Глава седьмая
Не успел Стрюков уснуть, как в дверь со двора постучали. По стуку Стрюков узнал - опять ломится Василий. Что-нибудь неотложное? Дураку наказано зря не булгачить, не осмелится стучать без крайней необходимости. Не мог же он забыть выговора, который сделан ему за приказчика Коняхина.
Пока Стрюков размышлял, в соседней комнате послышались торопливые шаги, затем осторожный стук.
- Кто там? - строго спросил Стрюков, нащупав под подушкой холодную ручку револьвера.
- Иван Никитич, - захлебывающимся голосом завопил Василий. - Ирина Ивановна приехали!..
- Чего?! - веря и не веря, каким-то чужим, утробным голосом спросил Стрюков.
- Приехали! Вот хрест свят! - Василий гак радостно бушевал, будто не к хозяину приехала дочка, а вроде бы он сам нежданно-негаданно клад нашел.
Вне себя от радости, Стрюков соскочил с постели, дрожащими руками стал чиркать спичками, а они, как назло, все ломались. Наконец свеча зажжена. Иван Никитич кинулся к одежде. Застегивая на ходу пиджак, он выскочил в гостиную и чуть не сшиб с ног Василия.
- Где? Где она?
- Там еще. Во дворе! - лицо Василия расплылось в улыбке. - История-то какая вышла! Они стучат, а я не пускаю, не велено, мол.
- Ну и балда же ты...
- Прямая балда. Это вы точно, - охотно согласился Василий.
В гостиную вбежала Анна.
- Приехала! А мы-то и не ждали и думать не думали. Огонь можно вздуть? Радость-то какая!
- Жги! Не жалей! Ничего не жалей! - крикнул Стрюков и, опередив Василия, выскочил из комнаты.
Бабушка Анна по привычке кинулась к выключателю, щелкнула и раз и другой, но, вспомнив, что уже несколько дней нет света, принялась зажигать лампу-"молнию". Затем подалась к себе, посветила над Надиным изголовьем.
- Не спишь? Вставай, Ирина приехала.
Надя ничего не ответила.
- Вставай, Надюшка, позвать могут, да и самой нехорошо, человек столько времени дома не был... Приветить должно как следует.
Надя поднялась, стала одеваться.
- Батюшки, - ужаснулась Анна, - лицо-то какое заплаканное, опухло все. Скорее умой, а то увидит Ирина Ивановна...
- А, пускай видит.
- Так неловко же! Да и не стоит свои слезы чужим людям казать.
- Мне все равно. Без нее было горько, и с ней не станет лучше. Плеснула бы керосина - и спичку...
- Окстись ты, головушка бесшабашная! - запричитала Анна. - Ну, а как, не дай бог, услышат? Собирайся живей, а я побегу.
Анна вбежала в прихожую в тот момент, когда туда входили Стрюков, Ирина и незнакомый военный в серой солдатской шинели и шапке. За ними, держась на почтительном расстоянии, Василий нес чемоданы и вещевой мешок.
- Цветочек ты мой лазоревый, ждали мы, заждались и ждать устали, - запричитала бабушка Анна и кинулась обнимать гостью.
На губах Ирины появилось подобие улыбки.
- Жива, старая?
- Все бог терпит. Топчусь, пока ноги носят...
Не дослушав, Ирина обратилась к отцу:
- Папа, знакомься, поручик Обручев, - кивком она указала на человека в шинели. - Григорию Ивановичу негде остановиться, и я пригласила его к нам.
- Так о чем же речь! - с готовностью воскликнул Стрюков и широко раскрылил руки, словно намереваясь в порыве радости заключить гостя в свои могучие объятия. - Милости просим! Оставайтесь у нас, хорошим людям всегда рады. И места хватит. Анна, иди-ка наверх, комнату отопри. Ту, угловую.
И приготовь, чтоб там было все как следует.
- Благодарю вас. - Обручев чуть заметно поклонился и по-военному прищелкнул каблуками.
- А у меня там открыто? - спросила Ирина.
- А как же?! Все готово. Я и открыла и свет зажгла. Печку каждый день топим, - сказала бабушка Анна и заторопилась по лестнице наверх.
- Тот чемодан ко мне, - приказала Ирина Василию, молча стоявшему посреди комнаты. - А это оставь. - Она указала на второй чемодан и вещевой мешок и, чуть улыбнувшись спутнику, добавила: - Располагайтесь. Я скоро.
Ирина и Василий вышли.
В глубине души Стрюков был не особенно доволен появлением в доме постороннего, да еще в такой радостный момент.
Плохо, когда перед тобой незнакомый человек, ничего о нем не знаешь, а должен завести разговор, и стоишь, словно чучело огородное, соображаешь, с какого боку подступить и о чем спросить, чтоб не выглядеть профаном, а то и вовсе круглым дураком.
Ступая на носки, чтобы не нашуметь, в прихожую возвратился Василий. Чуть помедлив у входной двери, он несмело спросил:
- А извозчика как?
- Извозчика? - не сразу сообразил Стрюков. - Ах, да, извозчика! Отпускай.
Стрюков вытащил из бокового кармана пиджака перехваченный резинкой бумажник, не глядя, выхватил несколько новеньких хрустящих бумажек и подал Василию.
- На вот, заплати и отпусти.
Василий взглянул на деньги, бросил ошалелый взгляд на Стрюкова, беззвучно шевельнул губами и, ступая так осторожно, будто шел не по паркетному полу, а по хрупкому настилу из стекла, тихонько удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь.
- Что же мы тут стоим, словно сироты?! Пройдемте в гостиную. Прошу! - широким жестом указывая на дверь, пригласил Стрюков гостя. - Присаживайтесь.
- Извините, я в таком виде, что даже неловко. Дорогой набралось столько грязи...
- Ничего, диван кожаный, к нему никакая грязь не пристанет. Значит, поездом прибыли?
- Поездом, - Обручев усмехнулся. - Если можно так назвать состав из скотских вагонов. Путешествие - все двадцать четыре удовольствия.
Стрюков напрягал память, стараясь вспомнить имя-отчество гостя, но, поняв, что старания напрасны, решил спросить.
- Григорий Иванович, - охотно ответил Обручев.
Стрюков поблагодарил. Помолчал.
Гость тоже не спешил завязывать беседу.
- Так вы, значит, Григорий Иванович, как я понял, вместе с Ириной Ивановной из самого Питера?
- Да, из Питера, - без особой охоты ответил Обручев.
- Стало быть, ехали через Москву?
- Москву не объехать.
- Что верно, то верно. Все дороги, можно сказать, идут через нее. Знаю. Поездил. Ну и как там теперь? В Москве? В Петрограде?
- Да так... А что вы, собственно, имеете в виду?
Стрюков немного растерялся - он ничего определенного не имел в виду и задал вопрос, лишь бы не молчать.
- Так теперь у всех одно на уме. Насчет власти. О чем же еще говорить?
- Конечно, - согласился Обручев. - Совдепы! - одним словом ответил он на сложный вопрос хозяина.
- Сов-депы. Так-с, - Стрюков помолчал, что-то обдумывая, затем испытующе взглянул на собеседника. - И как же вы на этот счет думаете - накрепко? Разговоры какие там?
- Да как вам сказать, разговоры всякие, - неопределенно ответил Обручев, и по его тону Стрюков понял: хотя тот, возможно, и знает что-нибудь важное и значительное, но избегает откровенного разговора с неизвестным человеком. Может быть, так и надо... Он решил не приставать к гостю с расспросами. Да, пожалуй, Ирина знает не меньше, и нагляделась всего и наслушалась. Надо думать, она разбирается во всем не хуже этого...
- Доверенные люди, - вдруг заговорил Обручев, - я хочу сказать, люди, хорошо осведомленные и понимающие сущность создавшейся ситуации, - поправился он, - склонны считать, что положение в стране весьма напряженное. Так сказать, живем на острие ножа.
- Ну, что вы, Григорий Иванович, уж будто?! - нерешительно попытался возразить Стрюков.
- Вы спросили, Иван Никитич, я ответил откровенно. Как своему человеку. А как отнесетесь к моим словам вы - это ваше личное дело.
- А вы, извините за нескромный вопрос, не здешний?
- Нет, не здешний, - коротко ответил Обручев и добавил: - Дальние родственники по линии матушки проживают в вашем краю. Но далековато отсюда. В станице Красногорской. Должно быть, слышали?
- Знаю. Бывал. Преогромная станица и богатейшая, - сказал Стрюков таким тоном, словно эти достоинства станицы Красногорской относились к заслугам поручика.
- Не имею ни малейшего представления. Я был там всего один раз, и то в раннем детстве. В памяти остались только вкусные блины, какими меня угощали ежедневно, и купанье в Урале. Да еще рыбалка. Я, знаете, тогда впервые в своей жизни поймал рыбу на удочку.
- Урал - рыбная река. Другой такой не сыщешь.
- Не скажите! - возразил Обручев. - Дон! Вот это, я вам доложу, в своем роде уникум. Дон я хорошо знаю, родился на Дону. И детство свое там оставил. Чудный край! Правда, в основном я столичный житель. Мой родитель - казачий полковник, служил при дворе.
- Вон оно что? А нынче?
Поручик чуть шевельнул бровью, помолчал.
- Погиб.
Стрюков с сожалением качнул головой, вздохнул, перекрестился.
- Вечная память, вечный покой.
Так вот, оказывается, из каких поручик! Значит, у Ирины в Петрограде были знакомые не абы кто. Интересно, когда же это несчастье случилось с полковником? На войне или уже теперь, в революцию? Спросить бы, да может показаться не совсем учтивым. О такой беде не принято расспрашивать, если люди сами не берутся рассказывать. А поручику, по всему видно, как раз и неохота говорить об этом. Сказал, будто отрубил.
- Он защищал Зимний, - проронил Обручев, словно угадав, о чем думает Стрюков.
- Значит, эти? - Стрюков метнул взгляд куда-то вверх и в сторону.
Обручев понял, кого имел в виду Стрюков, и молча кивнул головой. Хозяин вдруг погрустнел. Вот что она значит, человеческая жизнь. Служил человек при дворе, охранял покой самого императора, жил не как сермяжная деревенщина, имел свои планы, лелеял разные мечты и вдруг... Как смерч в степи, налетит - не открестишься, не отмолишься...
- Я никогда не смогу подумать, что за такое злодейство можно простить! Вот хотя бы и вас взять, Григорий Иванович...
- А я и не говорю, что простил, - нехотя буркнул, словно огрызнулся, Обручев. И вдруг вскипел: - Око за око и зуб за зуб! Нет, за одно око - два, три, десять. И будет так! Только так!..
- Вот-вот! - обрадовался Стрюков и даже чуть привскочил со своего места. - Верные слова! - Сейчас он понял: ошибся в поручике. Оказывается, Григорий Иванович только на вид спокойный и вроде безразличный, а на самом-то деле внутри у него все кипит, но он сдерживается. Молодец, умеет. Может! Каждому человеку свой характер... - Уж такие правильные, - продолжал он, - что лучше и не придумаешь. Действительно, за одно око - десять! Десяток! Сотню! Чтобы в истории было записано и не забыто во веки веков, аминь! Этих совдеповщиков да всяких там коммунистов в порошок истолочь и пыль по ветру пустить! Так я говорю? Или, может, для столичного человека мои мысли не совсем, ну, как бы сказать, доходчивы, что ли?
- Нет, отчего же? Все именно так. Но одно дело хотеть, мечтать, другое - осуществлять. Вы, конечно, о Ленине слышали?
- Ну, так кто же о нем не слышал?! Много ходит о нем слухов, и все разные. Ведь он каторжник беглый. К тому же, говорят, немецкий шпион.
- Не думаю, - возразил Обручев. - Да и не в этом главное. Суть в том, что он сумел изнутри взорвать Россию, всколыхнуть все мятежные силы, и чтобы унять их... Одним словом, задача не из самых легких. - Он достал портсигар. - Разрешите курить?
- Пожалуйста! С вами, господин поручик, интересно разговаривать.
- А я, по-моему, ничего особенного не сказал. Да, вот о чем спросить хотел: вы не знаете, атаман Бутов - в городе?
- В городе, вы небось к нему?
- Есть намерение.
- Сами или по предписанию свыше?
Обручев помедлил, с наслаждением затянулся и не спеша выпустил тоненькую длинную струйку дыма.
- Вообще сюда дорога привела, - сказал он, уходя от прямого ответа.
Стрюков не мог этого не заметить. Похоже, не доверяет поручик? Опасается? Чего? Чудак человек! Уж если и можно на кого положиться, так это на него, на Ивана Никитича Стрюкова! Впрочем, откуда поручику об этом знать? Решил высказать гостю то, о чем сейчас думал. Пускай знает, с кем имеет дело.
- Если вы имеете насчет меня сомнение, то напрасно. Бояться меня нечего.
- А я и не боюсь, - обронил поручик.
- Словом, я хочу сделать насчет себя аттестацию.
Обручев улыбнулся.
- Поверьте, я вас очень хорошо знаю и понимаю. Откуда? Из рассказов Ирины Ивановны. Кроме того, каждому понятно, что у людей, подобных купцу Стрюкову, одна дорога и определенные взгляды на какие-то житейские проблемы. Так же, скажем, как и у меня. Согласны?
- Именно! К тому же добавьте: я председатель комитета спасения вольного казачества. Сколько лет был городским головой! У атамана Бутова нет от меня секретов. Понятно?
- Как не понять!
- Значит, там, говорите, совдепия? - снова вернулся Стрюков к интересовавшему его вопросу. - Гибнет многострадальная матушка Русь! Да неужто погибнет?! Лично я не могу в такое поверить.
Обручев ткнул окурок в пепельницу - громадную перламутровую раковину и сорвался с места. Глаза его сверкнули.
- Видит бог, Иван Никитич, на Руси есть еще люди...
В комнату вошла Ирина, и поручик умолк, не закончив фразы.
- Иринушка! - Стрюков бросился к дочери, но тут же, спохватившись, обратился к гостю: - Извините, заболтался и совсем позабыл, что вы только с дороги; если не возражаете, я прикажу показать комнату. Оно с дороги, может, то да се... - И, не дожидаясь ответа Обручева, позвал: - Анна! Где ты там?
Тут же появилась бабушка Анна.
- Отведи гостя, - приказал Стрюков, - да помоги, если что надо. Вот так, - обратился он к поручику. - Милости просим, располагайтесь и распоряжайтесь.
Обручев молча поклонился, пристукнув каблуками, взял свои вещи и направился следом за Анной.
Глава восьмая
Стрюкову казалось, что, как только они останутся одни, Ирина кинется к нему, обнимет и прижмется к его груди. Ирина любила его крепко, и он это хорошо знал.
Но она не бросилась к отцу, а устало опустилась в кресло. В сердце Ивана Никитича что-то кольнуло, будто вонзилось острие тончайшей иголки. Ой, как же изменилась Ирина! Здорова ли?
- Ты что же не встретил? - не скрывая обиды, спросила она.
Стрюков удивленно глянул на нее. - Откуда же мне было знать?
- Телеграмму не получил?
- Телеграмму?! Нет, Иринушка, телеграмму я не получал.
Вдруг его охватил прилив бешеной злобы, да такой, что застучало в висках и сжались кулаки.
- Дожили! Докатились!.. Развал в государстве Российском. С кого же спросить? А? Не с кого! Завтра на почте разгром учиню.
Ирина поморщилась, приложила палец к виску.
- Не кричи так, голова болит. Да и нет причины. Подумаешь, телеграмма где-то застряла.
- От тебя и писем давно не было. Может, и они где-то ходят?
- Не писала.
- Что ж так? А я тут с ума сходил. - Пододвинув кресло, он сел к ней поближе. - Ну, рассказывай, дочка, как жилось?
- Да так, - неохотно промямлила Ирина. - Всего сразу не расскажешь. Жилось... - Она нервно закусила нижнюю губу. - Как-нибудь потом. Сейчас лучше не спрашивай. Не надо...
Какая-то неведомая сила сорвала его с места и бросила к дочери.
- Иринушка! Или обидел кто?
Одной рукой он крепко обнял ее за плечи, другой чуть запрокинул голову Ирины, чтобы можно было глянуть прямо в глаза.
Но Ирина успела овладеть собой. Она чуть тряхнула головой и отвела его руку.
- Просто так, нервы, - нехотя обронила она и, приоткрыв дверь, уже почти спокойно, тоном, не допускающим возражений, крикнула: - Анна, там у меня в ридикюле папиросы. Принеси.
Стрюков широко открыл глаза. Да, сегодня дочь преподносила ему сюрприз за сюрпризом.
- Неужто куришь?! - не совсем смело, боясь обидеть ее, спросил Стрюков.
- Курю, - коротко, словно между прочим, ответила она, как будто речь шла о предмете совсем обычном, о котором много и говорить-то не стоит. Ступая по-мужски широко и твердо, она зашагала по комнате. Эта ее походка - тоже что-то совсем новое.
Взгляд отца неотступно следовал за ней.
- Да разве можно, - с укоризной сказал он, - образованной барышне табашничать? Ну, под стать ли тебе такое? Не хватало еще за мадеру приняться или, того лучше, за водку.
- А я и водку хлещу.
По тому, как произнесла это Ирина, Стрюков понял: тут не просто ею словцо брошено, не пустая бравада, а истинная правда. Не собравшись с мыслями, от растерянности не находя, что же ответить дочери, он молча приподнялся, словно собираясь уйти или же кинуться к ней.
Ирина даже не взглянула.
- Да что водка, - продолжала Ирина, - иной раз готова яду хватить, чтобы ко всем чертям...
У Стрюкова широко открылись глаза, и он, сам о том не думая, торопливо перекрестился и зашептал:
- Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!
Ирина остановилась возле него. На лице мелькнула вымученная усмешка.
- Не ужасайся, отец. Жизнь!.. Этим все сказано.
Она безнадежно махнула рукой, распахнула дверь в прихожую, прислушалась.
- Что они там, уснули или вымерли все? Анна!
- Бабка с поручиком, - напомнил Стрюков. - Я тебе вот что скажу: как началась смута, люди будто переродились. Разогнал почти всех. Тут у меня, конечно, имеются свои соображения. Сегодня собирался и Надьку с Анной вышвырнуть. Надька невозможная стала.
- Она и мне успела показать себя. Один побег из Петрограда чего стоит!
- Вот-вот! Давеча хотел было поучить ее малость, так что же ты думаешь? С подсвечником на меня кинулась. Вот змея!
- И ты промолчал? - резко спросила Ирина. - Не узнаю тебя, отец.
- Потерпите, детки, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток.
То обстоятельство, что на зов Ирины никто не появлялся, раздражало и вызывало гнев. Стрюков сорвался с кресла, подбежал к двери закричал в темноту прихожей:
- Вы что там, глухие все? Надежда!
Неторопливо вошла Надя. Без признаков радости или усердия, а как вообще полагается при встрече с человеком знакомым, поздоровалась с Ириной, поздравила с приездом. Та искоса взглянула, суховато поблагодарила.
- Там у меня в ридикюле папиросы. Принеси, пожалуйста. Только побыстрее. Спички не забудь.
Когда Надя вышла, Ирина с чуть заметным прищуром посмотрела ей вслед.
- Надьку просто-таки не узнать. Красавица.
От этого взгляда и слов Ирины, произнесенных с каким-то скрытым смыслом, Стрюкову стало немного неловко.
- Да. Ничего себе... На дармовых хлебах...
- Замуж не собирается?
- Не похоже. С одним деповским скрутилась. У красных он, хотя сам из форштадтских казаков. Я тебе рассказывал - Семен Маликов.
- Выходит, старая любовь? И у красных?
- Все депо там...
Вошла Надя, подала папиросы.
- Спичку!
Надя зажгла, дала прикурить.
- Зажги в прихожей огонь, - приказала Ирина. - А то как в могиле.
Надя вопросительно взглянула на Стрюкова.
- Свечи зажги, - приказал он.
- А электричество почему? - спросила Ирина.
- Станция не работает, - пояснила Надя.
- Все та же беда, революция, - добавил Стрюков. - Кочегары сбежали. - И обратился к Наде: - Ступай вздуй огонь.
Надя вышла.
Когда она несла папиросы и проходила через прихожую, краем уха слышала слова Стрюкова о Семене. Должно быть, речь шла и о ней. Приумолкли потому, что увидели ее.