Глава VII. Ищем пирамиду и находим Макан
Если бы в мою комнату во время завтрака въехал паровоз, я был бы удивлен. Однако еще больше удивился я, когда, лежа в постели, увидел вторгшийся в мою обитель нос судна.
Это был не сон. Я не спал. Меня разбудил звук приближающегося в ночи мотора и чей-то хриплый, неприязненный голос. Чужой голос. В ответ с мостика знакомые голоса Норриса и Рашада отчаянно закричали:
- Назад!! Не подходите!
Часы показывали 2.30, сквозь правый дверной проем на меня смотрели мерцающие звезды, пока в стену не уперся чей-то наглый прожектор. И сразу сна как не бывало.
Мы находились где-то у берегов Омана. Нам наговорили всякие страсти про эти места. Дескать, в этом районе Аравийского моря современные пираты грабят и захватывают малые суда. Совсем недавно газеты писали про плававшую на яхте датскую чету, которую начисто обокрали, оставив только самую малость питьевой воды, чтобы бедняги выжили.
Перехватившие среди ночи "Тигриса" люди не могли знать, что нас одиннадцать человек и у бамбуковой рубки выход на обе стороны. Я приготовился растолкать ребят и потихоньку выбраться через левую дверь, чтобы устроить засаду, но остановился, слушая приблизившиеся вплотную недобрые голоса.
- Что это такое?! - сердито крикнул кто-то по-английски с арабским акцептом.
- Судно, - почти так же сердито ответил Рашад.
- А что это за здоровенные ящики у вас на борту? - Снова по нашим рубкам заскользил луч прожектора.
- Это рубки! Не подходите! В рубках спят одиннадцать человек из разных стран!
Однако предупреждение Рашада не подействовало. Звездное небо затмил вторгшийся в правую дверь острый нос чужого судна, и в ту же секунду все обитатели рубки проснулись от сильного толчка.
- Назад! Вы покалечите наше судно!! - вопил с мостика Рашад, и мы поддержали его лихим воинственным кличем.
Ноги Юрия были вытянуты у самого проема, и спросонок он яростно крикнул Рашаду сквозь тростниковую стенку:
- Скажи им, пусть уматывают, это международные воды!
- В том-то и дело, что нет, - сердито отозвался Рашад. - Мы находимся у берегов Омана. К тому же "уматывайте" - не самое подходящее слово, когда в тебя целятся из автомата!
Тем временем мы уразумели что к чему. Мы, но не наши незваные гости. В жизни не видел таких испуганных и озадаченных глаз, какими воззрился на нас смуглый оманский рулевой в полицейской форме, когда он включил полный назад и мы высыпали из рубки на палубу, точно злые псы из конуры.
"Тигриса" перехватил сторожевой катер с тремя представителями береговой охраны Омана. Бестолковые вспышки на стеньге, призванные отпугивать посторонних, явно произвели обратное действие. Пограничники подошли, чтобы обследовать ладью, а когда рассмотрели золотистые бунты шумерского ма-гур, то от растерянности не сообразили ни свернуть, ни остановиться. Больше тысячи лет в здешних водах не плавало ничего подобного нашему судну. Ошарашенные зрелищем, которое явилось их взору в луче прожектора, они забыли про руль и наскочили на ладью, основательно встряхнув камышовые бунты и бамбуковые рубки. А тут еще из "ящиков" на палубе вырвались крики на вавилонской смеси языков и на палубу высыпали разъяренные бородатые дикари. Не мудрено, что потрясенная троица поспешила отступить.
В самом деле, когда еще они увидят, как из двух маленьких рубок с такой быстротой вылезает на карачках столько негодующих мужчин! Полусонные, вне себя от ярости и тревоги, мы бросились к правому борту, ожидая увидеть вконец искалеченные связки. Двадцать два грозящих кулака и яростные возгласы на разных языках, в том числе на понятных им арабском и английском, повергли пограничников в такое смятение, что они, не говоря ни слова, продолжали отступать, пока не скрылись в темноте за сопровождающей нас дау.
Внезапно до нас донесся новый взрыв арабских восклицаний: поравнявшись с судном с опознавательными знаками Омана, стражники обрели дар речи. Нам послышалось, что они сыпят проклятиями, но Рашад внес ясность:
- Они обвиняют своих соотечественников в том, что те стыковались с судном, которое кишит шайтанами.
Последнее слово не нуждалось в переводе.
Будь стебли берди такими же сухими и ломкими, как при начале строительства ладьи в Ираке, столь пристальное внимание пограничников положило бы конец нашей экспедиции в тихих водах Омана, к югу от Ормузского пролива. Но для берди справедливо то же, что для папируса: если его сперва просушить на солнце, а потом намочить, волокна обретают невероятную крепость. К счастью для нас, за последние дни буйные волны залива основательно увлажнили камыш и тростник, так что бунты стали тугими, как резиновые кранцы, а плетеные стены рубок эластичностью уподобились кожаной обуви. Даже при дневном свете мы не смогли обнаружить никаких повреждений выше или ниже ватерлинии, если не считать нескольких сдвинутых с места палубных досок и каркасных реек, а их ничего не стоило подвинуть обратно.
Вторжение в рубку полицейского катера заставило нас всерьез призадуматься над возможностью столь же неожиданного свидания с носом куда более крупного судна. Вроде тех, что сорок восемь часов с рокотом проносились мимо нас на рубеже нового года. В самом деле, после двух суток, когда мы чувствовали себя улитками среди туфель в бойком танцзале, это была первая ночь, которую "Тигрис" провел в тихих водах в стороне от пароходных трасс. Когда на смену первому дню нового года снова наступила ночь, весь простор от горизонта до горизонта был свободен от судовых огней, и море вдоль побережья расстелило такую гладь, что звезды смотрелись в него, как в зеркало. С легким сердцем, чувствуя себя в полной безопасности, укладывались мы спать - и были разбужены столкновением...
Решение идти на юг вдоль восточных берегов Омана было принято не сразу. Редко доводилось мне так явственно представлять себе чувства древних путешественников, как после выхода из тесного Ормузского пролива, когда перед нами встал выбор: куда дальше следовать? У нас не было заданного маршрута. Открывшийся нам Оманский залив напоминал воронку, поскольку берега его расходятся от пролива под углом на восток и на юг. После всех переживаний от грозной близости скал и утесов соблазнительнее всего было, используя попутный ветер, править прямо на просторы Индийского океана. Но вряд ли так поступали команды первых ма-гур, выходя из залива на разведку. Всякого, кто вроде нас никогда не бывал здесь прежде, наверно, манило исследовать какой-то из открывшихся его взгляду расходящихся в разные стороны берегов. Так было и с нами, хотя мы-то хорошо знали, что один берег направляется к Индии и дальше на восток, другой - к Красному морю и Африке.
Только Карло был против неприятного соседства скалистых берегов и за то, чтобы поскорее выходить в открытый океан. Ему не терпелось проплыть побольше, пока ветер в нашу пользу. Норрис призывал нас идти вдоль побережья Аравийского полуострова - очень уж живописно смотрелись с моря дикие скалы и острые пики Омана. Причудливые формации сулили ему отменные кадры для фильма об экспедиции. Норман поддержал его, сказав, что этот маршрут позволит нам зайти в Маскатский порт, чтобы как следует подготовить снасти и рулевое устройство для плавания в океане. Других, и меня в том числе, соблазняло побережье Азиатского материка. По ту сторону Ормузского пролива отчетливо просматривался берег Ирана, бывшей Персидской империи. В глубине страны, за ласкающими глаз приморскими холмами, теряясь вдалеке между небом и морем, голубели волнистые горные гряды, которые словно звали нас последовать за ними на восток, в сторону Пакистана. Днем горы сливались с небесной синевой, но на рассвете, на фоне багрянца, зажженного скрытым за горизонтом светилом, ясно рисовались очертания параллельных гряд. На пределе видимости иранский берег нырял в океан, оканчиваясь причудливыми формациями, глядя на которые мы гадали, то ли там какие-то диковинные скалистые острова, то ли облака поднимаются над водой. Словом, восточный берег, конечно же, выглядел крайне заманчиво для древнего исследователя.
Что уж тут говорить обо мне, который знал, что вдоль холмистого приморья мы дойдем до берегов Пакистана и Индии, где расцвела Индская цивилизация, одна из трех ведущих цивилизаций древности, не уступающая по возрасту и значению культурам Двуречья и Египта. Среди великого разнообразия судов, тысячи лет ходивших вдоль континентального побережья от Ормузского пролива и обратно, наверно, было предостаточно ма-гур. Археология установила, что порты Двуречья, такие, как Ур и Урук, и могущественные города-государства Мохенджо-Даро и Хараппа в долине Инда поддерживали обширные связи друг с другом, причем остров Бахрейн служил промежуточным торговым центром. Именно этот путь предлагал мне проверить на месопотамском судне Джеффри Бибби, и соблазн был исключительно велик.
Тем не менее нос камышовой ладьи развернулся на юг, и мы пошли вдоль Аравийского полуострова. Сомневаюсь, чтобы древние мореплаватели начали свои исследования с этого маршрута. Дикие голые склоны Оманских гор с обрывающимися в море нелюдимыми скалами могли приютить только птиц. Правда, дальше к югу ландшафт становился приветливее, горы сменялись волнистыми холмами. Насколько известно науке, на территории Омана в древности не было цивилизации, сравнимой с Индской. И все же у меня была совершенно особая причина присоединиться к тем, кто голосовал за то, чтобы следовать вдоль этих берегов в сторону Африки. Во-первых, если верить метеорологам, зимой в этой области ветры дуют от Азии к Африке и только весной меняют направление на обратное. Во-вторых, мои мысли упорно вращались вокруг дошедших до меня накануне старта на "Тигрисе" неподтвержденных слухов о сделанном в Омане интересном археологическом открытии. Эту потрясающую новость передал мне, сославшись на директора Багдадского музея, видного археолога Фуада Сафара, немецкий репортер с усами, похожими на велосипедный руль. Будто бы из достоверных источников в Багдаде стало известно, что где-то в Омане, за Ормузским проливом, в районе Маската, обнаружен в песках шумерский зиккурат - ступенчатая пирамида, каких до сих пор не встречали за пределами Двуречья.
Я отказался поверить - очень уж это смахивало на розыгрыш, придуманный журналистом, увидевшим намалеванный на нагнем парусе зиккурат! Однако немец клялся, что он лишь выполняет роль передатчика чужих слов. Дескать, Фуад Сафар был очень взволнован и просил нас непременно попытаться зайти в Оман, подчеркивая, что впервые за пределами Ирака найдено шумерское сооружение.
Я поделился с ребятами удивительной новостью. "Слишком хорошо, чтобы в это поверить", - сказал Норман. Я и сам так считал. Пирамид на земле не так уж много, и они разделены большими расстояниями. Не из тех они предметов, на которые можно нечаянно набрести в песках. Черепки - пожалуйста, но не пирамиды. В Старом Свете они найдены только в Египте и в Двуречье. И слишком это невероятное совпадение, чтобы первый шумерский зиккурат в далекой стране у рубежей Индийского океана был обнаружен как раз тогда, когда мы подняли парус на шумерской ладье, надеясь достичь этих самых рубежей. Скрепя сердце мы решили отнести эту версию к разряду анекдотов и постараться о ней забыть.
Тем не менее, когда мы с Норманом оказывались вдвоем на рулевом мостике, он порой произносил с мечтательным выражением:
- А все-таки здорово было бы встретить шумерский зиккурат в стране на берегу Индийского океана!
Эта тема обрела новую актуальность на Бахрейне, когда Джеффри Бибби отвез нас к развалинам дильмунской храмовой пирамиды, наделенной, по его словам, всеми основными чертами месопотамского зиккурата. Сплошная, ориентированная по солнцу ступенчатая конструкция с лестницами на гранях и святилищем наверху. За пределами Двуречья такие сооружения неизвестны. Если не считать древние Мексику и Перу. Бибби так и называл свою пирамиду - "мини-зиккуратом". Он даже нашел в святилище месопотамские изделия. Бахрейн находится примерно на полпути между Ираком и Оманом. И я отважился спросить Бибби, доходил ли до него слух о том, что в Омане недавно обнаружен шумерский зиккурат?
Нет, он не слышал ничего подобного.
Если Бибби, виднейший знаток археологии этого района, ничего не слышал, стало быть это выдумка. И мы твердо решили выкинуть ее из головы.
Однако Оман продолжал неудержимо манить нас с Норманом. И когда Норман после Ормузского пролива предложил идти вдоль берега на юг, чтобы подремонтировать снасти в Омане, я заподозрил, что он не совсем забыл про таинственный зиккурат. Да и сам я в основном по этой же причине после долгих колебаний поставил крест на уникальной возможности посетить долину Инда.
Вообще-то мысль о том, чтобы хорошо подремонтироваться, прежде чем продолжать плавание к дальним странам, не была лишена оснований. Два дня трепки на толчее от супертанкеров дались нашим надстройкам тяжелее, чем штормовая волна в заливе. Оманские горы прикрыли ладью от шторма, как только мы обогнули мыс на выходе из Ормузского пролива. И не будь сумасшедшего движения на трассе, море вело бы себя так же смирно, как и воздух. Утро застало нас посреди магистрали, в гуще кораблей, преимущественно танкеров. Уйдя от рифов и утесов и закрывшись горами от ветра, мы облегченно вздохнули и не сразу уразумели, что трудно было придумать худшее место для плавания на камышовом судне при слабых ветрах, сводящих до минимума нашу способность маневрировать. В таком вот опасном месте встретили мы Новый год. На другую ночь наш парус и вовсе поник. Главным движителем было сильное течение, увлекавшее "Тигриса" вдоль оманских берегов в сторону Маската. Наши керосиновые фонари и слабенькая мигалка на стеньге выглядели светлячками рядом с яркими огнями следовавших мимо исполинов. А потому ночью один из рулевых каждые три-четыре минуты бегал на нос - наблюдать за приближающимися огнями и светить самым сильным из наших электрических фонариков на парус "Тигриса", чтобы впередсмотрящие встречных судов, еще не перешедших на электронику, вовремя нас обнаружили.
Во время моей вахты мимо "Тигриса" в залив медленно провели на буксире огромную, ярко освещенную плавучую нефтяную вышку. По огням я насчитывал до двенадцати кораблей одновременно. Они проносились с такой скоростью, что на поднятой ими волне ладью раскачивало, как на гамаке, и в таком бешеном ритме, какого мы еще никогда не испытывали в океане. На океанских валах крепкое камышовое суденышко колышется с приятной плавностью, успокаивая самую нервную натуру. И даже частые порывистые волны в бурном заливе оставляли достаточно широкие ложбины, качка была вполне сносной, не то что выматывающая душу тряска на волнах, вызванных творением человеческих рук - супертанкерами. Мы чувствовали себя так, будто угодили в сосуд для смешивания коктейля или на спину скачущего быка. Казалось, нам растрясет все внутренности. Мы ходили злые и раздраженные оттого, что трудно было устоять на палубе, а в постели нас катало, словно бочки. Скоротечные спокойные промежутки между внезапными волнами, поперечными волнами, откатом от встречных кильватерных струй и новыми сериями волн еще больше усугубляли беспорядочную качку.
Притороченные к кницам стойки мостика и колена мачты затевали пляску на ходулях, и лишенный ветровой опоры тяжелый парус колыхался вместе с мачтой, помогая ей растягивать штаги и прочие оттяжки, а также найтовы, крепящие к камышу рубки и мостик. Всякий раз, когда мимо ладьи со скоростью двадцать узлов проносился огромный танкер, нас так резко швыряло из стороны в сторону, что мы опасались за целость палубных найтовов. Тяжеленные рулевые весла снова принялись брыкаться в уключинах, да так, что толстые бруски раскалывались пополам и приходилось заново скреплять их веревками и клиньями. Кратковременная встреча со сторожевым катером не пошла на пользу нашим расшатанным деревянным конструкциям, но при тихой погоде двуногая мачта и мостик сохраняли стойку не хуже опытного моряка.
На другой день после столкновения дикие горы Северного Омана ушли из нашего поля зрения, но под вечер мы приблизились к берегу настолько, что увидели приморскую равнину с редкими высокими деревьями. Равнина была совершенно плоской, и можно было наперед сказать: незримая береговая линия представляет собой длинный пляж, на отмели перед которым мы вполне можем отдать якорь. Но пока мы взвешивали этот вариант, Норман из своего уголка в главной рубке крикнул, что установил двустороннюю связь с береговой радиостанцией. Маскатские власти предупреждали, чтобы "Тигрис" без соответствующего разрешения не приставал к оманским берегам. Заодно нам передали радиограмму Би-би-си: консорциум запрещал Норману использовать любительскую рацию для передачи каких-либо сведений. Он не должен сообщать радиолюбителям наше местонахождение. Не сумеет, как это было до сих пор, наладить связь на фиксированной частоте передатчика, предоставленного консорциумом, все равно - в работе с любителями передавать только "все в порядке" и больше ничего.
Этот запрет возмутил Нормана.
- А если мы потерпим крушение? - спросил он и сорвал с головы наушники.
Было еще совсем светло, когда дау остановилась возле поплавков большой рыбацкой сети, которую мы на сей раз постарались обойти. А ребята Саида, к нашему удивлению, преспокойно начали вытаскивать сеть и выбирать из ячеи трепещущую рыбу. Покончив с этим делом, привязали к поплавку полиэтиленовый мешочек и бросили сеть обратно в море. После чего знаками дали понять Рашаду, чтобы подошел на шлюпке за нашей долей; выяснилось, что они положили в мешочек три динара в уплату владельцу сети.
И вот уже мы вылавливаем из большой кастрюли Карло дымящуюся вареную рыбу, а Тору подает японское блюдо: нарезанную кубиками сырую рыбу в соевом соусе. Для тех из команды, кто еще не пробовал сырой рыбы, это блюдо оказалось приятнейшим сюрпризом. Сам Тору, весь в ожогах и волдырях, выглядел так, словно побывал на раскаленной сковороде. Перед обедом он долго сидел и нервно поглаживал обессиленно приземлившегося на ладье крупного хохлатого зимородка, больше в утешение самому себе, чем птице. В этот день Тору первым прыгнул за борт искупаться и угодил прямо в скопище медуз. Маленькие прозрачные кишечнополостные в несметном количестве окружили ладью, кокетливо помахивая фиолетовыми юбочками и длинными жгучими нитями. У них была в разгаре брачная пора, и они явно вознамерились весь мировой океан наполнить своими отпрысками.