А там, как узнал после Вася, в это время происходило следующее. Запертые в одном из пустых винных подвалов пленники через узкое решетчатое окно, служившее для вентиляции подвала, слышали и сигналы рожка, и ответные звуки трубы, и последовавшие вслед за этим переговоры.
Близость помощи подбодрила сервов, и когда Жан, глава цеха мастеров, обратился к ним с предложением - не ждать пока их освободят, а в свою очередь помочь осаждающим замок, никто не возразил против этого. Но вылезти из подвала было нелегко. Окно было настолько узким, что выбраться из него, даже если бы удалось убрать решетку, было невозможно. Вход в подвал был сделан в его потолке и закрывался тяжелой дубовой дверью. Лестница к этому входу, после того, как по ней спустились сервы, была поднята и убрана наружу. В довершение всего руки пленников оставались связанными. От крепких пут они отекли и распухли. Веревки, врезавшись в тело, причиняли сильную боль.
Еще до того, как горожане подошли к замку, находчивая Кюльжан своими острыми зубами пыталась развязать узлы, стягивающие руки Валерика. Наконец, ей это удалось, хотя они находились в полной темноте, если не считать слабого луча месяца, проникавшего в подвал через окно. Почувствовав себя свободным, Валерик в первую очередь развязал руки Кюльжан. Как раз в это время магистр и обратился с призывом к сервам. Валерик и Кюльжан бросились освобождать руки других пленников. Развязанные в свою очередь помогали освободиться от пут товарищам.
- Устроим, друзья, живую лестницу, - предложил Жан, растирая руки. - Может быть, на наше счастье дверь в подвал не заперта на засов.
Он положил руки на плечи одного крестьянина, подходящего по росту, и они, слегка пригнувшись, составили первую ступеньку лестницы. На их плечи сели лицом друг к другу двое других. Пятый, вскарабкавшись на эту пирамиду, изо всех сил уперся плечами в тяжелую дверь. Она поддалась.
Быстро были связаны веревки, сброшенные с рук. С их помощью все пленники выбрались из подвала и оказались в узком коридоре. По бокам его находились кладовые, наполненные пшеницей, мясными окороками, бочками меда, склады с разным инвентарем и даже помещение для скота. Это был первый этаж башни, на втором этаже жил феодал со своими родственниками и приближенными. Подъемный мост шел от первого этажа. У ворота, при помощи которого поднимался и опускался этот мост, постоянно дежурили два стража.
По знаку Жана сервы бросились на стражей. Но как ни неожиданно было их нападение, вооруженные кинжалами слуги синьора оказали яростное сопротивление. На их крики и шум борьбы выбежали другие. Завязался рукопашный бой.
К этому времени вся крыша замка была объята огнем. Сильный ветер раздувал пламя. Черный дым наполнил внутренность замка. В бой вступили спустившиеся сверху рыцари, пробиваясь к подъемному мосту.
Загромыхали цепи моста, и не успел он еще опуститься на противоположную сторону рва, как по нему устремились рыцари с обнаженными мечами. За ними бросились все оставшиеся в живых слуги и пленники. По ту сторону сразу же началась ожесточенная схватка с ремесленниками.
Задыхаясь и плача, Валерик и Кюльжан перебежали мост и бросились куда глаза глядят, подальше от этого страшного места.
Вася, не спускавший глаз с моста, увидел своих друзей и сейчас же кинулся за ними вслед.
Они бежали с такой быстротой, что мальчик догнал их далеко от места побоища. Некоторое время они стояли, крепко ухватившись друг за друга, как будто боясь, что их вновь что-нибудь разлучит, и не могли выговорить ни слова. Зарево пожара освещало их побледневшие лица.
Вскоре шум битвы, стоны раненых начали затихать. В лесу воцарилась тишина. Погасли отсветы пожара. Небо просветлело. Забрезжил утренний рассвет. Дети потихоньку двинулись обратно к замку. Страшное зрелище увидели они!
На месте, где была крепость феодала, находилась только груда почерневших обуглившихся балок. Мост сгорел дотла. На краю рва лежали трупы убитых. Над ними уже кружились стаи воронов.
Куда ушли оставшиеся в живых, сколько людей уцелело, - некому было ответить на этот вопрос.
Вася, Валерик и Кюльжан обходили трупы убитых, всматриваясь в их обезображенные смертью лица. Большинство павших в этом столкновении были крестьяне, сражавшиеся почти безоружными. Лежали здесь и ремесленники, пришедшие с Васей. Их можно было отличить от серпов по одежде.
Если и были потери со стороны рыцарей, то, видно, оставшиеся в живых унесли с собою их трупы. Ни на одном из мертвых не было рыцарских доспехов.
- Может быть, дядя Фокар и магистр остались живы, - с надеждой сказал Вася. - Пойдемте в город. Мне так хотелось бы с ними еще раз встретиться!
- Вот и встретились, мальчик…. - услышал Вася слабый голос с земли. Тело, лежавшее почти у его ног, шевельнулось. Вася быстро опустился перед ним на колени.
- Дядя Жан, это вы? - прошептал он чуть не плача. - А я надеялся, что вам удалось уйти!
- Я… Побудь около меня немного… Я всегда был с людьми… И мне тяжело умирать одному… Я знаю… За мной вернутся, но я их уже не увижу… Ох! Сколько крови! И это не последняя… Вся земля нашей Франции будет пропитана кровью еще много раз, прежде чем народ навсегда освободится из своей неволи. Но это будет… Слишком любит свободу французский народ, нельзя его вечно держать в угнетении… За свободную Францию, Францию будущего не жалейте жизни, дети мои…
В груди его что-то заклокотало, губы шевельнулись еще раз, но звука уже не было. Тело вздрогнуло и вытянулось.
Положив на грудь мертвого собранные ими лесные цветы, Вася, Валерик и Кюльжан медленно шли по тропе, обдумывая все случившееся. Спокойно и величаво шумели деревья, протягивая свои ветви навстречу восходящему солнцу.
- Прав дядя Жан, - вымолвил Вася. - Сколько крестьянских восстаний видела Франция. Помните, мы изучали историю Жакерии? Да разве только одна Франция! А восстание крестьян в Англии во главе с Уотом Тайлером! Крестьянская война в Германии под руководством Томаса Мюнцера! Наконец, у нас, в России… Степан Разин, Емельян Пугачев - руководители восставших крепостных. Сколько мук пережил народ, пока осуществилась его мечта - и земля стала его достоянием!
- Теперь я окончательно ничего не понимаю, - вздохнула Кюльжан. - При чем тогда закон, который мы стараемся узнать? Нам сказали, что он действует помимо воли людей, хотят они этого или нет, а один строй будет сменяться другим. А получается так, что и от людей кое-что зависит.
- Разве?
- Конечно! Наши крестьяне ведь получили землю после революции. А революцию кто проводил? Люди. При чем же тут закон? Рабочие и крестьяне выступили против капиталистов и помещиков - и все. Поэтому у нас вместо капитализма стал социализм.
- Да! Что-то неясно, сестренка. Но теперь у нас на очереди как раз капитализм. Мы обязательно должны побывать в Англии, в Лондоне, в то время как там жил и работал Карл Маркс. Я уверен, что после того, как мы закончим наше путешествие, все это станет ясным. Учтите, что и сам Карл Маркс открыл этот закон, живя в эпоху капитализма. Значит, раньше его и нельзя было понять.
- Почему?
- Очень просто. Когда техника дошла до того, что можно было уже изобрести паровоз, его придумали почти в одно время и у нас в России, и в Англии. А пока не было условий для этого, никто ничего не изобрел. Наверно, и закон открыть раньше капитализма условия не позволяли. Так что нечего нам прежде времени ломать голову. Отправляемся в Англию!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В "ВОРОНЬЕМ ГНЕЗДЕ"
Было раннее утро. Густая пелена тумана, плотная, как вата, мешала детям хорошо рассмотреть место, где они находились. Смутно вырисовывались только очертания большого моста и неясные контуры высоких зданий.
- Подождем, пока взойдет солнце, - предложила Кюльжан. - Ведь мы не можем двигаться, как слепые. Тут, кажется, я вижу не то бревно, не то скамейку.
Они направились к невысокому предмету, который, действительно, оказался скамейкой, влажной от росы.
- Здесь очень просто можно схватить насморк, - сказал Валерик, ежась и то и дело чихая. - Я уже, кажется, простуживаюсь.
- Это у тебя, наверно, в носу осталась пыль из гробницы фараона, и ты ее еще не всю вычихал, - успокоила его Кюльжан. - Мне, например, ни чуточки не холодно, только волосы отсырели.
Они просидели на скамейке не меньше часа, но так и не дождались солнечных лучей. Правда, туман немного рассеялся, и дети обнаружили, что находятся в чахлом скверике с аккуратно подстриженными в виде круглых шаров невзрачными кустиками и с травой, чуть пробивавшейся щеточкой. Затем они увидели большую вымощенную площадь с расходящимися от нее широкими улицами, пяти-шестиэтажные серые дома и, наконец, огромный мост, перепоясывающий реку Темзу. Увлекшись этими наблюдениями, путешественники не заметили, как к ним подошел полисмен.
В коротких, но сильных выражениях он пояснил, что сквер предназначен не для ночлега бродяг, судя по одежде, сбежавших из цирка, и предупредил, что если он их еще здесь застанет, то отправит прямо в полицейский участок.
Дети послушно покинули скамейку и направились к мосту.
- Знаете что? - сказал Вася. - Полисмен думает, что мы работали в цирке. Да и прохожие на нас оборачиваются. Надо обязательно переменить одежду, а то мы здесь оказались в положении белых ворон. Что делать? Денег у нас нет.
- Давайте продадим мое покрывало, - предложила Кюльжан. - Оно из тонкого полотна и красиво вышито.
- В жизни никогда ничем не торговал, - смущенно признался Валерик. - Ах, вот что! Я читал книгу Диккенса "Домби и сын". В ней упоминаются лавки старьевщиков. Поищем такую лавку и предложим ее хозяину обменять это покрывало на что-нибудь более для нас подходящее.
Путешественникам повезло. Они довольно быстро нашли нужного человека. Его лавчонка ютилась в одном из подвалов.
Правда, старьевщик очень их обидел предположением, что они продают "краденую вещь", но когда Кюльжан, охваченная справедливым негодованием, направилась к выходу, старик окликнул ее, и сделка состоялась. Новая их одежда оказалась просто нищенскими лохмотьями, но, конечно, более подходила к окружающей обстановке, и дети сразу почувствовали себя свободнее.
Они с трудом продвигались через густой поток пешеходов, переходили перекрестки дорог с рядами несущихся экипажей, останавливались перед витринами парикмахерских с выставленными на них восковыми красавицами в пышных буклях и, наконец, оказались у чугунных перил набережной.
Величественное зрелище открылось их взорам. Вдоль обоих берегов Темзы стояло на якорях множество больших океанских кораблей. Они смыкались между собой все плотней и плотней и к концу оставляли лишь узенький проход посередине реки. По этому проходу непрерывно сновали лодки. На берегах реки располагались огромные корабельные верфи. За ними возвышались унылые серые дома.
- Какие здесь мрачные постройки, - сказал Вася. - Даже не поймешь: жилые это дома, или, может быть, какие-нибудь фабрики. Надо спросить у кого-нибудь из здешних.
- Спросим, - согласилась Кюльжан. - Только я стесняюсь. Лучше ты.
Но это оказалось нелегким делом и для Васи. Спрошенные им, даже не взглянув на мальчика, торопливо проходили мимо. Наконец, он увидел симпатичную пожилую даму с седыми буклями, выглядывающими из-под корзинообразной шляпки. Дама вела на цепочке кудрявого пуделя.
- Пожалуйста, - вежливо обратился к ней Вася. Ничего больше добавить он не успел. Дама торопливо подошла к стоявшему на углу полисмену.
- Послушайте, полисмен, - сказала она негодующим тоном. - Зачем же мы платим такой высокий налог на содержание полиции, если она не может даже гарантировать нам спокойную прогулку по городу?
- В чем дело, мэм? - осведомился полисмен, дотронувшись рукой до своей шляпы.
- Почему вы допускаете появление нищих на главных улицах? - закричала дама. - Мне думается, что раз я уплатила не только налог в пользу бедных, но и внесла немало в кассы благотворительных обществ, то сделала достаточно, чтобы иметь право на защиту от неприятной и бесстыдной назойливости. - И она величественным жестом указала в сторону Васи.
Полисмен немедленно подошел к детям.
- Убирайтесь немедленно отсюда или я вас отправлю в работный дом, мерзкие попрошайки, - сказал он.
- Мы только хотели… - начал было мальчик.
- Сэр! - завопил, наливаясь кровью, полисмен.
- Мы только хотели, сэр…
- Вы еще долго будете здесь разговаривать? - срываясь на. фальцет, заголосил блюститель порядка.
- Пойдем скорее, Вася, куда-нибудь, - торопливо сказала Кюльжан.
Дети пошли наугад вдоль улицы.
- Свернем лучше в какой-нибудь переулок, - предложил Валерик. - А то он опять к нам привяжется.
Согласившись, что это благоразумнее, Вася стал выбирать узкие переулки, - и они оказались среди беспорядочной кучи домов.
В узеньких, кривых и грязных переулках царило невыносимое зловоние. Оно исходило от мясных лавок, корзин с несвежими овощами, от куч мусора, золы и помоев, выливаемых прямо у дверей. Во многих домах не было ни одного целого стекла, и дыры затыкались грязными тряпками. Пожелтевшая штукатурка стен местами осыпалась, дверные косяки еле держались. Двери были сбиты из старых досок или совсем их не было.
- Как называется это место? - спросила Кюльжан какую-то женщину, выглянувшую из окна подвала.
- Сент-Джайльз, - ответила та хрипло. - Но мы называем просто "Воронье гнездо". - И она глухо закашляла, придерживая руками исхудалую грудь. Лицо женщины, изнуренное болезнью или нуждой, а вернее всего, и тем и другим, было еще красиво. Особенно хороши были ее большие темные глаза. Справившись с приступом кашля, она спросила:
- Вы, наверное, приезжие?
Вася утвердительно кивнул головой. Женщина с минуту размышляла.
- Если у вас нет ничего лучшего, - предложила она застенчиво, - вы можете остановиться у меня. Вы уже большие и еще здоровые, наверное, откуда-нибудь из деревни. Вас, конечно, примут на работу. Будете тогда платить мне сколько-нибудь за угол…
И она опять закашлялась, отворачиваясь от детей.
- Кто же нас примет на работу? - изумился Валерик.
На лице женщины мелькнула слабая улыбка.
- Вы, наверное, издалека, - сказала она. - Здешние все знают, что в наше время ребенку легче найти работу, чем взрослому. Мой сын Георг уже два года ходит на фабрику, а ему ведь только девять лет. Он кормит меня и свою маленькую сестренку. Но, конечно, денег всегда не хватает. Вот я и надумала пустить кого-нибудь в угол. Все-таки было бы немного легче.
- Пойдемте к ней, - сказала Кюльжан, обращаясь к мальчикам.
- Как видно, нам все-таки придется здесь где-нибудь работать. Вряд ли нас тут будут бесплатно кормить.
Следуя указаниям женщины, они по полуразвалившейся лестнице спустились в темный и сырой подвал.
В маленькой комнатке, которую занимала женщина, лежало два старых матраца. Стол и посудный шкаф заменял поставленный на бок ящик. Другой такой же ящик с лохмотьями служил колыбелькой ребенку.
Кюльжан заглянула в эту "колыбельку" и отшатнулась. В ящике лежал крохотный уродец с огромной головой и тоненькими ручками и ножками, покрытыми морщинистой кожей. Желтоватое личико с вздувшимися синими жилками на висках и темени выглядело старческим. Мутные глазенки смотрели без всякого выражения.
- Что? Хороша? - горько улыбнулась женщина, заметившая удивление Кюльжан. - Еще не ходит, а ведь ей уже третий годик пошел. Это она потому такая, что я мало кормила ее грудью. Я ведь работала на фабрике с пяти часов утра до восьми вечера. За это время молоко вытекало так, что блузка на мне всегда была мокрая. Чтоб девочка не кричала, я перед уходом на работу поила ее лекарством, от которого она спала почти до моего возвращения. Вот она и выросла такой, какой вы ее видите.
Слова женщины опять прервал кашель, и Кюльжан, смотревшая на нее с искренним состраданием, спросила, почему она не лечится.
Бедная женщина только махнула рукой.
- У меня и раньше был кашель: я работала в цехе, где прядут сырой лен. Вода с веретен постоянно брызгала на платье. Ноги тоже всегда были мокрые, и я слегла. Доктора позвать было не на что, в больницу для бедных попасть очень трудно, да и детей жалко оставлять одних. Кое-как поправилась, а когда вернулась на фабрику, оказалось, что меня уже уволили.
После болезни я стала кашлять еще сильней, и мне больше нигде не удалось устроиться. Пришлось отдать семилетнего Георга на кружевную фабрику. У него была нетрудная работа - вытаскивать иглой нитки, которыми соединялись полосы прошивок. Через год у мальчика начали болеть глаза, и его уволили. Сейчас он работает в гончарной мастерской - относит готовую вещь вместе с формой в сушилку, а когда она высохнет, несет ее обратно в мастерскую. Бедный мой мальчик так устает, что часто не приходит домой на ночь, а спит где-нибудь около сушилки. Но сегодня я его увижу: ведь завтра воскресенье, и он должен принести домой получку.
Хотя б он пришел пораньше! Я бы успела сбегать купить чего-нибудь. В воскресенье торговли нет, а потому в субботу с десяти до двенадцати часов вечера лавочники продают дешевле все продукты, боясь, что они испортятся до понедельника. В прошлый раз мне посчастливилось очень дешево купить кусок окорока. Правда, он весь заплесневел и, как потом я узнала, полиция приказала лавочнику все такие окорока сжечь. Но несколько штук он успел продать, и мы попробовали мяса. Это был настоящий праздник!
- Может быть, ваш сын задержится и сам купит для вас продукты? - спросила Кюльжан.
- Что вы! - замахала руками женщина, - Лавочники такие мошенники! Они и взрослому всучат бог знает что. Один раз я взяла немного сахару, чтоб сварить кашу девочке, так в нем оказалось не меньше трети рисовой пыли. Они и чай продают такой, который уже был заварен. Поджарят на медном листе, чтобы он имел вид свежего, и продают. Это еще что! Моя соседка купила к рождеству какао - побаловать детей с получки. Так оно оказалось смешанным с толченой бурой глиной, растертой на бараньем сале. Сварила она его, смотрит: наверху сало плавает, а на дне слой глины. А ведь цену-то за эту дрянь берут как за натуральные продукты.
- Как же так? - опросил Вася. - Ведь если лавочник так будет обманывать покупателей, они к нему больше не пойдут.
- Как же! - горько усмехнулась женщина. - Ведь мы все часто берем у него в долг. Ему и сказать-то не посмеешь, что он мошенник. Поплачешь дома от обиды и все. Да разве только один лавочник нас надувает? А господин фабрикант? На фабрике, где я работала, было такое правило: ворота фабрики запираются через десять минут после начала работы и до завтрака никто не впускается. Кто это время отсутствовал, платит по три пенса штрафа с каждого станка. И вот раз утром наш фабрикант перевел стрелку фабричных часов на пятнадцать минут вперед. Мы пришли вовремя, а двери уже на запоре. Собралось девяносто пять рабочих, я нарочно посчитала. И так мы стояли до самого перерыва на завтрак, и всем нам записали штраф. Вечерам смотрим: что такое? Часы уже отстают на пятнадцать минут. А кто из нас посмеет сказать, что хозяин мошенник? Ничего не поделаешь! Стали приходить на работу на полчаса раньше.
Долго еще рассказывала бедная женщина о фабричных порядках, поучая Васю, Валерика и Кюльжан, как им нужно будет себя вести, если они будут приняты на работу.