Все сели за стол, и Юлия Егоровна щедро потчевала гостя блюдами своего изготовления. Василий Степанович расспрашивал мистера Пимма о его путешествии, о том, что увидел он в стране интересного, примечательного. Завойко любил бывалых людей - путешественников, моряков, охотников, людей практических знаний, житейского опыта, каким был и он сам. Он хорошо понимал, каким надо было обладать мужеством и энергией, как надо было любить науку, чтобы предпринять путешествие по Восточной Сибири, в то время краю дикому, малонаселенному. Вот почему он с таким любопытством расспрашивал гостя. Мистер Пимм подробно отвечал на вопросы Василия Степановича. В своих ответах он обнаруживал и обстоятельность знаний, и наблюдательность, и осторожность в общих рассуждениях. Он говорил много о богатствах Сибири, о том, что этот край ожидает великое будущее.
С откровенным любопытством присматривался к мистеру Пимму Лохвицкий. Он терялся в догадках. Лохвицкий никогда не мог себе представить, чтобы человек, который выполняет тайные поручения, был так уравновешен, обходителен. "Умная бестия! - не то с восхищением, не то с раздражением думал Лохвицкий, не спуская глаз с мистера Пимма. - Экий благородный облик!"
Он все ждал и надеялся, что в чем-нибудь незаметном проявится другое лицо мистера Пимма, лицо тайного агента Англии, но так и не дождался. Уж очень, очевидно, осторожен был этот человек. И Лохвицкий проникся даже за это к нему уважением.
Когда обед был закончен и все поднялись из-за стола, мистер Пимм спросил:
- В порт, кажется, пришел американский китобой?
- Да. Заморские корабли хотя и не часто, но посещают наш порт, - ответил Завойко. - Если вы так спешите, уехать сумеете в ближайшие дни… А то бы погостили?
- Благодарю от всего сердца, - торопливо проговорил мистер Пимм, - но я действительно очень тороплюсь.
И только теперь, в этих словах мистера Пимма, Лохвицкий уловил тревожное нетерпение. "Все-таки выдал себя! - подумал он. - Хочешь скорей попасть в Америку!"
К путешественнику подошел Егорушка. Мальчик показал ему свою коллекцию камней, похвалился, что у него есть полдюжины камчатских собак, которыми он будущей зимой обязательно научится управлять, и залпом сообщил мистеру Пимму еще с десяток важных вещей, по его мнению очень интересных путешественнику: по дороге в селение Калахтырку из земли бьют горячие серные ключи, недавно в реке поймали двухаршинного лосося, в тайге за городом много медведей, а как-то раз один медведь забрел даже в порт…
- Егорушка, что ты говоришь такое! - всплеснула руками Юлия Егоровна. - И потом, мистер Пимм устал с дороги, ему надо отдохнуть.
- Нет, нет, не беспокойтесь. Мне все это очень интересно, - сказал мистер Пимм, отходя с Егорушкой в угол столовой. И мальчик вновь принялся показывать путешественнику какие-то вещи.
Завойко хотел было сказать Лохвицкому, чтобы тот устроил гостя на отдых, как в столовую вошел капитан Максутов. Он извинился за свой неожиданный приход и что-то шепнул Завойко.
- Пакет? Из Гонолулу? - удивился тот. - Странно… Где этот человек? Пригласите его ко мне в кабинет.
В это время Максутов заметил мистера Пимма, стоявшего рядом с Егорушкой и, казалось, внимательно рассматривавшего дымчатый камень. Максутов видел только профиль путешественника, округлую чистую линию большого лба, прямой с чуть заметной горбинкой нос, русую бороду.
Что-то горячее и сильное толкнулось в груди у Максутова. Он сделал два шага в сторону и встал за спиной у Лохвицкого и Завойко, чтобы лучше рассмотреть лицо незнакомца. Неожиданно тот поднял голову и встретился взглядом с Максутовым. В серых спокойных глазах мелькнул не то испуг, не то растерянность.
Максутов невольно подался вперед, но незнакомец резко сам шагнул к нему, протянул руку и отрывисто произнес:
- Мистер Пимм - путешественник!
- Да, да, познакомьтесь! - обернулся к ним Завойко и кивнул на Максутова: - Начальник нашего гарнизона.
Незнакомец, сузив глаза, в упор смотрел на Максутова, и взгляд его был холоден, надменен и, казалось, говорил: "Если вам что и показалось, сударь, имейте терпение помолчать!" Максутов в замешательстве пожал протянутую руку и проговорил вполголоса:
- Капитан Максутов!
Путешественник еще раз сухо поклонился.
Максутов направился к выходу из столовой. У порога он невольно оглянулся. Мистер Пимм смотрел ему вслед.
- Прошу меня извинить, - обратился к Пимму Завойко, - но я должен заняться служебными делами. Пока располагайтесь у меня, как дома. Я скоро освобожусь и буду к вашим услугам.
- О, пожалуйста! - ответил мистер Пимм. - Прошу не обращать на меня внимания.
Завойко кивнул Лохвицкому:
- Прошу вас ко мне в кабинет.
Глава 6
Максутов ввел в кабинет приземистого смуглого человека - капитана китобойного судна.
- Чем могу служить? - спросил его Завойко.
Капитан достал из внутреннего кармана куртки пакет и протянул Завойко, сказав при этом, что письмо ему вручено во время стоянки на Гавайских островах, с просьбой передать его лично начальнику порта.
Завойко вскрыл пакет и быстро пробежал письмо. Затем он поблагодарил капитана и спросил, как прошло плавание. Тот сказал, что судно во время шторма получило небольшие повреждения и нуждается в ремонте.
- В этом мы вам охотно поможем, - сказал Завойко и распорядился послать на торговый корабль мастеровых людей.
Капитан откланялся и вышел.
Завойко несколько раз тяжело прошелся по кабинету; наконец, остановившись у окна, негромко сказал:
- Господа, для нас наступают дни испытаний. Надо ждать непрошенных гостей.
- То есть? - воскликнул Максутов.
Завойко глазами указал на пакет. Две руки протянулись к нему - Лохвицкого и Максутова. Лохвицкий стоял ближе и первый завладел пакетом. Максутов стал читать письмо через плечо Лохвицкого.
Король гавайский Камегамега Третий, памятуя старую дружбу своих предков с русскими, предупреждал военного губернатора Камчатки, что в порту Гонолулу собираются английские и французские корабли, которые, по всем признакам, совершат этим летом нападение на русские порты на побережье Тихого океана.
- Фантастическое сообщение! - пренебрежительно сказал Лохвицкий, возвращая письмо Завойко.
- Этого следовало ожидать, - заметил Максутов. - Война началась.
- Если бы так, Петербург, я полагаю, прислал бы нам на помощь достаточное число солдат, корабли… - возразил Лохвицкий.
- Петербург! Там теперь много своих забот: надо заботиться об обороне побережий Черного моря, Балтийского…
- Вот именно! - подхватил Лохвицкий. - Кому нужен Петропавловск! Глухая, забытая богом и людьми деревня. Неужели можно думать, что великие державы бросят сюда, на край света, свои корабли, когда есть более уязвимые места в нашей матушке России! Уважающие себя державы не станут заниматься таким маловажным портом.
- И все же эти державы не брезгуют запускать руку в наш карман, - усмехнулся Максутов. - Камчатка, Аляска, Алеутские и Курильские острова, давние тихоокеанские владения России, - неплохая приманка для чужестранцев. Что вы на это скажете?
- Все это вздор, милейший, - пожал плечами Лохвицкий. - Камегамега что-то напутал.
- У нас нет оснований не верить королю гавайскому, это наш старинный друг, - решительно прекратил спор Завойко. - Как бы то ни было, наш долг принять все от нас зависящие меры, чтобы достойно встретить пришельцев, откуда бы они ни появились! Я уже ранее думал об обороне нашего порта в случае нападения неприятеля, и суждения мои следующие: следует срочно перевезти пушки с "Двины" на берег и начать строить береговые батареи.
- Ваше превосходительство, - изумленно проговорил Лохвицкий, - неужели вы полагаете, что можно с двадцатью орудиями вести бой против такого сильного неприятеля… можно удержать порт?
- Силы наши действительно невелики, - проговорил Завойко, - да что делать прикажете? Подкрепления ждать больше неоткуда - забыли, очевидно, про нас в Петербурге… А нам отходить некуда. Земля наша, и нам ее от врагов оборонять, сколь ни силен был бы неприятель.
Максутов неожиданно поднялся и сказал взволнованно:
- Ваше превосходительство, Василий Степанович! Силы ваши невелики, это так, но думаю, что можно их превелико умножить. Надо нам немедля народу поклониться, всех призвать под ружье: камчадалов, зверобоев, мещанский люд. Рать соберется немалая!
- Новоявленный Пожарский? - язвительно заметил Лохвицкий.
- Прошу вас, милостивый государь, в такое время свои шуточки оставить при себе! - вспыхнул Максутов.
- Прекратите спор, господа, - строго проговорил Завойко. - Время не для шуток. Дело идет о защите отечества, и каждый должен быть готов к этому. - Он поднялся: - Капитан Максутов! Прошу завтра утром собрать ко мне всех господ офицеров. А вы, господин Лохвицкий, займитесь пока мистером Пиммом. Устройте его отдыхать в какой-нибудь дом. У меня ему сейчас находиться не совсем удобно.
- Самый лучший дом у господина Флетчера.
- Вот и хорошо! Прошу распорядиться.
Лохвицкий вышел, а Завойко разложил на столе план Петропавловского порта и жестом пригласил Максутова подойти поближе.
Глава 7
Простившись с семейством Завойко, мистер Пимм в сопровождении Лохвицкого направился к дому Флетчера.
Жена Флетчера отвела знатному гостю просторную, богато обставленную комнату.
Лохвицкий попытался завести с мистером Пиммом разговор. Он интересовался некоторыми подробностями его путешествия, но мистер Пимм был явно чем-то озабочен, отвечал невпопад, всем своим видом говоря, что он смертельно устал и хочет побыть один.
"Чертовски осторожен! - подумал Лохвицкий. - Оно и лучше".
- Отдыхайте, мистер Пимм, - наконец стал прощаться Лохвицкий. - Если разрешите, я к вам завтра загляну.
- Очень буду рад! - ответил Мистер Пимм. - Прошу меня извинить сейчас, я очень устал с дороги. Завтра буду рад видеть вас в любое время… Держите меня в курсе, когда могут быть суда в Америку. И вот что еще я хотел вас спросить, мистер Лохвицкий. В городе какое-то странное оживление… Что-нибудь случилось?
Лохвицкий пристально посмотрел на мистера Пимма и, усмехнувшись, еще раз поразился его осторожности.
- Разве вам неизвестно? Англия и Франция порвали с Россией дипломатические отношения.
- Война! - вздрогнул мистер Пимм. - Какие есть об этом данные?
- Кажется, англичане и французы, мистер Пимм, намерены послать сюда военные корабли.
- Сюда? В Петропавловск?
- Да. И вообще на Дальний Восток. Вот порт и начинает готовиться к обороне.
- Это невероятно!
- Невероятно? Что именно? - не понял Лохвицкий восклицания путешественника.
- Эта война!.. Она может задержать меня здесь, а я тороплюсь.
Лохвицкий понимающе кивнул головой:
- Не беспокойтесь, мистер Пимм. Вы уедете в Америку, я вам это обещаю.
- Не могу ли я отплыть сегодня… завтра… как можно скорее?
- Я сделаю все от меня зависящее. В порту сейчас стоит американский китобой. Несколько дней он будет запасаться провизией, водой, а затем пойдет к американским берегам. Мистер Пимм может в это время ознакомиться с городом, с портом, с возведенными укреплениями.
Лохвицкий многозначительно взглянул на мистера Пимма. Но тот точно пропустил его слова мимо ушей. Лохвицкий пожал плечами - его уже начинала раздражать эта чрезмерная осторожность мистера Пимма, - простился и вышел.
Мистер Пимм дождался, когда стихли его шаги, с беспокойством оглядел комнату и тяжело опустился в кресло.
Наигранное оживление сошло с его лица. Лицо стало серым, измученным. Мистер Пимм почувствовал страшную усталость.
Захотелось тут же, не сходя с кресла, заснуть. А из головы не выходил этот не в меру предупредительный и учтивый чиновник Лохвицкий, его настойчивые и изучающие глаза.
"Уж не подозревает ли он меня?", с тревогой подумал мистер Пимм и тут же вспомнил другие глаза - вопрошающие, удивленные глаза капитана Максутова.
Мистера Пимма бросило в жар.
- Дмитрий Максутов, Дмитрий Максутов!.. - забормотал он и, забыв про усталость, вскочил с кресла и принялся быстро ходить по комнате.
Нет, нет, сейчас нельзя поддаваться усталости! Надо все обдумать, решить.
А капитан Максутов в это время сидел вместе с Завойко над планом Петропавловского порта и намечал, где и как целесообразнее расставить береговые батареи.
Но по временам он ловил себя на том, что думает не о батареях, а о человеке, который сегодня в столовой у Завойко представился ему как мистер Пимм.
"Неужели это он? - со страхом и радостью думал Максутов. - Только у него были такие глаза, такой лоб. И он, кажется, узнал меня, узнал сразу, с первого взгляда. Но что за странное превращение: "Мистер Пимм - путешественник"! Неужели ему удалось бежать? Непостижимо! Оттуда не возвращаются… А ему удалось! Какое-то чудо!" - Что с вами, Дмитрий Александрович? - спросил Завойко, заметив рассеянный вид Максутова. - Заработались сегодня? Идите отдыхать, продолжим завтра с утра.
Максутов откланялся, вышел на улицу и, не медля ни секунды, направился к дому Флетчера.
Мистер Пимм сидел в желтом кругу света и рылся в своем походном мешке.
- Кто там? - Он испуганно поднялся и отступил в темноту.
- Это я, Максутов, - вполголоса проговорил капитан, плотно закрывая за собой дверь. - Дмитрий Максутов… если вы меня не забыли… И вам нечего меня опасаться.
Мистер Пимм сделал несколько шагов навстречу гостю и дрогнувшим голосом, в котором были и радость и боль, сказал:
- Я верю тебе, Дмитрий.
- Сергей, Сереженька! - задохнулся Максутов и, ринувшись вперед, крепко обнял "мистера Пимма". - Значит, глаза не обманули меня… Это ты, неистовый Сереженька Оболенский! - бормотал в радостном возбуждении Максутов. - Ты жив, свободен!
- Зови меня лучше "мистер Пимм" - нас могут услышать, - остановил его Сергей Оболенский и с тревогой покосился на дверь. Потом подошел к окну и поправил занавеску.
- Мы одни, в доме все уже спят… Я понимаю, ты принял другое имя и едешь в Америку.
- Да, Дмитрий. Да, так.
- Но как тебе удалось вырваться с каторги? От Вилюйска до Камчатки тысячи верст - непроходимая тайга, горы…
- А мне все еще не удалось вырваться, - горько усмехнулся Оболенский. - Один неосторожный шаг - и беглого каторжника Сергея Оболенского вновь по этапу погонят на рудники.
Друзья присели у стола и, не сводя глаз друг с друга, вспомнили Петербург, семью Оболенских и Максутовых, живших в большой дружбе.
…В роду Оболенских все были моряками. В полутемных залах особняка на Васильевском острове в Петербурге можно было увидеть старинные портреты капитанов и адмиралов, служивших во флоте в течение многих десятков лет.
Алексей Сергеевич Оболенский дослужился до чина контр-адмирала и командовал бригом "Олег", участвовавшим во многих дальних плаваниях.
К морской карьере предназначались и двое детей контр-адмирала - Сергей и Николай.
Морские традиции были всесильны в семье. Здесь только говорили о кораблях, морских сражениях, великих флотоводцах.
Контр-адмирал Алексей Сергеевич, когда он бывал в хорошем расположении духа, рассказывал детям о своих далеких плаваниях, о чужих заморских странах, о таинственных, затерянных среди океанских просторов островах, о смелых капитанах, прославивших отечественный флот замечательными открытиями.
Эти рассказы отца волновали мальчиков необыкновенно. Запах моря, знойный ветер тропического берега, чернокожие воинственные племена - все манило их к себе.
По раз навсегда заведенному обычаю, мальчиков отдали в морское училище - сначала старшего, Сергея, потом Николая.
Сергей часто уезжал с товарищами на шлюпке в море, вместе со сверстниками был заводилой многих отчаянных выходок против училищного начальства. Но вскоре интересы его изменились. Сергей все меньше времени стал уделять морю, разговорам о морских путешествиях. Его часто можно было застать за чтением книг, которые он доставал помимо училищной библиотеки. Он стал задумчив, серьезен не по летам, вечно погружен в свои мысли. Через некоторое время Сергей заговорил о том, что не хочет стать моряком, а думает пойти учиться в университет.
Отец, узнав о желании сына, разгневался. Он кричал, грозил, но Сергей был непоколебим. Отец сдался. Сергей поступил в университет, а Николай продолжал учебу в морском корпусе. Теперь братья виделись совсем редко, только по праздникам, когда собирались в особняке на Васильевском острове. Сюда же часто приходил и Дмитрий Максутов.
Дмитрий благоговел перед Сергеем. Он с увлечением рассказывал ему о своей военной службе, о новых товарищах. Сергей выслушивал его нетерпеливо. Видно было, что этот мир был ему чужд. Он спрашивал, что Дмитрий читал за это время, одолел ли те книги, которые он ему принес. Дмитрий смущенно признавался, что книг этих еще прочитать не успел, и обещал обязательно их прочитать.
Сергей упрекал Дмитрия, потом с жаром начинал рассказывать о том, что сейчас наполняло все его существо: о горестной судьбе закабаленного русского народа, о долге всех честных людей бороться за его счастье. Дмитрий плохо понимал, что ему говорил друг, но постоянно после таких разговоров испытывал чувство тоски и неловкости.
Потом разразилась катастрофа: Сергей был арестован. Стало известно, что он был активным участником "пятниц" Петрашевского. Эти "пятницы" посещались широким кругом передовой столичной интеллигенции - литераторами, учителями, студентами, мелкими чиновниками, офицерами. Они говорили о прочитанных книгах, об идеях утопического социализма, о тяжести царской цензуры, о ненавистном крепостном праве.
После революции 1848 года в Западной Европе в речах и докладах посетителей "пятниц" зазвучали боевые, страстные ноты.
Наиболее революционные участники кружка, к которым принадлежал и Сергей Оболенский, проектировали устройство тайной типографии, составляли агитационные сочинения для распространения в народе и в царской армии, мечтали о подготовке массового восстания.
Агенты Николая I выследили нашумевшие "пятницы", установили за ними секретный надзор, и вскоре наиболее активные члены кружка были арестованы. Николай I жестоко расправился с петрашевцами. Одни из них были осуждены на вечную каторгу, другие - на поселение, третьи - отправлены в арестантские роты.
Сергей Оболенский был осужден на каторгу и сослан в Сибирь.
События эти потрясли семью. Все в доме словно пригнулись к земле, замерли.
Мать, не выдержав удара, умерла в тот же год, когда Сергея отправили в Сибирь.
Отец быстро постарел, почти не покидал своего кабинета, стал угрюмым и раздражительным.