– Если вам нужны гарантии, мадонна, вы их получите. Клянусь вам моей честью и надеждой попасть на небеса, что ни я, ни кто-либо другой не причинят принцу Синибальди никакого вреда, и с его головы не упадет ни волоска, если я узнаю все подробности готовящегося заговора и таким образом смогу избежать расставленной мне ловушки.
Такие резоны она понимала. Он предлагал ей жизнь Синибальди в обмен на собственную безопасность. И все-таки принцесса колебалась, думая о своем муже.
– Он обвинит меня…
Глаза Чезаре сверкнули. Он наклонился к принцессе.
– Он никогда не узнает о нашем разговоре.
– Вы… вы даете мне слово? – настаивала она, убеждая себя, что уж в этом случае ничего плохого не случится.
– Я уже дал вам его, мадонна, – последнюю фразу герцог произнес с неохотой. Ему не хотелось связывать себя подобным обязательством, но он чувствовал, что иначе заставить ее говорить не удастся. Борджа не привык легко прощать обиды, и мысль о том, что Синибальди уйдет безнаказанно, совсем не радовала его. Но он не видел другого способа отвести нацеленный на него удар.
– Я уже дал вам его, мадонна, – повторил Борджа, – и не отступлюсь от него.
– То есть вы даже не скажете ему, что вам все известно? И полученные от меня сведения используете лишь для обеспечения собственной безопасности?
– Совершенно верно, – заверил ее герцог, теперь уже уверенный в том, что она от него ничего не утаит.
И принцесса рассказала все, что знала сама. Прошлым вечером Раньери и принц Синибальди засиделись допоздна. И раньше у нее возникали подозрения, что ее муж и приятель изгнанного Малатесты что-то затевают. Ее обидела скрытность принца, его недоверие к ней, ибо он не делился с женой своими планами, а потому она подслушала их разговор и поняла, что готовится покушение на жизнь Чезаре Борджа.
– Граф Раньери говорил о сегодняшнем банкете, – продолжала она, – подчеркивая, что другой такой удачной возможности может и не представиться. Именно Раньери мозг этого заговора, мой господин, искуситель, заманивший в свои сети остальных.
– Да, да, несомненно, – нетерпеливо вырвалось у Борджа. – Хотя сейчас и неважно, кто искушал, а кого искушали. Суть, давайте суть!
– Раньери знал, что на ночь вы вернетесь в замок Сигизмондо в сопровождении охраны и факельщиков. Где-то по пути, точного места я не знаю, вас будут поджидать два арбалетчика. Они-то и должны вас убить.
Она замолчала, но и Чезаре никак не отреагировал на ее слова. Лицо герцога осталось спокойным, словно речь шла не о его жизни. Принцесса продолжила:
– Но возникло одно препятствие. Раньери не полагал его непреодолимым, но для большей уверенности хотел избавиться от него. Он опасался, что вас будут сопровождать всадники, а потому арбалетчики могут попасть в них, а не в вас. Пешие охранники в расчет не шли, так как стрелы полетели бы выше их голов. Вот он и хотел, чтобы сопровождали вас только последние, чтобы арбалетчики не раздумывали, в кого стрелять. Отсюда и его стремление склонить к предательству одного из ваших капитанов, я думаю, в этом причина появления во дворце Грациани, которого, как я поняла со слов солдата, тяжело ранили. Раньери было известно, что Грациани вами недоволен, и он решил, что тот не откажется помочь.
Герцог Валентино улыбнулся. Он знал, что побудило Раньери прийти к столь опрометчивому выводу. А мгновение спустя улыбка стала жестче, отражая мысли Борджа.
– Это все, что я слышала, мой господин, – заключила принцесса.
Герцог откинул голову, коротко рассмеялся.
– Видит Бог, услышали вы более чем достаточно.
Она посмотрела на Борджа, и яростный блеск его глаз вновь поверг ее в ужас. Принцесса поднялась, напомнила герцогу о его клятве. Тут же видимые проявления гнева исчезли без следа, Борджа вновь радушно заулыбался.
– Будьте покойны, я дал вам слово, а как я сказал, так и будет. Ни я, ни кто-либо из моих людей не причинят вреда принцу Синибальди.
Она уже хотела поблагодарить его, на мгновение задумалась, дабы найти нужные слова, а когда нашла, герцог уже увлек ее к двери.
– Мадонна, вам пора идти. Мне представляется, что вы смертельно устали. И чувствую, что виноват в этом я.
Она не стала отрицать его правоты, добавив, что хотела бы немедленно вернуться домой.
– Принц вскоре последует за вами, – пообещал Чезаре, взявшись за ручку двери. – Сначала, однако, нам необходимо замириться, но, несомненно, это не займет много времени. И ни о чем не тревожьтесь, – добавил он, увидев страх, вновь мелькнувший в синих глазах, ибо принцесса вспомнила, каким путем обычно мирился Чезаре со своими врагами. – Все будет честь по чести. Мне не составит труда убедить его, что дружба со мной куда лучше союза с предателями, что заманили его в свои сети.
– Истинно так! Истинно! – воскликнула она, хватаясь за Соломинку, брошенную герцогом человеку, готовившему его убийство. – Он тут ни при чем. Его завлекли, уговорили.
– Как я могу в этом сомневаться после того, как вы мне все рассказали? – иронии в вопросе герцога она не уловила.
А Чезаре, поклонившись, открыл дверь.
Глава 4
Следом за ней вышел он в зал, где тут же стих шум, а сотня глаз устремилась на него и принцессу. Чезаре подозвал председателя городского совета и поручил принцессу его заботам, попросив проводить ее вниз, к карете.
Сам же глубоко поклонился ей на прощание, подождал, пока она и председатель покинут зал, а затем занял место за столом, улыбнулся, рассмеялся чьей-то шутке, словом, показал, что можно веселиться и дальше.
Он заметил, что Капелло то и дело бросает в его сторону тревожные взгляды. И ничуть не удивился, понимая, какая буря поднялась в душе венецианского посла, когда тот увидел, что принцесса Синибальди покинула банкет после продолжительного разговора с Чезаре. Мессера Капелло ждут сегодня сюрпризы, мрачно подумал герцог, а когда председатель совета вернулся, подозвал Барбо, который, выполняя приказ, остался в зале.
– Приведи сюда Синибальди, – скомандовал он, и над столами повисла гнетущая тишина.
Толстопузый Капелло, услышав эту команду, проворно поднялся со стула и направился к герцогу.
– Ваша светлость, – пробормотал он, – что случилось с принцем Синибальди?
– Подождите минуту-другую, и вы все увидите сами.
– Но, мой господин, умоляю вас учесть, что Республика…
– Имейте терпение, мессер, – оборвал его герцог и одарил таким злобным взглядом, что Капелло отшатнулся, как от удара.
Но остался рядом с креслом герцога. Бледный, с капельками пота, выступившими на лбу, с тяжелым, учащенным дыханием.
Двойные двери распахнулись. Вошел Барбо, за ним – четыре солдата из кондотты Грациани, между ними – принц Синибальди, чрезвычайный посол Республики Венеция. Но видом своим он скорее напоминал обыкновенного бандита, пойманного на месте преступления. Без плаща и шляпы, со связанными за спиной руками, в порванной одежде. Лицо его было мрачнее тучи.
Придворные в изумлении взирали на открывшееся перед ними зрелище.
По знаку герцога солдаты отступили от пленника, оставив его лицом к лицу с Борджа.
– Освободите ему руки, – последовал короткий приказ.
Барбо ножом перерезал веревку, стягивающую кисти принца Синибальди.
Чувствуя скрестившиеся на нем взгляды, венецианец попытался, как говорится, сделать хорошую мину при плохой игре. Откинув голову, выпрямился во весь рост, смело глянул в бесстрастное лицо Чезаре Борджа.
– По вашему ли приказу, господин герцог, священную особу посла подвергли столь недопустимому обращению? – прогремел его голос. – Я имею честь представлять здесь Республику святого Марка, которая,
смею вас заверить, не потерпит такого бесчестия.
Около герцога на столе стоял флакончик с розовым маслом. Чезаре протянул руку, взял флакончик, вдохнул нежный аромат.
– У меня сложилось впечатление, возможно ложное, что вы нам угрожаете. Угрожать нам – пустое дело для всех, ваша светлость, даже для посла Республики Венеция, – и губы его изогнулись в улыбке, от которой Синибальди как-то разом сник, как, впрочем, и многие смельчаки до него, из тех, кому доводилось встретиться с герцогом лицом к лицу.
Капелло, стоя за спиной герцога, в отчаянии заломил руки и с трудом подавил стон.
– Я не угрожал вам, ваша… – начал Синибальди.
– Рад это слышать, – прервал его герцог.
– Я протестую, – заключил Синибальди. – Протестую против подобного обращения со мной. Эти грубияны-солдаты…
– Ага, – Борджа вновь поднес к носу флакончик с розовым маслом. – Ваш протест мы всенепременно рассмотрим. Как вы могли подумать, что я оставлю без внимания неподобающее отношение к послу столь могущественного государства. Прошу вас, продолжайте. Давайте выслушаем вашу версию ночного происшествия. Постарайтесь объяснить, жертвой чьей ошибки вы стали, и я обещаю вам, что виновные будут сурово наказаны. Накажу я их с огромным удовольствием, ибо подобные ошибки усложняют жизнь не только их допускающим, но и многим другим. Вы говорили о грубиянах-солдатах. Пожалуйста, продолжайте.
Но Синибальди не продолжил. Наоборот, начал излагать сказочку, сочиненную им за тот час-полтора, что он провел со связанными руками. Сказочку, по первому взгляду, убедительную, более того, абсолютно правдивую, если бы рассказывал ее не Синибальди, а Грациани. Но, так как Синибальди говорил от первого лица, она не выдержала маломальской проверки.
– Этой ночью меня пригласили на тайную встречу в доме графа Раньери, в котором меня поселили на время пребывания в Римини. Я пришел, ибо мне было сказано, что рассматриваться будет важный вопрос, вопрос жизни и смерти, имеющий ко мне самое непосредственное отношение.
В зале собралось несколько человек, но перед тем, как открыть мне истинную цель нашей встречи, они потребовали, чтобы я поклялся никому не говорить ни единого слова и не называть ни одного имени из собравшихся здесь, независимо от того, останусь я с ними или уйду.
Но я же не дурак, ваша светлость.
– А разве кто-нибудь в этом сомневается? – улыбнулся герцог.
– Я – не дурак, а потому сразу понял, что дело пахнет изменой. Они, конечно, знали, что я сразу раскушу их замысел. Не знаю, как это случилось, но у них сложилось ложное впечатление о том, что я готов участвовать в заговоре. В том и заключалась их ошибка, едва не стоившая мне жизни, из-за которой со мной обошлись столь неподобающим образом. О своих личных чувствах умолчу, они не представляют интереса для вашей светлости. Но я – посол, а потому должен требовать соответственного отношения к своей особе. Я сказал этим мужланам, кто я такой. Однако они не прислушались ко мне. И я…
– Господи, даруй мне терпение! – прервал его герцог. – Не начать ли вам с самого начала. Все это лишь слова, мессер. Ваше видение того, что случилось этим вечером. А нам нужны факты, которые можно доказать.
Синибальди согласно кивнул.
– Ваша светлость, как всегда, прав. Продолжу, однако. Где я остановился? Ах, да.
Когда от меня потребовали клятву, я сразу насторожился. Но, к сожалению, я поступил слишком опрометчиво, придя на это сборище, так как уже понял, что они не выпустят меня отсюда живым, чтобы я не рассказал об увиденном. Ибо им пришлось бы заплатить за это собственными жизнями. И я дал требуемую клятву, чтобы они не отправили меня в мир иной. Но тут же заявил, что не желаю более ничего слышать, а в особенности их планы. И предупредил, что заговор – дело гиблое, особенно, а я догадывался, что так оно и было, если цель его – покушение на вашу жизнь, ибо шпионов у вашей светлости больше, чем глаз у Аргуса. Далее я попросил дозволения откланяться, ибо дал клятву молчать.
Но люди эти слишком уж боялись предательства, да и не верили ни в какие клятвы. Они отказались отпустить меня, заявляя, что я сразу же их выдам. И словесная перепалка скоро перешла в обмен ударами. Они бросились на меня, один из них наткнулся на мой меч. Поднятый нами шум привлек, должно быть, внимание патруля, появление которого и спасло мне жизнь. Когда эти солдаты начали ломиться во дворец, заговорщики перепугались и попрыгали через окно в реку. Я остался, ибо не чувствовал за собой никакой вины. Солдаты же грубо схватили меня, связали мне руки, вытолкали на улицу, не слушая моих объяснений.
Из-за спины герцога раздался вздох облегчения. Капелло шагнул к креслу Борджа.
– Видите, мой господин, видите… – начал он.
– Подождите! – резко осадил его герцог. – Будьте уверены, что вижу я не хуже других и не нуждаюсь еще и в ваших глазах, мессер Капелло, – и продолжил, очень вежливо, обращаясь уже к Синибальди:
– Мой господин, я искренне сожалею, что мои солдаты обошлись с вами столь непочтительно. Но я уверен, что вы в своем великодушии понимаете, что до того, как мы услышали ваше объяснение, все выглядело иначе, и даже у меня, а не только у простых солдат, сложилось впечатление, что виновная сторона как раз вы, а не кто-то другой. И я уверен, что, благодаря вам, нам удастся избежать каких-либо трений с Республикой Венеция, порожденных этим печальным инцидентом. Позвольте добавить, что я, возможно, не принял бы этого объяснения и захотел бы узнать имена тех, кто замешан, по вашему убеждению, в заговоре, если б оно исходило не от столь уважаемого человека, как вы, представляющего государство, дружба с которым для меня большая честь, – сказано все было искренне, без тени иронии.
– Я бы назвал вам их имена, ваша честь, но меня связывает данная клятва, – добавил Синибальди.
– Это я понимаю. А потому из уважения к вам и Республике, которую вы представляете, не стану задавать вопроса, ответить на который вам будет затруднительно. Давайте забудем обо всем, что произошло этим вечером.
Но тут Барбо, любивший своего командира, словно верный пес, не смог более сдерживаться. Ужели герцог сошел с ума, приняв на веру эту выдумку, лживую от первого до последнего слова?
– Мой господин, – подал он голос, – если все, что он сказал, правда…
– Если? – вскричал Чезаре. – Кто смеет в этом сомневаться? Разве это не принц Синибальди, посол Республики Венеция? Кто смеет сомневаться в его слове?
– Я, ваша светлость, – твердо стоял на своем солдат.
– Клянусь Богом! Какая наглость!
– Мой господин, если все, что он сказал – правда, то получается, что мессер Грациани – предатель, ибо мессера Грациани ранили в этой схватке. А этот человек говорит, что раненый им – один из заговорщиков.
– Именно так он и сказал, – кивком подтвердил Чезаре.
– Что ж, – левой рукой Барбо начал стягивать правую перчатку из толстой буйволиной кожи, – тогда я говорю, что он лжец, будь он принцем Венеции или ада, – и он поднял перчатку с явным намерением швырнуть ее в лицо Синибальди.
Но окрик герцога остановил его.
– Не сметь! – глаза его сузились. – Такая дерзость может дорого тебе стоить. Убирайся с глаз долой да возьми с собой своих людей. Но держись поблизости. Мы еще поговорим с тобой, может, сегодня, а может, завтра. Вон отсюда!
Устрашенный тоном и взглядом, Барбо отдал честь, злобно зыркнул на Синибальди и вышел из зала, полагая, что не сегодня вечером, так завтра утром ему на шею набросят петлю. Однако куда более бесила его возведенная на капитана напраслина.
Чезаре же повернулся к Синибальди, губы его разошлись в широкой улыбке.
– Извините этого болвана. Его подвела верность своему капитану. Завтра мы научим его, как должно вести себя в приличном обществе. А пока вам надо отдохнуть, отвлечься. Кресло принцу Синибальди! Сюда, рядом со мной. Садитесь, мой господин, надеюсь, мое гостеприимство сгладит те неприятные впечатления, с которых начался этот вечер. Но не след винить господина за глупость его слуг. Городской совет, который дает банкет в мою честь, позаботился об угощении. Вот это вино – отличное лекарство для раненой души, оно вобрало в себя ароматы тосканского лета. И нам обещали показать комедию. Господин председатель, где же эти актеры из Мантуи? Если они развеселят принца Синибальди, он, возможно, забудет о доставленных ему неприятностях.
Принц Синибальди не заставил просить себя дважды. Изумленный, не верящий своему счастью, еще гадающий, не сон ли все это, рухнул он в кресло, поставленное рядом с герцогом, выпил вина, поднесенного по знаку Борджа.
А тут перед ним появились актеры, и скоро внимание собравшихся захватил нехитрый, но занимательный сюжет комедии, которую они показывали высоким гостям. Лишь в голове принца Синибальди теснились другие мысли. Он анализировал происшедшее с ним, а более всего – те почести, что оказал ему герцог, дабы компенсировать причиненные ему неудобства. И в конце концов склонился к выводу, что в поведении своем герцог руководствовался страхом перед могущественной Республикой, которую он представлял. А потому настроение принца улучшилось до такой степени, что он уже с некоторым пренебрежением поглядывал на Борджа.
И Чезаре, не отрывавший взгляда от актеров, думал отнюдь не о сюжетной интриге. А вот придворных пьеса увлекла, и ни один из них не смотрел на герцога, а потому и не видел, сколь мрачно лицо его светлости. Как и Синибальди, герцога заботило предстоящее покушение. И он старался понять, сколь велико участие Республики святого Марка в заговоре, и не сам ли принц Синибальди – подосланный убийца. Борджа помнил, что на каждом шагу к вершине власти Венеция старалась поставить ему подножку, громоздила горы лжи, дабы испортить его отношения с Францией и Испанией, вооружала и снабжала деньгами его врагов.
Так не выбрала ли она на этот раз своим орудием принца Синибальди? Ответ мог быть только утвердительным, поскольку лично у принца претензий к нему быть не могло. Значит, в свое распоряжение Синибальди получил все ресурсы, которыми располагала Республика. И орудие это следовало сломать.
И, решив для себя, что надо сделать, герцог занялся поисками ответа на следующий вопрос – как? Действовать следовало осторожно, дабы самому не угодить в яму, которую он намеревался вырыть принцу. Прежде всего он дал слово, что ни он, ни его люди не причинят Синибальди ни малейшего вреда. Формально нарушить свое обещание он не мог, но это не лишало его возможности искать обходные пути. Да и не имело смысла убивать Синибальди, не выявив его сообщников. Наоборот, подобная торопливость могла привести к ответному удару, ибо сообщниками этими будет двигать жажда мщения. И заготовленная для него арбалетная стрела сорвется с ложа не этой ночью, но через день-другой. И наконец, имея дело с Венецией, ему не оставалось ничего иного, как обставить смерть Синибальди таким образом, чтобы у Республики не нашлось повода для недовольства.
Следовало иметь в виду и то, что версию Синибальди, пусть и насквозь лживую, мог опровергнуть только Грациани. Но Грациани лежал без чувств.
Такая вот сложная проблема встала перед Борджа, ее он и обдумывал, невидящими глазами наблюдая за игрой актеров. И читатель согласится со мной, что решение ее было куда как непростым делом, и путь к нему могла указать лишь изобретательность Борджа.