- Степан Звонов отсидел в тюрьме десять лет. Ни за что! Кто-то сказал, что он против царя выражался... Вернулся из ссылки, как только началась революция, и сразу организовал красногвардейский отряд. В отряде у него всякий народ: и шахтеры с золотых приисков, и мужики, конечно, и казаки; башкир много и киргизцев. У него, можно сказать, целая армия. Звонова в отряде все любят за то, что он такой смелый, храбрый. Осенью надо было перебраться на другой берег Урала, это возле станицы Покровской, а беляки не дают, засели на колокольне и бьют из пулемета, подступу нет. Так он, знаешь, что сделал? Сторонкой переплыл Урал и пошел себе как ни в чем не бывало в Покровку. Проскочил там на колокольню, где беляки с пулеметом, выхватил из кармана гранату и - руки вверх! Их много там было, а он один. Перевязал всех и начал ихним пулеметом косить беляков. А нашим только того и надо! Кинулись в реку и выскочили в Покровскую... А позавчера я в разведку ходил.
- Ты? Один? - ужаснулась Надя.
- Да ты, Надь, не пужайся. Не первый раз.
- И куда тебя посылали? - не в силах преодолеть волнения, спросила Надя.
- Опять же в Крутогорино. Хожу себе по улице и ничего. На станцию потопал. Сел на товарняк - и сюда. Я так понимаю, скоро наступать будем. Мы им, гадам, дадим жизни!
- Ты тоже будешь в наступлении?
- А что я, хуже других? - обиженно спросил Костя.
- Я просто так спросила.
- Ясно, буду! Все пойдут!
- Все же, Костенька, ты бы поберег себя!
- А знаешь, как наш Степан Константинович говорит? Береженого пуля любит. У нас в отряде нет таких, чтоб за спину другого прятались. Красная гвардия! Понимаешь? Боишься - уходи. Никому ты такой не нужен.
- А вот тетя писала, что ты очень болен.
- Ну, это когда было!
- Тиф?
- Не знаю. Говорят, горячка.
Лицо Кости стало таинственным:
- А знаешь, Надь, я умирал. Ей-право. Не веришь?
Надя оторопело глянула на него.
- Как это - умирал?
- Ну, совсем, напрочь. На печке у тети отлеживался, и вроде без памяти был: то вижу свет, то - ничего... И никакой памяти нету! А один раз совсем вроде куда-то в яму провалился. Не знаю, что там было. Только лежу - мне вроде маленько холодно - и слышу разговор возле себя. Бабы говорят обо мне. Тетя плачет, причитает: "Костенька ты, Костенька, сиротинушка ты мой, помер в чужедальней стороне, никто тебя больше не увидит - ни сестрица, ни бабушка" - и еще там слова всякие... А я слушаю и думаю: "Ну, значит, я помер". А тела своего совсем не чую. "Вот, - думаю, - все мертвые, должно, такие". А мне так холодно сделалось, что начало подзыбливать. "Может, - думаю, - голый лежу?" На печке-то было тепло, а тут - спасу нет. Хочу попросить, чтоб маленько прикрыли, силюсь сказать, а голоса у меня и нет. Значит, и вправду я неживой. Тут, слышу, подошла тетя и еще одна шабренка, рубашку на меня стали примерять, приподняли меня под плечи, натягивают и тоже талдычут: хорошая, мол, смертная рубаха получилась. А я возьми да и открой глаза - вот сам не знаю, как это случилось. Ну, все напугались, крик подняли да из избы вон! Огляделся я, оказалось, не на печке, а на столе лежу, обмытый уже, и на мне всего только скатерочка, потому и холодно было. Вот так я и умирал...
Надя не выдержала, бросилась к Косте, обняла его.
- Братик ты мой!
Он шевельнул слегка плечами.
- Обошлось. Все говорят: теперь я до ста лет жить буду.
Видимо решив, что он много болтает, да и без толку, Костя посерьезнел и спросил
- А теперь ты куда? В Южноуральск вернешься или у нас останешься?
- Мне обратно ехать.
- А чего там делать? Оставайся в нашем отряде.
- Нет, я должна вернуться. По правде сказать, я думала и тебя забрать с собой.
- Меня? - удивился Костя. - Ну, нет! До лета, пожалуй, прикончим беляков, и я снова пастухом буду. Тете-то надо помочь? Что она теперь одна с детишками? Или, по-твоему, бросить ее? А потом вот еще что: никуда я отсюда не уеду до тех пор, пока не изничтожу всех, кто убивал дядю Гришу, - они ведь живые! Ты только подумай, Надь, пришли к человеку домой, убили, и им хоть бы что! Можно так? Нельзя. Дух из них долой!
Надя хотела было сказать, что не его это дело - заниматься белобандитами, что найдутся люди, которые сведут с ними счеты, но не сказала, поняла: за такие слова Костя может обидеться. А в общем он, конечно, прав...
- Верно, Костенька. А насчет того, чтоб помочь тете, тоже правильно.
- Не знаешь, придет сюда Степан Константинович? - спросил Костя.
- Сказал, чтоб до утра не ждали.
- Тогда давай будем спать. Ты ложись вон там, на кровати. Это его место, чего будет зря пустовать?
- Степан Константинович тоже так велел, но на мне такая сейчас распрекрасная одежда, что только по кроватям валяться. Я лучше на лавке пристроюсь.
- Можно и на лавке, - согласился Костя.
Надя стащила валенки, потрогала голландку - она была еще теплая.
- У меня валенки совсем сырые.
- А ты поставь к печке, высохнут, - посоветовал Костя.
Надя свернула в несколько раз свой платок, положила на лавку вместо подушки. Одну полу шубейки подстелила, а другой укрылась.
- Надь, а как бабаня? Живая?
- Ничего, жива-здорова, только постарела, прямо вся сгорбилась. Лицо - одни морщины.
- И с кем она там?
- В монастыре живет. Костя приподнял голову.
- Это как же ее туда занесло?
Надя рассказала.
Хотя они уговорились спать и Костя погасил коптилку, в темноте еще долго слышался шепот.
Глава шестая
После нескольких суток без сна Надя настолько устала, что еле брела по заснеженным улицам Южноуральска: шубейка казалась ей тяжелой и тянула вниз; чтобы избавиться от этой тяжести, хотелось опуститься прямо на снег. Мучила жажда, и Надя взяла горсть снега, сжала его в комок и с жадностью принялась сосать. Скорее бы добрести до дома!
Из ворот штаба выехали два конника. Да это же Кобзин и Семен Маликов! Куда они? Вдруг проскочат мимо и не заметят ее?
Но Семен увидел.
- Петр Алексеевич, Надька! - радостно вскрикнул он, и конь его взвился на дыбы. - Надь, ты?! - во весь голос вопил он и, очутившись рядом, на всем скаку спрыгнул с лошади. - Здорово! - Он крепко сжал ее мокрую и холодную руку.
А рядом уже был Кобзин. Он спешился и, накинув повод на руку, шел к Наде.
- Вот уж нежданно-негаданно! Сказать откровенно, я не надеялся увидеть тебя так скоро.
- Она у нас, Петр Алексеевич, знаете, какая быстрая? Как ласточка. Глазами не успеваешь следить.
- Ну, как, все обошлось благополучно? - стараясь не выдать своей тревоги, ласково спросил Кобзин.
- Ничего, Петр Алексеевич.
- Трудно пробираться?
- Трудно, Петр Алексеевич, - созналась Надя. - Как остановка - проверяют документы. Арестовывают, мужчин почти всех забирают.
- Ты не заболела? - спросил Кобзин, всматриваясь в побледневшее и усталое лицо Нади.
- Спать хочется.
- Долго не спала?
- Негде было.
- Ну, иди отоспись.
- Нет, я вам сначала расскажу, что велели передать Дробышев и Звонов.
- Да разве ты их видела? - удивился и обрадовался Кобзин.
- Ну да, видела... А как же?
- Надя! - Кобзин обнял ее и расцеловал в обе щеки. - Коли такое дело, пошли назад, в штаб.
- Ну, рассказывай, как же ты успела так быстро обернуться? Ведь отсюда до Айдырли более пятисот верст! - сказал Кобзин, когда они вошли в кабинет. - По нынешним временам поезд туда идет около недели, а тебе надо еще было и в Урмазымской побывать. Тоже более сотни верст.
- А мне повезло, - похвалилась Надя, - в Заорье всех повстречала. Туда как раз Степан Звонов с отрядом прибыл. У них, Петр Алексеевич, неплохие дела. Они там по всей округе власть захватили. Так и вам велели передать. В станицах у казаков отобрали все оружие. Им помогли уральские рабочие, прислали и патронов и снарядов. Дробышев велел передать, что на первое время у них оружия хватит и теперь они будут наступать в нашу сторону. Я рассказала, как у нас плохо с продовольствием, говорят: поможем. Между прочим, они забрали весь стрюковский скот. И табуны лошадей забрали. Еще просил передать Дробышев, что прошел слух - атаман собирается мобилизацию объявить. Да не только казаков, а вообще всех мужчин. Говорит, это неспроста.
- Значит, и там ходят такие слухи? Видно, атаман готовит наступление, вот и накапливает силы.
- Петр Алексеевич, так у них же стрелять нечем, - сказал Семен. - Нам хоть Самара маленько подкинула.
- Да, конечно. Но мы, возможно, и не все знаем. У белых тоже не дураки сидят. Что еще передавали товарищи из Заорья?
- Они хотят пробиться сюда на бронепоезде.
- У них и бронепоезд есть?
- Есть
- Эх, нам бы его сейчас! - восторженно сказал Семен.
- Не завидуй, скоро и у нас будет.
Кобзин подошел к Наде, опустил ей руки на плечи.
- Ты, Надюша, очень важные вести привезла! И вообще преотлично справилась с заданием. Я сейчас больше тебя не буду задерживать, иди отдыхай. Потом встретимся, и ты расскажешь более подробно о своем путешествии.
Надя поднялась.
- Ну, а что с братишкой? - спросил Кобзин. - Жив?
- Жив! Только ранен. В Заорье он.
- Костя ранен? - спросил Семен.
- Да, в ногу.
- Вот сволочи, даже детей бьют!
- Это в бою случилось. Он в отряде Звонова.
- Да не может быть! - воскликнул Семен. - Он же совсем махонький, вот такой. - Семен рукой показал чуть повыше стола.
Надя невольно улыбнулась.
- Был такой. Теперь он у Звонова ординарцем. Когда я приехала в Заорье, на другой день они наступали на Крутогорино. По железной дороге, впереди, пошел бронепоезд, за ним обыкновенный поезд с пехотой. Это дробышевский отряд. А Звонов конницей ударил из-за горы, там гора есть, у Крутогорина. Так вот, он из-за этой горы и влепил. Видали бы вы, как заметались белые. Бегут - кто куда! Почти и не отстреливались. Наши много оружия там захватили.
- Подожди, подожди... а ты откуда все это знаешь? - спросил Кобзин.
- Ей-богу, Петр Алексеевич, она была там, - восторженно сказал Семен. - Была, Надька?
- Ну, была...
- Значит, с первым боевым крещением!
- Там вот и поранили Костю. Хотела было остаться с ним, но врач сказал: не опасно.
- Гляди ты, что на свете делается, можно сказать, сопляк и тот воюет!
- Если бы ты с ним поговорил, вряд ли назвал бы сопляком, - усмехнулась Надя.
- Лихой?
- Не то что лихой, а злой. Даже бледнеет, когда говорит о беляках.
В соседней комнате послышались громкие голоса, рывком распахнулась дверь, и в кабинет стремительной походкой вошел Джангильдек Алибаев. На нем - лисий малахай, черный полушубок с белой оторочкой подхвачен ремнем, добротные расписные валенки. Все лицо его сияло радостью. Под тонкими черными усами веселая улыбка. За спиной у Алибаева винтовка, слева клинок, справа у ремня наган. Алибаев круто хлопнул плетью о голенище и, приподняв руку над головой, крикнул:
- Салям! - и бросился пожимать руки. - Дорогой комиссар Кобзин, дорогой Петр Алексеевич, здравствуй! Корнеева, мое почтение! Семен Маликов, салям!
С его появлением комната наполнилась шумом и, кажется, во много раз стала меньше.
- А мы тебя совсем заждались, - сказал Семен, довольно потряхивая рукой после крепкого пожатия Алибаева.
- Каким ветром? Поездов-то вроде нет? - спросил Кобзин.
- Попутным, конечно. На этот раз обошелся без поезда. Везде, понимаешь, казачьи разъезды, так я решил обмануть беляков. Думаю: шайтан с ним, с этим поездом! Хотите меня поймать? Лучше я вас поймаю! Плюнул на поезд, перебрался на лошадку, мало-мало кружил по степям, по аулам - со мной набралось полсотни джигитов, они здесь у ворот... И решил ехать открыто. Надели мы погоны, кокарды нацепили и благополучно проехали. Врага всегда полезно обмануть. Так я думаю, и товарищ Ленин такого же мнения.
- У Ленина был? - не без зависти спросил Кобзин.
- А как же! - воскликнул Алибаев. - Был в Смольном! Вы понимаете, какой это человек? Он со мной, как с братом, как я с тобой, Петр Алексеевич! Товарищ Ленин назначил меня к тебе в помощники, товарищ Кобзин! Я тоже теперь комиссар Степного края. Вот смотрите! - Алибаев достал из нагрудного кармана кожаный кисет, одним движением расшнуровал его, осторожно достал и развернул бумажку со штампом и печатью. - Во! Заместитель. Комиссар по национальным вопросам. А подпись? - Он осторожно приложил палец. - Ленин! Понимаете, товарищи?! Теперь баи завоют, как голодные волки! Я сейчас немного в степь завернул - их уже меньше стало, этих шакалов.
Не переставая улыбаться, Семен не сводил восторженного взгляда с Алибаева.
- Правильно! - сказал он, хлопнув рукавицей об рукавицу.
- Правильно-то правильно, - сказал Кобзин, - но торопиться не стоит, как бы дров не наломать.
Алибаев крепко обнял Кобзина.
- Дорогой Петр Алексеевич, из бая дрова не получаются. Ты, помнишь, говорил, какая твоя любимая песня? "Это есть наш последний и решительный бой". Вот и моя тоже. Она как раз против бая. Так я понимаю?
Алибаев, вдруг посерьезнев, остановился посреди комнаты и заговорил так, будто перед ним было не трое, а большая масса людей:
- Слушайте меня, товарищи! С Лениным я говорил недолго, очень недолго! Но хорошо! Как я с ним хорошо поговорил! Вот чувствую, я Джангильдек Алибаев и не Джангильдек Алибаев. Я стал какой-то другой человек. Он сказал, что революция не терпит топтания на месте...
- То же самое он и мне сказал по телефону, - заметил Кобзин.
- Очень хорошо! Надо вести революцию по всей степи, наступать, чтобы атаман места себе не находил, как бешеная собака. Меня товарищ Ленин спросил: как у нас с оружием? Понимаете, - Алибаев ударил кулаками в грудь, - мне было стыдно сознаться, что плохо, а соврать не смог. Да все равно у Ленина такие внимательные глаза и так пронзительно смотрят, что он сразу узнал бы и сказал: Алибаев, врешь! И я сознался: плохо у нас с оружием. Ленин приказал дать нам оружие. Патроны дать, снаряды! На первое время, конечно... Надо отбирать у белых оружие, сказал Ленин. И еще сказал - к нам скоро прибудет отряд кронштадтских моряков, двести человек, они доставят оружие и останутся у нас, чтобы помочь бить атамана. А?! - Алибаев смачно прицокнул языком. - Был я и в городе Самаре с запиской от Ленина. Там Куйбышев - голова у него вот такая, кудрявая, большая, - он обещал на днях прислать пролетарский отряд.
- Ну, друзья, - сказал Кобзин, - сегодня у нас счастливый день: что ни весть - то радость! Скорее бы оружие, подмога!
- Начнем громить? - спросил Семен.
- Начнем, Маликов, - решительно сказал Кобзин,
- Подожди, Петр Алексеевич, - перебил Алибаев. - Я не все сказал. И плохие вести привез. Совсем плохие. Атаману из Англии послали много оружия. Разное... Обмундирование тоже.
- Из Англии? - удивился Семен. - А чего Англия лезет?
- Шайтан ее знает! - зло сплюнул Алибаев. - Начхать, не в этом дело. Верные люди в степи сказали - получил все это атаман. Понимаете, что это все значит?
- То есть как - получил? Быть не может! Откуда? Вернее, каким способом? - всполошился Кобзин.
- Я слышал, через южную границу, потом степью. Караван, а может, и больше. Много доставлено. И знаете куда? В Соляной городок.
- Да, это весть тревожная. - Кобзин задумался. - С той стороны степь открыта. Свободно мог пройти караван. А Соляной городок - почти крепость. Теперь становится понятно, почему атаман собирается объявить мобилизацию. А мне этот слух казался просто вздорным.
- Выходит, проморгали мы, Петр Алексеевич? - спросил с сожалением Семен. - А я еще подумал, неужто беляки вместо винтовок палками воевать будут? Хоть бы весна поскорее!
- Товарищ Семен Маликов, при чем тут весна? - укоризненно сказал Алибаев. - Не можем мы ждать весны! Время дорого! Знаешь, Ленин как говорил? Он серьезно предупредил: враги хотят в кольцо взять революцию!
Вытянув вперед руку и взмахивая ею то в одну, то в другую сторону, Алибаев горячо продолжал:
- Дон! Кубань! Терек! Урал! Сибирский Колчак! Понимаешь?! Товарищ Ленин сказал; дело чести местных большевиков рвать кольцо! Каждый день дорого стоит, а ты, Семен Маликов, говоришь - весна.
- Так я между прочим... - попытался оправдаться Семен. - Весной-то ведь способнее, к тому и сказал!
- Надо сорвать мобилизацию! Но прежде всего проверить Соляной городок, - решил комиссар.
- Правильно, Петр Алексеевич, - подхватил Алибаев.
- Если заморский гостинец еще там, - продолжал Кобзин, - надо его захватить, а не удастся - взорвать. Словом, обезоружить атамана.
Стремясь опередить решение Кобзина, Семен поднял вверх руку и сказал:
- Я!
- Что ты? - спросил Кобзин.
- Пойду в Соляной!
Комиссар помолчал. Он понимал, что на это ответственное дело нужно послать лучшего разведчика. У Семена не было ни одного провала, и если его куда посылали, то он всегда возвращался, точно выполнив задание. Но Семен только вчера вернулся из поездки по станицам, где засели белоказаки, и не отдохнул как следует.
- Посмотрим, - сказал Кобзин. - Посоветуемся. Надо будет - позову. - И с сочувствием добавил: - Мне кажется, ты и не отоспался?
- Что вы, Петр Алексеевич, да я как штык, хоть за тысячу верст! Я как тот ванька-встанька.
- В общем потребуешься - позову. Идите. А то у Нади совсем глаза посоловели.
- Это я раскисла от тепла, - сказала Надя.
Она сидела и слушала, а сама не могла отогнать навязчивого беспокойства: где Сергей Шестаков? Вернулся ли из своей поездки? Ведь она отправилась в Заорье, так и не дождавшись его возвращения.
- Двинулись, Надь! - позвал Семен.
Кобзин вдогонку им крикнул:
- Ты, Надя, отдыхай. Чайку попей, согрейся. А наша поездка, Маликов, сегодня вообще отменяется. - Взяв телефонную трубку, он попросил: - Командира отряда, товарища Аистова.
Когда они вышли из кабинета Кобзина, Семен, словно угадав, о чем думает Надя, сказал:
- А у нас в городе за эти дни прямо перемена: хлебушек в лавках появился, стрюковский. Между прочим, молодец и Серега, пригнал целый обоз с зерном.
Надя чуть было не бросилась обнимать Семена, но вовремя сдержалась.
- Значит, он хорошо съездил?
Семен заметил, как при имени студента вздрогнули ее ресницы.
- Сергей может! - ответил Семен.
И, пытаясь скрыть от Нади неприязнь к студенту, добавил:
- Он вообще-то парень ничего, Петр Алексеевич его в начальство двигает.
Семен рассказал, что из Самары прислали малость патронов и снарядов, что все это сложили в стрюковском подвале.
- Только знай - это секрет. А Сергея Шестакова Кобзин назначил караульным начальником, - добавил он.
- С благополучным возвращением! - послышался сверху приветливый голос, и студент, проворно сбежав с лестницы, протянул Наде обе руки. - А мы с Семеном каждый день тебя вспоминали! Трудная была поездка?
- Да как сказать, - уклончиво ответила Надя.
- Ей Петр Алексеевич приказал спать, - пояснил Семен и слегка подтолкнул Надю. - Иди, иди, у тебя в комнате, между прочим, натоплено.