.
- Вы удивлены, господин Политов? Это ваше дело. Уголовное дело.
Курков с трудом проглотил ком в горле:
- Откуда оно у вас?
- На втором допросе вы признались, что бывали в Киеве. Мы проверили: это оказалось правдой. Только вы не уточнили, по какой причине там были… - Скорцени развязал тесемки, и перед Курковым распахнулась его личная история почти пятилетней давности: протоколы, фотографии, свидетельские показания… - Как видите, у нас есть кое-какие материалы, связанные с вашей прошлой жизнью. Теперь, господин Политов, мы готовы вас выслушать.
- Да-а, - протянул Курков. - Такого оборота я не ожидал. Приперли, что называется, к стенке… - ("Играй, Серега, играй! Пусть думают, что прижали тебя!") - Да делать, видно, нечего… Что ж, слушайте. Меня зовут Сергеем Ивановичем Шиловым. По национальности я украинец. Родился в Полтаве, в тысяча девятьсот десятом. Отца не помню, он погиб в Гражданскую. Мать работала в школе. Умерла в двадцать девятом: воспаление легких. Закончил школу. Поступил в институт. Проучился два года. Бросил. Понял: не мое. Первая ходка - в тридцать втором.
- Что значит - "ходка"? - перебил Скорцени.
- Арест и судимость. Дали пять лет. Еще повезло - судили в июне. А не то загремел бы по "семёрке"…
- Выражайтесь яснее, - остановил Куркова переводчик. - Господина штурмбаннфюрера интересуют все детали. Почему "повезло" и что значит "семерка"?
- Повезло потому, что посадили на малый срок. Можно, я закурю? - Скорцени утвердительно кивнул. - А "семёркой", - Курков с наслаждением втянул душистый дым, - у нас назвали закон от седьмого августа тридцать второго года. - И процитировал: - "Об усилении уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества". По такой статье можно было и под расстрел пойти…
Переводчик переводил споро и довольно точно.
- Господин Скорцени спрашивает, за что вас осудили?
- Растрата.
- Крупная сумма?
- Тысяча триста рублей.
- Проиграли? Потратили на женщин?
- Неправильно вложил, так будет точнее.
- Во что вложили?
- В камешки. И в рыжьё. - Заметив на лице обер-лейтенанта признаки явного непонимания, Курков усмехнулся: - Простите. Я имел в виду несколько бриллиантов и золото.
- Продолжайте.
- Попался. Посадили. Через год бежал. Подделал документы. Промышлял золотишком.
- Работали на приисках?
- Еще чего не хватало! Мои "прииски" располагались в ювелирных лавках и частных коллекциях. За что был судим еще дважды: в 1934-м и 1936-м. Снова бежал. В тридцать восьмом приехал на Украину. Провернул пару незаконных дел. Последнее - неудачно: снова погорел. Да что я вам рассказываю?! "Дело"-то мое перед вами лежит! Небось, познакомились уже.
Скорцени утвердительно кивнул.
- Вот сейчас вы не лжете. - Переводчик достал записную книжку. - Это действительно ваше "дело", - указал он на папку. - Подписи, бумага, печати - всё подлинно и действительно заполнено в тридцать восьмом году. Мы проверили. Однако нас интересует еще несколько моментов. Первый: как вы оказались на передовой? На советской передовой.
Курков пожал плечами:
- Пошел воевать, что ж тут непонятного?
- Против нас?
- А против кого ж еще?!
- Но вы же вор! Рецидивист.
- Одно другому не помеха. В тылу горячо стало: нашего брата пачками к стенке ставить начали. А если не к стенке, то - в штрафбат. Вот я умишком пораскинул да и решил: лучше уж самому правильно определиться, чем тебя власть определит. Подстерег однажды военного из госпиталя, позаимствовал у него документы - так и стал Михаилом Самойловичем Политовым, младшим политруком.
- А если бы встретили настоящего Политова?
- Исключено. - Курков хотел было сплюнуть, но передумал. - У него сердце слабое оказалось.
Скорцени понимающе усмехнулся.
- Я просмотрел фотографии, на которых запечатлено, как вы убиваете своих соотечественников. Спокойно, хладнокровно… Неужели не испытывали никаких чувств?
Курков вскинулся:
- А что я должен был испытывать? Там, - бывший зэк мотнул головой за спину, - я убивал и ваших солдат. Почему про - "чувства" к ним не спрашиваете? По мне же, мясо - оно везде мясо…
- Грубо, однако верно. Тогда перейдем к следующему моменту. Итак, на первом допросе вы заявили, что… - Переводчик уткнулся в блокнот и зачитал: - ..ля являюсь сыном царского генерала и хотел отомстить за отца". Зачем обманывали нас?
- Так сами же говорите, что терпеть не можете предателей! Или уже поменяли к ним отношение?
В этот момент Скорцени наклонился к переводчику и перешел на шепот. Курков смог расслышать немногое, но и того, что услышал, было достаточно.
- Пауль, - спросил Скорцени переводчика, - вы звонили генералу Власову?
- Так точно, господин штурмбаннфюрер. С ним работал генерал Жиленков. Отзывы положительные. Рекомендация: годен к проекту.
- В отличие от самого Жиленкова, который ничем, кроме бумагомарания, заниматься больше не может, - буркнул Скорцени. Потом указал пальцем на Куркова: - Подключайте "сына царского генерала" к подготовке и предоставляйте мне ежедневный доклад о нем. Подробный доклад! Как работает, что ест, что пьет, как спит, о чем говорит, о чем думает…
- Последнее, пожалуй, невыполнимо, господин штурмбаннфюрер, - улыбнулся переводчик.
- Должно быть выполнимо! То, для чего мы его готовим, требует от вас этих знаний!..
…Грейфе затушил сигарету.
- Господин Курков, наш шеф снова желает видеть вас. Мы отправляемся в Берлин.
- Когда? - голос Куркова прозвучал устало и безразлично.
- Через два часа. Возьмите с собой все, что сочтете нужным. Сюда вы, судя по всему, уже не вернетесь.
* * *
Девятого июля рейхсканцлер Адольф Гитлер прибыл со своим штабом в Восточную Пруссию. В последний раз он посещал "Вольфшанце" пять месяцев назад. За истекшее время "Волчье логово" заметно преобразилось. Старые блиндажи были теперь покрыты семиметровой толщины железобетоном - с расчетом, чтобы ни одна бомба не смогла их отныне повредить. Рядом же выросли новые укрепления, мощным своим видом совершенно не гармонировавшие с лесистой местностью, зато обнадеживающие очевидной крепостью стен.
Первым делом фюрер осмотрел личный блиндаж. Внешние работы по его укреплению завершили три дня назад, однако внутри пахло побелкой и краской: рабочие из организации "Тодт" продолжали заниматься внутренней отделкой.
- Очень медленно работают, - пожаловался Гитлер после осмотра помещения своему лейб-доктору Теодору Морелю. - Сыро. Тяжело дышать.
- Мой фюрер, - вскинулся Гейнц Ланге, личный камердинер Гитлера, - вам, как вы и распорядились, приготовлены гостевые апартаменты! Там суше и теплее.
Гостевые апартаменты представляли собой настоящий лабиринт внутри железобетшгаого саркофага. От входной двери человек сразу попадал в своеобразный "шлюз" - коридор с бронированными дверями и круглосуточно дежурившей возле них личной охраной фюрера. Далее шел первый поперечный коридор, в котором располагались жилые помещения: спальни секретарш, адъютантов, самого Гитлера, его врача. Следующий "шлюз" вел к комнатам адъютантов и ординарцев, а от них зигзагообразные ходы уходили к столовой, залу совещаний, библиотеке.
Гитлер без всякого оптимизма осмотрел предложенное ему помещение: потолок, стены, пол - все здесь руки неизвестных мастеров отделали деревом, на полу были расстелены ковры, всюду горело освещение. И все-таки что-то внушало неприятные, тревожные чувства.
- Вентиляция хорошо работает?
- Да, мой фюрер! - Линге показал на трубы под потолком: - Через кислородные шланги сюда постоянно поступает свежий чистый воздух.
- Кислородные шланги? - Гитлер резво повернулся к адъютанту. - А где находятся баллоны? Надеюсь, не за этой стеной?!
- Никак нет, мой фюрер. Они установлены в отдельном специальном помещении в пятистах метрах от ваших апартаментов.
Гитлер слегка успокоился: не хватало еще взорваться вместе с кислородными баллонами!
Линге протер лоб платком. С каждым днем общаться с фюрером становилось все невыносимее. Подозрительность и мнительность вождя нации приняли просто угрожающие масштабы. Он везде и всюду видел врагов и предателей. Страхи накладывались на заболевания физического плана, что еще более угнетало фюрера и как результат его окружение.
Гитлера долго просили перенести Ставку в Восточную Пруссию. Первым заговорил про отремонтированный и укрепленный центр "Вольфщанце" Адольф Хойзингер, генерал-лейтенант, представитель сухопутных войск в Генеральном штабе. Но Гитлер долго противился. Плохие предчувствия не давали ему покоя. Он не мог объяснить, что с ним происходит, по каждой клеткой своего тщедушного тела ощущал: в "Волчье логово" ему ехать не стоит. Потому и придумывал разные предлоги, лишь бы оттянуть поездку на Восточный фронт. Да и Ева Браун, его секретарь и подруга, не хотела отпускать "своего Ади" из "Бергхофена". Как она сама утверждала, из опасения, что вдруг с фюрером произойдет несчастный случай, а она будет находиться далеко от него. Однако фюрера на фронте ждали, и потому Хойзингеру пришлось подключить к уговорам своего боевого товарища - Рудольфа Шмундта, генерал-лейтенанта, начальника Управления сухопутных войск. И вот после продолжительных и настойчивых уговоров Гитлер наконец сдался.
В самолете Линге опасался, что канцлеру в любую минуту может стать плохо. Тот сидел в мягком кожаном кресле, закутавшись в плед до самого подбородка и неподвижно уставившись в одну точку в обшивке самолета. "Взгляд обреченного", - отчего-то подумал Линге. И вздрогнул. Такие мысли не должны посещать голову члена НСДАП и СС! Фюрер рядом - значит, все в порядке.
Самолет приземлился без каких бы то ни было проблем. Фюрер, несколько успокоенный удачным перелетом и мягкой посадкой, спустился по трапу, ответил на приветствие встречающих. И даже, впервые за день, на его лице появилось некое подобие улыбки. Относительно бодрый вид патрона потряс тогда Линге до глубины души.
Меж тем рейхсканцлер шагнул в предоставленную ему комнату. Камердинер хотел было последовать за ним, но Гитлер остановил его:
- Я хочу отдохнуть.
- Но, мой фюрер, вас ждут!..
- Двадцать минут, Гейнц. Всего двадцать минут.
Гитлер вошел внутрь небольшой комнаты, в которой стояли постель с мягким валиком вдоль стены, небольшой походный столик с настольной лампой, два стула, полка для бумаг и кресло. На стенах висели репродукции его любимых картин. Шаркающей походкой фюрер направился к столику.
На людях Адольф Гитлер изо всех сил старался казаться мужественным арийцем: не волочил ногу, пытался выглядеть волевым и подтянутым. Но когда оставался наедине с собой, тело тут же начинало вести себя предательски: левая рука постоянно сотрясалась в нервных конвульсиях; нога, раненная в Первую мировую, отказывалась слушаться; желудок громко заявлял о себе, изрыгая газы. По этой причине Гитлер старался употреблять пищу в небольших количествах и как можно менее калорийную. А заодно и как можно чаще пребывать в одиночестве.
Заботливая рука адъютанта заранее выложила на столик любимую книгу рейхсканцлера. Его книгу. В кожаном черном переплете. С тиснением из чистого золота, с выбитыми по центру" опять же из чистого золота, готическими буквами: АДОЛЬФ ГИТЛЕР. МОЯ БОРЬБА.
Основатель Третьего рейха дрожащей рукой открыл свой шедевр, перевернул несколько страниц и прочитал:
"Поздним летом 1920 года наш партийный флаг впервые увидел свет. Он превосходно подходил к нашему молодому движению. Он был нов и молод, как само наше национал-социалистическое движение. Новое, невиданное дотоле знамя оказало могучее агитационное влияние.