Дверь осталась открытой, и, пока Надя возилась со свечами, хорошо слышала все, о чем говорилось в гостиной.
- Выходит, ваши курсы закрыли? - спросил Стрюков.
- Сейчас закрыли. Я раньше ушла, - нехотя ответила Ирина. - Бросила.
- Сама ученье бросила? - переспросил Стрюков. В его голосе Наде почудилась не то тревога, не то сдерживаемая злоба.
Ирина зашагала по гостиной.
- А ты что же, думал, что я и сейчас учусь, как делать реверансы? - резко, но тоже сдерживаясь, сказала она.
В гостиной у стены, противоположной той, где была дверь в прихожую, в золоченой массивной раме стояло громадное, от пола до потолка, зеркало, и Надя видела в нем все, что происходило в комнате.
Вот Ирина, жадно затянувшись папиросой, нервно выдохнула клуб дыма, швырнула куда-то в угол окурок и остановилась перед отцом, вцепилась пальцами обеих рук в спинку кресла. Короткое мгновение она молчала, казалось раздумывая, говорить ли ему то, что намеревалась сказать. И сказала:
- Я в женском батальоне, батальоне смерти служила.
Она оторвалась от кресла и снова зашагала.
- Смерти? - как эхо повторил Стрюков и дернул ворот рубашки.
- Командовала ударной группой. Только ты, пожалуйста, не вздумай устраивать истерик. И не ужасайся. Я говорю обо всем этом потому, что ты все же должен знать кое-что из того, что было. Да и не к чему мне скрывать от тебя.
- Какой же нечистый толкнул тебя в этот самый батальон? Чего не хватало? Какого рожна? - Стрюков со сжатыми кулаками во весь свой громадный рост встал перед ней. Глаза в глаза. - Какого рожна, я спрашиваю? Я думал, что доченька учится, а она там черт те что затеяла!
Было похоже, что гневная вспышка отца не произвела на Ирину никакого впечатления. На губах ее появилась чуть заметная усмешка.
- А ты все такой же буреломный, - немного насмешливо сказала она. - Но сейчас не будем копья ломать. Садись. Садись-ка!
Стрюков мгновенно сник и нехотя опустился в кресло.
- Между прочим, я думала о том, как ты отнесешься к моему сообщению. И знаешь что? Была почти уверена: правильно поймешь меня. А тут - пожалуйста! Эх, ты, старенький мой. - В ее голосе вдруг послышались теплые нотки. - Пойми, не могла я иначе. Не могла! Вот нашей Надежде революция ничем не грозит, и ей незачем в батальон смерти. А у меня отнимают будущее. Насмотрелась я и наслушалась. Боже мой! Сколько же вокруг мерзости! И мерзавцев. Я не говорю о простонародье. Но те, кого принято считать цветом общества, рыцарями благородства... Сволочи! Мразь!
Наде было видно, как Ирина достала из портсигара новую папиросу, закурила, не спеша задула спичку и бросила на пол. Стрюков молча поднял и положил ее в пепельницу.
- Наш батальон создал сам Керенский, лично! Приехал к нам и обратился с речью. Дивный оратор! Покоряет! Можно заслушаться. Его речь несколько раз прерывали овациями. Да какими! Ураган! Буря!.. В общем талант... И вот он обратился к нам с просьбой помочь России в грозный для нее час. Видел бы ты, отец, что тогда делалось! Понимаешь, он овладел всеми нашими чувствами, всеми помыслами, и если бы в тот момент сказал, что нужны наши жизни, каждая, не задумываясь, отдала бы свою. Тогда и был создан наш батальон. Ну, естественно, кто пошел в него, тот знал, зачем идет. Одна, правда, пыталась что-то сказать против, но ее наши девчонки вышвырнули в окно с четвертого этажа. Чумичка какая-то, вроде нашей Надежды... Мы поклялись тогда идти спасать Россию от большевиков рядом с офицерами... А они, сволочи, с нами как с проститутками. Вызывали в номера и там...
Ирина подошла к столу, костяшками пальцев забарабанила по крышке.
- Я в одного штабс-капитана, - не повышая голоса, снова заговорила она, - пять пуль всадила. Думала, офицеры разорвут меня. Если бы не Григорий Иванович, не знаю... "Защитники отечества"! Понимаешь, мы, курсистки, девчонки, жизни не жалели, а они...
Свечи во всех трех подсвечниках зажжены, в прихожей делать больше нечего. Надя поспешно ушла, боясь, как бы опять не подумал хозяин, что она подслушивает.
- Да как же это так, - негодуя, заговорил Стрюков, - надо было по начальству доложить! Срамота! Бандитизм! Расстрела мало.
- Я тоже так думаю, - насмешливо обронила Ирина и нахмурилась. - Такое у меня с тех пор ощущение, будто вот здесь, в груди, что-то оборвалось.
- Казнить, казнить за подобные выходки надо! - не унимался Стрюков.
- Всех не казнишь.
- Так не все же?
- Ну, конечно... Не знаю, если иностранцы сейчас не помогут, выхода нет.
- Да что вы зарядили? И поручик не в лучшем настроении, и ты опять же...
- Сидишь ты здесь, папа, в дыре, и не видишь, что вокруг делается. А я проехала и насмотрелась - от Петрограда до Урала голь рычит. Ужасно! Нет, это не Разин и не Пугачев. Это страшнее...
- Всего-то я, конечно, не знаю, но кое-что вижу. У нас тоже каша заварилась. Войсковой атаман пока еще город держит, а все ж видным людям совет дал из города выезжать, где поспокойнее. Это он по секрету.
- Значит, драпать собирается?.. Ну, а ты?
- Я - наотрез! Вот только не знаю, как с тобой быть. Может, оно и тебе след на время податься, скажем, в Уральск?
- А там что? - недовольно спросила Ирина. - Сказать откровенно, я не отсиживаться сюда ехала. Другая цель была. Узнала, что здесь сколочена крепкая казачья армия, вот и решила помочь, хотела создать женский ударный батальон.
- И думать не смей, - прошипел Стрюков. - Из головы выкинь! Было в Питере, ну и хватит... А тут брось выдумки.
- Это, собственно, не моя идея. Но... Словом, не трать напрасно красноречия, - прервала его Ирина. - За дорогу я сама многое поняла. Главным образом за дорогу. Безрассудно! Успокоился?.. Бежать в Уральск? Извини, папа, чепуха. Самообман. Ситуация такая, что если где-нибудь красные меня опознают... В общем у меня один путь - двинуть за границу. Многие так поступают и в Петрограде и в Москве - вся знать. Или не с чем?
- Ну, об этом разговору пока нет.
- Вот и махнем вместе. Понаблюдаем издали. Подождем перемен. А нет, и там деньги - деньги. Что скажешь?
- Уж я не знаю... - нерешительно промолвил Стрюков. - Насчет заграницы не от тебя первой слышу. - Он помолчал. - Так вот, я скажу то, что думаю об этой самой загранице. Тебе легко рассуждать, ты добра не наживала. Только, пожалуйста, не думай, будто я попрекаю тебя таким обстоятельством. Да ни боже мой! Каждому человеку свое дадено. Вот так. А у меня, если говорить чистосердечно, каждая копейка, мною нажитая, свою печать в душе поставила. Ты можешь, дочка, понять это? Словом, заграница не для меня. Что касается тебя - другой разговор. Уж если решила удариться туда, поезжай. Но знай: самый верный путь - через Уральск. Главное - до Каспия рукой подать, а там английские пароходы. С радостью возьмут. В Копенгагене, в главном банке, на твое имя сделан вклад. Двести тысяч. Долларов! Это тебе не рубли.
- Спасибо, отец, - Ирина кивнула головой. - А сам, значит, категорически?
- Пока, Иринушка. Ну, а дальше... - он развел руками. - Нет, что там ни говори, а я не верю, чтобы все это надолго. Вот не верю - и конец.
Ирина швырнула в угол дымящуюся папиросу.
- Мне уже ни о чем думать не хочется. Происходит какой-то фарс. Царя убрали, нашли, казалось, достойного вождя, ведь всюду, на всех перекрестках все вопили: Керенский, Керенский! А он, этот оратор, девичий идеал, сам удрал, да еще, говорят, в бабьей юбке. Словом, трус и подлец. А ваш атаман как, в смысле характера?
- Что тебе сказать? Рука у него вроде крепкая. Держал же всю округу! Даже и не думалось. А тут деповские поднялись. К ним пехотный полк переметнулся. Фронтовики оружием снабдили. Словом, одна сволочь! Вот и пошло. Все же атаман вышиб их из города, ну, а с тех пор бои перемежаются: то они нажимают, то мы на них. Воевать нечем, вот беда.
- А у тех?
- Тоже не очень. На дареной кляче далеко не уедешь. Долго не протянут.
- Идиоты, фронтовиков допустили, - буркнула Ирина.
Сверху спустилась бабушка Анна.
- Ну, как там гость? - окликнул ее Стрюков. - Устроился?
- Будто все, что надобно.
- Папа, мы обедали кое-как.
Стрюков оторопело глянул на Ирину.
- И молчит! - загремел он. - Люди добрые! Нет, а я-то тоже хорош, нечего сказать! - Он постучал пальцами по лбу. - На радостях памороки забило. - И подобревшим голосом обратился к бабушке Анне: - Ну-ка, Анна, покажи свою хватку. Давай на стол собирай! Да так, чтоб одна нога там, а другая тут. И по-праздничному! Что в печи, все на стол мечи!
- У меня все готово. В один момент, - засуетилась бабушка Анна и, стараясь не шаркать башмаками, выбежала из комнаты.
Заметив, что Ирина то и дело поглядывает на лестницу, ожидая, когда появится Обручев, отец спросил:
- Поручик-то что, не насватывается ли?
- Я ему многим обязана, - сухо и неопределенно ответила Ирина.
Судя по этому ответу, можно было сделать любой вывод. По крайней мере Стрюков понял по-своему.
- Повадку-то больно не давай, - грубовато заметил он. - И не торопись. Вот, даст бог, закончится вся эта заваруха или вообще все как-то определится...
- Папа, - недовольно прервала его Ирина и, немного помолчав, словно собираясь с мыслями, заключила: - Извини, не люблю, когда... Я ведь не маленькая. Договорились?
Такой отповеди Стрюков не ожидал и только пожал плечами - мол, как знаешь.
- Человек-то хотя верный?
- Лучше других.
- А как смотрит насчет заграницы?
Услышав его вопрос, она усмехнулась - значит, поняла...
- Он не того склада человек, как ты подумал. Честно говоря, я была бы рада такому спутнику. Но не от меня это зависит. Давай лучше о чем-нибудь другом...
- Мда-а, - протянул Стрюков. Такого ответа он не ожидал. - Небось в Петрограде голодно? - прервал он неловкое молчание.
- В Питере жрать нечего. И тиф. В Москве тоже.
Послышались осторожные шаги, и на пороге гостиной появился Василий. Стрюков молча уставился на него.
- Хозяин, там у ворот просится один. От атамана. Говорит: полковник Рубасов...
Стрюков яростно хлопнул себя по бедрам.
- Так что же ты? Давай зови, веди! - И когда Василий выбежал, зло добавил ему вслед: - Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Не голова, а пустой котел. Никакой тебе сообразительности.
От Ирины не скрылась та едва заметная торопливость, с которой Стрюков приказал Василию ввести гостя.
- Кто такой? - поинтересовалась она.
- Как тебе... Ну, вроде бы правая рука атамана. Вот так. Если откровенно, на нем, можно сказать, все дело держится. Полковник, конечно. Из лейб-гвардии. Тоже как будто из Петрограда. Или же с Москвы.
Ирина сорвалась с места
- Я не могу так, ну, в домашнем, - сказала она, отвечая на удивленный взгляд отца.
Глава девятая
Едва успела Ирина выскользнуть из комнаты, как дверь хлопнула и послышались четкие, уверенные шаги.
Стрюков пошел навстречу.
- Попасть к вам в это время, оказывается, не совсем просто, ночная охрана допрашивает с пристрастием, - проговорил гость и протянул хозяину руку, предварительно сдернув с нее перчатку. - Здравствуйте, Иван Никитич. Рад видеть вас в добром здравии.
Перед Стрюковым стоял высокий, плечистый человек в черкеске с полковничьими погонами.
- Милости прошу! - Стрюков чуть поклонился, широким жестом приглашая в соседнюю комнату.
Улыбаясь, как доброму знакомому, гость поблагодарил и двинулся за хозяином.
- Извините, что в такой неурочный час.
- Ну, пустяки, - промолвил Стрюков, - хорошим людям всегда рады.
- А я, знаете, неоднократно собирался - надо, думаю, хоть посмотреть, как вы тут живете, да все не получалось.
- Какая же теперь жизнь, - недовольно пробурчал Стрюков, соображая: что же все-таки могло привести к нему в ночное время начальника контрразведки атамана? Его вдруг осенила мысль: а не имеет ли этот визит прямой связи с тем, что сегодня его не принял атаман? Стрюков не боялся полковника Рубасова, но ему стало немного неприятно от такого предположения...
Вошли в гостиную. Хотя там и горела яркая "молния", в просторной комнате было темновато. По дальним углам сгустились тени. Рубасов быстрым, прицеливающимся взглядом окинул комнату.
- А у вас, Иван Никитич, как у большинства, царит полумрак, - на его губах мелькнула добродушная улыбка. - Возвращаемся к лучине, затем к каменному веку.
Стрюков попробовал вывернуть фитиль, но лампа начала коптить, и он снова привернул.
- Мало приятного, да ничего не поделаешь, Гаврила Сергеевич. Сам светить не станешь. - Он приблизился к Рубасову и, довольно потирая руки, сказал: - А у меня сегодня радость Светлый праздник, можно сказать.
- Интересно!
- Помните, говорил я о своей наследнице...
- Ну, как же! - поддержал его Рубасов. - В Питере она.
- Была! - И доверительно сообщил: - Приехала моя Ирина Ивановна! Приехала! - Он многозначительно подмигнул, словно поведал единомышленнику великую тайну.
- О-о, поздравляю! - Рубасов шагнул к Стрюкову, отчетливо щелкнул каблуками и уже обеими руками с силой сжал и потряс его крепкую руку. - Значит, к родным пенатам потянуло?
- Вот-вот! Именно! Только что заявилась. Ну, может, полчаса прошло, как порог переступила. На лице Рубасова появилось добродушное, не без хитрецы выражение.
- Повезло же вашей дочери. Я говорю в том смысле, что ей удалось прихватить вас дома. А ведь могло случиться, что и не застала бы.
С лица Стрюкова будто ветром сдуло веселость и благодушие. Чуть дрогнули кустистые брови, и он вопрошающе взглянул на Рубасова.
- Полагаю, вы, наш уважаемый председатель, - продолжал Рубасов, словно не замечая того впечатления, которое произвели его слова на хозяина, - совершенно случайно задержались в Южноуральске?
Ага, так вот, значит, зачем изволил препожаловать полковник Рубасов? Стрюков не сдержал улыбку... "Старая песня, господин полковник! Не выйдет!"
- Ну, нет. Я ведь уже говорил и вам, Гаврила Сергеевич, и самому атаману, что покамест уезжать никуда не собираюсь. Хочу посидеть дома. Вот такие дела. Так что Ирине Ивановне не грозила и не грозит никакая случайность.
Рубасов вскинул густую бровь.
- Дай бог! Но все же, не в обиду будь сказано, это опрометчивое решение.
И тут Стрюкова словно осенило: ему вдруг стало совершенно ясно - войска атамана оставят город. Скорее всего, как раз в тот самый момент, когда он приходил к войсковому атаману и атаман не принял его, в штабе решали вопрос, как быть дальше. И решили... Без него, без Стрюкова! С ним даже не соизволили посоветоваться! Словно он так себе, пешка на пустом месте. Вот она, трагикомедия, о которой говорила Ирина. Не только в Москве или еще где там, она тут уже корешки свои пустила. Он почувствовал, как в висках редко, но гулко застучало, да так сильно, что каждый удар отдавался во всем теле. Стрюкова охватил прилив трудно сдерживаемой ярости. За последнее время такие приступы стали повторяться все чаще.
- Кому охота, пускай и едет, - сквозь зубы процедил он.
- Ну, чего же вы сердитесь?! Иван Никитич! - с укоризной в голосе сказал Рубасов. - Поверьте, вам же добра желают.
- Спасибо, - буркнул Стрюков и, не глядя на гостя, спросил: - А вы что, и вправду драпать собираетесь?
Рубасов ответил не сразу. Лицо его словно окаменело. Пальцы забарабанили по подлокотнику кресла. Он повернулся к Стрюкову, да так резко, что под ним заскрипели пружины старинного кресла красного дерева. Было похоже, что Рубасов готов вспылить и еле сдерживает себя. Но заговорил спокойно, даже с некоторым оттенком мягкости и добродушия в голосе:
- Видите ли, Иван Никитич, военная стратегия - очень серьезная и умная наука. Не зная ее основ, иной раз трудно бывает определить, что предпринять и как. Разумно отойти в силу каких-то веских соображений, дражайший Иван Никитич, не значит - "драпать". Должен вам сказать, что сидеть на пороховой бочке, да еще когда знаешь, что подожжен фитиль, тоже не выход из положения.
Стрюкову показалось, что Рубасов говорит свысока, пытаясь поучать, и это еще больше взвинтило его.
- А мне, Гаврила Сергеевич, наплевать на стратегию! Мне понятна одна ваша стратегия - с деповскими справиться не можете! А еще казачье войско!.. Да на мою руку - я бы их всех скрутил!
- Скрутим! - сдержанно ответил Рубасов и обеими руками так скрутил перчатку, что в ней затрещали нитки. - Всему свое время. Вот только вы, господа купечество, нас не подводите.
- А мы что? - возмутился Стрюков. - Или мало вам дадено? Ничего не жалеем. Надо - еще берите, берите все, что потребуется, но наведите порядок.
- Я не о том... - в голосе Рубасова послышались жесткие нотки. - Да, конечно, вы вносите свою лепту. И немалую. Но... люди жизни кладут на алтарь отечества. Жизни! Вы можете это понять?!
От этих слов Стрюков сразу поостыл и уже раскаивался, что не сдержал себя. Ссориться с Рубасовым не входило в его расчеты... Нервы. Проклятые нервы! Какой-нибудь остолоп скажет лишнее слово, а тебя трясет, будто кто дергает за каждую жилочку. А нельзя так, нельзя.
- Атаману, между прочим, доложили, - продолжал Рубасов, - что вы, Иван Никитич, не выполнили его приказа, не вывезли из города хлеб. Так ли это?
- Вы что же, допрашиваете меня? - недобро сверкнув глазами из-под нахмуренных бровей, обронил Стрюков.
- Друг мой, то совсем иное дело. У нас просто беседа, откровенная беседа единомышленников.
- Сколько мог - вывез, остальное припрятано - ищи, не найдешь.
- Вот видите - слухи верные. А ведь приказ был согласован с вами. Вы сами и поддержали, даже настаивали на крутых мерах. Ну, почему же, я бы сказал, такое вероломство?
- Да бог с вами, Гаврила Сергеевич, никакого вероломства. У коммерции свои законы.
Рубасов рассмеялся.
- Тоже стратегия?
- А что вы думаете? Построже вашей. Чуть-чуть недосмотрел - все в трубу вылетит.
Хотя на лице Рубасова появилась улыбка, а глаза будто подобрели, все же в глубине их Стрюков заметил холодные и злые огоньки. И ему подумалось, что по своему характеру Рубасов, должно быть, кремневый человек. И к тому же - жестокий. О его расправах с красноармейцами ходили страшные слухи. Говорили, будто он собственноручно пристреливает раненых. В общем подходящего помощника подобрал себе атаман. Вот такие и могут навести порядок. Но сам Стрюков не хотел бы повстречаться с полковником на узкой дорожке. Нет! Не дай бог попасться такому в лапы. Сейчас-то вот он улыбается и даже пошучивает, потому что оба стоят на одной линии, знает, как относится к Стрюкову сам атаман, а попадись ему на удочку - все может по-другому повернуться. И насчет хлеба - дай ему волю, в порошок бы стер, а сейчас просто должен сдерживаться - и сдерживается.
- А вы можете сказать, какая же все-таки конечная цель этого вашего стратегического шага? - спросил Рубасов.
Неужто полковнику непонятно, что к чему? Или у него тонкая хитрость? Хитрить здесь как будто особенно и нечего. Стрюков в нескольких словах рассказал все как есть.
Рубасов опять рассмеялся.
- Ну и алтынники! - пошутил он, - Даже из политики деньгу делаете.