Вернулся на то место, откуда вылетела птичка, но и там ничего не нашел. Так и остался в недоумении. Что делала каменка в подземных галереях слепушонки, неужели искала личинок насекомых? Наверное, так. Нашла спасение под землей, сообразила. "Голод не тетка", заставит быть изобретательным!..
Пристрастие к норам - непременная черта каменки. Где же в пустыне найти надежное укрытие, к тому же не жаркое?
Иду по гребню холма каменистой пустыни, спускаюсь к зеленым тугаям Бартугая, пересекаю проделанные геологами старые заброшенные дороги. Вокруг пусто. Древние курганы протянулись цепочкой. Черные камни, щебень, синее небо да солнце.
На пути лежит лист железа размером с колесо автомашины. Посередине - круглая дырка, и к ней снизу приварена небольшая трубка. Откуда занесло этот хлам сюда, в глухую пустыню?
Можно и пройти мимо случайного предмета, если бы железо не прилегало плотно к поверхности почвы. Под ним могут оказаться прогревочные камеры муравьев. Здесь, в мертвой каменистой пустыне, ухитряются жить муравьи-бегунки, кое-как сводят концы с концами. Надо перевернуть железо, посмотреть. Я поддеваю его палочкой и от неожиданности приседаю на корточки. Под листом находится аккуратное гнездышко размером с блюдечко. Снаружи оно сложено из грубых сухих травинок, внутри травинки тоньше, нежнее, в них вплетены волокна луба, очевидно, принесенные с деревьев недалекого отсюда тугая. Посредине уютного гнездышка лежит маленькое нежно-голубое яичко с едва заметными коричневыми крапинками по тупому концу. Оглядываюсь вокруг, нет ли поблизости хозяйки гнезда?
Но вокруг мертвая, раскаленная июльской жарой пустыня. Впрочем, могла ли строительница гнездышка им сейчас пользоваться? К листу железа нельзя прикоснуться рукой, такой он горячий. И уж под ним в гнездышке - адская жара.
Осторожно беру яичко в руки. Оно тоже горячее и, на свет видно, наполовину высохло, пустое. Но не протухло. В такой жаре и бактерии не развились.
Так вот что случилось! Ранней весной, когда солнце еще не было таким немилосердно жарким, дырочку в листе железа птичка приняла за норку. Под железом ей понравилось: и тепло, и сухо, и уютно. Вскоре она свила гнездышко, отложила яичко. Но предательский лист железа накалился, прогнал пичужку-неудачницу, не выдержала она страшной жаровой камеры, бросила гнездо. Бедняжка, она не была знакома с таким материалом, как железо. Никто из ее многочисленных предков никогда с ним тоже не встречался и не передал ей соответствующего опыта.
По яичку орнитологи определили неудачницу. Она была каменкой-плясуньей.
Каменка так хорошо приспосабливается к различной обстановке жизни, что, несмотря на строгую привязанность к пустыне, уживается в, казалось бы, совсем чуждой среде - в горах над хвойным лесом, на высоте в несколько тысяч метров над уровнем моря, на альпийских лугах.
Пологие с мягкими очертаниями холмы плоскогорья покрыты низкой травой да куртинками высокого развесистого чия. В понижениях между холмами - сочная зелень, разукрашенная множеством ярких цветов. Здесь, среди роскошного холма, мы и устраиваем бивак.
Напротив - склон холма испещрен светлыми пятнами. Это выбросы земли или, как их называют, бутаны нор сурков. Этих зверьков сильно истребили охотники, и жилые норы их чаще стали встречаться в низких местах среди сочной травы. Здесь безопасней, еда рядом, чуть что - и сразу можно скрыться в нору. Правда, в низине слишком влажно весной, сюда сбегают вешние воды, и от них немало излишней сырости в жилище подземного жителя. Что сделаешь: из двух зол приходится выбирать меньшее.
На двух бутанчиках возле жилых нор, я вижу, на светлой земле валяются остатки съеденных жуков. Кто бы мог ими лакомиться? Ведь не сурок же охотится на насекомых, да и где ему, чистейшему вегетарианцу, заниматься не своим делом.
Рано утром в нашей низинке еще лежит тень, но жаворонок в небе трепещет розовыми, окрашенными лучами солнца, крыльями. Прохладно. Сказывается высота - около двух тысяч метров над уровнем моря. Осторожно, чтобы не разбудить спящих товарищей, я одеваюсь и выбираюсь из-под полога. И вдруг резкий свистящий звук заставляет вздрогнуть от неожиданности. Недалеко от бивака на бутанчике мелькнул сурок и спрятался в нору. Оттуда он еще несколько раз прокричал свое громкое предупреждение сородичам.
Я вооружаюсь биноклем и терпеливо жду. Хочется рассмотреть это животное. Но сурки осторожны. Не выходят наружу. Зато появляется каменка-плясунья, размахивает приветливо хвостиком, поглядывает по сторонам. Она держит в клюве жука-навозника. Вот она расклевала свою добычу и скрылась в норе. Вскоре оттуда же появляется и сурок. Привстает на задние ноги, осматривается, отбегает в сторону, пасется. Выходит так, что сурок ждет, не выбирается наверх, пока не появится его страж и квартирант - милая птичка каменка. В другой дальней норке я тоже вижу мирную идиллию содружества млекопитающего с птицей.
Нелегко лежать без движения с биноклем в руках. Чуть повернулся, каменка тревожно качнула хвостиком, пискнула, сурок стрелою помчался в нору и скрылся в ней.
Я поражен этой картиной взаимного содружества и радуюсь тому, что отгадал, почему возле сурчиных нор лежат остатки насекомых.
Отчаянный разбойник
Ключик между горами Калканами с рощицей деревьев и кустарников остался позади. Дорога пошла вдоль Большого Калкана, по его северной стороне, мрачной и темной. Вокруг расстилалась светлая и безжизненная пустыня, покрытая редкими приземистыми, почти сухими солянками. Затем показались чахлые кустики саксаула. Засуха сильно сказалась в этом году на природе. Ни зверя, ни птицы, ни ящерицы. Не было нигде и насекомых.
Вдали показалось темное пятнышко. То были, я хорошо их знал, три туранги. Они росли одиноко среди обширной и голой пустыни. Возле них ютились кустики тамариска и чингиля. Видимо, в этом месте близко к поверхности подходили грунтовые воды.
Три туранги среди бескрайнего и безотрадного простора пустыни на фоне далеких синих гор Матай были особенно красивыми. Подчеркивая безотрадность природы, они как бы олицетворяли собою неистребимую силу жизни.
Я всегда останавливался возле этих деревьев и знаю их много лет. Каждый раз я радовался тому, что туранги целы, что никто их не искалечил, не срубил, не сжег. И на этот раз я остановил возле них машину, подставив ветру перегретый мотор. Каждый раз я не могу удержаться, чтобы не сфотографировать эти деревья. Одна из цветных фотографий попала на обложку книги о жизни насекомых пустыни.
Но сердце мое опечалилось. Одну турангу сломали и, видимо, увезли на топливо. Но две другие остались, все такие же, с корежистыми стволами, живописно изогнутыми и красивыми. Зеленая листва деревьев сверкала под знойными лучами солнца и весело трепетала от пустынного ветерка.
Все живое с момента рождения движется к естественному концу своего бытия. Смерть неотделима от жизни. Но горестно видеть, когда гибель наступает прежде времени, в расцвете сил и совершенства. Придет время, и эти два еще здравствующих дерева тоже исчезнут. Впрочем, в нескольких метрах от деревьев растет крохотная группка молодых туранг. Они тянутся кверху и набираются сил.
Едва я вышел из машины, как с дерева слетела пара скворцов и помчалась в жаркую и голую пустыню. Раздался писк птенцов. Потом, сверкая черно-белыми крыльями, с ветки дерева слетел большой пустынный сорокопут. Громко зачирикал воробей. Среди листвы мелькнула шустрая крошечная индийская пеночка. Она что-то озабоченно и деловито разыскивала и склевывала своим клювиком-иголочкой, не обращая на меня никакого внимания. Кому она нужна, такая маленькая.
У скворцов и воробьев в дуплах лежали яички. Гнездо же крошечной пеночки непросто разыскать. У сорокопута оказалось большое и пушистое гнездо, материал, который пошел на его строительство, я не сразу определил: не пух семян - на туранге они еще не созрели, и не шерсть овец, клочья которой легко найти в местах выпаса на кустах. В мелком и плотном пушке я обнаружил крохотные листочки полыни и тогда сразу понял: это галлы. Они растут белыми пушистыми шариками. Теплая оболочка галла предохраняет от резких колебаний температуры оранжевые личинки комариков-галлиц, возбудителей и хозяев галла. Птицы изрядно потрудились: чтобы построить такое обширное гнездо, надо было заготовить не менее тысячи галлов. Находка удивительна. Значит, галлица приносит сорокопуту пользу, поставляя строительный материал. Сорокопут приносит пользу полыни, уничтожает ее злого врага - личинок галлиц. Как в природе все взаимосвязано!
Что же заставило птиц поселиться в этой бесплодной местности, вдали от воды? До нее - я хорошо знал - не менее шести километров.
Орнитологи могут не поверить моей находке. Самое дальнее расстояние между водой и гнездящимися парами скворцов было установлено в три километра. О пустынном сорокопуте в этом отношении ничего не известно. Как часто бывают ошибочными, казалось бы, столь твердо установленные факты и наши представления!
Кажется, я познакомился со всеми обитателями этого крохотного мирка. Но вот от кустика к кустику пробежала быстрая ящерка, в норке мелькнула злая мордочка ядовитой змеи щитомордника. Наверное, и еще много разных обитателей держатся этого уголка. Здесь, как в Ноевом ковчеге, можно встретить самых разных и редких жителей пустыни.
Сорокопуты меня не раз поражали своими разбойничьими наклонностями. Вспоминаю: мы подъезжали к селу Узун-Агач. По асфальтовому шоссе впереди шла колонна грузовых машин. Обгон был невозможен: навстречу тоже шли грузовики. Пришлось сбавить скорость. С обеих сторон шоссе росли деревья. С них через дорогу в обоих направлениях перелетали воробьи. Кое-где виднелись и многочисленные скопления их гнезд. Неожиданно впереди нас с придорожного кустика на асфальт упал какой-то трепещущий комок перьев и помчался поперек пути. Я остановил машину, выскочил из нее. То, что я увидел, было необычным. С дороги в кювет по земле рыжехвостый сорокопут жулан тащил мертвого воробья. Ноша для него оказалась нелегкой, и подняться с нею в воздух он не мог. Отчаянный разбойник испугался меня, бросил добычу и взлетел на дерево. Я поднял воробья. Птица была еще теплой. На ее голове зияла глубокая рана. Не было сомнений, что сорокопут только что расправился с ней.
Какой все же он отважный!
В Уссурийском крае, где прошло мое детство, в пригородных зарослях лещины, дикой яблони и боярышника водилось много рыжехвостых сорокопутов. Однажды сорокопут ухитрился пригвоздить к шипам на ветке боярышника молоденького бурундучка, основательно раздолбив ему голову. Так что крупная добыча для него не редкость!
Как-то в глухой пустыне Сарыишикотрау я увидел из окна машины летящего большого сорокопута. За ним трепыхалась в воздухе длинная узкая белая ленточка. Птица летела медленно, видимо, ноша изрядно мешала полету. Показалось, что ленточка или, быть может, веревка случайно запуталась в ногах птицы, и вот теперь ей, бедняжке, приходилось нелегко.
Остановив машину, я бросился вслед за сорокопутом. И вдруг ленточка упала на землю. Когда я подошел к ней, то увидал молодою стрелу-змею. Это изящное пресмыкающееся - типичная обитательница пустыни. Она очень быстра в движении, ее главная добыча - ящерицы. У "стрелки" была расклевана голова, полуживая, она судорожно извивалась, сворачивая кольцами и расправляя свое стройное и тонкое тело.
Не ожидал я, что сорокопут охотится за змеями, да еще и может носить их по воздуху.
По-видимому, стрела-змея не случайная добыча маленького хищника. Через несколько лет, проезжая по шоссе из Капчагая в Сарыозек, я увидел ту же самую картину: сорокопут летел над зарослями саксаула с убитой им молодой стрелой-змеей. Почерк работы разбойника не изменился: у змеи была расклевана голова.
Сорокопуты - заботливые родители. Они заранее заготовляют пищу, накалывая на острые шипы растений насекомых. На дачном участке в густых зарослях жимолости и дикого абрикоса поселился сорокопут. Сосед по даче негодовал:
- В прошлом году тут соловей жил. Так распевал, так распевал! А нынче место заняла эта скрипучка!
Сорокопут, действительно, казался мрачным, сварливым и обладал неприятным голосом. Никого из птиц он не подпускал к зарослям. Больше всего от него доставалось воробьям. Вскоре на коротеньких сучках яблонек и урюка появились наколотые насекомые. Кобылки, жуки-навозники, хрущи, бабочки торчали в самых разных позах. Это была его работа.
Больше всего мне было жаль бабочку-стеклянницу, красавицу с чудесными, прозрачными, как стеклышко, крыльями. Где он ее разыскал, такую редкую! Несчастную бабочку вскоре обнаружили муравьи-тапиномы. Собрались толпой, прогрызли в брюшке дырочку, добрались до провианта и… пошла заготовка! Так и сновали вверх и вниз по дереву тапиномы. Появились муравьи кое-где и на других трофеях сорокопута.
Каждый день я собирался сфотографировать картинку муравьиного пиршества, но все мешали разные дела. Мало ли хлопот у дачника в разгар сезона.
Еще было интересно, долго ли просуществует коллекция насекомых сорокопута, воспользуется ли он ею или его запасы растащат муравьи.
Отцвели тюльпаны. Загорелись красные маки. Заголубел мышиный горошек. Из кустов жимолости все громче и громче стали раздаваться крики сорокопутов. Вскоре появились и молодые сорокопутята. Они были такими же крупными, как и родители. Неумелые и неловкие, они сидели по кустам и кричали во все горло, беспрестанно требуя корма. Один из них, самый горластый, кричал больше всех. Иногда птицы с жалобным писком бросались на пролетавших мимо воробьев, скворцов и даже удодов, очевидно, намереваясь получить от них подачки и не умея отличить от чужаков своих родителей.
Вот тогда неожиданно и исчезли с деревьев все ранее наколотые насекомые. Запасы, оказывается, делались заботливыми родителями не зря. Исчезла и стеклянница, наполовину объеденная муравьями, я даже не успел ее сфотографировать.
Другая замечательная коллекция насекомых, собранная сорокопутом, встретилась мне в небольшом тугайчике у реки Арысь. Мы мчались по шоссе издалека, торопясь домой. Вокруг тянулась бесконечная равнина, поросшая травами пустыни. И вдруг вдали показались желтые, высокие, как крепостные стены, лессовые обрывы, мелькнула река и послышался чудесный запах цветущего лоха. Мы соскучились по воде, по густой зелени, по деревьям и решили остановиться. А потом этот удивительный аромат лоха!
Едва поставили машину, как в кустах раздался скрипучий голос сорокопута. Здесь, среди колючего лоха, обнаружилась недавно брошенная стоянка скота. Возле нее на сухих ветках дерева темнели какие-то комочки. Это тоже была коллекция сорокопута.
Коллекционер оказался узким "специалистом": на колючки накалывал только одних навозников. Все жуки торчали кверху ногами, и лишь немногие на боку. Почему-то у всех были раскрыты крылья, наверное, потому, что хищник ловил добычу на лету.
Вблизи этой коллекции другое сухое дерево разукрасилось белыми пятнами птичьего помета. На нем находился наблюдательный пункт охотников. Последнее время ветер дул с севера и жуки, учуявшие навоз, неслись с южной стороны мимо засады птиц.
Возвращусь снова к наблюдениям на дачном участке.
Молодые сорокопуты хотя и велики ростом, но глупы. Скрипят пискливо, трепещут крылышками, просят у родителей еду, гоняются за ними, сами не умеют охотиться. Старики не особенно обильно кормят. Пора самим учиться.
Но вот в сорокопучьем семействе - происшествие. Один взрослый сорокопут сел на изгородь возле душа и громко, пронзительно зацокал. В его необычном крике чувствовалась тревога. Мгновенно поблизости на проводах электропередачи уселся другой взрослый сорокопут, слетелся и молодняк. Появились два воробья и стали крутиться возле кричащего сорокопута. Вскоре собралась целая стайка воробьев. Сорокопут же не умолкал, орал во всю глотку, поглядывая на землю, иногда слетая вниз и тотчас же взмывая кверху. Чувствовалось, что собравшиеся птицы чем-то встревожены, и хотя были они разными, но друг друга хорошо понимали. Не зря кричал сорокопут, что-то случилось, что-то он увидал.
Меня так и подмывало посмотреть, на что поглядывала горластая птица. Но хотелось и дождаться, и посмотреть, что будет дальше и чем все кончится. Все же не выдержал: быть может, гибнет какая-либо пичуга, нужна помощь. Подошел к изгороди. Горланящий сорокопут сразу умолк, присоединился к своему семейству, уселся на проводах, к ним примкнули и воробьи. Все они не сводили с меня глаз.
Я присмотрелся к зарослям травинок. За изгородью вдоль арычка, по которому текла вода, медленно полз большой узорчатый полоз. Увидал меня и поспешно скользнул под душ. Так вот кто виновник переполоха!
Птицы посудачили еще немного и разлетелись.