- А я спать не хочу, - решительно заявила Надя. - Для сна и ночи хватит. Пойдемте посидим.
- Ну, как знаешь. Мы с удовольствием чайку попьем, побеседуем. Ты иди, а мы с Сергеем через минуту нагрянем.
Надя ушла, думая о Семене, какой он все-таки заботливый. Вот хотя бы и сейчас. Почему он задержал Сергея? Хочет, чтобы она привела себя в порядок после дороги. Когда она пригласила их, то тут же спохватилась: лучше бы сначала ей одной зайти в комнату, но она не решилась сказать им об этом. Сергей промолчал, а Семен догадался и выручил.
Когда Надя ушла, Маликов сказал:
- Я тебе, Сергей, вот что хотел... Помнишь - был промеж нас разговор насчет Надьки?
- Помню...
- Так вот что, Серега. Насчет своей невесты можешь говорить, можешь молчать, делай так, как хочешь. Я не настаиваю. Что касаемо меня - воздержись! Понял?
- Не совсем.
- Ну, ты говорил, что собираешься расписать Надьке все обо мне, о моем к ней... Ну и так далее. Так вот, этого и не надо.
- Ну, пожалуйста, - согласился Обручев. - А почему ты заговорил на эту тему?
- Видишь, в чем дело. Я, наверное, сегодня уеду... Ну вот и решил... опередить тебя, что ли. Одним словом, не надо, и точка. Она и без того все знает.
- Пожалуйста! Как угодно. А куда ты собираешься? Ведь только вчера вернулся.
- Думаю прогуляться в Благословенку, за сеном, - схитрил Семен. - А может, еще и не пошлют. - Желая прервать разговор, он предложил: - Ты меня подожди, я сбегаю наверх, у меня там есть ошметок сала кулацкого и хлеб, а то Надя, я так думаю, голодная.
- А у меня мед! Устроим пир, идет?
- Давай. Потопали!
За разговорами время шло незаметно. Вскипел чайник, и началось чаепитие. Надя и вправду была голодна и обрадовалась, увидев, какое богатое угощение выставили ребята. Кто же это из них придумал? Семен?
Чаепитие было в разгаре, когда вошел дежурный красногвардеец и сказал, что Маликова вызывают к комиссару.
Семен многозначительно взглянул на Надю, чуть заметно подмигнул ей, как бы желая этим сказать, что теперь у него все в порядке, и вышел.
- Значит, посылают, - решила она.
Хотя Обручев доподлинно и не знал, о чем шел разговор, но, помня слова Семена о Благословенке, сказал:
- А он почему-то сомневался... Хороший он парень. Живу я с ним в одной комнате и все больше убеждаюсь: Семен Маликов - настоящий человек.
- Я знаю, - сказала Надя. - Мы с детства вместе.
- И мне кажется... - Обручев немного помолчал, словно мысленно решая, продолжать начатый разговор или же прервать его. И, не глядя на Надю, закончил: - Мне кажется, он любит тебя.
- У меня почему-то неспокойно на душе, - сказала Надя. - Он же мне как брат родной... Правда, Семен смелый и ловкий. Сколько раз бывал в переделках и всегда выкручивался... Скажи, а если бы сейчас не его, а тебя посылали в Соляной городок - пошел бы?
- А разве он - в Соляной?
Обручев случайно узнал о том, чего не подозревал и что было для него очень важным.
- Туда. Там ведь штаб контрразведки.
- Да. Штаб. Если надо, значит надо... Я тоже пошел бы.
Он стал расспрашивать Надю, как она съездила, что видела. Помня наказ Кобзина, Надя отвечала неопределенно, односложно. Заметив, что она неохотно говорит о своей поездке, Обручев вскоре попрощался и ушел.
И почти тут же прибежал Семен.
- Договорились! Все решено и подписано! Еду, Надь! В самое гнездо.
Наде вспомнилась контрразведка в Крутогорине, крики истязуемых, окровавленный человек, которого тащили казаки, и ей стало жутко. Она протянула Семену руку.
- Сень, береги себя! В контрразведке... страшные люди, зверье. Когда едешь?
- Да оно можно было бы и сегодня тронуться. Понимаешь, Надь, не могу я сидеть сложа руки. А ехать сегодня нельзя. Вечером Петр Алексеевич собирает молодых бойцов - не всех, а, как бы тебе сказать, самых надежных, что ли... Тебе тоже велел приходить. И ты не позабудь.
- А куда идти?
- К нему. Так что до вечера! Ты поспи тем временем.
Глава седьмая
Надя проснулась, когда за окнами уже стемнело; помня, что ей предстоит какое-то важное дело, зажгла лампешку и в недоумении остановилась посреди комнаты. Чем же она должна заняться? Кажется, что-то неотложное. И вспомнила: надо идти к Кобзину.
Интересно, зачем приглашает Петр Алексеевич?
Надя торопливо причесала волосы, заплела косы. "Не опоздать бы! Сколько сейчас времени? Может, уже глубокая ночь? Или только чуть завечерело?"
- Есть кто у Петра Алексеевича? - спросила она у дежурного.
- Полным-полно. Разве не слышишь? Как пчелы, гудят. Давай двигай. Не начинают, тебя дожидаются, - пошутил он.
- Я, понимаешь, проспала, - призналась Надя, - и не знаю, идти или нет?
- Иди! Только сейчас вошли трое.
Надя открыла дверь.
В кабинете было тесно и душно; кто сидел на стуле, кто примостился на подоконнике, а кому не досталось и таких мест, расположились прямо на полу. Семен оседлал стул у самой двери и отмечал входящих в списке.
- Явились, товарищ Корнеева? Пожалуйста, проходите, - весело встретил он Надю. И, отчеркнув в списке ее фамилию, добавил: - Садитесь на чем стоите. - Тут же сообразив, что шутка получилась грубой, поднялся со стула и предложил его Наде. - Давай садись. Для тебя берег.
Надя села.
- А ты?
- Не беспокойся, на гвозде как-нибудь примощусь, - сказал Семен и направился к столу, где, окруженный молодыми бойцами, стоял Кобзин.
- Петр Алексеевич, по списку все.
- Если так, то будем начинать. Товарищи, занимайте места, где кто сможет. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Надя окинула взглядом собравшихся. Многих она знала в лицо, с некоторыми была знакома. Все это были молодые ребята, такие же, как и она, или чуть постарше. Но девушек не было ни одной.
За столом сидел Джангильдек Алибаев, чуть в стороне - его брат Джайсын, а рядом с ним - студент Сергей Шестаков.
Кобзин постучал карандашом.
- Дорогие товарищи! - заговорил он. - Вас всех, наверное, интересует, зачем мы собрались здесь. Я сейчас объясню, в чем дело. Вы, конечно, знаете, что у нас в городе есть организация большевиков. Я член этой партии, так же как и комиссар Алибаев и командир нашего отряда Аистов. Нас еще называют коммунистами. Всего в Южноуральске нас набирается около ста человек. Вы не обижайтесь, что я говорю так просто, словно учу вас азбуке. Дело в том, что не все знают об этом. Мало нас, правда? Город такой огромный, больше пятидесяти тысяч людей живут в нем, а нас всего около сотни. В отряде, скажем, тоже не одна тысяча бойцов, а коммунистов - все та же сотня.
Нас пока мало, это верно, но коммунисты есть в каждом городе и во многих станицах, селах. С фронта пришли солдаты, они уходили беспартийными, а там встретились с большевиками и тоже вступили в партию. И хотя наша партия пока еще не большая, она очень сплоченная, она словно из стали вылита. Вот если бы вы меня спросили: а каждый ли может быть в нашей партии? Я бы вам ответил: нет, не каждый, а только тот, кто всего себя, всю жизнь свою отдал революции.
Ведь многие не понимают, какое большое событие произошло у нас в России, я имею в виду революцию. Мир огромный, на земле много стран, всюду живут люди, а революция произошла у нас. Так почему, почему такое исключение? Может, это случайность? Посмотрите-ка: у царя были войска, солдаты, казаки, черная туча офицерья - не помогло, сбросили его с трона. У Временного правительства тоже были отборные полки, ему помогали из-за границы и деньгами и оружием, буржуазия не жалела капиталов, миллионы тратила, чтоб поддержать это свое правительство, а его все-таки прикончили. Почему, спрашивается?
Потому победил народ в революции, что его вела партия большевиков-коммунистов, готовых на все! Много можно рассказывать о коммунистах, о Владимире Ильиче Ленине - ведь это он создал нашу партию, - так вот, много можно говорить и о нем и о борьбе других большевиков, которым на каждом шагу грозили ссылка, смерть, казнь, а они бесстрашно шли вперед, многие погибли, а те, что выжили, довели дело до конца... Так вот, в нашей партии состоят люди, которые не считают, что их жизнь принадлежит одним им. Друзья мои! Что у человека самое ценное? Ну, конечно, жизнь! Не каждый готов отдать ее за общее дело.
Беляки тоже знают, за что дерутся: они защищают свои поместья, фабрики, заводы, рудники, свою сытую, богатую жизнь. Но многие из них понимают, что у них нет будущего, и они живут по пословице: "Хоть день, да мой!"
А мы? Что мы защищаем? У нас даже хлеба нет вдоволь. И сегодня и завтра будет то же... И до тех пор так, пока не прикончим буржуазию - беляков-живоглотов, пока не закопаем в землю всех врагов революции и не вобьем в их могилу осиновый кол! А тогда начнем создавать свою жизнь. Будет у нас и хлеб, конечно, и о нем сейчас помечтать можно; но не хлеб предел нашей мечты. Мы разрушим норы, в которых живут люди, все эти землянки, построим для всех людей без исключения красивые дома, светлые, с балконами и стеклянными галереями, создадим машины, каких еще нет; все люди будут грамотными, да не только грамотными, а образованными, не будет больше господствовать человек над человеком: равноправие для всех людей - вот что мы завоюем, вот чего мы добьемся! Об этом говорил и писал товарищ Ленин. Я, конечно, передаю все это своими словами. Общественный строй, который мы хотим установить и установим, в первую очередь у нас в России, будет называться коммунизмом. Конечно, все это придет не сразу, и если бы вы меня спросили, когда, в каком году, - думается, я не назвал бы точный срок. Нет. Решиться на такое может только болтун. Я лишь одно могу ответить на вопрос: это время придет! Обязательно придет! Но путь к нему труден и опасен. Не всем под силу идти этим путем. Мне уже около сорока лет. Дойду ли я? Очень хочу, ох как я хочу дожить до того времени, но не знаю, удастся ли... А вот сын мой, Пашка, вон он сидит в углу, да и все вы, его ровесники, вы дойдете! Вам придется доделывать то, что не успели мы. Я разговаривал по телефону с товарищем Лениным... В разных городах - в Питере, в Москве создаются молодежные организации, коммунистические молодежные отряды. Это молодые помощники коммунистов, помощники нашей партии. Это те, кто своими делами доказывает, что они тоже смогут быть коммунистами, что они тоже готовы идти до конца за народное счастье, за дело революции... Ленин посоветовал и нам создать такую организацию.
Мы, большевики Южноуральска, собирались уже и говорили об этих указаниях Ленина. И решили: будет у нас отряд коммунистической молодежи! Мне партийная организация поручила собрать вас, рассказать обо всем и помочь создать такой коммунистический отряд. Само собой понятно, дело не в названии. Так вот, товарищи, пусть каждый спросит себя: сможет он или нет? Не скрою, это серьезное дело и очень ответственное. Быть может, придется вам вместе с коммунистами идти туда, куда другой не решится. А ведь положение у нас, товарищи, сейчас очень тяжелое, вы знаете, что мы в кольце, что перехвачены все дороги, что по станицам уже очень нагло стали действовать беляки. Трудное для нас наступило время. Правда, у нас есть и надежда: товарищ Алибаев привез из центра хорошие вести, но война есть война, пока об этих новостях говорить не будем. По той же причине я не могу рассказывать вам о тех добрых вестях, что принесла Надя Корнеева. Она пробралась через белогвардейские заслоны, белую контрразведку и блестяще выполнила данное ей поручение. Скажу прямо - ей угрожала большая опасность, она знала это и пошла.
На какое-то мгновение Надя стала центром всеобщего внимания и почувствовала, как запылали ее щеки. А Кобзин уже говорил о другом...
Надя ловила каждое его слово. Ей нравилось, как он говорит. Она понимала, что комиссар верит в то, о чем говорит, и, действительно, если потребуется, не пожалеет жизни во имя своих идей. Вот какие они, большевики! И Джангильдек Алибаев такой же - вон он, сидит у стола, а из глаз словно искры брызжут. А Дробышев? А Звонов? И Аистов! Все, все, кого знала Надя из коммунистов, были в чем-то похожи. Внешность у них разная, разные характеры, разная одежда на них, и все-таки они похожи! И раньше Надя замечала это сходство, но как-то не задумывалась, не придавала ему значения, а сейчас, сию минуту, вроде бы пришло прозрение: сходство им придает общность цели, то, что они добровольно объединились, понимают друг друга и готовы идти вместе до конца.
Кобзин приглашает ребят записаться в молодежный союз коммунистов. Станут ли они такими, как Петр Алексеевич? Ну, что ж, Надя знала многих, которые пошли в красногвардейский отряд не шутки шутить. На кого ни взгляни в этой комнате, все они уже бывали в боях и встречались со смертью. Ну, а ее братишка Костя? Разве не такой? Наде приятно было думать, что ее брат, хотя он еще мальчишка, - смелый, решительный и так предан революции, что о нем не стыдно было рассказать и самому Петру Алексеевичу. Вот она, Надя, не такая, хотя Петр Алексеевич и похвалил ее. Ей вспомнилось, как в Крутогорине она бежала рядом с поездом и кричала, просила, чтоб взяли ее, и плакала...
У стола очутился комиссар Алибаев.
Если Кобзин во время своей речи с виду казался спокойным, лишь глаза горели да временами от волнения срывался голос, то Джангильдек Алибаев все время был в движении - он не мог спокойно стоять на месте и кидался то в одну сторону, то в другую, жестикулируя обеими руками и страстно бросая короткие фразы.
- Ребята! Дорогой малайка! Верно сказал Петр Алексеевич? Верно! Очень! Ленин так велел! Понимаете? Я сам видел Ленина, вот эти глаза мои видели. Он и мне говорил о молодежи. Что такое молодежь? Вы думаете, малайка - да и все? Ошибаетесь! Без молодежи - жизни нет. Не будет молодежь - жизни абтраган!.. Старик - хорошо! Старик - большая голова, перед стариком сними шапку, поклонись ему. Он мудрец! У аксакала ума много, а силы где? Старик - осень, молодежь - весна. Вы знаете беркут-орел?! Орлов много, разные, беркут - царь! Над орлами! Самый сильный. Волк боится беркута, а почему? У него крылья, как ни у одной птица! Сильные крылья! И клюв, конечно, и когти! А главное - крылья! Сидит беркут, крылья сломаны, на него вонючий шакал может напасть, растерзать может и скушать, а когда раскроет беркут крылья, конец шакалу придет, и волку тоже. Вот и у людей так. Что такое у людей - молодежь? Это крылья! Молодежь - самая большая сила, и ей все делать, как говорил Петр Алексеевич. Он очень хорошо говорил. Я так думаю, надо коммунистический отряд! Семен Маликов, у тебя бумага и карандаш, пиши! Пиши тех, кто пожелает. Так, Петр Алексеевич?
- Я хочу еще раз подчеркнуть, - сказал Кобзин, - что запись исключительно добровольная. Если есть хоть маленькое сомнение, может быть, робость, не торопись, придешь завтра, тоже не будет поздно.
- Такое время сейчас настало, - снова заговорил Алибаев. - Нельзя держать крылья сложенными. Пишись, не бойся! Сейчас тебе страшно? Пройдет страх, головой ручаюсь! Шакал тебя хочет кушать? Кончать его надо!
Первым метнулся к столу брат комиссара Джайсын Алибаев. Он что-то горячо произнес по-казахски, обращаясь к Джангильдеку.
Комиссар Алибаев ответил односложным гортанным вскриком, обеими руками хлестнул себя по щекам и закрыл ладонями глаза. Из груди его вырвался стон, он качнулся из стороны в сторону. И хотя между братьями разговор шел не по-русски, все поняли, о чем они говорили. Еще свежа была в памяти страшная расправа белоказаков с продотрядниками, когда был зверски замучен Джулип Алибаев.
- Пиши меня! - сказал Джайсын. - Сколько буду жить на белом свете, столько кончать буду эту сволочь. Клянусь памятью малайки!
Семен записал и протянул ему карандаш:
- Распишись!
- Могу палец приложить, я неграмотный.
К Маликову подошел парнишка в гимназической шинели.
- Меня запиши. Пашка Кобзин. - и поправился: - Кобзин Павел. Клянусь, что я так же, как Джайсын, буду мстить за его брата Джулипа. Я всю свою жизнь буду бороться за революцию. Всю жизнь!
За гимназистом выстроилась очередь; один за другим подходили молодые красногвардейцы, и каждый, хотя об этом никто никому не говорил, перед тем, как поставить свою подпись, произносил клятвенные слова.
- Погодите, дайте и мне записаться, - сказал Семен Маликов. - Я вот что хочу сказать. Все мы здесь красногвардейцы. Нас Петр Алексеевич в отряд не тянул, мы сами пошли, добровольно... А почему пошли? Потому что в жизни нам ничего хорошего не дадено, а мы люди. Я человеком себя считаю и хочу жить человеком, а не как ползучий раб. Понятно? И вы, Петр Алексеевич, если придется снова говорить с Лениным, передайте, что мы за революцию будем сражаться до последней капли крови... Куда прикажет партийная организация пойти, туда и ударимся. И мне, например, лестно, что я буду в отряде коммунистической молодежи. Пускай меня посылают куда нужно, все выполню, клянусь!
Обручев тоже стал в очередь к столу.
Взглянув на Семена, Обручев злорадно подумал, что на челе его уже стоит печать смерти. Судьба Маликова решена, он произносит здесь свою последнюю речь. Просто повезло, что Корнеева проболталась, куда направляется Маликов. А о своем походе она говорит неохотно. Вот ее бы в контрразведку Рубасова! Ну, ничего, скоро, скоро наступит день, когда студент Сергей Шестаков поднимет на воздух весь этот дом, со всей партийной компанией Кобзина, вместе со всем их самарским оружием.
Думая так, Обручев медленно подвигался в очереди к столу, а там то и дело над листом склонялись головы и слышалось:
- Клянусь!
- Клянусь!
- Клянусь!
Кобзин стоял в сторонке и тепло смотрел на ребят, словно вдруг повзрослевших и возмужавших; комиссар думал о том, что ему выпало большое счастье выводить их на дорогу, и о том, что вот она - та сила, с которой можно идти на штурм, и атаману перед ней не устоять!
Скоро начнутся решающие бои. Кто-то из этих, едва начавших жить молодых людей погибнет в боях. Кобзин всматривался в лица, и сердце его сжималось. Чего бы только не отдал за то, чтобы все они, эти мальчишки, остались живы и увидели ту жизнь, ради которой клянутся сейчас не жалеть себя.
...После окончания собрания Семен уехал.